Карнавал "Война полов", второй тур, 18+

1. Пятьдесят лет вместе

«Сука, сука, сука… Сегодня можно было и вовремя. Мне это вообще на фиг не надо! О, блин, еще дверями брякает! Потише – не судьба?»

«Твою мать, рожа: шары еще пучит… Послать бы» …

«Ну, япона мать, в этом что ли пойдет? Позорище».

«Давай-давай, крест нацепи. Под такую-то харю. Святотатство»

«Почешись, почешись. Капец народу, если таких депутатов выбирают».

«Нормально, в этом – на банкет. Есть у человека мозги?»

«Сука. Еще вся родня припрется. А что: все включено!»

«Аха, обтянули кардан. Надо сказать: стоя пусть жрет, чтоб не треснуло».

«Ну, че встали, у зеркала? Речь готовим? Кому оно нужно? Хавать люди придут!»

«Тоже поглядеться хочется? Со свиным рылом… Сказать бы, дак вонять еще неделю будет».

«Че к холодильнику не идем? Червячка заморить перед банкетом. Питончика, блин».

«Не, ну правда в этом пойдет? Да, на фиг, пусть в чем хочет!»

«Вот видит же… И не поможет».

«Оно еще и улыбается! Твою мать!»

«Да мне вообще… Вообще я в интимной связи с этим юбилеем, с этим костюмом и со всей делигацией! Поможет или мечтать будет?»

«Вот с этим мурлом жить приходится. Подскажи, да положи… Щас вообще на диван завалюсь и, пока машина не придет»…

«Мяска захотелось? Борец сумо, сука… Жёлуди жри!»

«Микстурку, микстурку… Так и охренеть можно. О, прется. Все-таки в этом пойдет, сука».

«От, сразу видно — депутат, твою мать! Знает, что народу надо».

— О, костюмчик, как по тебе шитый!

— И у тебя не хуже!

— Ну, давай, за нас!

— За нас, родимых!

— Пол века – как один день…

— В любви и согласии…

— До гроба.

— До гробовой доски.

— Горько, что ли?

— А, давай. Горько!!!

2. Начало

Миниатюра

Городское утро. Дождь вперемешку со снегом. На дороге – ледяное месиво.

Здоровенный Субурбан, не разберёшь, какого цвета. Внутри тепло, даже уютно, хорошо пахнет новой кожей, из динамиков – Чайковский, «Лебединое озеро».

«Почему они все думают, что я слушаю только «Радио Шансон»? Не только… Куда прёшь?! Идиот! Развелось тут…

Хорошо, что резину успел поменять. Пам! Па-па-па-па-пам, па-пам!.. А ты куда?! Дура, не лезь в эту лужу, там лю..! К. Я ж сказал.

И что ты теперь будешь делать, интересно? Сидеть и ждать? Правильно. А куда ты денешься с подводной лодки! Хмх!

А цвет у «лодки» – как будто лаком для ногтей покрасили.

Ну, ладно. Тебе повезло, я добрый сегодня. Добрый и отзывчивый. Жди. Сейчас припаркуюсь и приду. И спасу!»

За две минуты до этого. Ярко-красная Ауди. Божественный аромат «Коко-Шенель». Тонкие пальчики судорожно стискивают меховую оплетку руля. Маникюр в тон машине. Носков надрывается: «… Это здооороово!»

«Господи! Откуда вы все?.. Куда вас всех несёт?.. Ну что ты перестраиваешься, кретин?! Что, эту лужицу обязательно надо объехать? Боишься колеса промочить?.. А я – не боюсь!.. ОЙ!!! Что это?! Кажется, приехали. Чёрт! Чёрт! Чёрт! Ой, прости! Прости, моя хорошая, моя маленькая машиночка! Ты не виновата! Это хозяйка у тебя – дура!

И что теперь делать? Мамочка!.. Нет, мамочка не поможет. Вася! Ва-ся. Возьми трубку, братец любимый! Ну, ответь! Чёрт. И ведь перезвонит, как ни в чём ни бывало – через два дня. Скажет, звонка не слышал, спал. Балбес! Ыыы!

А это ещё кто? Ух ты, какие плечи! Сюда идет! Крутооой!.. Ну, сейчас начнется. Не известно ещё, поможет или нет, но кровь свернёт своими шуточками точно...»

Из открывшегося окошка Ауди – тёплая душистая волна. И одновременно с двух сторон:

— Девушка, вам помочь?

— Сам ты блондин!

3. Шесть патронов

Тишина вокруг убивала. Она угнетала, парализовала, стягивала шею удавкой страха. Холодный пот ручейками стекал по лицу. Меня трясло, да так, что зубы мерзко постукивали. В висках стучало, будто Ринго Стар выдавал соло.

Дышать было тяжело. И неизвестно, что было тому виной: та миля, что я пробежал, или же всё-таки сдавливающий грудную клетку страх. Никогда бы не поверил, что он может быть осязаемым.

Беглое изучение местности ничего не дало. Всё те же поросшие деревьями и непролазным кустарником холмы. Возможно, было что-то ещё, но в темноте не разглядишь, несмотря даже на полную луну в ясном ночном небе. Тут и днем-то света практически не было. Поганое местечко. Надо было валить отсюда сразу. А ещё лучше вообще не соваться. Не просто же так на указателе значилось: «Мертвая зона». Кретин! Повелся же на нытье Келли.

Воспоминания о любимой едва не остановили сердце. Келли… Проклятье. Как же я допустил такое. Как не заметил, что она больше не бежит рядом. Идиот! Обделался от страха и сиганул напролом, не глядя по сторонам. Тряпка!

Ничего. Ещё не поздно. Нужно только верить. Когда продирались через ложбину, она была рядом. Значит, я потерял её позже. Тут совсем недалеко. Всего каких-то четыреста ярдов — и на месте. Заберу мою девочку, и валить отсюда. Богом клянусь, никогда больше тут не появимся. Лишь бы с ней ничего не случилось.

Потная ладонь крепче сжала рукоятку армейского Кольта. Ствол — это всё, что мне осталось от отца. Старый пропойца. Я потерял его. Не заметил, как он начал спиваться. Так же, как сегодня не заметил пропажу Келли.

Нужно спешить. Я понёсся вниз по тропе. Если повезет, то успею раньше твари.

А что будет, если не успею? У меня только шесть патронов… Интересно, эту тварь вообще пули берут?

По округе пронесся пронзительный вой. В душе всё оборвалось. Кровь в венах застыла. Ужас окончательно парализовал меня. Монстр близко. Твою мать! Надо взять себя в руки. Чему там учил папаша? Насрать на опасность и ринуться в самое пекло схватки. Господь любит смелых! Этот долбаный девиз он себе даже на груди наколол. Господь любит смелых…

Плевать на страх. Нужно идти. Там, впереди, моя девочка. Ноги сами понесли.

Вот он, спуск в ложбину. Спотыкаясь и разрывая одежду о ветки, почти скатываюсь вниз. Слух улавливает сдавленные стоны. Это не зверь… Келли жива. Тут взор останавливается на тусклом свечении на другом склоне. Тварь нашла нас.

Палец дёргает за спусковой крючок.

— Сдохни, тварь!

Страха больше нет…

В глазах всё расплывается. Очень хочется пить, и что-то больно впивается в бок. Переворот на спину отдаётся жуткой болью в ноге.

— Итен? – шёпотом зову любимого, но вокруг никого.

Дева Мария, его нет! Что же случилось? Мы бежали от светящегося монстра, он впереди, я следом. Потом под ноги что-то попалось — и пустота… Что же было потом? Если бы тварь догнала нас, то… Этого не может быть. Он не бросил меня. Он не такой… Дура! Неужели и правда думала, что он любит? Кто ты? Жалкая официантка, а он такой красавчик. Ведь видела же, как все встречные сучки его глазами пожирают, когда по улице идём. Он таких, как я, с десяток найдёт.

Почему же так темно? Надо бежать. Монстр может быть рядом. Если только Итен не увёл его в другую сторону.

Нет, ну, не дура? Он уже наверняка на полпути к Небраске.

Сама виновата. Приключений захотелось. Ещё и уговаривала: «Ну, давай… Ну, пожалуйста… Так интересно, что там… Вдруг там правительство что-то прячет...». А ведь говорил, что это может быть опасным. И почему только не послушала? Ещё и истерику закатила. Вот теперь получай то, что заслужила. И к озеру сама потащила. Романтики захотелось. Купания голышом при полной луне. Меньше любовных романов читать нужно. Были бы возле машины, уже давно бы уехали…

Неужели так и умру в зубах гадины в какой-то канаве? А ведь Том спьяну проболтался, что Итен кольцо купил. Нужно было всего лишь слушать его, а не вести себя, как капризная девчонка.

И чего я его защищаю? Этот козёл бросил меня, а я его защищаю. Так даже лучше. А то потом бы заделал мне парочку малышей и смылся. Теперь хоть знаю, что он за фрукт. Толку–то… Вой…

Кричать нельзя. Может, не заметит.

Светящийся силуэт появляется на склоне. Какой же он ужасный. Двухметровая адская псина. Пришелец из иного мира. Снова воет. Его горящие глаза смотрят в мою сторону. Он меня видит.

Кто-то продирается через валежник на другом склоне. Наверное, ещё один монстр. Боже… Выстрел разрывает тишину.

— Сдохни, тварь!

Итен! Это его голос. Он не бросил меня…

Снова гром выстрела. Потом ещё один, и ещё, и ещё…

Зверь бежит на меня… Пятый… Шестой… тварь дергает башкой. Свет одного глаза гаснет, и монстр, как подкошенный, падает…

— Келли, девочка моя, ты жива!

Какой же он славный.

— Миленький! Ты не бросил меня.

— Дурочка, — он улыбается. Не вижу, но знаю. Он всегда улыбается, когда называет меня дурочкой. Мой хороший. – Я же люблю тебя.

Он целует меня и поднимает на руки.

— Всё кончено, любимая. Я убил его.

— Мой спаситель…

Снова этот жуткий вой. На склоне появляются ещё три светящихся силуэта…

4.

Ужин проходил в вежливом молчании. Поскрипывал сверчок, сосновые ложки постукивали по глиняным блюдам. У печи, подобрав лапы, лежал Котофей, не сводивший прищуренных желтых глаз с гостя.

Яга постаралась. Соленые грузди, полоски вяленного кабана, кедровые орехи в меду, хрустящий хлеб с крапивой, оладушки с черникой. Ну и кое-что исключительное — блюда, о составе которых гостю знать не обязательно: мозги летучих мышей, протертые с лебедой, холодный пирог с человечинкой. Гость на пирог поглядывал, но нажимал в основном на грузди, запивая обильно хмельным пивом.

Был он очень хорошеньким, этот Иван Царевич. На щеках нежным перламутром поблескивал легкий пушок, а усики, примостившиеся над пухлыми губами, делали Ивана похожим на котенка. Голубые глаза под густыми ресницами смотрели с некоторым страхом. Такой милый, едва оперившийся птенец!

Яга придвинула пирог ближе к гостю. Царевич вздрогнул и скромно убрал руки со стола. «Повезло Василисе», подумала Яга. Вежливый и разумный мальчик! Под тонкой кожей на виске царевича надулась и явственно пульсировала синяя жилка. Баба Яга невольно облизнула губы. Язык нащупал во рту полезшие не вовремя верхние клыки. Чтобы не напугать гостя, Яга встала и, стараясь передвигаться плавно, пошла к бронзовому, отполированному веками зеркалу, висевшему в печном углу. Поправила на шее яхонтовые бусы. Завела зубы обратно. Царевич, видимый в зеркале, весь скукожился, не смея взглянуть в сторону приветливой хозяйки. Протянул быстро руку к жбанчику с пивом и разом осушил.

«Почему всем этим царевичам и княжичам, — вздохнула Баба Яга, — так трудно понять, что нужно женщине? Да, рвани ты сарафан, чтобы с треском разлетелись все сустуги, загреби бабье тело в лапищи! Закрой глаза, коли страшно! Эх! От птенца не жди яйца!»

— Чем озабочен мой гость неласковый? – громко спросила Яга и передвинулась прямёхонько за спину царевича. Положила на плечо ему желтоватую руку с золотыми перстнями. Наклонилась к самому уху. Потянула жадно носом исходившие от Ивана запахи молока, свежескошенной травы, сушеной земляники. – Не по нраву хозяйское угощение?

— Отчего же! – закашлялся царевич. – У нас, в отцовом тереме, не так сладко кормят.

Яга наклонилась еще ниже, поставила локоть на стол, подперла щеку. В сползшем вороте сорочки должен был царевич увидеть еще крепкую грудь Яги. Но этот щенок вдруг вспыхнул красным, отпрянул и затараторил:

— Ты прости, хозяйка, любезная! Нету времени рассиживаться, чужой хлеб в брюхо вталкивать! Обещала ты мне — «после ужина»! Расскажи, как к Кощеевым палатам выбраться?

— Тупоум! – взвилась Яга. – Недалече Кощеева хата! Вдоль реки, да на горочку! Этим вечером доберешься! Да только этим же вечером я тебя в пироге есть буду. На пирушке кровушкой твоей бражничать, над черепом твоим потешаться! Лучше я тебя сама отведаю, пока кощеевы кухари соли не переложили, бело тело твое обжаривая!

Иван вскочил, вовремя увернувшись от длинных когтей рассвирепевшей ведьмы. В первый прыжок оказался он среди тарелок, во второй, спрыгивая по другую сторону стола, пнул с силой дубовую ножку. Столешница встала между Иваном и Ягой как стена. Не увидел Иван блеснувших клыков и побелевших глаз Яги, но услышал, как тысячи змей зашипели разом.

— Разошлась, жаба! – закричал Иван, а сам тем временем распихивал метлы да веники у двери. Где-то здесь его меч Яга положила. – Ты свищи, да слишком не наяривай! Береги задницу! В тихий час она родимая тебе соловьем споет!

Меча не было. Яга захохотала противно, словно совы заухали.

— Скоморох сладенький! Потерял иголочку свою скорняжную? Я ее себе оставлю — мех подбивать на чунечках, что из кожи твоей сделаю!

— С дурой драться – ума не набраться! – Иван увидел меч. Он лежал высоко, на печном брусе. И там же сидел черный кот. Щурил желтые глаза и ухмылялся. Иван отступил неловко, обернулся и сошелся нос к носу с Ягой.

Мгновение смотрели они друг другу в глаза. Дыхания их смешались. Иван чувствовал острый коготь на своей шее, у ярёмной вены.

— Холодно мне, — сказала Яга тихо. – Тепла хочу.

— А я, дурак, другое подумал, — сказал Иван. Обнял Ягу крепко, приподнял над полом, впился губами в зловонный рот ведьмы. Оторвался, тяжело дыша. Обмякла Яга удивленно.

Иван растянул губы в улыбке и швырнул Ягу что есть силы прямо в горнило открытой печи. Огонь взвыл от боли, не хотел принимать поганую пищу. Царевич, не найдя заслонки, схватил щит и вставил его в устье печи. Пламя рвалось наружу, пытаясь дотянуться до рук обидчика. Но Иван для крепости подпер щит ухватом.

До утра, не сомкнув глаз, просидел Иван под печью, ожидая шевеления в золе. С первым лучом солнца, нерешительно заглянувшим в окошко, кот жалобно мяукнул человеческим голосом из завязанной узлом скатерти.

— Будь по-твоему, отведу к Кощею.

— Ну и славно, — сказал царевич и подумал: «Теперь с этой тварью, Василисой, разобраться надо! Сапфиров ей подавай! Нашла жениха – скелет петуха! Убью, не побрезгую!»

На свежем воздухе его передернуло. До чего бабы доведут! «Для тебя смогу лобызать Ягу!» — вспомнил. И сплюнул решительно.

5. Магия имени

Таня

– Ш-мяк-к!

Глядя на фарфоровые осколки вперемешку с чайными брызгами и заваркой, покрывающие бетонный пол общей кухни, я философски заметила себе под нос: «Так, кажется, попили чайку…» Пока я хлопала длинными ресницами, соображая, бежать ли сначала за веником-совком в свою комнату, или сперва одалживаться заварочным чайником у соседей, мои глаза оказались закрыты чем-то теплым и шершавым, а пояс халатика – затянут настолько туго, что у меня перехватило дыхание.

– Серёга, балбес! Отпусти, кому говорю! – пытаясь освободиться, я наугад лягнула пяткой это чудовище. И, судя по воплю, попала. По крайней мере, лапа с глаз была немедленно убрана – надо ж ему было чем-то держаться за то место, куда я угодила.

– Чего стоишь, раздолбаище? – перешла в контратаку я, когда Серый исчерпал весь запас однокоренных слов и просто тупо стоял и пялился на меня, все еще держась обеими руками за «зону поражения». – Веник с совком неси, чучело лохматое!

– Да погоди ты… – страдальчески шипел этот уродец мужского пола, согнувшись в три погибели. И тут я допустила ошибку, приблизившись к нему на небезопасное расстояние. В следующее мгновение согнувшаяся пружина распрямилась, и мне самым наглым образом заткнули рот. Своей собственной накурившейся пастью…

– Мы чего, и продолжать прямо тут будем? – в лоб спросила я, когда через какое-то время окружающий мир стал немного более реальным. Серёга хозяйским взглядом окинул алюминиевый разделочный стол и с дурацкой лыбой залепил в ответ: «А чё, можно! Места вон сколько!»

– Ну уж нет, – возмутилась я. – Жестко, жирно и противно. А я девушка хрупкая и изящная, и вообще эстетику люблю. Розы-грёзы там, луну, ужин при свечах…

– Какие предпочитаешь? Фарматекс? – с совершенно невинным видом осведомилась эта тряпичная морда.

Ну и как вот с таким прикажете сосуществовать? Ни обидеться на него толком, ни поскандалить! В отместку я заехала моему любимому чудищу локтем под дых, но у этой орясины – и реакция, и пресс что надо. А моя бедная конечность тут же оказалась в железных тисках его могучих лап, после чего мне ничего не оставалось, как покорно (хе-хе!) позволить увести себя на балкон для «задушевной беседы». Осколки чайника, естественно, так и остались лежать на кухонном полу.

…Не знаю, что думали редкие случайные прохожие, глядя на двухголового зверя, мерно раскачивающегося на каменном ограждении балкона и издающего нечленораздельные звуки, но точно знаю одно – по крайней мере одна из его голов думала о том, чтобы не загреметь с этой высоты в порыве неземной, блин, страсти.

Сергей

Нет, не надо было мне туда ходить. Сколько раз уже зарекался – даже на этаж к ним не соваться. Ясно же было, что ничего хорошего из этого не выйдет. Как Лёха говорит: «Как ты атом ни квантуй, всё равно получишь...» Ну ясно, в общем, что получишь. Набор ячеек, и все заняты. А которые свободны – туда мне не надо.

И никакая гитара в таких случаях не помогает, пусть Толян не свистит. Лабаю я уже, если по чесноку, неплохо. Ты же помнишь, Сань, я на первом курсе вообще не умел. Да и так я парень ничего: язык подвешен, сила есть, мозгами тоже природа не обделила. Только с Таньчей всё это не прокатывало. Другое что-то надо было. Знать бы, что. С Михой чуть на неделе не посрались по этому поводу. «Далась она тебе, – говорит. – Дырок, что ли, мало?» Я тут же на коня подсел: «Вот те, которые легко даются, те и есть дырки. А про Танюху не трынди». Он только пальцем покрутил и ушёл на пары. А я остался. Всё равно на этой философии только сплю. Лучше Nothing else matters подберу, думаю. Ей нравится. Вечером попеть пошёл к ним на этаж, в кухню. Ясное дело, пацанки набежали, первый курс в основном. С нашего факультета, с соседнего. Одна, смотрю, уже притирается поближе. Я, само собой, делаю вид, что её не замечаю, но всё равно приятно, блин.

И тут Танька. С жаревом каким-то. Нет, я, конечно, ждал, что рано или поздно вылезет, но всё равно отвлёкся и вместо ля-минора ми-минор взял. А она поставила сковородку и помешивает себе. Хоть бы глазом в мою сторону. Только, когда уже уходила, говорит: «А тест опять у меня завтра сдирать будешь, Блэкмор недоделанный?» С этой своей обычной ухмылочкой. И всё. Я для виду, ещё, конечно, пару песен сыграл, а потом пошёл. Пусть оно катится куда подальше…

И всё равно ведь потащился вчера к ним. Уже без гитары. Так просто, типа на звёзды посмотреть с их балкончика. Покурить и воздухом подышать. И тут выплывает парочка. А у меня ночное зрение хорошее. Я их вижу, а они меня ещё нет. Смотрю – Таня, в обнимку с каким-то дылдой. Я тихонько на чёрную лестницу, без шума, хорошо, что открыто было. И тут слышу, как она ему: «Серёг, ну перестань, увидят же, народу полно».

Не поверишь, Сань – после этого как отрубило. Я всё, конечно, понимаю, но вот то, что его зовут, как меня… Хоть бы уже Ахмеда какого нашла, что ли – и то не так обидно. Правильно ты говорил – все они, бабы, одинаковы. Ну что, ещё по пиву?

6. Игра в пятнашки

Когда мы выехали на холм, Ник затормозил, слез с мотоцикла и начал вглядываться в темноту дачного поселка. Я подошел и тоже посмотрел туда. Его взгляд был прикован к большому дому, возвышавшемуся на косогоре. Единственное светящееся окно отражалось в мерцающей воде бассейна.

— Заглянем? – предложил Ник.

Мы спрятали мотоциклы в кустах и двинулись вниз по холму. Двор дома был пуст. Подсветка бассейна давала рассмотреть беседку и белую дорожку. Мы только пробрались сквозь густой кустарник, как дверь в дом отворилась, и на пороге показалась девушка. Мы тотчас припали к земле. Она была в коротенькой ночной рубашке. Легко ступая босиком по траве, девчонка быстро прошла в беседку, и через мгновение над двориком полилась тягучая мелодия.

Уснуть никак не получалось. Пришлось отложить книгу, выбираться из постели и выходить на воздух. Влажная трава под босыми ступнями неожиданно привела в прекрасное расположение духа. Я буквально вбежала в беседку, пощелкала пультом и замерла, чувствуя, как мурашки бегут по коже. Потом выбежала на лужайку и закружилась, раскинув руки.

Рубашка, просвеченная неясным светом ламп, не скрывала ее тело, и я почувствовал, как в животе заворочалось что-то жаркое, сладкое, болезненное. И тут рядом шевельнулся Ник. Она застыла. Мы медленно поднялись. Я сделал шаг вперед. Она скосила на меня мгновенно ставшие огромными глаза. Раздавшийся вслед за этим сдавленный смешок заставил ее вздрогнуть. Я оглянулся. Ник, усмехаясь, двинулся на нее, но она увернулась, пробежала несколько шагов и со всего маху плюхнулась в воду. Мы застыли. Потом медленно подошли к бассейну и встали с двух сторон, ожидая, когда девка вынырнет.

Они выросли передо мной, подобно призракам. Я споткнулась, замерла и на мгновение забыла, что значит дышать. Один из них шагнул ко мне, и я вдруг увидела себя как будто со стороны: беспомощная, напуганная, почти обнаженная. Рот наполнился горечью, голова закружилась.

Мерзкий смешок вывел меня из оцепенения. Я развернулась и побежала к дому, но ноги сами свернули к бассейну. Оттолкнувшись от края, плашмя упала в воду. Боль и холод ослепили, руки и ноги двигались сами, увлекая меня на глубину, но я пересилила себя и через несколько мгновений вынырнула на поверхность, судорожно хватая воздух и отплевываясь. Они стояли у бассейна. Попалась.

Девка, кружа на месте, разглядывала нас, широко открытые глаза были наполнены страхом. Ник шумно дышал, и я чувствовал то же, что и он: леденящий холод внутри, готовый взорваться огненным фейерверком. Сердце колотилось так громко, что заглушало все звуки. Облизнув пересохшие губы, посмотрел на Ника. Тот кивнул. Я стянул куртку, ботинки и прыгнул в воду.

Он вынырнул прямо передо мной. В висках громко застучало, я крутанулась и ударила изо всех сил. Он скрылся под водой, а когда появился снова, мое тело само упало на него сверху, а руки оттолкнули прочь. Не удержавшись на поверхности, я ушла на глубину, с удивлением чувствуя, как страх сменяется яростью. Я вынырнула, готовая к схватке. Но он уже был на берегу, а в воду слезал другой.

Теперь пришла очередь Ника. Я замер, наблюдая, а он лениво плавал вокруг девчонки, потом нырнул, столкнулся с ней, оттолкнул и поднырнул с другой стороны. И тут она изо всей силы влепила ему кулаком в лицо. Но силенок-то, видимо, уже не было. Удар пришелся по касательной и задел всего-навсего щеку. Когда Ник вынырнул, чувствовалось, что он кипит от гнева.

Плавая вокруг девки, Ник прижал ее к бортику, на котором сидел я, держа в руках ботинки. Мы встретились с ней глазами, и я буквально впитал в себя ее страх. И тут она вцепилась в бортик, подтянулась, выхватила у меня тяжелый ботинок и, развернувшись, изо всех сил ударила Ника по лицу. Он закрутился на месте, а я поймал сучку, вытащил из воды и сильно прижал к себе. Она не сопротивлялась, видно, окончательно обессилев.

В его объятиях на мгновение стало спокойно и уютно. И тут мы словно слились в единое целое. Я почувствовала дикое, неимоверное возбуждение, горячая волна прошлась по всему телу, вливая в него новые силы, а потом я увидела, как парень в бассейне мотнул головой, отплевываясь. Наши глаза встретились, и в них я прочла приговор.

Я засмотрелся на Ника и ослабил хватку. Она воспользовалась этим, вырвалась и бросилась бежать. Кинулся было за ней, но споткнулся и растянулся на скользкой траве. А она влетела в беседку и тут же выскочила, держа в руках помаргивающий огоньками приемник, за которым тянулся витой провод. Девка помчалась обратно, к бассейну. Я закричал, желая предупредить Ника, но она уже подскочила к самому краю и швырнула свою ношу, попав ему в голову.

Он даже не вскрикнул. Я глубоко вдохнула, загоняя тошноту внутрь, потом медленно обернулась. Взъерошенный парень шел на меня. Мы встретились взглядом, он прибавил шагу и, пройдя почти вплотную, скрылся в темноте.

Я вынужден был пройти совсем близко от нее и с трудом сдержался, чтобы не побежать. Ненароком взглянул в ее глаза…Этот взгляд не скоро забудется.

7.

Я лежал на чем-то твердом и слегка щекотном и боялся пошевельнуться. Живым мне быть не полагалось. А если я жив, то наверняка это — тот самый миг перед смертью, когда, говорят, перед тобою проносится вся твоя жизнь, а иногда кажется, что всё продолжается, иной раз и до старости, а на самом деле — это лишь доли секунды, и конец.

Ветер. Холодно. Слегка щекотное — похоже на метёлочки травы, когда валяешься на лугу до сенокоса и наслаждаешься выпавшей редкой минуткой безделья и летнего солнца. Открыть глаза тоже было страшно. Ветер, если ты в космическом корабле? Разгерметизация? Системе охлаждения конец? В любом случае я точно покойник.

Лицо и шею осыпали мокрые брызги. Не кипяток, уже славно… Обдумать эту мысль до конца мне помешала не сильная, но вполне ощутимая пощечина. И ещё одна, по другой щеке. И ещё.

«Кэррин?! Здесь?»

Я всё-таки посмотрел. Но конечно, никакого Кэррина рядом не было. Впрочем, как и яхты. Я видел небо, самое настоящее, плотно затянутое серыми облаками; высокая трава была рыжевато-бурой, как дома в начале осени, и ветер играл ею, трепал золотистые круглые шапочки, разбрасывая пушистые усики семян… часть их лежала на одежде и волосах незнакомого парнишки, который глядел на меня серьёзно и с большим интересом. Наверно, так я сам глядел когда-то на новую для меня штуковину — панель звездного корабля.

— Больно?

Я рискнул сжать пальцы, двинуть ногой.

— Нет.

И это было очень странно. Болело только там, где он ударил меня. И самую чуточку — спина и плечи… но крушение яхты тут было ни при чём.

— А яхта цела? — я приподнялся и сел, опираясь ладонями о прохладную твёрдую землю. Что бы ни стряслось со мной и разнесчастным кораблём, одно хорошо: ничьего урожая я не попортил. Такой земли там, где что-то выращивают, не бывает.

Парнишка с неуверенным видом пожал плечами. Проследив за направлением его взгляда, я повернулся: целым корабль никак не выглядел. Смотрелся он натуральным металлоломом, место которому на свалке. Я невольно вздохнул. Кэррин меня убьёт.

Нет. Кэррина больше не будет. Никогда. Привыкай.

— Пить хочешь?

Я взял у него флягу и сделал несколько глотков. И не сразу понял, что водой напиток не был. С виду парень казался моим ровесником, а во всех местах, где я был, не считая той дыры, откуда непонятно как сюда переместился, вино в шестнадцать не очень-то разрешается.

— Не бойся, вина там мало, — ухмыльнулся он. Видимо, я на него уставился достаточно выразительно. — Таскаю иногда у охранников. Специально для тебя пришлось водой развести, вдруг тебе нельзя такого. Расскажешь, кто ты и зачем сюда явился?

— Я пью вино, спасибо, — пробормотал он. — Вкусное.

Пытается уйти от ответа, или слишком головой приложился? И что мне с ним делать? Вызывать моих сторожей, что ещё. Ему нужен врач. Крови не видно, но внутренних повреждений это не исключает.

Он был такой красивый и странный, что я даже не могла всерьёз огорчаться из-за его корабля. Хотя нет, всё-таки я огорчалась. Когда я заметила, как он спускается, не где обычно, а посреди сельвы, и значит, не по мою душу, — я в один миг ощутила и передумала столько, что хватило бы на книжку. Вынужденная посадка, благородный чужак, конечно, тайный имперец, который увезёт бедную одинокую девочку к звёздам. И конечно, на панели у него снимки жены и деток, так что приставать ко мне он не будет.

И вместо этого — раздолбанное корыто и мальчик. Я не очень разбираюсь в технике, но как это летало — не понимаю. Почему оно не бухнулось камнем, сгорев в атмосфере, — тоже. Судя по виду, оно именно бухнулось. И довольно давно, поскольку успело остыть. Но нет — тогда никакой живой организм бы не выжил. На нём и скафандра нет, и нигде никакой спасательной капсулы… Но «организм» вполне живой, даже вино от воды отличает. Хотя меня от мальчишки — нет, но это и неудивительно. А судя по тому, как потрясающе выглядит он, их девчонки должны быть с виду ну просто принцессами…

Я невольно усмехнулась. Его глаза, такие же серебристые с легким оттенком лилового, как и волосы, слегка расширились: он заметил в облаках пару мерков.

— Они мелочью не питаются, — успокоила я. — Кстати, хорошая примета. Ну, у тебя есть имя?

— Кайвин Ардвик. — Он кашлянул. — Лучше Вик. Ты вытащил меня? Какой-то бред… как она летела-то?

— Обычно. Но меня во время приземления тут не было. А ты вылез сам. Или тебя выбросило. Выбирай.

— Не могла она лететь. — Его взгляд стал мрачным и отстранённым, и я порадовалась, что так он смотрел не на меня, а на звездолёт. — Система перехода повреждена. Чтоб прыгнул — и удачи на том свете.

— То есть, ты знал? В полете понял, что поломалась?

— Раньше.

Я машинально сунула ему вторую флягу, уже с неразбавленным вином. Он взял, но пить не стал, крепко вцепился в неё обеими руками, как в доску посреди океана.

— Ты полез в неисправный корабль? Хотел погибнуть?

— Хотел спасти.

Он помолчал. Я едва не зажимала себе рот, чтоб не завалить его расспросами.

— А как тебя зовут? Прости, я веду себя невежливо. Ты не обиделась?

Ой. Хм. Ну, так даже лучше. Вранья мне и без него ещё хватит.

— Мета.

Внеконкурс. Не по-пацански

Август, середина дня, уличное кафе. Двое сидят друг против друга, глаза в глаза. Над ними — пронизанный солнцем тент, над тентом — безграничное в своей синеве небо, между ними два дымящихся «эспрессо». Он: высокий, широкоплечий, русый, со сросшимися бровями и взглядом, серьёзным, как у пограничного пса. Она: хрупкая, изящная, мёд с молоком, веснушки на тонкой коже, и под глазами их чуть побольше. Они познакомились в сети и месяца три обменивались посланиями.

Воздух вокруг них тонко дрожит, как будто кто-то невидимый играет на арфе. Кажется, вот-вот случится роман. Любопытная бабушка, замерев, отмечает, какие ладненькие у этой пары будут дети.

Но через час он и она встают. Он, помедлив, целует её в губы, и они расходятся в разные стороны.

****

«Боже, Ты есть, но Ты жесток, и Ты… ироничен. Всё совпало: до чёрточки, до мельчайшей детали. Это Он. Тот единственный для меня Мужчина… Мечты и жизни. Но граница между мечтой и жизнью охраняется пуще всего на свете, и Ты это ясно мне показал, благодарю Тебя. И за него тоже… За этого необыкновенного человека… Неслучившийся роман — тоже роман, и я теперь твёрдо знаю: он останется лучшим воспоминанием моей жизни, потому что всё прежнее было как тыканье слепой кошачьей мордочкой хуже чем в пустоту, в холод, равнодушный, как небо… А тут — столько тепла! Тепла под трогательной бронёй сдержанности и серьёзности. Как же меня измучили эти проклятые насмешники и циники, готовые потешаться над самым святым — серьёзными отношениями, чтобы «и в горе, и в радости, и пока смерть не разлучит...» как будто такого не то что нет, но и не было никогда! А он, милый, тонко чувствующий, отзывчивый, понял, и с полуслова. И сказал, что это у него уже было. С другой. А она разрушила, растоптала. И эта насмешка – вот, вот она, наша общая жгучая рана! – вынудила его носить эти доспехи. И поклясться, что больше серьёзных отношений в его жизни не будет. А тут я, и наша переписка, и ночные разговоры о высоком, и стихи, на которые он отвечал такими лаконичными комментариями, какие может позволить себе человек, живущий поэзией… не такой многословный дилетант, как бедная я…

Боже, сколько у нас общего, как я это видела, несмотря на то, что он стеснялся и многого не договаривал! Он стеснялся того, что только начал получать высшее образование, в двадцать четыре, ну и что? Что он всего лишь тренер по плаванию, а я такой блестящий дизайнер белья… Здесь я немного слукавила… нет, это почти правда, и насчёт возраста… При знакомстве я написала, что мы ровесники, но сегодня, я видела, его не смутили эти пять лет разницы. Я ведь призналась на первом свидании, потому что ненавижу враньё! Боже, мы были бы идеальной парой, однако…

Что ж. Спасибо ему за честность. И за то великое мужество, которого не хватает большинству мужчин, чтобы отвергнуть женщину, нравящуюся безумно… женщину, которой он, к сожалению, не может, не готов отдать себя целиком. Другой бы воспользовался… Он же видел, что я красивая. Почему нет? Как все мои бывшие, а он… «Ты особенная и редкая. Я не про твою честь. Ты достойна Всего, а не половины». Как благородно. Красивая история на пол-кленового листочка… Благодарю тебя, мой милый голубоглазый Ихтиандр, мой чистый рыцарь, мой чарующий свет...»

***

«Чёрт, чёрт, чёрт! А чуйка не подвела. Догадывался, что будет попандос, но кто не рискует… Рискнул. Блин, гадко как получилось! Не по-пацански себя повёл. Небось, едет сейчас и клянёт меня на все корки. Надолго ей настроение испоганил. С другой стороны, ну а что я должен был делать?! Утомила меня эта переписка, и стихи утомили, до печёнок проели – Гумилёвы, Цветаевы, Мандель… штамы!.. Да хоть бы подписывала, кто что сказал, как будто я ей семи пядей во лбу! Гугли потом весь вечер, как дурак, комменты ищи к этим произведениям, хорошо, что в сети умников пруд пруди. Ну конечно, она-то начитанная, она утончённая, она дизайнер по женскому белью, её коллекцию в Рим возили… Нафига я ей? Что с меня взять? Пришлось соврать, что в политехе на заочном учусь, про автотракторный брякнул, чтобы со своей гуманитаркой в душу не лезла, ага, счас! Ну ладно, назначил свиданку, чтоб ситуацию наконец логически прояснить: вполне возможно, что девка просто рисуется, а на самом деле… М-да, оказалось ещё хуже. Конечно, примарафетилась, не спорю, может, кому-то такой типажик и нравится, только я как глянул, меня чуть с души не своротило. Три месяца фоток не давала, на аву силуэт красивый поставила, говорила: увидишь. Ну не люблю я таких ржавых-конопатых, с детства не перевариваю, тошно вспомнить эту Ольку-макаку, хотя столько лет прошло. И вот тебе — один в один, плюс сразу видно, с претензиями. Ей и рта не надо было раскрывать, у меня опыт по этой части большой. Глаза ласковые, выражение жертвенное, всепрощающее… Таким или серьёзные отношения подавай, чтоб потом с прицелом на «замуж» и без измен, или ты скотина и негодяй. А мне сто лет надо, особенно ночные хрюканья в подушку и молчаливые завтраки. Наелся.

Пусть я и не семи пядей во лбу, но иногда осеняет. Дал Бог красноречия — и понеслось! Полчаса впаривал: и про то, какая она замечательная, каких поискать — не найти, и сказанул даже, что чудесная внутри, имея в виду внутренний мир, духовность, надеюсь, она правильно поняла, а не так, как некоторые бы… только прибавила почему-то: «внутри и в профиль», хотя профиль как профиль, особенностей не заметил, и главное, про то, как меня до неё круто пробросили, поглумились над чувствами, и всё такое. Надо отдать себе должное – ни разу глаз не отвёл, резал как по писаному. Вроде прониклась, или по крайней мере сделала вид, только погрустнела, я даже пожалел её: годы к тридцатнику, а тут очередной облом в жизни. Кстати, про возраст сначала скрыла, а на свиданке призналась, но я не из-за этого её отшил, если что. Всё же лучше сразу «нет», чем брать не своё, хотя пацаны не отказывают. Думаю, со временем забудет, простит. Переживёт как-нибудь.

А Олег и Серёга начнут доколупываться, так скажу – не пришла».

Читатели (в состав коих обязательно входят авторы) читают тексты, пытаются угадать пол автора и указывают на ошибки (в их понимании) в описании гендерной психологии.

Каждый читатель предоставляет два списка:

1) топ из трех позиций наиболее удачных, на взгляд читателя, текстов, с парой слов обоснования. Примерно так.

№ 5 — за удачную идею;

№ 2 — герой получился очаровательным;

№ 1 — мило-то как, по-доброму и душевно.

1 — женщина — такими «кружевами» мужчина писать не может;

2 — мужчина — больно брутальная у автора получилась героиня;

3 — женщина — эмоционально, мило, но мужчины-таки так не думают;

4 — женщина — описания выдали автора с головой, чувственные, красивые, но не мужские же ни капли;

5 — мужчина — девушка какая-то больно уж логичная… а они интуицией больше действуют… я понимаю, что нам не понять, а все же…

и т.д.

Сроки голосования — до 23.12.2013, 24.00. мск