Чем сердце успокоится?

©ata_k 11 июля 2015, 05:04

ЧЕМ СЕРДЦЕ УСПОКОИТСЯ

Г а д а л к а:

И я уязвима для яда,

И сердце трепещет заранье:

Не надо, не надо, не надо

Навязывать горькое знанье.

Тебе ведь отлично знакома

Прозренья солёная рана.

Ты только разбудишь дракона.

Но поздно.

А может быть – рано?

Г о л о с Д р а к о н а:

К чёрту трепыхания и прения!

Не колеблясь, весело и ловко

Я вгоняю в души – точку зрения,

Увенчав булавочной головкой.

С т о н и з г р у д и:

Не береди,

Не повреди –

Изгороди…

И з — п о д з е м л и:

Мёртвых не зли.

Или молчи – или не ври.

Г о л о с Д р а к о н а:

Погоди, весна ещё в начале,

Точка зренья ширится. Гляди:

Реабилитирован Молчалин,

Чацкий не свалил – и вот, сидит.

Вражьих голосов не заглушая,

Наслаждаюсь воем от души.

Всё затянет плёнка послушанья,

Всё покроет позолота лжи.

О лохах Каддафи и Саддаме

При Драконе речь не заводи.

Вы смешны, эзоповы созданья,

С вашим «не убий», «не навреди»!

Г а д а л к а:

Грохот оков — - бег облаков — -

Сотня ростков — - это легко — -

В оба гляди — - не навреди — -

Слово найди — - предупреди...

Юрий, во многом, включая двусмысленность «Мы» в виде нас, Барбара права. Ведь не из советской России, а "… из машинизированной Англии вынес Замятин замысел своей фантастической антиутопии «Мы».

Это утверждает литературовед Олег Михайлов. Даю пару цитат:

«В марте 1916 года Замятин отправляется в командировку в Англию, на завод в Нью-Кастле. Еще раньше через его руки проходили чертежи первого после «Ермака» русского ледокола «Царь Михаил Федорович». В Нью-Кастле при самом непосредственном участии Замятина строятся для России ледоколы «Святой Александр Невский» (после революции — «Ленин»), «Святогор» позднее «Красин»), «Минин», «Пожарский», «Илья Муромец». Больше всего инженерного, конструкторского труда воплотилось в первом из них, по тогдашним меркам очень могучем ледоколе: он делал для «Ленина» аванпроект, и ни один чертеж не попадал без его проверки и подписи в мастерскую»…

«Сам Замятин вспоминал: «Часто, когда я вечером возвращался с завода на своем маленьком „рено“, меня встречал темный, ослепший, потушивший все огни город: это значило, что уже где-то близко немецкие цеппелины и скоро загрохают вниз бомбы. Ночью, дома, я слушал то далекие, то близкие взрывы этих бомб, проверяя чертежи „Ленина“, и писал свой роман об англичапах — »Островитяне". Как говорят, и роман, и ледокол вышли удачными".

Переход от России к Англии, Лондону, Нью-Кастлу был разительным. От лопухов и малинников Лебедяни — к грохочущим докам Нью-Кастла, от «Уездного» и «Алатыря» — к Лондону, где, сев за руль автомобиля, в грохочущем потоке Замятин ощутил, что у него «потеряна одна рука»: нужно было и управлять рулем, и переводить скорости, и работать акселератором, и давать сигналы.

В одной из своих лучших статей — о любимом Уэллсе — он обобщал свои впечатления: «В лесных сказках — леший, лохматый и корявый, как сосна, и с гоготом, рожденным из лесного ауканья; в степных — волшебный белый верблюд, летучий, как взвеянный вихрем песок; в полярных — кит-шаман и белый медведь с туловищем из мамонтовой кости. Но представьте себе страну, где единственная плодородная почва — асфальт, и на этой почве густые дебри только фабричных труб, стада зверей только одной породы — автомобили, и никакого весеннего благоухания — кроме бензина. Эта каменная, асфальтовая, железная, бензинная, механическая страна называется сегодняшним XX столетия Лондоном...»

Как убедился Замятин, сам по себе технический прогресс, в отрыве от нравственного, духовного развития, не только не способствует улучшению человеческой природы, но грозит вытеснить человеческое в человеке. «Железным Миргородом» назовет через несколько лет С. Есенин ведущую капиталистическую державу мира — Соединенные Штаты Америки; «железная Лебедянь» открылась Замятину за камнем, бетоном, сталью, доками, подземными дорогами, автомобилями. Та же одурь, монотонность и недумание.

Только у английского мещанства это механическое бытие доведено до совершенства — все расчислено, размечено, проинтегрировано. Как у викария Дьюли: «расписание часов приема пищи; расписание дней покаяния (два раза в неделю); расписание пользования свежим воздухом; расписание занятия благотворительностью; и, наконец, в числе прочих — одно расписание, из скромности не озаглавленное и специально касавшееся миссис Дьюли, где были выписаны субботы каждой третьей недели» («Островитяне»). Тут уже не отыщешь души — все одинаково, все собрано из комплектов деталей: тросточки, цилиндры, вставные челюсти, пенсне. И проповеди о насильственном спасении, лицемерии. Вот откуда — из машинизированной Англии вынес Замятин замысел своей фантастической антиутопии «Мы» (1920)».