Пелевин. Как волшебный «Синий фонарь» превратился в тусклую «Лампу Мафусаила»

Мнение Ума «Б» автора может не совпадать с мнением Ума «А»

На дворе сентябрь, а значит время пришло замахнуться на наше Литературное Всё. Или Механическое Ничто (с большой буквы в знак безмерного уважения и дальневосточного метафизического трепета). Вышел новый роман (ли?) от мистических сил ПВО (Пелевина Виктора Олеговича) и пора разобраться: куда мы катимся, если не обращаем внимания на деградацию последнего ВПЗР (Великого Писателя Земли Русской) современности.

Пелевин – гений средних и малых форм (то, что в просторечии именуется повестью и рассказом). Всё его раннее творчество и состояло из таких небольших, но емких и сочных, читаемых за один присест произведений. Ими он и прославился. Вполне заслуженно, надо признать: шедевр на шедевре. Но литературный процесс, как кровожадный Молох, требует свою жертву: Роман с большой буквы называется эта жертва.

И такую «отважную жертву» мир получил. Широкоформатный Роман «Чапаев и Пустота» (всё-таки «Жизнь насекомых» и «Омон Ра» были ещё повестями, издававшимися отдельно в тоненьких книжечках карманного формата) покорил необозримые пустотные пространства России и прилегающей к ней Внутренней Монголии. Страна жадно выхватила свой Роман, истосковавшись по большой литературе со времен «Доктора Живаго». А автору наказала: «Пиши ещё!»

Именно здесь и образовалась развилка, которую американские кинематографисты именуют просто и незатейливо: «Поворот не туда». Пелевин сначала повернулся к широкой публике, уловил ее чаяния и   выдал роман на злобу дня, попав в нерв поколения П. А впоследствии, ничтоже сумняшеся, подписал контракт «по книге в год» (существует устойчивый миф, что этот контракт – устойчивый миф; но мы-то знаем, какова правда!) и принялся лудить романы (с маленькой буквы) строго в заданной динамике. Книги разбухали от щедро налитой в текст воды, и произведения от такого небрежного отношения становились хуже и хуже.

К несказанному счастью, Пелевин ещё несколько раз возвращался к малым и средним формам, и мы вновь могли насладиться такими шедеврами, как:

«Свет горизонта» — нежданное возвращение беспокойных мотыльков: мистический долг перед Марком Аврелием погашен сполна;

«Запись о поиске ветра» — «порошок пяти камней! и ваш ненадежный ум перестанет плутать в лесу абстрактных понятий! Только для настоящих мудрецов»;

«Зал поющих кариатид» — дружелюбный богомол проведет экскурсию по реке жизни (но опасайся самок!);

«Кормление крокодила Хуфу» — этот жуткий непроглядный туман ещё долго грезился бессонными ночами, когда ныли все суставы после очередного дня на стройке пирамид;

«Операция Burning Bush» — трагическая история предательства со стороны «бога» настолько пронзительна, что невольно становится жалко несчастного недалекого бывшего президента США;

и «Зенитные кодексы Аль-Эфесби» — Савелий Скотенков жил, жив и будет ещё долго жить в окончательных поисковых запросах.

/Спасибо, Виктор Олегович, за мою счастливую, насыщенную оригинальной прозой юность!/

Но ненасытный Молох издательских амбиций гневался, и пришлось скармливать ему уже массово: Оборотней, Вампиров (в количестве двух штук), Нарнию от Павла Первого (в объеме, опять-таки, двух невразумительных томов), Экранизацию Angry Birds, (стоп, экранизация – это другие злодеи; а у нас – новеллизацию), и, наконец, приключения тайного дендрофила и его любовника, графа Парижского, вкусно заправленные путешествиями во времени, всесильными инопланетянами и прочей утомляющей каббалистической мешаниной.

Вы, конечно, спросите: а каково же, Веничка, сущностное наполнение новых текстов? В чем тут (используя нехитрый идишизм) цимес? Замес, то есть, — насыщенный? Структура — плотная? Да я и сам толком объяснить не смогу. Вполне, конечно, она плотная. Но, к сожалению, в последние годы в долгожданных книгах становилось всё больше построенной только на теории заговора агрессивной кондовой политической пропаганды (ничего не поделать: в такое время мы живем, даже Гребенщикову пришлось выглянуть из русской Нирваны и посолить не вполне съедобную окружающую действительность), узконаправленной едкой ненависти к различным категориям граждан (в совокупности составляющим практически всё мировое население), но всё меньше и меньше так милой моему внутреннемонгольскому сердцу распыляющей метущуюся душу (которой, на самом-то деле, не существует) проповеди в строгом каноне Корейского буддизма.

Будучи эталоном стиля в коротких произведениях, Пелевин не сильно напрягался в редактуре последних романов, текст которых всё ближе и ближе скатывался к бульварному чтиву, пока не стал от него почти неотличим. Причем, я не утверждаю, что сейчас он пишет плохо. Он готовит блюдо ровно столько времени, чтобы его можно было быстро (желательно на ходу) прожевать не поперхнувшись. И всё. Язык в меру чист, в меру сочен. Но даже поздний Акунин, давно проклятый критиками за попсовость, очевидно старается больше.

В известном многосерийном фильме «Граница. Таежный роман» престарелый, выдохшийся, спившийся, но в прошлом легендарный певец Глинский устроил турне по городам и весям. И поклонники, зажавшие его в узком коридоре, просят: «Прекратите уже петь! Ведь вы разрушаете образ великого артиста этими неуклюжими потугами соответствовать своему прежнему уровню!» (не ручаюсь за точность цитаты, но суть передана верно). Ни на что не намекаю, так: припомнилась молоденькая Ольга Будина – так она была хороша. (Не в том смысле, что молодые – хорошие, талантливые и красивые, а старикам пора бы уже и заткнуться, ни в коем разе!)

Нет, я не пытаюсь утверждать, что Пелевин выдохся окончательно. В последние годы выходили и удачные вещи: «Т», «S.N.U.F.F.», но то, что он давно снизил к себе требования – с этим мало кто будет спорить. И последний (правильно говорить – «крайний»: очень все стали суеверными в последнее… тьфу, крайнее время) роман – излишне яркий пример этого очевидного регресса.

Возможно, Пелевин сам ощущает инородность, неприемлемость для него крупной формы и дробит последнюю книгу на четыре разные по форме и стилю части, но общая бредовая идея повествования (об уже набивших оскомину генералах ФСБ и примкнувших к ним масонах) всё равно собирает разрозненные куски и сдавливает их вместе.

Да, местами Пелевин ещё напоминает о себе прежнем: крещендо в конце третьей части практически не уступает «Советскому реквиему» Савелия Скотенкова, но потом снова на страницы вылезает «рыцарь без страха и упрека» — очередной осточертевший генерал ФСБ – и возникает неожиданное ощущение, что произведение изготовлено специально для дежурной протокольной радости президента РФ и его безликого деревянного окружения, а остальные читатели – так, факультативны.

Так что мы узнали полезного из этого приятного нехитрого чтива? Что дендрофилия лечится, а творческое бессилие – нет. И очень хочется верить, что этот скорбный недуг не захватил последнего ВПЗР, а только лишь незаметно подкрался сзади и злобно кривится через его левое плечо в мутное зеркало современной русской словесности.

Впрочем, все мои претензии, как и все восторги; все разочарования, как и все ностальгические счастливые воспоминания – всё это останется в рогах изобилия вместе со здравым смыслом. В то время как Пелевин (или та надличностная безымянная сущность, которая им подписывается) будет умиротворенно покачиваться в мягких ласковых водах УРАЛа, играя с умом «Б» в Angry birds.