Нога

Иду это я однажды по парку Культуры, который он же и Отдыха, а в крайней аллее стоит мусорная урна, и из неё, из урны, то есть, торчит самая что ни на есть голая волосатая нога, как будто так и надо.

Ну, народ, конечно. Любопытствуют граждане, кучкуются окрест, отношение своё к происходящему выражают.

Я, вообще-то шёл на предмет слегка подышать, однако, завидя скопление, не мог не присоединиться.

Подхожу и, примкнув, наблюдаю.

  В самом деле: нога. Торчит, зараза, да ещё и не просто торчит, а нахально так, но главное — живая она! В смысле — вращает стопой и чешется о край урны.

А урна такая, знаете, чугунная вроде и на оси, чтоб опорожнять сподручней, так что меж подставкой и собственно урной — зазор, сама ёмкость мелкая, и человек там ну никак не поместится.

Тем не менее!

Публика, естественно, волнуется. Слова всякие говорит. Междометия.

А эта — торчит, и хоть бы ей хны!

Один тут активист подкатился, было, к голени лозунг вязать, так нога его сильно в лоб ударила. Ногой, между прочим, ударила. Пнула, дрянь такая!

Активист, отлетя, ткнулся башкой в пузо рабочему дядьке, тот взвыл про клятых жидов, и — пошёл весёлый митинг!

А я стоял около, комплексуя по поводу того, что круг мой узок, и что страшно от народа я далёк.

Мда…

В процессе дальнейшего развития событий имело быть явление стража порядка, оснащённого подобным фаллосу каучуковым демократизатором, коим оный страж и привёл массы к консенсусу.

В среде личного состава потерь не случилось.

Народ сник.

Вдруг нога конвульсивно задрыгалась, поддёргивая урну, принялась выделывать различные жесты явно издевательского свойства и провокационного характера.

Народ воспрял.

— Вот падла! — вежливо заметил некто кашлатый.

— Точно, — согласились соотечественники. — Падла и есть.

— Торчит, понимаешь…

— И волосатая.

— Нет, скорее — деструктивная. Народ разобщает.

— Да пусть ей! — (это в шляпе, очкарик, гниль прослоечная). — Забавно даже…

— Захлопнись, — сказали шляпе. — Демократ вшивый. Забавно ему… Страну, суки, развалили, рубль похерили, а она — торчать будет?

— И волосатая ведь! Детишки ж ходют…

— Ой, батюшки, — запричитала какая-то задняя бабка, — ребёночка в урне нашли! Сам синий, и на грудке волосья.

— На языке у тебя волосья, дура старая… То мафия кур небритых от налоговой сховала.

— Травят народ говном всяким.

— У-у, торгашшши, так их перетак…

Народ напрягся.

Обозначилась конкретная цель — «так называемая нога».

Страж сел в БТР и, сняв фаллос с предохранителя, с места с песней строевым двинулся употреблять власть.

Нога насторожилась.

— Мгм, — вякнул страж, сунув глаз в урну. — Так. Ну-ну…

Пискнул вызов уоки-токи.

Страж внял цвиркающей скороговорке, задумчиво почесал губой под носом лица, потом сказал:

— Ага.

И ушёл, сволочь!

И стало весьма тихо.

А нога, гуняво изогнувшись, свернула пальцы в шиш. Вопреки, так сказать, анатомии.

Публика опешила.

— Гражданы! — завибрировал слёзной гландой ткнутый в пузо рабочий дядька. — Господа, товарищи и братцы! Что же это делается на белом свете: ноги с урн растут…

— Торчат, — подправил кто-то.

— Тем более! Сегодня — нога, завтра — рука, а послезавтра — что?..

— Главно — волосатая, стерва!

— Надо пол определить: мужская она или женская.

— А на кой?

— Ну, всё-таки…

— Нет, её, пожалуй, выдернуть надо. Вырвать с корнем.

— А за что?

— На всякий случай. Шибко уж непонятная. Чья? зачем? почему? — Бахрейн её знает! Непорядок.

— Махвия заместо курей — детишков небритых на рынке торгует, ироды, Христа на них нет…

— Ишь, ступнёй-то крутит…

Смурнело.

С тополей сочились желчью гроздья гнева.

Нога же, чуя неладное, притихла, перестала хамить пяткой и только внимательно поворачивала стопу на реплики, словно зачарованная дудкой змея, а уже как волна вскипала ярость благородная, пенилась слюной и матом, из пены росли, хищнея, хваткие руки, рожи, рыла, ах падла! и — вхруст хрящи, мослы враздрызг, и плоть зубами рвя, и ражий рыжий жлоб, прицельно присев, мозжил колено арматуриной, но когда кипение достигло апогея, и ягоды истоптаны в точиле были, и желчь потекла аж до узд конских, и вонюче задымил подпаленный мусор, — освобождённая от кожи нога вымахнула отчаянный кульбит, перевернулась урной вверх и, разметав плебс, длинным чавкающим скоком устремилась вдоль по улице Центральной, крича хриплые проклятия и круша прохожие троллейбусы.

Народ, довольный, запел гимн.

А я пошёл прочь, радуясь о том, в какое замечательное время живу.