Посиделки. День памяти и работа над досье героев

Мыкола Хвылевой

Я (Романтика)

«Цвету яблони»

Из далекого тумана, из тихих озер загорной комунны шелестит шелест: это идет Мария. Я выхожу на безграничные поля, перехожу перевалы и там, где тлеют курганы, склоняюсь на пустынную скалу. Я смотрю вдаль. – Тогда дума за думой, как амазонки, джигитируют вокруг меня. Тогда все пропадает… Таинственные всадники летят, ритмично пошатываясь, до отрогов, и гаснет день; бежит в могилах дорога, а за ней – молчаливая степь… Я отвожу ресницы и вспоминаю… воистину, моя мать – воплощенный прообраз той необыкновенной Марии, которая стоит на грани неведомых веков. Моя мать – наивность, тихая грусть и доброта безграничная. (Это я хорошо помню!). И моя невозможная боль, и моя невыносимая мука теплеют в лампаде фанатизма перед этим печальным образом.

Мама говорит, что я (ее мятежный сын) совсем замучил себя… Тогда я беру ее милую голову с налетом серебристой седины и тихо ложу на свою грудь… За окном шли росистые утра и падали жемчуга. Проходили невозможные дни. Вдали из темного леса брели подорожники и возле самого колодца, где разлетались дороги, где разбойничий крест, останавливались. То – молодое загорье.

Но проходят ночи и шелестят вечера у тополей, тополя уходят в шоссейную неизвестность, а за ними – лета, года и моя буйная юность. Тогда дни перед грозой. Там, за отрогами сизого бока вспыхивают молнии и накипают, и пенятся горы. Тяжелый душный гром никак не прорвется из Индии, с Востока. И томится природа в предгрозе. А впрочем, за облачной накипью слышен и другой гул – … глухая канонада. Надвигаются две грозы.

– Тревога! – мама говорит, что она поливала сегодня мяту, мята умирает в печали. Мама говорит: «Идет гроза!» И я вижу: в ее глазах стоят две хрустальные росинки.

І

Атака за атакой. Бешено напирают вражеские полки. Тогда наша кавалерия с фланга, и идут фланги инсургентов в контратаку, а гроза растет, и той мысли – до невозможности натянут провод.

День и ночь я пропадаю в «чека».

Помещение наше − фантастический дворец: это дом расстрелянного шляхтича.

Причудливые портьеры, древние узоры, портреты княжеской фамилии. Все это смотрит на меня со всех концов моего случайного кабинета.

Где-то аппарат военного телефона тянет свою печальную тревожную мелодию, что напоминает дальний вокзальный рожок.

На роскошном диване сидит, подложив под себя ноги, вооруженный татарин и монотонно напевает свое азиатское: «ала-ла-ла».

Я смотрю на портреты: князь хмурит брови, княгиня – надменное презрение, княжата – в темноте столетних дубов.

И в этой чрезвычайной суровости я чувствую весь древний мир, всю бессильную грандиозность третьей молодости прошлых благородных лет.

Этот четкий перламутр на пиру дикой голодной страны.

И я, совсем чужой человек, бандит – по одной терминологии, инсургент − по другой, я просто и ясно смотрю на эти портреты и в моей душе нет и не будет гнева. И это понятно: я чекист, но я и человек.

Темной ночью, когда за окном проходят городские вечера (усадьба взлетела наверх и царит над городом), когда синие дымки всходят над кирпичным заводом и обыватели, как мыши – в подворотню, в канареечный замок, темной ночью в моем чрезвычайном кабинете собираются мои товарищи. Это новый синедрион, это черный трибунал коммуны. Тогда из каждого закоулка смотрит настоящая и воистину ужасающая смерть. Обыватель:

− Тут заседает садизм!

Я:

−...(молчу).

На городской башне за перевалом тревожно звенит медь. То бьют часы. Из темной степи доносится канонада.

Мои товарищи сидят за широким столом, что из черного дерева. Тишина. Только дальний вокзальный рожок телефонного аппарата снова тянет свою печальную тревожную мелодию. Изредка за оконном проходят инсургенты.

Моих товарищей легко узнать:

доктор Тагабат

Андрюша

третий – дегенерат (верный надзиратель на страже)

Черный трибунал в полном составе.

Я:

− Внимание! В распорядке дня дело торговца икс!

Из дальних покоев выходят лакеи также, как и перед князьями, кланяются, четко смотрят на новый синедрион и ставят на стол чай. Потом неслышно исчезают по бархату ковров, в лабиринтах высоких комнат.

Канделябр на две свечи тускло горит. Свет не в силах достичь даже четверти кабинета. В вышине чуть маячит жирандоль. В городе – тьма. И тут – тьма: электрическую станцию взорвано. Доктор Тагабат развалился на широком диване вдали от канделябра, и я вижу только белую лысыну и слишком высокий лоб. За ним еще дальше в тьму – верный надзиратель с дегенеративным строением черепа. Мне видны его немного безумные глаза, но я знаю – у дегенерата низенький лоб, черная копна растрепанных волос и приплюснутый нос. Мне он всегда напоминает каторжника, и я думаю, что он не раз должен был состоять в отделе криминальной хроники.

Андрюша сидит правее меня с растерянным лицом и изредка тревожно поглядывает на доктора. Я знаю, в чем дело.

Андрюшку, моего бедного Андрюшу, назначил этот невозможный ревком сюда, в «чека», против его слабой воли. И Андрюша, этот невеселый коммунар, когда необходимо энергично расписаться под темным постановлением – «расстрелять» – всегда мнется, всегда расписывается так:

не имя и фамилию на суровом жизненном документе ставит, а совсем непонятный, совсем уродливый, как хетейский иероглиф, хвостик.

Я:

– Дело все, доктор Тагабат, как вы считаете?

Доктор (динамично):

– Расстрелять!

Андрюша немного перепугано смотрит на Тагабата и мнется. Наконец, дрожа и неуверенным голосом, говорит:

– Я с вами, доктор, не согласен.

– Вы со мной не согласны? – и грохот хриплого хохота покатился в княжеские покои.

Я ожидал этого хохота. Так всегда было. Но и на этот раз содрогаюсь и мне кажется, что я иду в холодную трясину. Живость этой мысли доходит до кульминации.

И в тот же момент вдруг передо мной возникает образ моей матери…

– … «Расстрелять»???

И мама тихо, печально смотрит на меня.

… Вновь на далекой городской башне за перевалом звенит медь, то бьют часы. Северная тьма. В благородный дом чуть слышно доносится глухая канонада. Передают в телефон: наши пошли в контратаку. За портьерой в стеклянных дверях стоит зарево: то за дальними сугробами горят села, горят степи и воют на пожар собаки по углам городских подворотен. В городе тишина и молчаливый перезвон сердец.

… Доктор Тагабат нажал кнопку.

Тогда лакей приносит на подносе старые вина. Потом лакей уходит и тают его шаги, отдаляются по леопардовым мехам.

Я смотрю на канделябр, но мой взгляд мимовольно крадется туда, где сидит доктор и надзиратель. В их руках бутылки с вином, и они его пьют жадно, хищно. Я думаю: «так надо».

Но Андрюша нервно переходит с места на место и все порывается что-то сказать. Я знаю, что он думает: он хочет сказать, что так нечестно, что так коммунары не поступают, что это – вакханалия и т. д. и т. п.

Ах, какой он чудной, этот коммунар Андрюша!

Но, когда доктор Тагабат бросил на бархатный ковер пустую бутылку и четко написал свою фамилию под постановлением «Расстрелять» меня вдруг охватило отчаяние. Этот доктор с широким лбом и белой лысиной, с холодным разумом и камнем вместо сердца – это он и мой безвыходный хозяин, мой звериный инстинкт. И я, главком черного трибунала коммуны, – ничтожество в его руках, которое отдалось на волю хищной стихии.

«Но какой выход?»

– Какой выход?? – и я не видел выхода.

Тогда проносится передо мною темная история цивилизации, и бредут народы, и века, и само время…

Но я не видел выхода.

Воистину правда была за доктором Тагабатом.

Андрюша поспешно делал свой хвостик под постановлением, а дегенерат, смакуя, всматривался в буквы.

Я подумал: «если доктор – злой гений, злая моя судьба, тогда дегенерат является палачом с гильотины»

Но я подумал:

– Ах, какая ерунда! Разве он палач? Это же ему, этому надзирателю черного трибунала коммуны, в моменты страшного напряжения я сочинял гимны.

И тогда отходила, удалялась от меня моя мама – прообраз загорной Марии, и замирала, во тьме ожидая.

… Свечи таяли.

Строгие фигуры князя и княгини пропадали в синем тумане сигаретного дыма.

К расстрелу приговорены,

– шесть!

Хватит! На эту ночь хватит!

Татарин снова тянет свое азиатское: «ала-ла-ла». Я смотрю на портьеру, на зарево в стеклянных дверях. – Андрюша уже исчез. Тагабат и часовой пьют старые вина. Я перебрасываю через плечо маузер и выхожу из княжеского дома. Я иду по пустынным молчаливым улицам обложенного города.

Город мертв. Обыватели не знают, что нас за три-четыре дня не будет, что напрасны наши контратаки: скоро заскрипят наши тачанки в далекий сиверский край. Город притаился. Тьма.

Темным мохнатым силуэтом стоит на востоке княжеский дворец, теперь – черный трибунал коммуны.

Я возвращаюсь и сморю туда, и тогда вдруг вспоминаю, что шесть на мой совести.

… Шесть на моей совести?

Нет, это неправда. Шесть сотен,

шесть тысяч, шесть миллионов

тьма на моей совести!!!

И я сдавливаю голову.

… Но снова передо мной проносится темная история цивилизации, и бредут народы, и века, и само время…

Тогда я изнеможенный, склоняюсь на забор, становлюсь на колени и жгуче благословляю тот момент, когда я встретился с доктором Тагабатом и надзирателем с дегенеративным строением черепа. Потом поворачиваюсь и молитвенно смотрю на восточный мохнатый силуэт.

… Я теряюсь в переулках. И в конце-концов выхожу к одинокому домику, где живет моя мама. Во дворе пахнет мятой. За сараем сверкают молнии и слышен раскат задушенного грома.

Тьма!

Я иду в комнату, снимаю маузер и зажигаю свечу.

… – Ты не спишь?

Но мама не спала.

Она подходит ко мне, берет мое усталое лицо в свои сухие старческие ладони и склоняет голову свою на мою грудь. Она снова говорит, что я, ее мятежный сын, совсем замучил себя.

И я чувствую на своих руках ее хрустальные росинки.

Я:

– Ах, как я устал, мама!

Она подходит к свече и смотрит на мое уморенное лицо. Потом становится возле тусклой лампадки и горестно смотрит на образ Марии. – Я знаю: моя мама и завтра пойдет в монастырь: ей невыносимы наши тревоги и дико вокруг.

Но тут же, дойдя до кровати, дрогнул:

– Дико вокруг? Разве мама смеет думать так? Так думаю только версальцы!

И тогда, взволнованный, уверяю себя, что это неправда, что никакой матери нет передо мной, что это не больше, чем фантом.

– Фантом? – вновь вздрогнул я.

Нет, именно это – правда! Тут, в тихой комнатке, моя мама не фантом, а частица моего собственного преступного «я», которому я даю свободу. Тут, в глухом закоулке, на краю города, я прячу от гильотины один конец своей души.

И тогда в животном экстазе я закрываю глаза и, как самец весной, захлебываюсь и шепчу:

– Кому нужно знать детали моих переживаний? Я настоящий коммунар. Кто посмеет сказать другое? Неужели я не имею права отдохнуть одну минутку?

Тускло горит лампада перед образом Марии. Пред лампадой, как резьба, стоит моя печальная мама. Но я уже ничего не думаю. Мою голову гладит тихий голубой сон.

Анализ персонажа

1. Имя.

2. Пол.

3. Возраст.

4. Физическое состояние.

5. Как персонаж оценивает свою внешность?

6. Опишите детство и юность персонажа:

а) отношения с родителями;

б) отношения с братьями или сестрами (если есть);

в) отношения с другими людьми, занимавшими важное место в его детстве и юности;

г) стиль жизни в этот период;

д) образование;

е) детские увлечения (хобби, интересы);

ж) место, где герой вырос.

7. Опишите, какое образование он получил после школы, служил ли в армии.

8. Опишите сегодняшние его отношения:

а) с родителями;

б) с братьями и сестрами;

в) с другими людьми, занимавшими важное место в его детстве и юности.

9. Опишите личную жизнь персонажа (женат, помолвлен, прежние супруги, разведен).

10. Опишите его сексуальную жизнь, моральные принципы.

11. Есть ли у персонажа дети? Если да, то опишите его отношения с ними. Если нет, то как он вообще относится к детям?

12. Отношение к религии. Верующий ли он человек?

13. Какова его профессия? Чем он занимается?

14. Опишите его отношения с боссом и с коллегами.

15. Что он думает о своей работе?

16. Какие у него хобби, интересы и увлечения?

17. Опишите его жизненную философию.

18. Опишите его политические взгляды.

19. Опишите основные черты личности персонажа (оптимист он или пессимист; интроверт или экстраверт).

20. Чем он гордится?

21. Чего он стыдится?

22. Каково состояние его здоровья?

23. Насколько он умен?

24. Опишите его отношение к другим персонажам вашего произведения.

Ответив на эти вопросы, вы глубоко узнаете своего героя, его прошлое и настоящее. Следующий набор вопросов касается роли персонажа в той истории, которую вы собираетесь рассказать.

25. Какова цель персонажа в вашей истории?

26. Почему он хочет достичь именно этой цели?

27. Кто или что стоит у него на пути?

28. Какие качества и сильные стороны помогут ему достичь поставленной цели?

29. Какие слабые стороны помешают ему достичь цели?

Ответы на эти вопросы помогут вам структурировать рассказ. В следующей главе мы глубже рассмотрим, как это сделать. Все вопросы, заданные до этого момента, помогают решить, как персонаж действует. Можете также подумать о том, как он разговаривает. Для этого я предлагаю еще три вопроса.

30. Насколько четко персонаж выражает свои мысли?

31. Есть ли у него акцент или диалект? Если да, то опишите их.

32. Использует ли он в своей речи сленг или профессиональный жаргон? Если да, то опишите их.

1. Имя. Грания Хорн.

Прозвище — для друзей — «Катенок», для семьи — «Принцесса». Почему его так назвали? Связана ли с именем персонажа какая-либо история?

2. Пол. Женский

3. Возраст. 17

4. Физическое состояние. Здорова

5. Как персонаж оценивает свою внешность? Хорошенькая, смазливая

6. Опишите детство и юность персонажа:

а) дочка богатых родителей, ни в чем не нуждалась, мама умерла, когда Грании было десять лет, папа — самый родной и близкий для нее человек, он ее балует, контролирует и управляет ею. Бранн воспитал Гранию, как «удобную дочку», как красивую куклу, именно поэтому у нее нет ни собственного мнения, ни опыта общения с людьми;

б) с ней всегда соперничал брат, над которым она подтрунивала;

в) Брайид, дочка инженера — ее лучшая подружка, в детстве и юнности;

г) в детстве — перепробовав разнообразные кружки, остановились на бальных танцах;

д) домашние учителя, репетиторы;

е) написание дневников, выдумывание историй; танцы, (при жизни ее мамы) — очень пластична, артистична

ж) Столица.

7. Высшего образования нет

8. Опишите сегодняшние ее отношения:

а) зависима от «папочки» и того, что он скажет;

б) Заккери Хорн, ее брат не интересовался внутренним миром Грании, относился к ней поверхностно, и в то же время дружески-снисходительно; соперничество

в) Грания уважает Брайид, хорошо относится к ее отцу, доверяет ему, обожает сестричек Брайид.

9. Личная жизнь. Помолвлена.

Пробую, а про то, что выходит — напишу еще!