Как переводили "Щегла" Донны Тартт

Анастасия Завозова

переводчик «Щегла»

Конечно, меня пугали объемы «Щегла» — я работаю в Condé Nast, в журнале Allure, и здесь все довольно строго: я прихожу на работу не позже 9.30 и ухожу не раньше 7 вечера. А Тартт писала роман 10 лет, такую вещь за три месяца не сделаешь. Издательство пошло мне навстречу, дало максимум времени, и в общей сложности перевод занял у меня где-то 10 месяцев. И все равно я жалею, что у меня не было года или полтора. Мне пришлось выстроить строгий график и следовать ему, а это сложно — иногда хочется со временем посвободнее обращаться. Я садилась даже через не хочу, час разминалась, потом разрабатывалась и возвращалась к первому вымученному куску, который полностью удаляла и переписывала, но это не мой любимый способ работы. На этот период я отказала себе в свободном времени, но об этом не жалею.

Под конец весь роман Тартт, словно описываемая ей работа Фабрициуса, распадается на отдельные мазки краски, как будто ты подходишь очень близко к картине и ничего, кроме краски, не видишь. Это очень сложный, огромный кусок, который нужно было сделать так, чтобы от него оставалось ощущение рыхлости и неровности. В своем письме она отдельно просила не трогать этот момент, не менять в нем пунктуацию и рваное повествование (о чем мы потом отдельно сообщали корректорам). Этот фрагмент нужно было сделать особенно тщательно, обособленно от нехватки времени, что ли, — я несколько раз его переписывала и работала над ним в праздники и отпуска.

Одна из рабочих папок Анастасии Завозовой во время перевода «Щегла»

У Тартт есть специальное письмо для переводчиков с примечаниями: «делайте вот это» и «не делайте того». Это общепринятая практика у больших писателей — такой FAQ, в котором накапливаются все вопросы. Спрашивают самое разное: один переводчик вообще узнавал значение некоторых слов (из серии «открой Urban Dictionary и посмотри»); на месте Тартт я бы напряглась, но она всегда отвечает очень вежливо. Была масса вопросов по наркотикам — их много в книге, мне пришлось общаться с людьми, которые их употребляли. Так я освоила выражения «жрать кислоту», «гаситься», «упороться», «лизнуть марочку» и прочие. Тартт очень хорошо сочетает в этом романе нормальную, живую, убедительную речь с ее невероятно густым, золотым, почти прустовским стилем. Подростки у нее говорят как подростки. Люди выражаются как люди: мычат, мямлят, обрывают фразы, говорят банальности и чисто перетирают за жизнь — при напряженнейшем, огромной красоты внутреннем монологе. Поэтому появлению глаголов типа «упороться» я бы не стала на вашем месте удивляться. Тартт, например, не гнушается слов типа swish — это дословно «жоповерт», про гомосексуалиста, который ходит так, виляя задом, или cheesefry — «лошара», hammered — «ужратый». И в этом, повторюсь, убедительность ее романа.

Не могу сказать, что у меня было много вопросов — в основном по не закавыченным цитатам американских поэтов, которых в тексте очень много, и еще одной сложной теме — подделке американской мебели. Для того чтобы хоть приблизительно понимать, о чем идет речь, мне пришлось засесть на форумах краснодеревщиков, выписать с «Амазона» подержанные книжки про стили американской мебели, чтобы хоть научиться отличать американского чиппендейла от «Королевы Анны» и понимать, что такое средник, а что — навершие.

В книге есть прекрасный персонаж Борис, друг главного героя. У него польско-украинские корни, родился он в Сибири, долго жил в Австралии и вместе с отцом-нефтяником переезжает с места на место, из-за чего у него легкий акцент (несильный, но заметный, Тартт называет это смесью «агента КГБ и графа Дракулы»). В своей инструкции Тартт писала: «Борис говорит по-английски с акцентом, но при этом очень хорошо, не коверкайте его речь ни в коем случае». Понятно, что в любых германских языках неправильность речи Бориса сделать очень просто — голландцам, например, она объясняла, что в некоторых местах можно просто убирать или менять артикль. В русском языке артиклей нет, и Борис должен говорить как бы с русским акцентом, но я-то при этом перевожу на русский. В результате пришлось выходить из этой ситуации так. Тео, главный герой, мальчик из образованной семьи, даже немного posh, и он говорит правильнее Бориса. Речи Бориса я позволила больше русских слов, которые нам кажутся более разговорными. Я сделала его речь чуть грубее, чем у Тео, чтобы было видно, что он говорит на немного другом языке.

У Бориса в английском тексте есть прямо русские фразы. У Тартт, видимо, был хороший источник, но без смешных ошибок не обошлось. Например, у Бориса есть шофер, тоже мигрант с Украины, которого почему-то зовут Гюри. Или герой называет собаку словом poustyshka. Или он неправильно объясняет разницу между русским и украинским языками. С этими местами надо было что-то делать, и при переписке с Тартт я дала ей список таких случаев, их было 10–11, спросив, можно ли эти моменты исправить так, чтобы они выглядели нормально по-русски. Что мне понравилось, так это то, что она ответила просто: «Да, я ошиблась, жаль, что вас раньше не было рядом». А имя шофера она увидела в каком-то объявлении — оказалось, что оно на самом деле венгерское.

Это и вообще, о подготовке к печати этой книги, можно почитать вот здесь. Ну и вообще, вдруг вас будут где-нибудь переводить. Надо быть готовым