Передача, в которой я не принял участие

Валерий Кичин. Живой журнал.

С интересом послушал на «Эхе Москвы» в записи передачу «Культурный шок», посвященную актуальному вопросу: почему в новогодние вечера по всем каналам опять советское кино?

Послушал потому, что получил приглашение в ней участвовать, но по ряду причин отказался. Стало интересно, что я потерял, и что потеряли слушатели из-за моего отсутствия.

Понял, во-первых, почему меня пригласили. На передаче нужен был представитель племени практически вымерших динозавров, архаичных и неповоротливых, которые влюблены в советское кино и готовы его отстаивать зубами, когтями и хвостами. Слушать таких бывает забавно: ну чего, право, от них ждать, вымирающих! Так что слушатели в принципе ничего не потеряли, кроме разве что кусочка мяса на ниточке, которым дрессировщики раззадоривают своих артистов — чтоб были позлее и порезвее. Но динозавр не смог прийти, и игра шла в одни ворота, без оппонентов. Спорили довольно громко, но практически единодушно.

  К финалу пришли к выводу, что, сами того не замечая, хвалили советское кино.

Второе, что я понял, — это бесперспективность любых споров. Нельзя спорить о том, есть ли жизнь на Марсе, если все окружающие придерживаются аксиомы о трех слонах и одной черепахе. Выглядишь еретиком, которого нужно сжечь или, как минимум, заулюлюкать.

Дело в том, что все присутствовавшие на передаче Ксении Лариной люди – критики Денис Горелов и Александр Шпагин, а также неведомая мне, но, очевидно, чем-то авторитетная Наталья Осипова, — все четверо исходили из аксиомы: советское кино не отражало никакую реальность, а пекло исключительно мифы. И эти мифы, насколько я понял Осипову, чем-то ужасно опасны.

Тезис не вызвал ни у кого возражений. Потому что — аксиома.

Если исходить из нее, осточертевшее советское кино было каким-то отдельным островом, густо населенным мифами. В отличие от американского или французского. И уж точно — в отличие от новорусского.

Я бы там, на передаче, задал встречный, очень глупый и архаичный вопрос: а что, «Груз 200» единственного в стране гениального, по мнению коллеги Горелова, режиссера — это реальность? Значит, в Советском Союзе имели обыкновение тоннами свозить мертвые трупы самолетами, чтобы наваливать убитых женихов на верещащих от ужаса невест?

Мне справедливо ответят: это такая метафора.

Но любая метафора — уже начало и базис мифа. И она, и этот миф рождены реальностью. Но — реальностью, пропущенной через мясорубку авторской души: это автор так ее видит и хочет, чтобы такой ее увидели мы. Для этого ему понадобилась метафора.

Здесь мне стоит попросить прощения у высокомудрых коллег за столь азбучные истины. Но что делать, если именно эти истины у них почему-то если и не опровергнуты, то как минимум не приняты во внимание?

Да, советское кино снимало мифы. Современные сказки о героизме, о благородстве, о чести, о достоинстве, о любви к принцам, принцессам и счастливым развязкам любых житейских драм. Именно так же поступало американское кино, потому что не станут же утверждать участники передачи, будто любой классический американский фильм, от «Дилижанса» до «Римских каникул», — это и есть американская повседневность.

Кто-то недавно точно сформулировал: весь американский вестерн, все эти ковбои в шляпах, умеющие пулять через плечо и крутить пистолет вокруг пальца — весь этот великий американский миф придуман эмигрировавшими из Одессы евреями. Потому что в реальности ковбои не умеют ничего, кроме как пасти быков и доить коров.

Весь кинематограф мира — такой вот огромный миф, придуманный чьими-то талантливыми мозгами и имеющий к действительности только то отношение, что мы в зале хотели бы ему подражать, им восхищаться и жить по его прекрасным законам. Поэтому, насмотревшись мифов с Мэрилин, вся дамская часть Америки срочно перекрасилась в блондинок, а вся дамская часть России, насмотревшись «Карнавальной ночи», стала шить себе юбки-клеш или как они там назывались.

И даже более того: излечение от чумы расизма в США началось с кинематографа, насаждавшего свои законы «правильной жизни». Целая нация воспитана кинематографическими мифами: они помогли нации выползти из Великой Депрессии и сформировать не такое плохое общество. Да и советское кино внесло свой вклад в общий интерес к наукам, уважение к интеллекту, тягу к поэзии, охватившую практически всю страну.

Понятно, мы говорим о «зрительском кино» и не говорим о придуманном позже «артхаусе». Его придумали позже, потому что поначалу, и довольно долго, мастера уровня Чаплина или Эйзенштейна, Феллини или Тарковского довольно успешно собирали полные залы, занимаясь при этом пусть мифологическим, но искусством. К тому же «артхаусом» не накормишь праздничную публику, жаждущую приятных впечатлений, радости и веселья. И не случайно собравшиеся в студии так весело хохотали, вообразив, как люди под салат «оливье» потребляют фильм «Жила-была одна баба».

Продолжим. Чем занято современное российское кино, в отличие от постылого советского? «Конвой», «Жить», «Волчок» — это отражение нашей повседневности? Да нет, конечно. Это тоже миф. Пусть «антимиф», но — все равно миф. То есть концепция действительности, придуманная и прочувствованная авторами и ими воплощенная в меру их ума и таланта. Имеет право на существование? Конечно, раз это кому-то нужно. И тем более если это так талантливо, как у Сигарева. «Школа» Гай Германики — это реальность? Она так же похожа на нормальную школу, как на джунгли поймы Амазонки. Но такой видит школу сбежавшая от необходимости учить литературу Германика. И она творит свой миф — антимиф по отношению к мифу, сотворенному Ростоцким. Право зрителя — выбирать миф по душе.

Но тут вступают в дело вечные и универсальные категории: ум и талант. Они совершенно не зависят от того, советское время на дворе или постсоветское — что уже обессмысливает тему, заявленную в передаче. В любые времена были фильмы талантливые и бездарные. Рязанов и Гайдай умудрялись в советское время снимать талантливые фильмы, а режиссеры N и NN (не хочу переходить на личности, хотя и соблазнительно: так их теперь много) и в постсоветские годы умудряются снимать бездарное кино.

А вот почему постсоветское кино, и талантливое и бездарное, сколько ни тужится, не может создать ничего подобного старым советским мифам — это, на мой взгляд, вполне объяснимо. Да просто потому, что его толкают создавать антимифы. Все, что делало советские фильмы, от лучших до посредственных, «смотрибельными», — некий мифический идеал, который постоянно мельтешил за горизонтом («я сам обманываться рад!»), — объявлено специфически советским враньем и с презрением отринуто. А без идеала хоть сто гениев посади строгать кино — выйдет только антимиф, штука неаппетитная и зловонная. Социальная антиутопия Оруэлла — великая вещь, но ее не станешь читать снова и снова, как усладу душе и сердцу, как надежду и светоч человечества. И фильм по этой великой книге не подашь к новогоднему столу — было бы вредно и для фильма и для стола. А тысячи подражаний этой антиутопии в литературе и в кино уже рождают у людей тошноту. Потому что развели, в угоду глупой моде, сплошной мрак — как сказали бы миллионы взращенных в этом мраке людоедок Эллочек. Не верите в способность человека быть честным, благородным, сильным, отважным, умным, как герой Смоктуновского, думающим, как герой Баталова, — будете печь в лучшем случае «Морфий», в худшем — «Беременных». И ни в какой Новый год это показывать не станут: салат «оливье» пойдем горлом.

Потом участники передачи стали наперебой предлагать свои варианты новогоднего кинематографического «оливье» — и немало над ними посмеялись. Посмеялись справедливо: кроме «Шапито-шоу», все остальное, как говорят к таких случаях, не к столу. Они так свободно цитировали любой кусок «Иронии судьбы», как свободно цитируют только Пушкина, но вряд ли смогли бы процитировать хоть один пассаж из того, что невнятно бормочут в современном российском кино.

Доступнее всех этот казус объяснил Денис Горелов: в российском кино, повторю цитату, — один гениальный режиссер Балабанов, есть еще пяток хороших, все остальные — моральные уроды. Мне приятно: коллега изменил свое давнее юношеское убеждение, что всех, кто достигнет возраста тридцати лет, нужно отстреливать — и жизнь пойдет совсем хорошая. Коллеге уже далеко за тридцать, и он до сих пор не последовал примеру даже менее продвинутой Анны Карениной, чему я искренне рад. И еще больше рад, что он признает право на существование для Алексея Балабанова, который скоро дважды отмерит отпущенный коллегой срок. Но сложность с моральными установками явно испытывают не только уродливые «остальные», но и тот же Балабанов, и тот же коллега, и те же участники передачи, и практически каждый живущий в современной России. То есть в стране, где мораль считается понятием устаревшим, а все, кто пытаются о ней напомнить, объявлены презренными моралистами. А без морали — прав Горелов — кина не будет.

Хорошо, что я не пошел на передачу: мне было бы там объясняться еще труднее, чем травить анекдоты в кругу японцев. Твоя моя не понимай. В советское время нам врали, что кино отражает реальность. Реальность давно изменилась, но именно это вранье засело в умах моих коллег. И понятие «миф», которое почти синонимично понятию «кино», для них стало бранным словом из трех букв.

Ну, о чем спорить в этих условиях? Ведь как только мы согласимся с очевидным, весь смысл передачи бесследно испарится. Так испарилась красивая сказка о слонах и черепахе, как только церковь, скрепя сердце, согласилась признать, что Земля — круглая и, возможно, даже вращается вокруг Солнца.