Поэзия Михаила Анищенко

МАТУШКА У ОКНА

Дышат спокойно уснувшие дети,

Спит моя родина, словно жена.

Желтым окошком из домика смерти

Смотрит на русскую землю луна.

В домике этом, худом и бессонном,

Матушка ходит, молчанье храня.

Грустно, наверно, ей в домике темном,

Возле окна дожидаться меня.

Письма печальные шлет она Богу,

Вечером поздним бранит беглеца…

А ведь сама собирала в дорогу

И провожала меня до крыльца.

***

Помню тихий рассвет Святогорья,

Дух пшеничный и рыбий жар…

На прощанье иконку Егорья

Подарил мне отец Макар.

Много лет с той поры пролетело.

И безжалостно, как на войне:

Чья-то совесть, как порох, сгорела,

Чья-то честь – догнивает на дне.

Время бедствия, время оргий.

Чёрный змей завладел Москвой.

На иконке моей Георгий

Закрывает лицо рукой.

***

Выйду к берегу устало,

Заслоню лицо рукой…

Мать честная! Волга стала

Пограничною рекой!

Вековой разлад итожа,

Под ногой моею, тля,

Как шагреневая кожа

Тает русская земля.

И опять в ночном тумане,  

Погляди-тка, Симеон,

Точат стрелы басурмане,

Коим имя – легион.

Запах пота, кокаина,

Безнадёга и тоска…

Волга. Матушка. Чужбина.

Пограничная река…

***

РОДИНЕ

—

Я ступаю по тонкому льду

Над твоею холодной водою.

Только чувствую – эту беду

Не утянешь на дно за собою.

—

Впереди – беспросветная ночь,

За спиною – полоска разлада.

Дорогая, хорошая! Прочь!

Ничего от тебя мне не надо!

—

Я прощаюсь с твоей красотой,

С незадачей твоей избяною…

Я не знаю, что стало с тобой,

Ты не знаешь, что будет со мною.

—

Мне теперь – что назад, что вперед,

Спотыкаться, скользить и кружиться…

Но на веру твою, как на лёд,

Я уже не могу положиться.

—

Оглянусь – ты стоишь у плетня,

Ожидая, что всё-таки струшу…

И жалеешь, и любишь меня,

Как свою уходящую душу.

НЕ НАПРАСНО

Не напрасно дорога по свету металась,

Неразгаданной тайною душу маня…

Ни врагов, ни друзей на земле не осталось…

Ничего! никого! – кто бы вспомнил меня!

—

Я пытался хвататься за тень и за отзвук,

Я прошёл этот мир от креста до гурта…

В беспросветных людей я входил, словно воздух,

И назад вырывался, как пар изо рта.

—

Переполненный зал… Приближенье развязки…

Запах клея, бумаги и хохот гвоздей…

Никого на земле! Только слепки и маски,

Только точные копии с мёртвых людей.

—

Только горькая суть рокового подлога

И безумная вера – от мира сего.

Подменили мне Русь, подменили мне Бога,

Подменили мне мать и меня самого.

—

Никого на земле… Лишь одни лицемеры…

Только чуткая дрожь бесконечных сетей…

И глядят на меня из огня староверы,

Прижимая к груди не рождённых детей.

ТОСКА ПО ГОГОЛЮ

Во власти Бога, весь во власти, он, с озареньем на челе,

Давил нечаянные страсти, как тараканов на столе.

Он ждал какой-то доброй вести, и пил смирение до дна.

Но мертвецы из «Страшной мести» всегда стояли у окна.

Гремела цепь былых привычек, не позволяя дальше жить.

В его душе сидел язычник, и он не мог его убить.

А тот смотрел светло и юно, и Гоголь буйствовал, без сна,

Ломая ребра Гамаюна, сжимая горло Перуна.

Он сдал Царь-град и предал Трою, поджег Диканьку, не дыша.

И роковому перекрою подверглась русская душа

Он жил в аскезе и в запрете, и быстро высох, как тарань.

Но даже в мутном Назарете, была его Тьмутаракань.

Жизнь становилась слишком узкой, как сток для крови на ноже.

Он говорил: «Какой же русский!..», но ездил медленно уже.

Нелепый, согнутый вопросом, он никого уже не звал.

Лежал один. И длинным носом почти до Бога доставал.

***

Поздно руки вздымать и ночами вздыхать.

Этот мир повторяет былые уроки.

Всюду лица, которым на всё наплевать,

Всюду речь, у которой чужие истоки.

Я закрою глаза, я закроюсь рукой,

Закричу в темноте Гефсиманского сада:

– Если стала Россия навеки такой,

То не надо России… Не надо… Не надо.

Перепуганный насмерть, забытый в ночи

Посреди иудейского вечного царства

Я пойму перед смертью: кричи не кричи,

А придётся пройти через эти мытарства.

Что ж, идите, идите к подножью Креста,

По такому знакомому следу мессии…

Было грустно, евреи, вам после Христа,

Погрустите немного и после России.

РОДНЫЕ

Память – базарная площадь.

Сердце – холодное дно.

Русские русским не помощь,

А наказанье одно.

—

Так вот, увязли в делёжке.

Ссорятся, бесятся, врут.

Словно живут понарошке

И понарошке умрут.

ПОЛОВОДЬЕ

—

Склоны сопок оползли,

В воду канули деревья.

Пядь за пядью край земли

Приближается к деревне.

—

Поздно, милый, морщить лоб,

Лодку старую латая.

Это даже не потоп,

Это ненависть святая.

—

В небе грозно и светло.

Напрочь срезана дорога.

Позабыв про барахло,

Люди вспомнили про Бога.

—

И сосед мой в небеса

Смотрит грустно, как калека…

За такие вот глаза

Бог и любит человека.

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

—

День Победы. Смертная тоска.

Как вагон, Россию отцепили…

Подменили даты и войска,

И героев павших подменили.

—

Мир спасён. Америке – виват!

Для России – водка и корыто.

Что ты плачешь, маленький солдат,

За проклятым Одером зарытый?

—

Возрождайся, память, из обид

Под сияньем воинского флага!

Что Париж, Варшава и Мадрид,

Что весь мир без взятия Рейхстага?

—

Русский дом измазали смолой,

Оплели лукавыми словами.

Встань, солдат, над пеплом и золой,

Посмотри в утраченное нами.

—

Там, вдали, где праведники лбом

Бьются в пол святого каземата,

Спит Земля в сиянье голубом

Под пилоткой русского солдата.

ПРОЩЕВАЙ

Прощевай, моя опушка,

Прощевай, тропа в бору!

Ухожу… Но, словно Пушкин,

Весь я тоже не умру.

—

Положил себя, как требу,

Я на камушек лесной…

Журавли летят по небу,

Словно ангелы – за мной.

—

В час распада и распыла

Грешный мир нам не указ.

Не страшусь… Всё это было

И со мною много раз.

—

Поклонюсь Борису, Глебу…

И над Родиной святой

Буду гром возить по небу

На телеге золотой!

ВЕТЕР

—

Один, на рассвете, с тоскою ворон,

Беснуется ветер на сорок сторон.

Играет ладами кромешной тоски

Над долгими льдами кричащей реки.

Ломает суставы промокших лесов,

Сметает заставы уснувших богов,

Беснуется узник над крышей тюрьмы,

Где шариком в лузе качаемся мы.

Срывает одежды, бросает в гробы

Осколки надежды, обрывки судьбы;

Уносит, что было, потёмки и рань,

Вселенское быдло да богову срань.

Он мстит и карает, клянётся в любви,

И лёд отрывает, как тромбы в крови.

—

И вновь, без вопросов, как боль или стон,

Двенадцать матросов идут за Христом.

ПОСЛЕ…

Холодно. Топится баня.

Полоз ползёт под лопух.

Словно кричащее пламя,

В небо взлетает петух.

Это под Суздалем? Или

Где-то в рязанском селе?

Как же мы это любили

В прошлом году. На земле.