Кастрация порося

Картинка честно потырена отсюда virink.com/art/52556

по-моему это довольно точная квитэссенция образа работы ветврача:

— У-сю-сю, розовенькие зверюшечки!

А вот шиш. Мало того, что в основном работаешь с людьми в разной степени ментального разложения, так еще всякие бле и буэ от зверюшечек. И отнюдь не розовых.

В жизни часто получается, что некое явление приходит волной: то в полнолуние три сложнейшие операции сразу пополуночи явятся, то поросятки стайками. Но у поросяток оправдание есть — сейчас сезон. Лето, такскать, в самом начале, свиньи поросятся кучно.

Помёт поросят, в смысле не поросячее дерьмо, а вот эта группка маленьких свинтусов, родившихся от одной мамки и все еще её сосущих, по-чешски называется «врх». Свиноматка — бахыня. Но это так, к слову. Новорожденных поросяток на свинофермах кастрируют техники в парах. Один ловит-держит, другой отвинчивает причиндалы. Причем часто буквально: ухватить, разрезать кожу, выдавить семенник, перехватить двумя клещами канатик, перекрутить, оторвать, следующий… На одного свиненка отводится примерно 2-3 минуты, из которых больше времени уходит на «поймать-перехватить поудобнее и поймать следующего». В индивидуальных хозяйствах современные фермеры часто зовут кастрировать уже месячных свинтиков. А у подросших поросят канатик, на котором яйцо висит (семяпровод, мышцы, нервы, сосуды), надо перевязывать, т.к. кровеносные жилки уже большие и животное может потерять много крови, если оставить так. Саму же кастрационную рану никто не зашивает, там всё зарастет без проблем, инач шитьем можно занести дополнительную инфекцию, тогда бывает послеоперационный абсцесс.

Позавчера позвал меня односельчанин-цыган — из хряка сделать борова. Нет, я не наци, но в данном случае это селекционный признак. Цыгане тут ан масс неработающие, поэтому особыми навыками коллективного труда не обременены. То исть, надо морально готовиться, что если на тебя шваркнется разъярённый покушением на честь и достоинство свин, то защищаться придется только собственной прыткостью и смекалкой. Я недоверчиво глянула на хлипкую фигуру клиента и спросила:

— А держать хряка кто будет?

— Ну я…

— А кто еще дома есть?

— Да все: Гаджо, Коба, Миха…

— Хватит, два-три будет достаточно.

Пришли на участок, заставленный невообразимым хламом. До войны тут по всем признакам вполне не бедствовал зажиточный немец. Но немца давно нет, а волею судеб ферма превратилась в приют для табора и нас радостно встретила вся многочисленная родня — еще бы, такое развлечение на дому! Вот и клоун пришёл.

Хозяин гордо ткнул в угол навеса, использовавшегося бывшими хозяевами как терраса. Сейчас же за разномастной, привезенной с немецких помоек мебелью, красовалась стеночка из вольно поставленных пластов дсп, припертых для вертикального положения кирпичами и камешками. Я, тихо обмирая от ужаса (блин, хряк же! Это же торпеда неостановимой убойной силы!) заглянула поверх баррикад.

Гы.

Внутри, на ворохе чистенькой золотистой соломки стоял украшенный резьбой и росписью «пряничный домик» — будка размером на фокстерьерчика.

— И где хряк? — радостно вопрошаю.

Цыган наклоняется и вытряхивает из домика рыжего, словно игрушечного поросёночка.

Я начинаю ржать в голос.

— Это хряк? — тычу пальцем в рыскающее по подстилке и врискающее звирятко размером с трех морских свинок.

— А то! — гордо подтверждает клиент и поднимает орущее порося за заднюю ногу.

Угу, никаких сомнений. Самец.

Хозяин перехватывает голосящее животное за другую заднюю ногу так, чтобы оно было к нему брюшком. Потом зажимает переднюю часть между коленками и раз-два! Готово. Единственной проблемой оказалось удержаться и не отрезать клиенту уши, т.к. цыган, изнемогая любопытством, постоянно пытался разглядеть место действия поближе и склонялся всё ниже и ниже. В результате мы окончили операцию почти лежа втроем на замурзанной террасе.

Вчера влетела в мой магазинчик дама. Встала посередь и вопросила:

— «Врх» куда тут можно дать?

— Чей «врх»? — опасливо спрашиваю.

— Поросят!

— А зачем их сюда давать?

— Кастрировать надо! — резонно отвечает дама.

Тут мне надо пояснить, что чешский глагол «дать» вообще универсальный и используется всегда и везде. Дать ребенка в детский сад, дать собаке ошейник, дать тарелку на стол, дать себе одеяло, таблетку, отдых, работу и прочее.

И ещё, мой хирургический зал спрятан сзади магазинчика и сразу не виден, а мелкую работу (прививки и прочее) я делаю не отходя от кассы.

— Пани, не надо сюда везти поросят, проще я к вам приеду или вы можете меня отвезти в удобное вам время, а потом вернуть обратно, — проясняю я ситуацию.

— Можете приехать сегодня? Мы машину в сервис отдаем!

Конечно я могу, беру у пани адрес, телефон, договариваемся на пол-шестого и вуаля.

Вечером Вашек (муж, я рулить боюс-боюс), будучи аборигеном, везет меня в деревню Сыровице «на статек», т.е. не просто дом с сарайкой, а большой дом с большим двором и несколькими сараями. В Сыровицах их оказывается около пяти среди примерно тридцати домов.

Нумерация жилья в Чехии совершенно отфонарная, т.е. по числам ориентироваться никак, ибо дом 5 спокойно соседствует с 27, потом идет 8 и 2 и вдруг 257, когда их всего в этом населенном пункте три десятка…

Звоню. «Телефон временно вне сигнала, попробуйте позже».

Фиг. Спрашиваем местных — такого имени никто не знает.

Напрягаю память, кажется дама говорила, что это первый статек от дороги. Тычемся в подходящий. Ворота открыты, огромный заросший сорняками двор, у задней двери в дом столик с вчерашним чаепитием… Нигде никого.

— Эй! Есть кто живой? Кастрация пришла! — ору я и пытаюсь влезть в дом.

Оттуда выползает смуглая чернявая физия. Мужичонка лет так шестидесяти и мне так по плечо. Гм, во мне 162.

— Пани докторка?

— Добрый день. У вас телефон в отключке. Кого кастрировать будем?

— Ой, а пану что-то плохо стало, он спать пошёл.

— Пана кастрировать будем?

— Нет, что вы! Сейчас я вам поросяток покажу…

Идем к сараям. Там совершенно новые, могучие загончики. В ближайшем две молодые свиньи килограмм по 60.

— Вот, пани, можете вон того, — и благостно облокачивается о столбик.

— Чего «вон того»? — негодую я. — У меня ни сил столько, ни рук нет. Лезте внутрь и ловите его. Хотя нет, вы его все равно один не удержите. Его ж надо на бок положить и один сядет на голову, другой на попу… Идите, будите пана! Свин уже большой, только вдвоем и держать.

Приходит второй, уже нормального размера пан и теперь оба клиента стоят, облокотившись о загородку, а первый начинает мне рассказывать душещипательную историю, как они специально оставили хряка, а потом передумали, а вот теперь вот…

Я возвожу глаза в небо и прерываю:

— Панове, мы работать бум или нет? Один из вас лезет в загончик, выволакивает сюда хряка, вы его держите, я его кастрирую. Но я вот пока на них смотрю и никаких яиц в упор не вижу. В этом возрасте они у них как два моих кулака каждое…

— Были яйца! Утром во-о-т такенные торчали! — мужики врываются в загончик. Вдвоем ловят одного и подтаскивают ко мне кверху попой.

Нет семенников. Ощупываю брюхо дергающегося во все стороны подсвинка — нету ничего. Зато вижу два послекастрационных шрама.

— Это уже кастрированный боровок! Вот шрамы! — тычу пальцем промеж ног животного.

Мужики прифигевают, ловят второго. Там то же самое.

— Были яйца! — возмущаются в два голоса. — Точно утром были!

Меня осеняет светлая мысль и я прошу положить того, у кого яйца «точно были» на бок. Щупаю ему пах. Ага. Знакомая история. У порося обычная односторонняя паховая грыжа. И когда он расслабляется, то в паху появляется припухлость. Ни месторасположением, ни формой, ни на ощупь на семенник не похоже, но с другой стороны, что еще может быть у самца в паху?

— Панове, — с укором говорю я. — Это грыжа. Пощупайте сами. Оно мягкое, бесформенное и вапче. Уж вы-то могли бы догадаться, что яйца не такие, нет?

Панове дружно розовеют и мы расстаемся. Я, правда, сдираю с них 200 крон за визит.