7. Под северной звездой

Все финны в своем отношении к зиме и холоду подразделялись на две категории. Одни выходили на улицу одетые как полярники. Под пуховиками, рассчитанными на сорокаградусный мороз, и такими же защитными брюками скрывалось несколько слоев одежды.

Вторые же, наоборот, даже в самые минусовые температуры бодро расхаживали в джинсах или кожаных штанах и беспечно распахнутых легких куртках. Они преспокойно пили пиво из алюминиевых банок и не приклеивались к ним вопреки всем законам физики. Они бодро разъезжали на велосипедах с летними шинами по голому льду. Они радостно выбегали из сауны и ныряли прямо в сугроб. Они не позволяли зиме указывать, как им одеваться и что делать. Если им хотелось открыть купальный сезон в феврале, они открывали его и вовсе не собирались потом помирать от воспаления легких.

Вторых, как ни странно, было больше. И они гордились собой. Именно их героические лица появлялись в туристических проспектах о Финляндии. Широкие безумные улыбки, раскрасневшиеся от мороза тела и лица, купальные костюмы, а то и вовсе костюмы Адама на фоне сугробов.

И, конечно же, весь состав группы «Dead Pam» принадлежал именно ко второй категории. Но конкретно в данный момент они уже утратили всю свою морозоустойчивость и гонор. И им было не до смеха и веселья. Все-таки Оулу − ужасно холодное место, совершенно не подходящее для прогулок в футболках и косухах.

И уж тем более это было далеко не лучшее место, чтобы застрять тут с машиной, набитой аппаратурой, и впавшими в некоторый неадекват коллегами по группе. На пустынном шоссе, где кроме них были лишь олени. Северные олени, то и дело перебегавшие шоссе небольшими группами. Их глаза жутковато светились в ночи. Олени казались хищными мифическими созданиями, сошедшими со страниц «Калевалы», созданиями, которые только и ждали, когда уставших путников одолеет мороз, чтобы отведать их плоти…

Последняя мысль, конечно же, принадлежала не кому иному, как Матти Хассельгрену. Его долгие и пространные рассуждения об оленях-людоедах сейчас были просто вишенкой на торте для всей компании.

Но как же они оказались в этом положении?

Виной всему была ранняя весна, наступившая в Хельсинки. Она заставила их совершенно позабыть о том, что на дворе еще февраль, как и о том, что страна их велика, по европейским меркам, и на севере, в непосредственной близости от полярного круга, может быть намного холоднее.

Виной всему были долгие сборы, стресс, волнение от предстоящего выступления. Виной всему был хронический недосып от бесконечных репетиций, где их вокалист особенно зверствовал. Тут было множество причин, но, пожалуй, стоит вернуться назад, чтобы прояснить ситуацию. Ведь до того, как они очутились в этом ледяном аду, случилось одно знаменательное событие.

Они явили себя миру. Они дали свой первый концерт.

И именно этим себя сейчас утешал Лате, закутавшийся в свой стильный, но совершенно не подходящий по сезону кожаный плащ. Он пытался уверить себя в том, что это было именно «явление», а вовсе не выступление на маленьком зимнем фестивале вместе с десятком других местных групп. И посему смерть его не будет столь обидной. Ведь он уже стал рок-звездой. Ведь у многих великих век был недолог. «Вспыхнуть ярко и сгореть дотла». Вот только у них получается скорее «вспыхнуть ярко и заледенеть». «Сгореть дотла» звучит куда поэтичнее. И теплее…

***

Десять часов назад

− Ну почему, почему именно сейчас?! − Лаури печально и как-то укоризненно смотрел на свою машину, служившую ему верой и правдой еще со школы. Вся их аппаратура уже была уложена в кузов, настало время отправляться, и тут этот гроб на колесах отказывается заводиться…

«Надо было ехать на поезде», − хотел было сказать Антти, но промолчал. Он прекрасно знал, что сейчас они не могли себе позволить билеты на всю группу. Плюс еще инструменты, техника… Они и так задерживали с оплатой студии. Но упускать шанс выступить на фестивале, пусть даже в такой дали, совершенно не хотелось…

− А ну живо всем успокоиться! − внезапно прикрикнул Матти, хотя ребята стояли молча, грустно поглядывая на безвременно почивший автомобиль. − Йуусо, я знаю, что у тебя есть фургон…

− Да я на нем уже… лет пять не ездил… − забормотал барабанщик. − Да он же у меня как бар на колесах… Я на нем не катаюсь, мы туда с мужиками с работы приходим дунуть…

Матти выразительно смотрел на Йуусо. Глаза у него были синие-синие. И очень недобрые.

− Там даже печка не работает! Примерзнем задницами к сидениям еще на полпути!

Матти глубоко вздохнул. Прикрыл на секунду глаза. Правая щека у него заметно дергалась.

− Ну хорошо! − Йуусо в сердцах пнул машину Лате в переднее колесо. − Но я предупреждал! Сейчас я ее пригоню…

Хассельгрен открыл глаза. Сейчас ничего в его лице не напоминало о вспышке гнева. Он безмятежно улыбался, как человек, решивший сложную проблему и посему искренне довольный собой.

− Может, тогда термос с кофе взять? Раз печка не работает? − осторожно спросил Лате.

− И одежду теплую…

− Да вы что? Нет времени, надо инструменты выгружать! Так доедем, водка же у нас с собой…

***

Семь часов спустя

− Говорят, чтобы согреться, надо раздеться догола и потереться друг об друга…

− Нам через час на сцену, − с досадой ответил Мате. − Нет, нет, пока не вставай, с тобой теплее…

Йуусо, уже вполне пришедший в себя − он больше всех по дороге прикладывался к бутылке, бодро вошел на бэкстейдж с подносом в руках. На подносе стояло с десяток шотов «Яловиины».

− Мы будем после «Plastic Tears» − объявил он.

− Это кто такие? − поднял на него глаза вокалист.

− Ну, эти… Глэмеры. Тоже из Хельсинки… − Лаури хихикнул. − На педиков похожи.

Он высвободил одну руку из-под Маттиной кофты, где грел ладони, взял с подноса шот, выпил его, вернул руку на место и умиротворенно прикрыл глаза, завалившись головой на грудь вокалисту. Матти пил свою порцию «Яловиины» медленно, точно смакуя, с нежностью глядя на макушку Лате.

− Надо бы через полчаса это… распеться… − сонно проговорил он.

***

Как всегда, момент, которого долго ожидаешь, из-за которого психуешь, волнуешься, выносишь мозг всем окружающим, обрушивается неожиданно, словно снег на голову. Время попросту сходит с ума. Так и было с их выступлением.

Час до выхода на сцену тянулся бесконечно. Мате даже успел задремать, уж больно расслабляла кудрявая голова, лежащая на его груди. Потом он распевался. Ну как распевался, просто поорал немного, заставив лампу мерцать. А потом они таскали инструменты, вешали свое лого, которое так и норовило упасть.

Потом был дикий мандраж, их трясло, хотя они уже видели публику и выходили на сцену, когда настраивались. Народу было откровенно немного − большинство сидело в баре, дожидаясь хедлайнеров. Но все равно было почему-то страшновато.

Матти долго стоял, не двигаясь, обхватив микрофонную стойку так сильно, что костяшки его пальцев побелели. Собственные руки внезапно напомнили ему птичьи лапы, и от этого ему стало не по себе. Но стоило Мате взглянуть на своего басиста, этого жизнерадостного эльфа, что смотрел на него с радостным ожиданием − Лате верил в него как никто, Лате нисколько не сомневался в их успехе − и всю нервозность как рукой сняло.

− HYVÄÄ ILTAA, OULU! − заорал он. Да так, что даже люди, сидящие в баре, его услышали. Пусть знают, что на сцене новые боги. − Me ollaan Dead Pam Helsingistä!*

Он даже сам не подозревал, что может так классно вопить.

А потом он прижался губами к микрофону и инфернально прошипел:

− That’s what I need! Your cold bloody lips!

Как Вилле Вало, только круче.

И началось шоу.

Они уже не были теми обычными парнями из начинающей группы, что ехали в такую даль и мечтали о горячем кофе. Они преобразились, истинные сущности их вылезли наружу. Вот кто бы мог подумать, что Антти, этот вечно чему-то недовольный и почти всегда молчащий чувак, может рубить такие шикарные соло? Йуусо − просто зверь ударных, он обрушивается на несчастную установку как псих. Их песни звучат куда лучше, чем в записи − ярче, выразительней.

Матти так хорош со своей блестящей каштановой гривой, рассыпавшейся по спине, с огромными синими, как предзакатное небо, глазами. И его голос определенно обращает на себя внимание, и нет, это не просто его фантазии − народ действительно подтягивается к сцене, чтобы послушать их. Он видит, как в зале люди переглядываются и кивают друг другу головами − таково оно, восхищение суровой сдержанной северной публики. Нелегко заставить их визжать и бесноваться, а, впрочем, очень скоро настанет и такой день.

А вот кое-кто в зале уже набрался и даже пытается устроить слэм. Матти подбадривает их, забравшись на усилитель и хлопая в ладоши. Спрыгивает оттуда, чуть было не навернувшись со сцены − не страшно, эпичные падения − это рок-н-ролл, они с Лате синхронно мотают головами, улыбаются друг другу, сходятся, столкнувшись гитарами. Лате, кстати, ведет себя раскованнее всех − он улыбается коварно, как-то плотоядно, но в то же время мило, этакий эльф-вампир. Он мелькает то тут, то там, и постоянно заигрывает с аудиторией.

Это определенно стоило тех мучений в студии. И долгого путешествия в холодной машине.

Но чудо имеет свойство быстро заканчиваться. Счастье − в мгновении, и вот, оно уже промелькнуло. Матти, допев последнюю песню, обессилено падает на колени. А ведь сет у них был совсем небольшим. Ничего, скоро он будет вытягивать и двухчасовые перфомансы.

− Ei pahaa!** − кричит кто-то из зала.

Он устало улыбается, откинув намокшие волосы с лица. Можно было, конечно, выразить свой восторг и более красочными эпитетами, но такова уж она, наша сдержанная северная публика. «Сдержанная, но искренняя», − думает он, пока они все поднимаются, обнимаются, кланяются толпе и уходят, уступая сцену хедлайнерам. Уходят насладиться холодным, нет, ледяным пивом. Неужели каких-то пару часов назад они замерзали? Теперь им жарко, как в сауне.

***

Но когда волна эйфории отступает, когда фестиваль потихоньку сворачивается, приходится спускаться с небес. И думать о более земных вещах. Например, где им спать.

Большинство групп осталось в спа, там же, где фестиваль и проводился. Но отель был забит под завязку, да и не могли они себе пока позволить такого. Было принято стратегическое решение ехать до ближайшего мотеля в пригороде. За руль посадили Антти, как самого трезвого из компании. Но «самого трезвого» не означало «трезвого вообще». И, конечно, никто не вспомнил о необходимости заправиться. К тому же они явно свернули куда-то не туда. И стоило им понять это, как машина встала.

И вот они одни на шоссе, и ни одной машины, как назло. Лишь олени. А мороз все крепчает.

Спустя час они поняли, что отсидеться до утра − это вовсе не вариант. Так их и найдут, примерзшим к сидениям фургона. Поэтому они вылезли из машины и пошли пешком. Но предполагаемый мотель все не показывался. И тогда в коллектив прокралось отчаяние. А потом его верный спутник − безумие.

Матти уже рассуждает о плотоядных оленях, что вскоре растерзают их хладные тела, а Лате спрашивает, будет ли вокалист держать его за руку в его последние минуты. Йуусо шагал молча, стиснув зубы, но казалось, еще немного, и он тоже поедет крышей.

Мороз стоял такой, что телефоны сразу выключались. Антти озябшими пальцами тыкал в кнопки своего коммуникатора, но тот безмолвствовал. Антти хотелось устроить своим коллегам полный разнос, но он сдерживался из последних сил.

− А я хотел нанести свой город на карту мира… − услышал он обрывок разговора. И опять пошло что-то про оленей. Это бесит его еще больше. Вот какого черта нужно обязательно помирать так нелепо? В компании сбрендивших на всю голову…

И в этот момент экран его телефона засветился. Буквально на пару секунд, но он успел разглядеть карту их местоположения. Что-то щелкнуло у него в мозгу.

− Сейчас же все заткнулись! − сказал он. И неожиданно для самого себя отвесил вокалисту пощечину. Кажется, так полагается приводить в чувство.

− Никаких … оленей!

И без того большие глаза Матти расширились почти вдвое.

− Приходите в себя, сейчас же! − он так же хлопнул по щеке Лате, отчего тот замолк и почти испуганно уставился на него.

− Эй, а мне-то за что? − обиженно воскликнул Йуусо.

Наконец-то они его слушали. И очень внимательно. Это был его звездный час.

− Значит, так! Примерно в километре отсюда есть один коттедж. Мы тут когда-то отдыхали с родителями. Сейчас мы все сворачиваем с шоссе в лес и идем туда. Идем быстро. Там разбиваем окно, ломаем дверь, как получится, разводим огонь, и сидим, греемся, хорошо проводим время… пока не приедет полиция. Всем ясно?

Они стояли, опешив. Никогда еще они не видели, чтобы Антти был так зол и так решителен. И никогда не слышали от него столько слов сразу.

Под северным небом, под ясными северными звездами они долго смотрели друг на друга. А потом вдруг все дружно захохотали как ненормальные, даже Антти.

И бодро зашагали к лесу, согревшись новой идеей, подстегиваемые внезапно открывшимся вторым дыханием. Матти даже запел:

«Täällä Pohjantähden alla, korkeimmalla kukkulalla katson kauas kaukaisuuteen, tulet uniin uudestaan...»***

И все подхватили. Это было странно, но даже красиво − глубокие мужские голоса, хрустящий под ногами снег, удаляющиеся фигуры в ночи. Если бы Лате напряг память, он бы смог вспомнить фильм, на который это было похоже, а может, даже и не один. Они все углубляются в лес, и голоса становятся все тише. Вот уже зрителям и не видно ничего. Только дорогу, лес и звезды.

Доберутся ли они благополучно до коттеджа? Отнесется ли полиция понимающе к восходящим звездам финского металла? А может, они на самом деле встретят плотоядных оленей? Или, снова свернув не туда, выйдут к морю, на отколовшейся льдине обогнут Скандинавский полуостров и прибудут, уже не очень живые, в Копенгаген?

Последние варианты маловероятны, но все же, когда речь идет о группе «Dead Pam», не следует сбрасывать их со счетов… И что вообще будет с ними дальше? Не затеряются ли они среди сотен других финских групп, которые, словно грибы после дождя, начали появляться в двухтысячных годах?

Этого никто не знает. Но все же то, как они дружно и весело ломятся через лес, распевая «Под северной звездой», позволяет поверить в благополучный исход этой истории.

* Добрый вечер, Оулу! Мы — Dead Pam из Хельсинки (фин.)

** Неплохо/Ничего так (фин.)

*** Строчка из известной в Финляндии песни «Täällä Pohjantähden alla»(Здесь, под северной звездой), 1994. Вышла в одноименном альбоме Петри Лааксонена. Есть также песня с аналогичным названием, но с другими словами, написанная в 1863 году.