Ничего личного

Старый огромный дуб простер ветки к небу, шумит, шуршит темно-зеленая листва, уговаривает, убаюкивает. Спит на толстой цепи полосатый котище, мурлычет в пушистые усы, усыпляет. А под деревом в тени великана на шелковой траве сидит парочка мужичков. Перед ними скатерть расшитая узорами красными, а на самой-то чего только нет, ешь — не хочу, пей — не буду. Один из едоков уж и лежит, да и второй нетвердо держится, то склонится к сомлевшему соседу, то выпрямится. И слышно как тихо что-то шепчет, рассказывает.

— Вань, а Вань? Ты меня уважаешь? Вижу, уважаешь, тут, как говорится, всё на лице и написано. А вот представляешь, и поговорить по душам не с кем. Кот — он, конечно, есть, но так он на цепи, да и между нами говоря, брехун знатный, всё сказки рассказывает. Я даже думаю, и про меня всем набрехал, откуда слухи-то пошли, а? Не, ну я понимаю, у него должность такая — говори и говори. Это сейчас у нас тихо, редко кто захаживает, а раньше-то, раньше народу тьма была. Все писали, записывали истории его. А он порой такого навыдумывает, когда в раж-то войдет, что мама не горюй! А потом за слова сказанные отдувайся… да, жизнь — она не пирожок с малиной.

Вань, ты послушай, вот всю правду сейчас расскажу, как на духу! Устал я, всё на меня валят, мол, мировое зло и главный злодей! А какой я злодей, Вань? Ну, ты глянь на меня, похож разве? Да я всю жизнь тихий был и книжки любил читать, и отказать никому никогда не мог. Папенька-то наш, как только породил меня с братьями, так и самоустранился от воспитания, сами всё, сами. А он где-то там. Вот и выросло, что выросло. Нет, я на него зла не держу, да и на братцев по большому счету тоже, родня какая-никакая, но обидно. Они как порешили меж собой: старшему Горынычу Чернобоговичу — Небесный мир отошел, среднему Вию — Срединная земля, а мне потемки подземные. А за что спрашивается? А я скажу за что! Потому как боялись меня, я ж их сильнее, по-настоящему сильнее, вот и спихнули. Правда, давно то было, теперь вот тут на острове обитаю, яйцо охраняю. Ты верно думаешь, что я смерть свою берегу? Вань, не верь! То не мое яйцо и не моя смерть, то котовьи сказки. На самом-то деле в том яйце хаос мировой покоится, я мир твой, мой, наш храню от разрушения. А вы — злодей, злодей, обидно Вань. Опять же на кого положили сторожбу-то? На Горыныча нельзя, он слишком часто голову теряет, а пока новую отращивает, кто хочешь и что хочешь может с хранилищем сделать. На Вия, так у того пока «поднимите мне веки» не только яйцо, а и весь остров утягать можно. Вот и снова я остался. А охотников, добытчиков-то, сам знаешь, много, каждый норовит мир переделать, под себя при чем. Вот сторожу, надо же кому-то службу нести. Оно и лестно, как бы лучший, но только устал, ни выходных, ни праздников, из развлечений пришлые искатели, но тоже надоели, всё одинаково, никакого разнообразия. Скучно.

А по молодости-то я, какой удалец был! Жениться хотел, несколько раз… Вот что бабам нужно, Вань? Ты знаешь, а? И богатство, и целое царство, и могущество поболее многих, а всё не то. Одна вообще обманом в цепи заковала, чуть не уморила, спасибо твоему прапрапра…, спас, дал водицы напиться. Другая сбежала, третья тоже не задержалась, Яге сам дал от ворот поворот. А какие мечты были! Я ж для них научился на гуслях играть, песни петь, а всё мимо. Лежит вон инструмент-то, пылится, струны заржавели, досочки рассохлись. Вань, хочешь спою? Вот тоже не хочешь. И те так же. Да еще и, мол, лицом не вышел. А что с лицом-то? Всё на месте, всё как у всех, ничего лишнего. Ну, худой, так от такой жизни не только похудеешь, а совсем загнешься. Ну, бледный, так вот сидишь, книгу умную читаешь, читаешь, про всё забудешь, никто ни водички не подаст, ни булочкой не угостит. Выползешь потом на свет, а все шарахаются в разные стороны, словно упыря какого увидали. Вот я тебе, Вань, так скажу — с лица не воду пить, да только, когда это поймешь, поздно бывает. Да с личным счастьем не сложилоь, что и говорить.

Один век доживаю. И здоровье уже не то. Тут не так давно приезжал один, дохтуром назвался, искал элексир жизни вечной, думал я какой секрет или рецепт храню, вызнать всё хотел. Даже консультацию мне провёл и обследование на предмет моего физического состояния — бесплатно. Столько слов потом наговорил иноземных, что я сразу понял — либо я сейчас помру, а этого не может быть изначально, либо сам помрёт от вранья. До утра не дожил, но, правда, не я в том виновен, как увидел он скатерть-самобранку, да кушанья на ней, так и не отошёл от стола. Жадность-то она никогда в прок не идет. Вань, а ты вот стерлядки-то покушай, у вас поди искуственная, а у нас настоящая на природе нагулянная. Что не хочешь уже? Ну ладно, лежи, отдыхай. Вот такие дела, Вань, все рассказал, потешил ты старика, выслушал. Всё теперь про меня знаешь… Да, всё… Непорядок это. Ты, Вань, главное не обижайся, тут ничего личного, работа у меня такая, хранитель я, вот и буду беречь ото всех. А так-то я к тебе со всем радушием…

Скачут солнечные зайчики по траве шелковой, будят парня молодого, что свободно раскинулся под ветвями старенького дуба, пора вставать, солнце уж за полдень. Тихо, только и шелестят листочки резные, да сверкнет иногда то ли зеленый котовий глаз, то ли луч солнечный заиграет.