Я хочу быть с тобой

Главное не смотреть направо, только прямо!

Впереди белое пятно интерактивной доски, плотные ряды букв и преподша. Непрерывно крутит на пальце блестящее кольцо и монотонным голосом рассказывает об информационных технологиях. На красивом лице — скука, прямо-таки вселенских масштабов. Оно и понятно — читать одни и те же лекции обалдуям-студентам, которые мечтают, чтобы это как можно скорее закончилось, наверное, ужасно скучно.

Но мне от этого не легче, если бы она хоть чуточку пыталась привлечь внимание, я смогла бы удержать взгляд и не коситься постоянно направо.

Не дай бог, кто-то заметит!

Чтобы спасти себя от позора, отворачиваюсь налево — к окну.

Ещё вчера небо было голубым, и ослепительное февральское солнце заставляло щуриться и смахивать слёзы, а сегодня — неизвестный художник закрасил небо перламутром. На этом фоне всё кажется неестественно чётким, как будто на старой чёрно— белой фотографии.

Редкие крупные снежинки лениво, словно в раздумьях, кружатся в воздухе.

«Хоть бы пошёл снег!» — то ли думаю, то ли умоляю про себя. Лучше смотреть на снег, чем… О нет!..

Мой мучитель справа, уставился на меня. Мои щёки загораются огнём.

«Как же ты красив — мой мучитель!» — думаю я, глядя в глаза цвета эспрессо. Такие же завораживающие, многообещающие и дразнящие.

С трудом сглатываю.

— Проснись, Иванова! — хохочет он.

С трудом отрываю взгляд и осматриваюсь. Оказывается, на меня смотрит не только он, впрочем, он уже не смотрит, но и большая часть группы. Ещё и Алла Вадимовна. Оказывается, она прекратила читать лекцию и уже несколько минут пытается узнать у меня, что такого интересного я увидела там, за окном.

— Снег, — шепчу я.

Все как по команде смотрят в окно. А там…

Мир, написанный белым и серым, исчез. За окном сплошная стена из лохматых снежинок. Словно на соревнованиях, они проносятся вниз, пеленая землю покрывалом чистейшего лебяжьего пуха.

Несколько секунд в аудитории полнейшая тишина.

— Красиво… — выдыхает Алла Вадимовна, и в голосе её слышится такая тоска, что я невольно вздрагиваю и испуганно оглядываюсь по сторонам.

Никто не заметил. Однокурсники смотрят в окна, и на лицах отражается свет, идущий оттуда. Никогда раньше у них не было таких лиц — ясных и одухотворённо-прекрасных.

— Посмотрели? А теперь продолжим лекцию, — сухо обрывает сказку Алла Вадимовна, как будто устыдившись прорвавшихся чувств.

Во время перерыва большая часть сокурсников идёт в буфет. Обычно я с ними, но не сегодня. Сегодня я вливаюсь в толпу курильщиков и спешу во двор.

— Иванова, тебе прикурить дать? — звенит над головой любимый до боли голос.

— Спасибо, Славик, мне просто нужно подышать, — почти шепчу, но он меня слышит.

— Эй! Ты не заболела? — спрашивает он.

Глупо, но я умудряюсь услышать в его голосе беспокойство. Сердце обмирает на секунду.

— Ты давай, не болей! Завтра контрольная по английскому. Кто ж мне кроме тебя поможет?

Больно! Как же больно…

— Не бойся. Я в любом случае завтра буду, — обещаю я.

Голос у меня такой, как будто меня душат, но он не замечает. Успокоенный, мой герой бросает меня одну под снегом, и спешит к той, кому действительно принадлежит его внимание.

Секунду я наблюдаю, как он подносит зажигалку к тоненькой сигарете, и, улыбаясь, объясняет задержку, кивая в мою сторону, а потом глаза застилает сплошная пелена, и щёки обжигает огнём.

Чтобы никто не увидел, бреду в обход здания. Подальше и от курильщиков, и от глаз, что могут подметить мою слабость, и от улыбки, что освещает его лицо, но предназначена, увы, не мне.

Иду до тех пор, пока не упираюсь в огромную снежную кучу, что сгребли возле забора. В эту часть институтского двора с торца здания выходит только пара окон — они надёжно укрыты полосками жалюзи. С дороги меня не видно из-за снега, поэтому я могу спокойно выплакаться.

Слёзы быстро высыхают, и просто стою, смотрю, как падает снег. В танце снежинок мне чудится пение гипнотизирующее, успокаивающее. Холодным компрессом они ложатся на моё воспалённое сердце и охлаждают, утешают…

Вытягиваю руки. Красные варежки становятся белыми, когда я вспоминаю старую песенку. Ту, что обещает исполнить желание, если снежинки не растают.

Они и не тают. Как маленькие доверчивые птички, они усаживаются на мои ладони, укрытые тканью, и не спешат покидать.

— Хочу всегда быть с ним, — шепчу я, — хочу, чтобы он дорожил мной больше всего на свете.

Закрываю глаза и заставляю себя поверить, изо всех своих сил поверить в то, что желания исполняются.

В еле слышном шорохе снежинок мне слышится эхо.

— Да, будет так, — напевают снежинки и заводят вокруг меня хоровод.

Вихрь подхватывает меня и кружит, кружит, кружит и кружит.

— Иванова, ты где? — слышу я знакомый голос. И сердце срывается в галоп, в ожидании чуда. — Ты тут не замёрзла?

Славик выскакивает из-за угла, прекрасный и грациозный, как и всегда. И заботливый — настоящий мужик.

И растерянно смотрит по сторонам.

— Иванова, ты где? — снова повторяет он. И на лице его преглупое выражение — как у того животного, что любит любоваться на ворота.

— Вот же я! — хочется крикнуть мне. — Почему ты меня не замечаешь?

Но ничего не выходит.

Я больше не могу говорить! Не могу шевелиться! Не могу смахнуть с себя этот дурацкий, холодный снег!

Славик наклоняется ко мне, поднимает, очищает снег.

В его руках я быстро согреваюсь и оживаю.

Он держит меня и внимательно разглядывает. Это так приятно, когда всё его внимание принадлежит только мне.

— Жемчужина, — озадаченно протягивает он, — такая большая…

И снова смотрит и смотрит, перекатывает на ладони, как будто не может оторваться.

— Красивая, — восхищённо выдыхает он…

Моё желание исполнилось. Теперь я всегда с ним — в оправе из платины украшаю мочку его уха.