Глава восьмая. Последнее противостояние

8.ПОСЛЕДНЕЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ

***

Как непохожа была сегодняшняя Снежная принцесса на ту, с которой Вася танцевал на балу. Словно подменили девчонку. А ведь одна из них настоящая. Только вот которая? Дай Бог, чтоб не сегодняшняя. «Как мне Лукерья, так и ей мать испортила настроение. Кой черт понес эту бабку на бульвар так поздно. Нормальные старушки в это время уже чай пьют, а она только за водой пошла...».

Досада на Семенову была не очень сильной, но он старался усилить ее, пытаясь таким образом переключить свой ум, себя на малые житейские неприятности, но где-то в подсознании уже зародилась мысль о том, что Снежная принцесса — наивный обман, и не стоила того времени, той душевной энергии и тех сил, которые он потратил на нее...

Поглощенный невеселыми размышлениями, Кротов чуть было не наткнулся на Мелихова. Веня тяжелыми валенками азартно топтал снег под их окнами. Он тоже настолько увлекся, что не заметил коллегу.

«Раз петушок топчется, то и курочка в окне торчит», — с иронией подумал Василий и прошел мимо Мелихова, сдерживая в себе сильное желание отогнать этого хлюста пинками от дома.

Но соседка оказалась не у окна. Она усердно подметала пол в прихожей и была всецело поглощена уборкой. Во всяком случае, сосед в это поверил, как только вошел в квартиру, и те нехорошие слова, которые он припас для девочки на улице, сразу испарились из его головы.

— С метлой тут передо мной торчишь — это плохая примета или хорошая? — пошутил он, раздеваясь.

— Когда человек занимается делом, — с достоинством ответила Валерия, — это всегда хорошая примета!

— А если он делом занят, но с ведрами — то как?

— С пустыми?

— Нет, с полными.

— А это смотря какой человек?

— Ну, ЛД, например.

Валерия бросила метлу в угол и с тревогой посмотрела на соседа.

— Что, опять под нее угодил?

— Наехала… Сто лет, не виделись, а тут, как нарочно, с ведрами нарисовалась… А я, понимаешь ли, с Ларисой гуляю....

— Понимаю, отличиться захотел.

— Ах, если бы только это… — Василий виновато опустил глаза. — Я же дрова еще пообещал распилить.

— Крутовой или ЛД?

— А, что, Крутовой тоже надо?

— Не знаю, что надо Крутовой, а вот лечиться тебе точно необходимо. От этой дурацкой любви у тебя совсем мозги набекрень повело.

— Вежливый я страшно… чрезмерно внимательный… к женскому полу. Очевидно, муж буду хороший, — не веря в свои слова, вяло улыбнулся сосед.

— Не дай Бог такого мужа! Васенька, ты же — вымирающий альтруист!

— Во-во, это ты хорошо подметила… В этом-то вся моя печаль. Одному с такой работой не справиться, а друзей-альтруистов, таких, чтоб бесплатно стали работать на чужую тетю, у меня нет.

— Тимур есть, команды нет. Выросла команда, и детское благородство из неё испарилось!

Соседка гневалась.

Вася хотел сказать что-то в свою защиту, но на кухне раздался возмущенный крик Александры Васильевны:

— Вы только посмотрите, что он там выделывает!

— А что он там выделывает? — заинтересованно воскликнула Валерия и выдала себя с головой.

Вася понял, что она видела его из окна, что мысль его про петушка и курочку была верной и что хитрая не в меру курочка встретила его с метлой совсем не случайно. Но крепкие слова, «подобранные» на улице для соседки, уже забылись, да и ему тоже загорелось узнать, чем занимается стиляга.

Он пошел вслед за Валерией.

В кухне было темно. Мать и дочь стояли у окна и с интересом наблюдали за Мелиховым. Веня плясал под фонарем и сиял, как фонарь, а рядом в снегу было вытоптано:

«Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!»

Кротов пожалел, что сдержался на улице и не отогнал этого хлюста пинками подальше от дома.

— Это же форменное безобразие! — растерянно посмотрела на соседа Александра Васильевна.

Он промолчал, а Валерия поспешно согласилась с матерью:

— Самое форменное безобразие! Ну, я ему сейчас покажу, как безобразничать!

И хоть в доме было темно, все равно Вася рассмотрел веселых чертиков в глазах девчонки. И пока он с горечью думал об этих чертиках, она, простоволосая, в пальто, наброшенном на плечи, и в его валенках, выскочила из подъезда и начала затаптывать письменное признание в любви. Веня попытался оттолкнуть девушку, они сцепились, большие валенки подвели Валерию, она запуталась в них и полетела в снег вместе со своим ухажером.

Но и в снегу они продолжали отчаянно возиться. Вася уловил в их движениях больше любви, чем борьбы, и, хмуро посмотрев на тревожно застывшую Александру Васильевну, проворчал:

— Сейчас целоваться будут...

— Да что ты, Васенька, — — растерянно пролепетала женщина, — ведь простынут же.

— От этого еще никто не простывал!

Сердито бросил он и ушел в свою комнату.

Он долго сидел на кровати, бесцельным взглядом уставившись в белую, как снег, стену. И ни одной мысли. Было пусто теперь не только в душе, но и в голове. И еще была усталость. Чудовищная усталость. Она подавляла все мысли, все чувства, все желания.

Даже не было сил послать всех и вся к черту.

Сколько он так просидел, Василий не мог бы сказать даже приблизительно.

Валерия ворвалась к нему раскрасневшаяся, счастливая, с мокрыми от снега волосами и вновь вернула его к жизни.

— Слышь, Вась, а у меня идея! — с порога объявила она. — Что если нам всем в воскресенье часиков в десять у Лукерьи собраться?

— Кому это нам? — разглядывая ее румяные щеки и думая, от чего они так раскраснелись: от мороза или от поцелуев, холодно спросил сосед.

Валерия, наверное, была слишком счастлива, чтобы заметить его подавленное настроение. И это тоже задевало самолюбие Василия, и ревность кусачей змеей вползала в его душу.

— Ну, нам! — весело сверкнула черными глазами соседка. — Тебе, мне! На худой конец, можно фифу твою пригласить. Ничего с ней от такой работы не случится. Потом мальчикам… стилягам тоже не мешает малость поразмяться… Ты не сомневайся. Я уже с Веней разговаривала — они согласны.

— Я в другом сомневаюсь! — не глядя на девушку, сердито сказал Василий. — В ваших отношениях.

— А что в них сомневаться. Они вполне налажены!

Тогда он посмотрел на соседку. Тяжелый был взгляд, пристальный.

— Ну и как же ты их наладила?

— Могу отчитаться! — Валерия села на кровать рядом с соседом. — Понимаешь, как все вышло… Ты здорово страдал из-за того, что Симочка тебя бортонула...

— Не бортонула она меня! — возмутился он.

— Ну, хорошо. Пусть будет по-твоему.

— И не страдал я.

— А вот здесь ты помолчи!.. Ты страдал и даже подумывал, что причиной всех твоих бед была твоя черная работа… Вот я и решила доказать тебе, что кочегар — тоже человек и что кочегара тоже можно любить.

— Выходит, ты из-за меня страдаешь?

— Наконец-то ты стал хоть что-то соображать.

И в самом деле что-то в мозгах Васи и в его подсознании стало проясняться.

Сидя на кровати, он изобразил роденовского мыслителя...

Но Валерия вдруг испугалась, что сосед поймет все так, как есть на самом деле. Она схватила его за руку, стащила с кровати:

— Хватит голову ломать над пустяками! Все со временем образумится. А сейчас пойдем звонить твоей фифе.

Кротов никому не хотел звонить и без особого сожаления сказал:

— Да я телефон ее не знаю, — и в порядке оправдания добавил. — Я же говорил, ЛД всю обедню мне испортила.

— Телефончик я скажу!

— Ну, Валерия,. Хлебнет же горя тот, кому ты достанешься.

— Васенька! Ну что ты все о людях печешься? Нет бы о себе подумать. Ну, в самом деле, альтруист хуже некуда. А вдруг я тебе достанусь?!

Последняя мысль была новой для соседа, настолько новой, что он даже всерьез не воспринял ее, она как бы пролетела мимо ушей, не зацепив сознание.

Но отложилась глубоко в подсознании по принципу: во всякой шутке есть доля правды.

* * *

Воскресное утро выдалось как по заказу. Пасмурное, безветренное, с легким морозцем, оно прямо-таки располагало к работе на свежем воздухе.

Кротов пришел к Семеновой заблаговременно. Она встретила работника во дворе и быстро затараторила:

— Васенька, я-то, старая дура, думала, что ты выпендриваешься. Ты уж прости меня за такие мысли, но сам знаешь, теперь даром — — только за амбаром. Вот ведь какая напасть! Амбаров нет, и негде упасть...

Говоря все это, она подвела Василия к сарайчику, возле которого все уже было приготовлено для колки и распилки дров.

— Все ли, Васенька, я так как надо сделала?

— Все так! — буркнул он и уселся на козлы.

Лукерья Демьяновна с тревогой посмотрела на него.

— Ребят жду! — сердито бросил он.

— А много их будет? — забеспокоилась хозяйка.

— Вам-то какая разница! — Василий не скрывал раздражения. — Им от вас тоже ничего не надо. Тимуровцы они. Поняли? Я — Тимур, а это его команда.

Ответ вполне удовлетворил Лукерью Демьяновну, и она, догадываясь, что действует на нервы работнику, удалилась. Кротов даже вздохнул облегченно, когда за ней с тягучим скрипом закрылась дверь веранды.

И тут же до него со стороны железной дороги донеслась песня:

— Мы не сеем и не пашем,

А валяем дурака!

С виадука шапкой машем,

Разгоняя облака!

Вася посмотрел на виадук. Голые тополя, украшенные воронами, не заслоняли моста. Сквозь ветки Василий увидел своих помощников. Шествие возглавляли Валерия и Лариса. Следом за ними, выстроившись в одну линию, вышагивали стиляги. Мелихов был в центре, чувствовал себя, так сказать, осевой фигурой. Справа от него в кирзовых сапогах и милицейском галифе драл горло милицонер Герасимов, слева — наигрывал на гитаре Репа.

Троица старательно пела о том, как она не любит работать, а девушки, строгие и немного важные, целеустремленно смотрели вперед и скромно помалкивали.

Валерия заметила соседа и помахала ему рукой.

В ответ он сделал то же самое. И когда компания пришла во двор, никто даже не подумал поздороваться.

Стиляги и Лариса, очевидно, решили, что за них это уже сделала Валерия еще на мосту. Сам же Кротов полагал, что с него хватит и той вежливости, какую он проявил, отвечая на приветствие соседки.

Мелихов вообще сделал вид, что не замечает коллегу, и с нескрываемым интересом рассматривал двор. Вася заметил это и не удержался, чтобы не съязвить:

— Вспоминаешь, где фингал получил?

Мелихов не остался в долгу.

— Нет. Прикидываю в уме, чем тебя здесь обделили и что отдали твоему другу?

Репа радостно заржал и положил гитару на крыльцо. Она тоскливо звякнула.

Вася вспыхнул и вскочил с козел. Валерия в мгновение ока оказалась на его пути.

— Мальчики, ради бога не ссорьтесь! — взмолилась она. — Ведь работать надо!

— Надо так надо! — хмуро и поспешно согласился Василий, усмиряя свой гнев.

— Ну и хорошо! — обрадовалась соседка и, не теряя времени, начала распоряжаться. — Веня, ты пили с Васей дрова, а...

— Одной пилой, что ли? — перебил ее Мелихов.

— А что поделаешь! — тряхнула она головой. — Но у пилы две ручки. Я думаю, вы их поделите. Самое главное — вы не заводите друг друга. Работайте молча.

Мелихов нагнулся к бревну и посмотрел на Кротова с иронией.

— Ну, Тимур, взяли дружно!

Вася, строго следуя только что полученному инструктажу, молча ухватился за другой конец бревна.

Довольная Валерия гордо посмотрела на Сажина и Герасимова.

— Ну, а вам — дрова колоть! А мы, девочки, — обратилась она к Ларисе, — будем их укладывать. Ты, как, не возражаешь против черной работы?

— Я никакой работой не гнушаюсь! — гордо заявила одноклассница и грустно посмотрела на еще не распиленные бревна.

— Ты настоящая современная принцесса! — — хихикнула Валерия.

— При чем тут принцесса? — возмутилась Лариса, почувствовав, что над ней подсмеиваются.

— Да обе вы — принцессы! — воскликнула Лукерья Демьяновна, появляясь на крыльце с ведром яблок. — Ну, прямо в точности как моя Симочка. Вам бы замуж угодить за высоких офицеров! Вы были бы настоящим украшением нашей армии.

— Нас тоже Бог ростом не обидел, — — вытянулся Мелихов во всю свою длину. — Пусть нас и украшают!

— Нет уж, не скажите, юноша! — горячо заспорила Семенова. — Все-таки военный человек — это… это человек! — и она многозначительно подняла вверх толстый указательный палец.

— А Сима-то ваша вышла замуж за офицера? — с самым что ни на есть простодушным видом полюбопытствовал Мелихов.

— Нет еще, — тяжело вздохнула женщина и заторопилась, затараторила. — Но она к этому готова. Она у меня сейчас в Ленинграде… Там много военных училищ… Там даже флот военно-морской стоит. Бог даст, кого-нибудь офицерика и подцепит!

— Непременно подцепит, — заглядывая в ведро с яблоками, охотно согласился Герасимов. — Вы, мамаша, лучше скажите, кому эти фрукты предназначаются?

— Вам, конечно! — Лукерья Демьяновна поставила ведро на крыльцо. — Кушайте на здоровье!

Она картинно поклонилась и ушла в дом.

— Набросились, ребята! — радостно воскликнул Герасимов, хватая румяное яблоко.

— Положи! — приказал ему Веня. — Заработать сначала надо.

— Но, Ваня, — умоляюще посмотрел на друга милиционер, — живот сведет. Ты же знаешь, какой он у меня избалованный.

— Шут с ним, — сказал Вася. — Еще одиннадцати нет. Пусть ваш Коротыш набьет свое брюхо.

— Не Коротыш, а милиционер Герасимов… Можно просто товарищ милиционер, — вонзая зубы в яблоко, строго потребовал маленький обжора уважать его чин.

Кротов усмехнулся:

— С таким аппетитом ты долго в милиции не задержишься.

— Тебе-то откуда знать? Раз побывал у нас, а уже берешься судить, кого мы держим, кого — нет.

— Мальчики! Да что вы все заводитесь! — страдальческим голосом воскликнула Валерия.

— Действительно, обратим-ка лучше свои взоры на лукерьины дары! Как говорит сержант Петров: Еда хорошо успокаивает нервную систему.

— И так же хорошо расстраивает желудок, — спокойно заметила Лариса.

— Во! — обрадовался Герасимов. — И у меня есть единомышленник!

— Тоже мне, нашел единомышленника… Я не о том.

— А о чем, заноза ты наша?

— Не мытые они, товарищ милиционер!

Лариса брезгливо поморщилась.

— А если так? — не сдавался обжора и, схватив новое яблоко, потер о галифе.

Лариса отвернулась с надменным взором и высоко поднятой головой.

— Понятно, — — усмехнулся он. — К нам попадешь, и гнилые научим есть.

Во дворе наступила тишина.

Репа схватил гитару.

— Эх, одна капризная гигиенистка всем рабочий аппетит испортила! Заполню вынужденную паузу.

Он ударил по струнам и лихо запел:

— Эх, яблочки наливаются,

Огородники всех стран соединяются!..

Веню словно подхлестнули. Он вскочил на крыльцо и пустился в пляс, приговаривая:

— Эх, братцы! Попасть бы мне на службе в какой-нибудь самый что ни на есть захудалый ансамбль! Эх, и поплясал бы я!

Лукерья Демьяновна, приоткрыв дверь, любовалась им. И когда он выдохся, а Репа стал перебирать струны, вспоминая нужную мелодию, хозяйка похвалила ребят:

— Ну, прямо настоящие артисты!

И опять спряталась в доме.

— Нашла артистов! — Лариса презрительно сощурила глаза и спросила у Сажина. — Ты хоть ноты-то знаешь?

— Откуда?! — Репа расцвел в улыбке. — Слухом беру.

— Оно и видно! — пренебрежительно заметила девушка.

— А что тебе видно? Может, ты покажешь класс?

Гитарист протянул инструмент Ларисе.

Он думал, она откажется, не возьмет. Но она взяла гитару, села на чурбан и несколько секунд сидела неподвижно. И вдруг из ничего возник полный тоски и мужества звук. Вася сразу же узнал «Полонез Агинского».

Было это неожиданно и прекрасно!

И слушая музыку, и глядя в белый снег, Кротов задумался… А что же привело их сюда? Ради чего они, такие вот непохожие, собрались вместе? И если еще можно было как-то понять Валерию и Ваню, и даже Ларису с Репой, то он выглядел в этом дворе смешно. Смешнее Круговой… которая пришла себя показать и, как и он, страдает от своего благородства.

— Преклоняюсь! — дошел до его сознания голос Репы.

Гитарист-самоучка, не знающий нотной грамоты, стоял перед Ларисой униженный и потрясенный.

В душе Кротова шевельнулась жалость, и он удивился: с чего это вдруг пожалел Репу. Мелихов и Валерия, похоже, тоже жалели музыканта. Они оба смотрели на него с тревогой. И только Коротыш был спокоен. Поблескивая глазами, он жевал яблоки без страха наесть какую-нибудь заразу.

Надо было браться за дело, если они все же собирались уважить старую Лукерью.

— Давайте работать! — сухо сказал Вася. — После такой музыки в самый раз разрядиться на пилке и колке дров.

— Вышло у него плохо. В голосе не было ни капельки энтузиазма. Однако соседка уловила затаенный смысл этих слов и поддержала:

— Мальчики, давайте в самом деле работать! Труд объединяет людей!

— Людей, Лукина, объединяет искусство! — Лариса отдала гитару Сажину. — А труд создал человека. Он же его и погубит.

— Не погубит. Трудовая колония, как говорит сержант Петров, именно трудом выводит из людей всю порчу! — заметил милиционер, вытирая о галифе очередное яблоко.

— Твой сержант, кстати, — насмешливо посмотрел на обжору Кротов, — умеет не только болтать, но и работать.

Это замечание задело Герасимова за живое.

— Ты чурку сначала отпили, чурбан этакий, чтоб было что колоть! А потом намекай. — — Он так спешил высказаться, что даже яблоком подавился, закашлялся.

Репа постучал его по спине.

— Наелся уже, — засмеялся гитарист. — Приходится утрамбовывать! Может быть, и вправду начнем работать?

Вася взялся за пилу и взглядом пригласил Мелихова сделать то же самое. Вдвоем они склонились над козлами.

Пила словно нехотя чиркнула по бревну… еще раз неуверенно прошлась по тому же самому месту и, сделав канавку в древесине, весело запела, и в разные стороны брызнули фонтаны ароматных опилок.

«Ну-ну, милая, — думал Вася, — нам бы тоже только раскачаться — и дело пойдет… пойдет!».

Когда они кончили работу и вышли из ЛукерьиногО двора, на Кротова вдруг нашел приступ вежливости, ему захотелось уважить своих помощников, и он не повернул домой, а вместе с Валерией пошел провожать стиляг и Ларису.

Разговор не клеился, одной компанией они смогли дойти только до середины моста и, не сговариваясь, остановились у лестницы, которая вела на перрон.

Сажин потоптался немного, словно что-то припоминая, потом ударил по струнам гитары:

— И мы пошли по сторонам:

Он заиграл, а я запела!.

Прокричал, прижал струны рукой и стал спускаться по лестнице. По перрону он мог пройти за вокзал, а там где-то за переездом был его дом. Герасимов жил в тех же краях и присоединился к другу.

—

До свидания, — вяло обронила Лариса, ни на кого не глянув, и быстро пошла по виадуку на свою городскую сторону.

Бывайте! — помахал Мелихов рукой и бросился вдогонку за Крутовой.

Им обоим тоже было по пути.

— Пока! — крикнула всем сразу Валерия.

И Вася пожелал своим помощникам всего хорошего, радуясь в душе, что наконец-то остается вдвоем с девушкой. Им, как никому из всей их компании, было по пути.

И они пошли вдвоём, глядя по сторонам и вниз на разбегающиеся в разные края рельсы.

Веня особенно остро это понимал.

Он замедлил шаги, обернулся.

— Вечером — в кино!

Слова его относились только к Валерии, а она предложила:

— Может быть, все вместе сходим?

— Нет уж! Я ужасно не люблю культпоходы!

И вот тут черные глаза соседки весело сверкнули, черные чертики радостно запрыгали на самом их донышке.

— Колючий ты, ершистый, а все из-за того, что разочарован.

— В культпоходах или твоих друзьях?

— Злишься?

— Она мне в душу лезет, а я должен веселиться!

— Зачем в твою душу лезть. Достаточно увидеть, как ты на Ларису смотришь, чтобы все стало ясно.

— А что именно?

— Что твоя душа не лежит к ней, и ты от этого мучаешься.

Он остановился, и она встала рядом.

Он долго рассматривал пустые пути внизу под мостом. Веселые чертики в черных глазах Валерии стали редеть и исчезли совсем.

Она ждала, что он скажет.

— Понимаешь… я словно с разбегу на стену налетел… Разбиться не разбился, но нахожусь в состоянии гроги. Надо за ум браться. Буду в ЛИИЖТ готовиться.

— Валерия просияла.

— А я, грешным делом, боялась, что ты бросишься гитару осваивать.

— Это еще зачем?

— Ну, чтоб гонку за Снежной принцессой продолжить… только теперь с гитарой.

Валерия прыснула смешком. Он не обиделся, но и не развеселился, лишь скупо улыбнулся.

Ты же сама говорила, что снежным принцессам в Дно неоткуда взяться, и сама заметила, что ко всяким фифам душа моя не лежит… Да и времени-то на развлечения не осталось. Еще год упущу — и буду на бобах сидеть.

— А как армия?

— Да обещали до осени не трогать.

— Мелихова тоже обещали осенью забрать, а у него уже повестка в кармане.

— Вот как?.. — задумчиво произнес Василий. — Но твой Веня никуда дальше стиляг не рвется. С ним проще… И ты не переживай: раньше уйдет, раньше придет.

— А я, Васенька, и не переживаю. Служить-то не мне. И вообще весь этот счет — не для нас с ним. Ты вдумайся! Ведь он придет к тому, от чего ушел… А я буду уже институт заканчивать, и мои интересы никак не будут стыковаться с его интересами… как, впрочем, и сегодня они с ними не стыкуются.

Сосед мрачно посмотрел на соседку.

— Между откровенностью и цинизмом есть граница, и надо уметь видеть ее.

— Говоря последнее, ты, конечно, думал о Ларисе?

Он промолчал.

— Не ставь знак равенства между мною и ею! Я свое начало беру не от снежной бабы. У меня — не рассудок, а ум, живой, человеческий!

— Не заводись. Живой человеческий ум, как ты выразилась, тоже не подарок. Я вот как пораскину этим умом, так и не хочется никуда уезжать. Маму жалко. Ты заметила, как Лукерья постарела за эти несколько месяцев?

— Она, Васенька, постарела не от того, что осталась одна, а от того, что собственная дочь бросила ее. Улавливаешь разницу? А нам надо учиться. Продолжать свое образование. И наши мамы это понимают и готовы всячески помогать нам. А вот если мы с тобой, как Сима, попусту растранжирим молодость, это будет для них ударом. Вот тогда они и постареют до времени, до срока.

Валерия окинула взглядом маленький город. Все в нем было приспособлено для тихой жизни. Один только вокзальный шпиль нахально вонзался в небо.

— Помнишь, Вася, как-то ты говорил, что неплохо бы иметь такую машину, которая определяла бы место человека в жизни в зависимости от его способностей. Я еще тогда сказала, что такая машина есть. Помнишь?

Он кивнул.

— И вот, Васенька, как взойду я на этот мост, так все думаю, что виадук-то наш — маленькая деталька огромного сепаратора. Это только для непосвященного

глаза он соединяет разделенный надвое железной дорогой город, а главное у него — эта средняя лесенка, у которой мы стоим и которая ведет на заснеженный перрон, к поездам дальнего следования. Улавливаешь?

— Улавливаю… — он опять кивнул. — Я сам уже об этом думал. Мост действительно работает, как сепаратор. Лучшие дновцы уходят по нему из родного города навсегда.

— Ну, допустим, не всегда лучшие… Пример тому — твоя Сима. Ларису тоже можно сюда присовокупить… Она тоже уедет.

— Большое дело не обходится без издержек, — засмеялся Вася. — Там, где есть свет, обязательно и тени будут.

— Я тоже так думаю. И думаю, что мы с тобой в грязь лицом не ударим. А ты как настроен? — Валерия внимательно посмотрела на соседа.

— Решительно! Уж на этот раз, если не доберу полбалла, сквозь любые ряды блатников пробьюсь!

— Ну и я, Васенька, от тебя не отстану! Ты уж тут не сомневайся! И понапрасну не тревожься. Наши матери провожать нас будут без слёз… Ну, если и смахнут слезинку-другую, то это будут слёзы счастья.

************************************************

Конец