Глава четвёртая. Сатисфакция

4.САТИСФАКЦИЯ

* * *

Железная дорога делила город на две части, а виадук соединял эти половины в единое целое.

Мелихов жил по одну сторону путей, его друзья, Коротыш и Репа, — по другую.

Виадук был местом их встреч и расставаний.

В тот вечер, прежде чем разойтись по домам, они еще долго топтались на самой верхотуре моста, живо обмениваясь впечатлениями от своего концерта.

— Ну, и нагнали мы на нее, должно быть, страху! — хорохорился Коротыш, получивший такое прозвище за свой маленький рост.

— Всю ночь дрожать будет, — самодовольно улыбнулся Репа.

В росте он превосходил Коротыша и нисколько не уступал Вениамину, но, в отличие от своих друзей, был не по возрасту упитан. Его щеки некрасиво обвисали и голова от этого походила на репу. За это сходство с российским овощем он и получил такое прозвище.

— Будет знать, как обманывать нашего брата! — петушился Мелихов, приплясывая.

Репа посмотрел на тощие и вихляющие ноги танцора и тревога появилась в его глазах.

Он нервно ударил по струнам гитары и тут же прижал их рукой.

— А вам не показалось, что там есть мужик?

— Откуда мужику там взяться? — усмехнулся Мелихов. — -Ее отец в самом начале войны без вести пропал. Это уж я точно знаю.

— А если брат? — тихо предположил Коротыш и огляделся.

Веня тоже зачем-то посмотрел по сторонам.

На мосту, кроме них, никого не было.

Но все равно беспокойство друзей передалось и ему.

— Брат, думаешь? — неуверенно проговорил он. — А с чего у нее брату взяться?

— С чего вообще дети берутся!

И Репа стал нервно перебирать струны гитары.

Коротыш вздохнул и перевел на человеческий язык то, о чём кричала гитара:

— За такую самодеятельность могут и отлупить.

Мелихов возмутился:

— Нас-то троих!

Он петухом прошелся перед друзьями.

Репа опять посмотрел на его ноги, теперь уже насмешливо.

— А что… Запросто! — — уныло произнес он, не переставая дергать струны. — По одному будет отлавливать. Живем-то мы в разных домах.

Коротыш с тоской оглядел его огромную фигуру и жалобно простонал:

— Есть, ребята, охота.

— Да и у меня что-то в желудке засосало, — Репа сунул гитару под мышку. — Ну, разбегаемся?

Как только друзья отошли, тревога в душе Мелихова усилилась.

Он опять огляделся, но теперь уже с беспокойством. На виадуке по-прежнему никого не было, а на перроне, внизу под мостом, скучало несколько человек, дожидаясь очередного поезда.

Веня немного успокоился и легко, непринужденно пошел по мосту, насвистывая для бодрости. Но, дойдя до лестницы, он снова встревожился. В конце ее горел последний фонарь, за которым начиналась городская темень. Мелихов попытался вглядеться в темноту, но она была черной, как немытый кочегар. Он впервые в жизни пожалел, что в Дно нет широких и светлых проспектов, таких, как, например, Невский в Ленинграде или улица Горького в Москве.

Но ждать поздним вечером, стоя одиноко на самой верхотуре моста, когда это все будет в Дно, он не мог. Наверняка бы наскучило. Поколебавшись немного, Веня начал спускаться с лестницы, стараясь ничем не выдать свой страх.

Он уже сделал несколько шагов по земле, как вдруг боковым зрением увидел черную фигуру. Она выросла словно из-под земли слева и чуть сзади от него и двигалась наперерез. Веня хотел было рвануть что есть сил вперед, но ноги не послушались. Они сами по себе несли его в непроглядную темноту, подальше от последнего фонаря, горевшего теперь уже за спиной. И он ничего не мог поделать. Он только как зачарованный смотрел на свою тень, которая удлинялась, вытягивая и без того длинные ноги.

«Эх, жидкие у меня маслы, — с тоской думал Веня. — Да еще эти «дудочки»… Дудочки делают их совсем тонкими… Вот Репа, у него даже тень и та толстая». А у самого еще тлела надежда, что все его страхи — — напрасны. Незнакомец всего лишь торопится. Обгонит и пойдет своей дорогой. И он с надеждой и со страхом смотрел на свою тень.

Она продолжала расти и вскоре уткнулась головой в непроглядный мрак.

Казалось, еще немного и он сам исчезнет, растворится в нем — вспоминай тогда как его звали!

Но когда Веня уже начал было воодушевляться и приходить в себя, на его тень стала стремительно надвигаться плотная тень незнакомца. И чем ближе сходились тени, тем в большее отчаяние впадал Мелихов. Он даже не взвыл от боли, когда мощная рука схватила его сзади за чуб. Он весь обмяк и, повинуясь чужой силе, пригнул голову к груди. В этот момент перед его глазами сверкнул металл...

Говорят, люди перед смертью вспоминают всю свою жизнь. Мелихов в те страшные секунды вспомнил только маленький эпизод из своего детства.

Во время эвакуации он вместе с мамой жил в далекой и жаркой стране. Там по склонам холмов бродили овцы. И однажды Веня увидел, как пастух убил бессловесную животину. Зрелище потрясло мальчика и осталось в памяти на всю жизнь. И теперь от одного воспоминания ему стало дурно.

Ноги подогнулись, и он опустился на колени.

В тот же самый момент над головой лязгнули ножницы. И Веня сразу почувствовал, что больше никто его не держит. Получив полную свободу, он клюнул вперед носом. Земля была сухой и пахла пылью. Он обхватил голову руками и замер.

Прошло несколько секунд томительного ожидания. Никто его не пинал...

Осмелев, Мелихов посмотрел из-под локтя на дорогу. Там, куда доходил свет с моста, никого не было. Тогда он поднялся и огляделся...

И увидел своего обидчика.

Длинноногий парень, легко перепрыгивая через рельсы, бежал в сторону бульвара. Силуэт показался Мелихову знакомым, но в слабом свете железнодорожных фонарей он не мог узнать с ходу своего врага. Для опознания не хватало одного штриха, какой-то одной детали, которая ускользала от Мелихова, и ему никак не удавалось зацепиться за нее. А парень, преодолев канаву, нырнул в дыру забора и растворился в темноте бульвара неопознанным.

Веня растерянно стоял посреди дороги, не побитый и никому не нужный. Странное нападение озадачило его. В конце концов он решил, что какой-то шутник с кем-то спутал его. Эта мысль показалась правдоподобной и все объясняющей. Он начал приводить в порядок свои брюки. Отряхнув с них пыль, достал из кармана расческу. И едва рука коснулась шевелюры, как страшная догадка белой молнией пронзила его. И услужливо высветила блеск никелированного металла. Лязг ножниц в сознании Мелихова воспроизвелся сам по себе.

Веня обомлел от ужаса.

У каждого человека и у каждого возраста — свои ценности. Мелихов особенно лелеял и берег шевелюру. Конечно, прическа не была смыслом его жизни, но она, по мнению Вени, украшала и помогала охмурять чувичек. Без нее он чувствовал себя как Черномор без бороды. Таким же жалким и беспомощным.

Но и с плешью можно было бы прожить месяц-другой, если бы не Валерия… Волосы имеют свойство расти, а душевная рана затянулась бы… Но Валерия… Надо же было так случиться! Как раз сейчас, когда он должен был иметь прекрасную голову, ну хотя бы красивую, проклятый «парикмахер» выстриг на ней лысину.

А Валерия не чувичка! И Мелихов в этом не сомневался, как и в том, что ее одним костюмом без хорошей головы покорить нельзя.

Ночью он спал плохо. Во сне вздрагивал и стонал. А разбуженный кошмарами, включал свет, доставал из-под подушки маленькое зеркальце и подолгу рассматривал свою шевелюру.

Слезы стояли в серых и печальных глазах. Даже когда они полностью застилали взгляд, он все равно отчетливо видел огромную плешь, надолго испохабившую прическу.

«Сатисфакция… Сатисфакция...», — бормотал он, чуть не плача.

К утру Мелихов окончательно осознал, что только месть может вернуть ему радость жизни. Он изо всех сил пытался вспомнить своего врага. Ведь где-то он его видел? Видел совсем недавно. Но где? Где? Его чувства были крайне обострены и фигура обидчика, как и плешь, все время маячила перед глазами. Порой ему казалось, вот-вот включится в работу подсознание и выдаст, недостающую информацию.

Так оно и случилось.

В очередной раз, когда он находился между бодрствованием и сном, в таком сладком состоянии полудремы, он вдруг увидел Кротова, шагающего через рельсы к паровозу Лебедева. И всякую дрему как рукой сняло. В кочегаре, которому он показывал дорогу, Веня узнал «парикмахера». И сначала решил, что ему досталось из-за Симы. Но тут же отверг эту мысль. Он почему-то был уверен, что Сима — не из тех девочек, которых берегут и оберегают.

И ему вспомнились слова Репы… Вот должно быть где собака зарыта! Кто этот Крот? Может быть, и не брат совсем… В общем, дело принимало плохой оборот. Во всем надо было разобраться и мстить!

Конечно, если этот «парикмахер» — не брат...

Мелихов еле дождался утра и впервые в жизни пришел в депо задолго до начала смены. Но не на работу он торопился, а к нормировщикам.

Людмила Павловна сидела за своим столом. Веня изобразил на лице благодарную улыбку и, подойдя к женщине, проникновенно сказал:

— Я хочу поблагодарить вас...

Крутова заметно удивилась такому вступлению. Чего-чего, а уж благодарности от стиляги она не чаяла дождаться.

Веня угадал ее ход мыслей и постарался объясниться:

— Не удивляйтесь, Людмила Павловна! Вы для меня все равно, что добрая фея. Одним росчерком авторучки превратили мой тяжелый труд в легкую потребность, в прохладительную радость жизни.

— Ты хочешь сказать, Мелихов, — — засмеялась нормировщица, — — что теперь не работаешь, а прохлаждаешься.

— Я теперь сочетаю полезное с приятным. Моя нынешняя работа по сравнению с той, что была — сущее баловство. Жаль вот только бедного коллегу, который вкалывает вместо меня… Кротов, кажется, его фамилия?

— У тебя хорошая память...

— Это точно, Людмила Павловна! Уж эту-то фамилию я теперь не забуду. Бедный юноша! — горестно вздохнул Веня. — Тяжелый труд изуродует его… обязательно изуродует и физически и морально, и облик.и душу.

— Я не думала, Вениамин, что у тебя такое отзывчивое сердце.

— Ужасно отзывчивое, Людмила Павловна! Добро и зло я не приемлю равнодушно… А вы, наверное, даже отдохнуть ему как следует не даете?

— Ну что ты, Веня! У нас не потогонная система, и твой коллега, в то время как ты из-за него расстраиваешься, скорее всего спокойно спит.

— Думаете, он такой соня?

— Не то я думаю. Он вчера вечером приехал и наверняка отдыхает перед очередной поездкой.

— А когда ему в поездку?

Невинно, словно между делом, спросил Веня. Крутова заглянула в бумаги.

— Вызов на двадцать три семнадцать.

— Очень хорошо! — радостно воскликнул Веня.

— А чему ты радуешься? — недоуменно посмотрела на него Людмила Павловна.

— Как чему? Человек хорошо отдохнет, и мы сможем провести совместное мероприятие.

— Вы же не знакомы, как я поняла...

— Вот и познакомимся на этом мероприятии… поближе и получше. Я могу от вас, Людмила Павловна, другу своему позвонить?

Крутова молчи подвинула к нему телефон.

Мелихов набрал номер и, как только абонемент ответил, весело закричал:

— Коротыш, ты дома! Какая удача! Сегодня в девять вечера приходи в ресторан и Репу с собой захвати. Явка обязательна! И до обеда узнай, чью харю он засек в окне. Желательно с автобиографическими подробностями. Все, Коротыш! Никаких вопросов. В обед я тебе перезвоню! А пока — покедова! Телефон служебный.

Он положил трубку и лихо отбил чечетку. И только после этого, словно вспомнив о нормировщице, рассыпался в любезностях:

— Благодарю вас, Людмила Павловна, за то, что вы не отказали в таком пустяке. Я всегда был уверен, что вы — добрейшая из добрейших женщин.

Людмила Павловна смотрела на него настороженно.

— Сдается мне, Мелихов, у тебя что-то нехорошее на уме… оттого ты так и лебезишь.

— Что вы, умнейшая из умнейших женщин! Это у вас от переутомления такая подозрительность. Вы уже двенадцатый час здесь сидите. Я исчезаю, чтобы вас больше не нервировать.

— Прежде чем ты исчезнешь, я тебе напомню, что Кротову в двадцать три часа семнадцать минут в поездку, а у вас там какой-то подозрительный сбор в ресторане намечается.

— Прекраснейшая Людмила Павловна! Вы уже похвалили мою память, а я еще раз заверю вас, что этого не забуду. А пить или не пить — это уж пусть он решает сам… А мы будем думать: бить или не бить!

Последние слова он заглушил азартной чечеткой, и Людмила Павловна не расслышала их.

***

Собираясь в ресторан, Мелихов думал о Кротове.

В обед Коротыш с небольшими оговорками подтвердил самые мрачные его предположения. «Парикмахер» — никакой не родственник Валерии и оплешивил его, получалось, не из родственных чувств, не за так просто или за здорово живешь, а за свой личный интерес. Наверняка он сам имел виды на девушку, иначе с чего бы cтал вмешиваться… Выходило, что интересы их сталкивались. Конечно, сталкивались! Веня прикинул в уме, сколько соседок вокруг него живет. Цифра впечатляла. А ведь ни до одной из них, будь она первой или двадцатой, ему и дела не было. И опять выходило, что Крот не зря хлопочет.

Ревность вскипала в юном сердце и, соединяясь с обидой, превращалась в ненависть.

А тут еще проклятый картуз действовал на нервы. В кепке он выглядел довольно-таки пошло. Как самый что ни на есть захудалый, измотанный непосильным трудом пролетарий. Мало того, что она уродовала его внешность на работе, так теперь и в повседневной жизни он будет похож на урода. Тридцать лет без Ленина — по ленинскому пути.

Веня долго топтался перед зеркалом, не решаясь выйти на улицу. Хотелось уберечь себя от насмешливых глаз и острых языков. Но время поджимало, и в конце концов, скрепя сердце, он перешагнул через порог.

Было уже темно.

На этот раз темнота не пугала Мелихова, а радовала. С одной стороны, она давала шанс, что никто не узнает его в пролетарском обличье. С другой стороны, задуманное им дело и должно было быть покрыто густым мраком...

В ресторане Мелихов сел за стол в головном уборе. Даже по дновским меркам такое считалось последним хамством.

К нему сразу же подскочила официантка.

— А ну сбрось свое барахло с дурацкой башки! — потребовала она громовым голосом. — Это тебе не «Голубой Дунай!».

В Дно помимо ресторана был еще и шалман с таким красивым названием, где можно было пить в кепке и без нее.

Веня об этом знал и намек понял. Но не шевельнул даже пальцем. Он только страдальчески улыбнулся и тихо произнес:

— У меня голова болит.

— Что с ней? — — резко сбавив громкость, поинтересовалась служительница общепита.

— Ах! — только и произнес Мелихов.

Но это «ах» прозвучало с таким трагизмом, что официантка невольно отступилась. Сердитый взгляд сменился на сочувственный.

— Колом тюкнули? — предположила она.

— Ах, если бы!.. — уронил Веня на грудь покрытую кепкой голову.

Женщина теперь уже с состраданием смотрела на парня. И спеша загладить свою вину за неоправданную резкость, предупредительно спросила:

— А пить-то что будешь?

— Мне три по сто пятдесят и три стакана киселя.

— Не многовато ли для одного?

— Сейчас еще двое придут.

— У них, что, тоже головы больные?

— Да нет, у них должно быть все о'кей.

— Ну, потерпи, родимый, — ласково попросила официантка. — Я мигом!

Вальяжной походкой она подошла к буфетчице и строго сказала:

— Марья! Три по сто пятьдесят и три киселя! И чтоб, как в аптеке — без недолива! Видишь вон там в кепке горемычного? Надо голову ему подлечить.

Стаканы уже стояли на столе, когда в ресторан вошли Коротыш и Репа.

Зал был почти пустой, и они сразу заметили Мелихова. И страшно удивились тому, что увидели. По неписанным законам чуваков стиляги должны были в любую погоду держать форс и ходить с непокрытой головой. А тут что-то уж совсем сногсшибательное. То ли отступничество?.. То ли мода другая пришла?.. И опять все пойдет по Ленину и все начнут ходить в картузах… Они как зачарованные, глядя на кепку, стали приближаться к другу.

Веня догадался, что привело их в замешательство и поднялся им навстречу. Он скорбно склонил голову и снял кепку. Невольно у него получился нижайший поклон. В точности такой же, какие отвешивали своим господам крепостные.

Репа и Коротыш мало вникали в историю и к вежливости любых времен относились наплевательски. И все же они почувствовали, что друг их преобразился и с чего-то стал страшно вежлив. Это открытие смутило их еще больше. Не сговариваясь, они с почтением отвесили по поклону. И сами удивились, откуда это в них такое есть и как здорово это у них получалось.

Но Веня на вежливость друзей никак не отреагировал. Он просто ее не заметил.

— Вот! — глухо молвил он, не глядя ни на кого.

Репа и Коротыш удивленно принялись рассматривать кепку в руках друга. Один снизу, другой сверху, и до них никак не доходило, к чему Веня сказал такое многозначительное «вот»!

— Не туда смотрите! — сердито проворчал Веня и постучал пальцем по своей черепной коробке, по той ее части, где в результате неумелой стрижки образовалась плешь.

Друзья перевели взгляд на все еще склоненную голову и глаза их округлились.

— Сатисфакция! — прорычал Мелихов.

Буфетчица понимающе переглянулась с официантками, и на сытых лицах работников ресторана появилось сострадание.

А Репа с ужасом прошептал:

— Обкромсали, говоришь...

И сел на стул.

А Коротыш, поняв трагизм положения, попытался смягчить горе стриженого друга.

— Почти незаметно.., — промямлил он, а у самого голос дрогнул и на лице появился испуг.

— Я думал, только ленинградских стригут… Выходит и до нас очередь дошла.., — задумчиво произнес Репа.

— Я же предупреждал, что мстить будет! — шепотом напомнил Коротыш свои слова.

— Надо отбить у него всякую охоту стричь нас! — гневно прошипел Мелихов.

— Правильно! — поддержал Репа. — Пусть почувствует нашу спайку! Зуб за зуб, чуб за чуб!

— Хорошо ты сказал! — стриженый стиляга прикрыл плешь кепкой и орлом посмотрел на своих чуваков.

— А, может быть, для пользы дела побеседуем с ним, — опустил глаза Коротыш. — С устрашением, конечно...

— Сатисфакция! — сурово повторил Мелихов и приказал Коротышу. — Садись, остограммишься для храбрости!

Низкорослый стиляга сел и почти ткнулся носом в стакан с водкой. Она испускала тошнотворный запах, и он брезгливо поморщился.

Репа хихикнул:

— Запьешь киселем и все будет в ажуре.

— Есть охота, — промямлил Коротыш.

— Есть надо дома! — — рассердился Мелихов, — Там все бесплатно! А здесь веди себя поскромнее, с учетом моих возможностей. И больше говори о деле. Мне все-таки не верится, что он ей совсем чужой. Ты, как, разобрался до конца?

Репа встрепенулся. Ударил пальцами по струнам воображаемой гитары и, саркастически улыбаясь, воскликнул:

— Не сомневайся, Веня! Живет он с этой Валей или черт ее знает как… в общем, с твоей кралей!

— Да не живет он с ней! — возразил Коротыш. — Просто у них квартира одна на всех.

— Не живет сейчас, значит, будет после жить! Зачем их мамам большую квартиру на маленькие делить?!

На это Коротыш ничего не ответил. А Веня ударил кулаком по столу. Да не очень ловко. Больно стало. Он подул на кулак и, когда боль утихла, простонал:

— Бить будем по всем правилам!

— И как парикмахера, и как соперника! — удовлетворенно потер руки Репа.

Коротыш потянулся к киселю.

Перебьешься! — остановил его Мелихов и движением рук предложил друзьям наклонить головы к нему. — Действовать будем так!.. На двадцать три семнадцать у него вызов...

— Это, что же, уже сегодня, значит.., — — и Коротыш с тоской посмотрел на кисель.

— Не стони! — — оборвал его Вениамин. — И не перебивай меня. Ныть будешь потом, а сейчас главное — все предусмотреть, чтобы у нас сбоя не получилось. Так вот, на работу он пойдет через бульвар. Лучшей дороги у него нет, а для нас — лучшего места. На бульваре мы и встретим его.

— А как функции распределим? — деловито осведомился Репа.

Мелихов наморщил лоб и потер пальцами.

— Я думаю так… Встанем за деревьями и, как только он поравняется с нами, первым выскочишь ты, Репа. И пока он не очухался, сходу вмажешь ему промеж глаз.

— А почему не ты первым выскакиваешь? — захихикал гитарист. — Стригли-то ведь не меня.

— Не злорадствуй, и до тебя доберутся, если будешь за моей спиной прятаться. Напал-то он на меня сзади, усек?

— Усек...

— Вот так-то… И потом, если я выйду первым, он поймет, что к чему и даст стрекача. А это уж нам совсем ни к чему! Я по его методу буду действовать. Со спины подкрадусь — и по шее! Важно, чтоб ты отвлек его внимание и не промахнулся.

— Хорошо задумано! — похвалил план Коротыш. — И если у вас все удачно получится, то мне там и делать нечего.

— Нет, нет! Ты нам тоже нужен! — похлопал его по плечу Веня. — Ты выскочишь из-за другого дерева и головой с разбега ударишь его в живот. Рост у тебя для этого самый подходящий.

— А голова у меня для этого подходящая! — — недовольно посмотрел на командира Коротыш. — Разве можно ее использовать как ударный инструмент?

— Ты только не перепутай в темноте столб с человеком, и тогда с твоим котелком ничего не случится!

Мелихов глянул на часы и взялся за стакан.

Они молча чокнулись. Молча выпили. Сначала водку, потом кисель. Сначала поморщились, потом пристально посмотрели друг на друга.

— Ни в одном глазу! — вздохнул Репа.

— Ничего, для храбрости хватит, — заметил со знанием дела командир шайки.

— А, может быть, нам для храбрости лучше взять по дубине? — — с надеждой глядя на друзей, предложил Коротыш.

— Ну, скажешь ты! — — возмутился Репа. — Мы ж ни какие-нибудь деревенские дурни, чтоб с кольем по бульвару бегать.

Веня согласно кивнул и решительно встал. И когда они выходили из ресторана, он уже видел себя отомщенным. Радость разыгралась в его душе. Он не удержался и вдохновенно отбил чечетку возле ресторанных дверей.

— Вот полюбуйтесь, — сказала своим коллегам официантка, которая обслуживала друзей. — Что значит дать человеку вовремя опохмелиться! Я жизнь в него вдохнула! А ведь какой несчастный пришел… с этой… сатисфакцией.

— Тебе бы не у нас работать, а сестрой милосердия в вытрезвителе, — проворчала буфетчица, суммируя в уме убытки от потерянного на стилягах недолива. — Может быть, сатисфакция — заразная!

— Может быть, — — не стала спорить официантка, — Но я ведь не дура — по головке его не гладила.

***

Вытянув ноги и откинувшись на спинку стула, сержант Петров сидел в дежурке за потертым столом и размышлял о пустых койках в КПЗ. Служил он в милиции без году неделя, и все это время камера, в которой было три прекрасных койко-места, пустовала. Петров, как и природа, среди которой он вырос, не любил пустоты. А вырос он в деревне и полагал, что если есть амбар, то в амбаре должно быть зерно, если есть хлев, то в хлеву должна быть скотина. Ну, а уж если в амбаре пусто и в хлеву пусто, то уж это совсем не по-хозяйски...

Время подходило к полуночи. Город уже спал, милицейский пес спокойно дрыхнул во дворе, и в маленьком деревянном здании милиции стояла гробовая тишина.

Сержант зевнул раз-другой, сладко потянулся.

Дежурство только начиналось, впереди был еще день, и надо было хорошо подготовить себя к приходу начальства.

Петров запер входную дверь и пошел к пустующей камере. Он не был суеверным и любил спать со всеми удобствами. Сержант уже взялся за большой амбарный замок, намереваясь открыть вход в КПЗ, но подозрительный шум привлек его внимание.

Он прислушался… На крыльце кто-то топтался. Сердце Петрова радостно застучало. Он мысленно мигом заполнил три прекрасных койко-места.

Ради такого большого дела он был готов поступиться собственными удобствами.

Сержант поправил новенькую милицейскую форму, вернулся к входной двери и гостеприимно распахнул ее.

В свете тусклого фонаря он увидел трех стиляг.

Они жались друг к другу и заискивающе улыбались ему. Сержант улыбкой на улыбку не ответил. Он, как всякий настоящий деревенский парень, далекий от веяний городской моды, презирал стиляг, а как милиционер, относил их к отбросам общества.

— Что надо? — — сурово спросил сержант Петров.

Коротыш и Репа одновременно кивнули в сторону Мелихова и слегка подтолкнули его к милиционеру.

Веня, закрывая рукой разбитый рот, неохотно шагнул вперед.

— Вот побили.., — не очень внятно промямлил он.

Петров весело оглядел побитого стилягу.

— Вижу, ну и что?

Коротыш уловил хорошее настроение сержанта, приободрился и не без пафоса воскликнул:

— Защиты просим у родной милиции.

— Ну, тогда заходите! — предложил сержант.

Веня и Репа переступили через порог отделения, а Коротыш, смущенно потупясь, остался на крыльце.

— Ты чего это? — удивился Репа.

— Ребята, — жалостливо морщась, захныкал Коротыш. — Есть охота. Живот сводит. Может быть, будете милосердными… без меня с начальником объяснитесь.

Мелихов и Репа растерянно молчали, но Петров хорошо поставленным голосом рявкнул:

— А ну заходи! Ишь развел бадягу!

Маленький обжора втянул голову в плечи и примкнул к товарищам.

Стиляги расположились было у порога, сбившись в кучу, но сержант скомандовал:

— За мной!

Он привел их к КПЗ. Стиляги сразу догадались об этом по железной двери и амбарному замку на ней. Сержант Петров с трепетным сердцем снял замок. Скрипучая дверь распахнулась и трое друзей увидели три прекрасных койко-места.

Койки притягивали их взгляды, и они смотрели на белоснежное белье, не в силах сказать ни бе, ни ме.

Петров победно оглядел стиляг и тоном, не допускающим возражения, заявил:

— Вот здесь будете спать до утра!

— А мы не хотим спать! — все же нашел в себе мужество и возразил Веня.

— Тогда сидеть! Но чтоб тихо! Милиция вам — не место для развлечений.

— Да мы до утра тут с голоду умрем, — забормотал Коротыш.

Сержант, не обращая внимание на ропот и возмущение, затолкал их в камеру.

— Ну вот что, — сказал он, прежде чем уйти, — милицию ваши желания не интересуют! У милиции свои интересы! Завтра придет начальство и проведет дознание. И не вздумайте бежать через окно! Оно хоть и без решетки, но там во дворе сидит страшенный кобелина. Злее любого милиционера. Зажрет с ходу!

Он закрыл дверь и, пропустив дужку амбарного замка сквозь петли, дважды повернул в нем ключ.

Сержант Петров не был тщеславным. Он не мечтал об офицерских звездочках. Сержант Петров, как и всякий деревенский парень, рассуждал бесхитростно: всяк сверчок должен знать свой шесток! И даже ордена и медали не смущали его ум, когда он аккуратно расставлял возле стены четыре стула...

И ночью ему снилась только родная деревня. И еще милицейский кобелина, которого он для устрашения преступников окрестил Пиратом.

А трое задержанных расселись по кроватям и глубоко задумались. Веня не соврал, им действительно было не до сна.

— Мать переживать будет, — — первым подал голос Коротыш.

— И моя тоже, — безрадостно откликнулся Репа.

— Расплакались! Как будто бы я сирота, — проворчал Мелихов.

Они опять глубоко задумались, и снова молчание нарушил Коротыш.

— Чья это идея была в милицию за справедливостью идти?

— Во дурак! — хмыкнул Репа, — Сам же у милиционера защиты просил.

— Ну уж брось! Это я уж здесь для красного словца такое сказал, чтоб впечатление благоприятное на него произвести. А кто нас надоумил сюда прийти?

Репа опять хмыкнул и кивнул в сторону Мелихова.

— А что мне было делать, — вяло начал оправдываться тот, — после того, как вы меня избили. Ничего и не оставалось, как вспомнить о милиции… Сгоряча получилось.

— Да, горячиться не надо было. Из-за этого Репа тебе в физиономию угодил, а я — в живот.

— Вам обоим смотреть надо было лучше, — не удержался и упрекнул друзей Мелихов.

— Пить надо было меньше, — пробубнил Репа. — А то нарушили всю координацию движений… Отсюда и вся наша беда.

— Беда наша не отсюда, а от киселя. Закусывать надо было хорошенько!

— Беда наша — вся в плеши, — проворчал Репа. — Теперь нас тут всех наголо постригут.

— Ты думаешь? — встрепенулся Веня.

— А чего думать, порядки у них такие.

— Это для тех, кого они сажают, — возразил Коротыш. — А нас, может быть, еще и не посадят, если мы все дружно свалим на Крота.

А ты что уже делаешь? — хмыкнул Репа. И, ударив рукой по струнам воображаемой гитары, запел: — Сижу на нарах, как король на именинах...

Коротыш тоскливо уставился в окно и, вдруг преобразившись, с неожиданной радостью воскликнул:

— Братцы! Какое чудо!

Его приятели тотчас же подняли головы и обомлели от страха. С той стороны окна, поставив толстые лапы на подоконник, на них внимательно смотрела огромная овчарка.

— А вот я ее сейчас шугану! — придя в себя, соскочил с места Репа.

— Сядь! — тихо, но властно приказал Коротыш. Гитарист не ожидал от него такого и растерянно опустился на кровать.

— Нельзя собаку дразнить! — уже обычным голосом сказал любитель поесть. — У нее хорошая память. Уж если полюбит, то навсегда. И уж если не взлюбит, то тоже навсегда… А нам с ней лучше подружиться.

— Вот это мысль! — оживился Веня. — — Черт с ним с отмщением и со справедливостью тоже! Давайте-ка, ребята, попробуем закрутить с ней любовь.

— Одна любовь тебя уже в милицию завела, а другая, точно, до тюрьмы доведет, — поняв куда клонит друг, кисло улыбнулся Репа.

— А где наша не пропадала! — — азартно воскликнул Коротыш и подмигнул Пирату.

***

Ночь, проведенная на стульях, отрицательно сказалась на самочувствии сержанта Петрова. Чтобы размять слежавшиеся кости и не показаться начальству заспанным, он проделал ряд физических упражнений.

В деревне Петров пренебрегал зарядкой. Там сама природа заряжала на деятельность. За день бывало он так намашется косой или так с лопатой накланяется земле, что иному физкультурнику таких махов и наклонов могло бы хватить на всю жизнь.

Но с приходом в милицию Петров пересмотрел свое отношение к гимнастике. Разновидность ее, зарядка, как нельзя кстати пришлась после ночных дежурств.

Приведя себя в порядок с помощью самостоятельно разработанного комплекса упражнений, дежурный расставил стулья по местам. Внимательно оглядел помещение. Оно выглядело по-рабочему… Теперь со спокойной душой можно было проверить арестованных.

Он неслышными шагами подошел к двери камеры. Осторожно прислонил ухо к ней и прислушался.

За дверью раздавался богатырский храп. Ничто человеческое не было чуждо Петрову. Он сам, будучи молодым, любил поспать по утрам. Сержант понимающе улыбнулся и на цыпочках отошел от двери. Вернувшись к своему столу, он сел за стол и взял журнал дежурного. На чистой странице размашисто начертал: «Около полуночи задержал троих хулиганов. Один был в кепке и с разбитым лицом. Двое других выглядели как обычные стиляги. Посадил всех в КПЗ для опознания и дознания».

Сержант полюбовался написанным и поставил свою нехитрую роспись.

Сидеть уже просто так, сложа руки, он не мог. Он вскочил на ноги и гоголем прошелся около стола. Все это произошло помимо его воли. Уж больно хорошо он заполнил КПЗ. Сразу три койки! И ни одной пустующей теперь там нет! Конечно, умом он понимал, что эмоции не украшают милиционера, и обычно старался не расслабляться и сдерживаться.

Именно на это и были направлены все его усилия, когда младший лейтенант Волохов читал свежую запись в журнале. Сержант, стоя рядом, наблюдал за выражением лица непосредственного начальника, стараясь выглядеть бесстрастным. По годам Волохов недалеко ушел от подчиненного и в отношении эмоций придерживался той же самой философии.

Кончив чтение, он закурил сигарету и деловито осведомился:

— Почему вы, товарищ сержант, решили задержать их?

— Рожи у них были слишком хитрые, товарищ младший лейтенант! И к тому же одна была побита. И к тому же одеты они были по-стильному! — с готовностью ответил Петров. — Таким только и место в нашем КПЗ!

— Ну, что ж… резонно. Пойдемте посмотрим на них.

Петров давно держал ключ от амбарного замка и с нетерпением ждал этой команды. Он сорвался с места, и, чеканя шаг, подошел к камере.

— Здесь они, голубчики! — — таинственно прошептал он своему непосредственному начальнику, не в силах совладать с самодовольной улыбкой.

Младший лейтенант неторопливо приблизился к подчиненному и сухо заметил:

— Мы, сержант, задержанных должны называть гражданами и никак иначе.

— Понятно! — охотно принял замечание Петров и быстро отчеканил. — Здесь они граждане — голубчики!

Волохов хотел продолжить воспитательную работу, но радостное и громкое повизгивание за дверью камеры отвлекло его от этой благородной цели.

— Ишь как хулиганят, — задумчиво произнес он.

— А вы еще спрашивали, почему я решил их задержать? — не без обиды в голосе и не без гордости за себя воскликнул сержант.

— Открывайте! Я сейчас научу их милицию уважать!

Петров поспешно снял замок и распахнул дверь.

Счастливо виляя хвостом, к ним выскочил молодой кобель восточно-европейской овчарки. Пес даже не удостоил взгляда смутившегося лейтенанта, а с ходу, поставив передние лапы на грудь опешевшему сержанту, принялся лизать его в обе щеки. Петров был не только сержантом, но еще числился в штате милиции проводником служебно-розыскной собаки, и Пират знал об этом.

Младший лейтенант с кислой улыбкой оглядел камеру.

— Действительно хулиганы, — хмуро обронил он. — Даже окно за собой закрыли… Глупые шуточки, товарищ сержант!

— Товарищ младший лейтенант, — забормотал Петров, — — уверяю вас, утром они еще были… Честное слово, я вас не разыгрываю. Я же ведь всей душой хочу помочь вам… Я же понимаю, лейтенанту в милиции до майора без преступников не дойти.

Волохов внимательно посмотрел в честное лицо сержанта.

— Ну что ж, — смягчился он, — надо, выходит, включать в работу свои способности детектива.

— Надо, товарищ младший лейтенант! — Горячо поддержал его сержант. — Без дела плуг ржавеет! И потом, если все начнут от нас бегать, то кто же будет у нас сидеть?!

Разумно, — согласился Волохов. — Так когда, говорите, они еще были?

— Утром, когда я встал!

— Как встали? — — удивленно вскинул брови непосредственный начальник.

Обычным образом, товарищ младший лейтенант. Как встают со стула, — -не моргнув глазом, отчеканил сержант. — Наверное, вы догадываетесь: дежурю я не на ногах.

— Да, я догадываюсь об этом… И что же было, когда вы встали?

— Все было спокойно. Я подошел k двери и прислушался. В камере стоял оглушительный храп, словнотам спал целый взвод.

— Во сколько это было?

— Это было в половине восьмого.

— Значит, в половине восьмого в камере кто-то храпел, — задумчиво произнес лейтенант и посмотрел на Пирата. — Послушайте, сержант, а собаки храпят?

Петров малость смутился, но ответил бодро:

— Смею вас уверить, товарищ младший лейтенант, у него нет никаких пороков. Пес исключительно умный и способный к службе.

— А беглецов он нам может найти?

— Этому пока не обучен...

— А вас вот учили, а вы их адреса все равно не записали.

— Я-то это знаю. Только с их рожами люди разве говорят правду. А время и так уже было позднее… Вот я и подумал, чего с ними зря маяться.

— Вы хоть приметы их хорошо запомнили?

Очень хорошо! — — уверенно ответил Петров. — Я к ним специально приглядывался. Двое — длинные, вашего примерно роста. Один из них тощий, как Иисус Христос, другой — откормленный, мордастый, с головой, похожей на репу. А третий — вроде меня, маленький, но плотный. И все они такие же серые, как и мы с вами, товарищ младший лейтенант.

— В отличие от вас, товарищ сержант, я училище специальное кончил, и у меня есть законченное среднее образование, — холодно одернул подчиненного Волохов.

— Я — не о внутреннем содержании, я — о их внешности. Все они из нашей нечерноземной полосы, а потому, как и мы с вами, серые. Понимаете, товарищ младший лейтенант, что я имею в виду только цвет волос. А, значит, эта шайка — дновская. И брюки стильные, и пиджаки страшные — это только камуфляж. А так от них все равно за версту пахнет нашим духом.

— Это каким таким нашим духом?

— Ну, выпивши они были.

— Вот как! Это уже что-то.., — удовлетворенно заметил лейтенант. — А как вы думаете, что они пили: водку или самогон?

— «Сучок», — не задумываясь ответил Петров.

— Вы уверены?

— Без сомнения! А «сучок» в Дно так поздно продают только в ресторане!

— А версия домашней пьянки вами отвергается?

— Дома никто салаг такой гадостью поить не будет!

— Значит, звоню в ресторан, товарищ Петров!

— Звоните, товарищ младший лейтенант! Дело верное!

***

Азарт погони охватывает не только тех, кто гонится за чинами, но и тех, кому карьера не светит. Охотничий инстинкт перешел к человеку от хищного зверя, и, повинуясь этому инстинкту, сержант Петров и его непосредственный начальник с быстрого шага перешли на бег трусцой.

Утро стояло по-осеннему прохладное и бежать было одно удовольствие.

У калитки, на которой красовалась страшенная морда собаки неизвестной породы, они разом остановились.

Сержант перевел дух и сказал:

— Здесь их малина!

— Лейтенант немного отдышался и спросил:

— Вы уверены, что здесь?

— А где же еще? — — удивился вопросу Петров. — Только хулиганы могут нарисовать такую уродину.

— Ну уж не скажите, сержант! — возразил Волохов. — У боксера морда куда безобразнее.

— А что же вы думаете, товарищ младший лейтенант, боксера вывели нормальные люди? Я уверен, что нет! Нормальному человеку уродство претит. Только душевно больные могут держать такого монстра.

— Хотел бы я знать, какого монстра держат здесь, — заглядывая через калитку во двор, невесело произнес Волохов. — Еще одни брюки мне никто не выдаст.

— Боюсь, товарищ младший лейтенант, что одними брюками здесь не отделаться.

— Думаете, и ваши пострадают?

— Хуже! Мне кажется, в этом доме зверь похлеще моего Пирата… Зажрет и гав не скажет.

— А почему вам так кажется?

— Видите ли, товарищ младший лейтенант, если бы там была шавка, она давно бы хай подняла. Эти дармоеды страшно бестолковые: гавкают по делу и без дела. А там нас поджидает умный пес. Он нас слышит, а себя не выдает. Но только мы в дом зайдем — он тут как тут. И станем мы его пленниками… по-нашему — арестантами. Если, конечно, сопротивляться не будем.

— Да… Вот как… Покричите-ка хозяев, сержант!

— Хозя-ин, хозя-ин! — — старательно прокричал Петров.

— Пожалуйста, не так громко! — одернул его Волохов. — На нас прохожие стали слишком весело посматривать.

— Не смущайтесь, товарищ младший лейтенант. У них только и заботы, что над милицией позубоскалить. А мы находимся при исполнении служебного долга, и это должно вас воодушевлять! А потише кричать бесполезно: никто нас не услышит.

— Тогда хватит орать! Если там есть кто-то живой, то наверняка давно нас увидел и услышал. Вперед, сержант!

Младший лейтенант распахнул калитку, и, шагнув во двор, расстегнул кобуру пистолета.

— Только без этого.., — умоляюще посмотрел на него Петров. — Собаку стрелять нельзя! Собака ведь, как дитя малое. Она не понимает, кого любит, не соображает, кому служит.

— В таком случае, сержант, берите инициативу на себя. Я с детства страшно боюсь собак, и они все это откуда-то знают и при случае стараются хапнуть меня.

— Да, собаки смышленые звери, — охотно согласился Петров, занимая позицию впереди лейтенанта.

Он поднялся на крыльцо веранды и осторожно нажал на дверь.

Дверь бесшумно отворилась. Придерживая ее за ручку, сержант оглядел веранду. Пол веранды был завален яблоками и собаке среди них просто невозможно было разлечься. Стараясь не наступить на яблоки, Петров подошел к двери, ведущей в дом, и слегка толкнул ее. Она так же бесшумно открылась. Он схватился за ручку и, готовый в любой момент захлопнуть дверь, внимательно оглядел кухню.

Волохов подошел к нему сзади и шепотом спросил:

— Есть?

А черт ее знает! — тоже шепотом ответил сержант. — Они хитрые бестии. Может и под кроватью лежать… Я сейчас зайду на кухню, а вы прикройте дверь и в щелочку наблюдайте за мной… Если пес выскочит, дверь захлопывайте поплотнее и бегите за хозяевами, благо мы теперь знаем место работы каждого из них.

— А как же вы? — с восторгом глядя на мужественного сержанта, спросил Волохов.

— А я уж как придется, — — спокойным голосом ответил Петров. — Прикажет лежать — лежать буду! А, может быть, и сидеть позволит… С собакой спорить все равно что с милиционером — бесполезно.

Он вошел в кухню. Лейтенант, прикрыв дверь, с тревогой наблюдал за ним. Несколько секунд сержант стоял как вкопанный. Ни собака, ни человек не появились встретить гостя. И он прошелся взад-вперед около нетопленной плиты. И опять никого. Петров осмелел и заглянул в комнату, а потом в спальню. И там не было ни человека, ни собаки.

— Заходите, товарищ младший лейтенант! — крикнул он. — Здесь никого нет!

Волохов приоткрыл дверь побольше и, просунув голову в щель, радостно сказал:

— Ну и хорошо, товарищ сержант! Пойдемте побыстрее отсюда!

Но сержант на этот раз не спешил выполнять указание непосредственного начальника. Вытянув шею, он медленно двигался по кухне и поводил носом из стороны в сторону.

— Чего там еще? — нетерпеливо проворчал Волохов.

— Мы же с вами, товарищ младший лейтенант, не собаку пришли искать… А тут картошкой жареной пахнет.

— На кухне и должно пахнуть жареной картошкой.

— Но плита холодная!

— Ну и что? Может, ее вчера вечером еще жарили.

— У вчерашней совсем другой запах… А это пахнет свежеподжаренная.., — продолжая принюхиваться, объяснял сержант.

— — Ну, у вас и нюх! — не без восхищения заметил Волохов. — А я, признаться, ничего не чувствую.

— Это у вас оттого, что вы курите, — сказал Петров и неожиданно присел и нагнулся к полу. — Товарищ младший лейтенант, помогите-ка поднять эту крыжечку, — попросил он негромко. — — Похоже, наши преступнички картошечку жарят там.

Волохов подошел и присел рядом над деревянной крышкой люка, ведущего в подвал.

— А вдруг собака? — прошептал он.

— Даже самая умная собака не умеет жарить картошку! — спокойно заметил Петров и скомандовал: — Взялись!

Они посноровистей ухватились за тяжелую крышку и разом подняли ее...

В подполе горел свет, а на электрической плитке в большой сковороде швырчала картошка.

Коротыш, стоя на корточках, помешивал ее большим ножом, а Мелихов и Репа сидели на ящиках и хрустели яблоками. Никто из них даже не глянул вверх.

Волохов сразу же сообразил, что эта троица давно засекла их и давно смирилась со своей судьбой. А Петров, наверное, также подумал и, нагнувшись к лазу, рявкнул что есть мочи:

— Ну что, граждане-голубчики, допрыгались! Я вам покажу, как из милиции убегать!

— Не надо им это показывать, товарищ сержант, — улыбнулся Волохов. — Это они и сами умеют хорошо делать!

— Поесть бы хоть дали, — — проворчал Коротыш, с тоской глядя на сковороду.

— Поешьте, поешьте! — охотно разрешил сержант. — Товарищ младший лейтенант, пусть поедят! Все лишний раз нам кормить не надо будет тунеядцев!

Через полчаса сытые беглецы были в милиции. Они притулились на краешках стульев и сидели, не шевелясь, с низко опущенными головами.

Петров сиял. Его непосредственный начальник радовался не меньше подчиненного. Оба они сидели за потертым письменным столом и гордо поглядывали на задержанных.

Насладившись победой, Волохов негромко, но чётко, делая многозначительные ударения, сказал:

— Давайте, товарищ сержант, разбираться… Что мы инкриминируем в вину этой троице?

Петров не заставил себя ждать. Недолго, думая, он сердито заявил:

— А они, по-моему, товарищ младший лейтенант, уже без всякой инкриминации по всем статьям виноваты!.. К тому же собаку совратили. Так, чего доброго, и совсем пса можно испортить. Службу перестанет нести!

— М-да… Тяжела их вина, — задумчиво покачал головой Волохов. — Но какое официальное обвинение мы им предъявим?

— Побег!

— М-да… За побег — лет пять, если мне память не изменяет...

— Ну, что граждане-преступники! — просиял Петров. — Милиция вас научит свободу любить!

Волохов положил перед собой чистый лист бумаги, снял колпачок с вечной ручки и деловито оглядел перо. Осмотром остался доволен и неторопливо произнес:

— Ну, что ж… будем составлять протокол.

Мелихов медленно поднялся и подошел к столу. Он был бледен, как милицейская стена, которую белили известкой перед каждым революционным праздником.

— Послушайте, лейтенант, — осипшим голосом проговорил он. — Ведь вы нас так и посадите на самом деле.

— А вы что думаете: мы тут с вами в бирюльки собрались играть? — вместо лейтенанта воскликнул его подчиненный.

— Но ведь мы не убегали, — не сводя глаз с Волохова, воскликнул Веня. — Убежать можно только тогда, когда тебя посадили. А нас никто не сажал. Нас просто вот этот дундук, — Мелихов кивнул в сторону сержанта, — закрыл в камере, не имея на это никакого права. До вас-то хоть это доходит, товарищ лейтенант?

— До меня доходит, что вы оскорбляете при исполнении служебных обязанностей моего непосредственного помощника.

— Не знаю, посредственный он помощник или непосредственный, но знаю, что мы сами пришли в тюрьму.

— В милицию! — поправил его Волохов.

— Какая разница! — повысил голос Вениамин. — Тюрьма начинается после милиции и великие говорят: от милиции до тюрьмы — один шаг!

— Прекрасная мысль, товарищ младший лейтенант, — довольно заулыбался Петров. — Он хоть и оскорбляет меня, но преступник образованный! А еще говорят, скажу я тебе, от тюрьмы и торбы зарекаться нельзя.

Вениамин, не обращая внимания на его реплику, продолжал:

— И те же великие утверждают, что на свете должна торжествовать справедливость. Так неужели вы, советские милиционеры, невинных людей посадите, а хулигана, который избил меня и постриг, оставите на свободе.

Мелихов сорвал кепку со своей головы и низко склонил голову перед милиционерами. Они молча рассматривали его шевелюру, испорченную неумелой стрижкой. Веня понял, что они колеблются, что нужен еще небольшой толчок, и они переиграют все дело.

И он поспешил надоумить их:

— Вот его вы и ловите, если вам нужны преступники. Тут у вас все будет гладко: есть побитый и при нем два свидетеля.

Мелихов не ошибся в своих расчетах. Младший лейтенант неторопливо спросил:

— А вы нападавшего знаете?

— А как же! — не удержался и вскочил радостно с места Репа. — Мы о нем все заранее узнали.

Коротыш сильно ударил его сзади под ребро кулаком.

— Ой-е-ей, — застонал Репа.

А Вениамин поспешил внимание милиции переключить на себя.

— Как не знать! — посмотрел он на стенные ходики. — Мы — коллеги. Кочегары! И его поезд должен вот-вот прийти из Сущева.

— Зверь на ловца бежит, — неторопливо проговорил Волохов и скомандовал: — Товарищ Петров! Доставьте сюда коллегу кочегара! Как его фамилия?

— Кротов, — поскучневшим голосом произнес Веня фамилию своего врага.

Сержант вскочил на ноги и бодро спросил у непосредственного начальника:

— Доставить зверя живым или мертвым, товарищ младший лейтенант?

— Лучше мертвым, — — с надеждой глядя на расторопного сержанта, чуть слышно обронил Коротыш.

***

Лебедев еще издали заметил рядом с дежурным по станции сержанта милиции. Недоброе предчувствие кольнуло сердце старого механика. Особенно оно усилилось после того, как дежурный выкинул вперед красный флажок. По расписанию остановка на станции им не полагалась. Тихо выругавшись, Лебедев стал тормозить.

Степан тоже обратил внимание на сержанта. Отойдя от окна и открыв воду в шланг, он крикнул.

— С милицией встречают!

Машинист на это никак не отреагировал, а Василий весело воскликнул:

— Да ну! — и выглянул в окно помощника. — Слишком маленький милиционер, — засмеялся он. — Нам такой не страшен!

— Маленькие — они особенно зловредные, — заметил ему Степан, поливая из шланга уголь.

Лебедев, усмиряя бег состава, остановил паровоз как раз возле невидимой черты, которую обозначил флажок.

— Чего до парка не дал доехать? — крикнул он дежурному.

— Сейчас доедешь, — буркнул тот, не глядя на механика.

Игорь Дмитриевич понял, что предчувствие его не обмануло, и машинально глянул на сержанта. Петров только этого и ждал.

— Кротов на паровозе? — строго спросил он.

— А где же ему еще быть? — сердито ответил Лебедев.

Сержант подошел к паровозной будке и, остановившись напротив двери, потребовал:

— А ну пускай живо слазит!

102

— Здесь я командую! — сказал Игорь Дмитриевич жестко.

— А я его арестовываю! — покраснел сержант от гнева.

— Это за что? — высунулся в дверь будки Василий.

— А ты кто будешь? Кротов?

— Ну, Кротов...

— Ну, так не задавай глупых вопросов! Какая тебе разница за что сидеть, когда посадят. Слезай! — — приказал Петров.

Вася растерянно посмотрел на Лебедева.

— Работа — не танцы! — сказал тот решительно, — С нее, когда вздумается, не уходят. Закрой дверь, Кротов, и продолжай выполнять свои обязанности.

Не успел Василий захлопнуть дверь, как сержант оказался рядом с ним.

— Я тоже выполняю свои обязанности! — гаркнул он. — И мне приказано доставить его живым или мертвым, и без него я отсюда не уйду!

— А посторонним здесь нельзя! — — крикнул Степан.

— Я — милиционер и посторонним нигде не могу быть! — гордо заявил Петров.

Лебедев искоса посмотрел на разгоряченного сержанта:

— А за что же все-таки ты арестовываешь нашего кочегара?

— Да он лучше меня знает за что! — запальчиво воскликнул сержант. — Пусть сам и скажет, а не валяет дурочку!

Механик вопросительно посмотрел на Василия.

— Я и сам теряюсь в догадках, — пробормотал тот. — Разве что стиляги?..

— Они граждане-голубчики! — радостно воскликнул Петров. — — Отделал бедняк будь здоров! Зверь ты этакий! Один уже бледный, как полотно! И фотокарточку с него уже не сделаешь! А двое других, слава богу,

еще пока что живы.

У Василия от этих слов все похолодело внутри, и кровь отхлынула от лица. Он тоже стал бледен, как отбеленное полотно.

— Тут что-то не так.., — растерянно проговорил он. — Я никого и пальцем не тронул… Разве что Мелихова чуть постриг...

— Во! Видишь! — довольно заулыбался сержант. — Дыма без огня не бывает!

— Так они меня сами за эту стрижку отлупить хотели, — продолжая недоумевать, начал оправдываться Кротов перед милиционером и своей бригадой. — Вчера вечером, когда я шел в поездку, они заловили меня на бульваре.

— И много их было? — спросил Лебедев.

— Трое. Репа с кулаками на меня из-за дерева вылетел. Я от удара уклонился, и он врезал плюху прямо Мелихову, который, оказывается, уже за моей спиной был. А тут откуда ни возьмись из темноты Коротыш вылетает, и летит, как метеор, и тоже врезался в своего друга.., Пока они разбирались, что к чему, я и был таков… Вот и все… Ничего я тут не присочинил.., — с надеждой посмотрел на сержанта Кротов.

— Я знаю эту троицу, — сказал Игорь Дмитриевич. — Они мне однажды и на паровозе концерт закатили… Жуть богатая на выдумки компания… А что, сержант, Мелихов действительно так здорово пострадал?

— Ну, не так, чтобы так, но фотокарточка попорчена. Это точно! — не моргнув глазом, бодро ответил Петров.

— Вот ему Репа и попортил фотокарточку, — засмеялся Степан.

— Это точно, Степа, — согласился с помощником Лебедев. — И похоже, то, что им не удалось сделать своими руками, они хотят сделать с помощью милиции. Ох, мерзавцы, — покачал он головой.

— Механик! — крикнул снизу дежурный. — Ты ехать-то думаешь сегодня?

— А ты флажок-то сменил? — высунулся к нему Лебедев.

— Я уже и сам скоро сменюсь, а вы там все бодягу разводите! — недовольно проворчал тот.

— Ну, ладно, не ворчи, старик! — улыбнулся ему Игорь Дмитриевич.

И длинно прогудел. И взялся за ручку реверса.

— Я тоже поеду! — — крикнул ему Петров.

— Ну, а куда ж ты без нас! — подмигнул ему машинист, у которого явно поднялось настроение. — Все вместе потом и в милицию пойдем.

— Это зачем все вместе? — — ошарашенно посмотрел на каждого члена бригады Петров.

— Разбираться будем...

— У нас и без вас есть кому разбираться, — запротестовал Петров. — Мы не такие дела раскручиваем!

— А это дело как раз и не надо раскручивать! — твердо сказал Лебедев.

А Степан схватил лопату и крикнул:

— Вася, похлопай!

Петров понял, что им уже не до него и, встав в угол будки, стал наблюдать, как паровозники работают. И когда Степан взялся за лопату в следующий раз, сержант неожиданно положил руку на черенок и, виновато улыбаясь, попросил:

— Позволь, начальник, я покидаю!

— Испачкаешься! — ухмыльнулся помощник.

— Уж если я в милиции не боюсь запачкаться, то эта грязь мне не страшна!

— Ну, побалуйся малость… Только не очень, чтоб здорово. Топку не закидай.

Петров взял лопату, осмотрел ее внимательно и гаркнул:

— А ну, похлопай, арестованный!

И Вася вдруг улыбнулся помимо своей воли. А сержант, бросив несколько лопат в огонь, спросил у Степана:

— Ну, как?

— Нормально, — ответил тот.

— Ты из какой деревни? — спросил у непрошенного помощника Игорь Дмитриевич.

— Из Белошкино… А что, заметно?

— С лопатой хорошо управляешься, — похвалил его машинист.

— Шел бы к нам, — предложил Степан. — И деньги, здесь больше, чем в милиции.

— Нет уж, граждане-паровозники! — энергично запротестовал сержант. — От черной работы я в деревне натерпелся вот так! — и он провел указательным пальцем по горлу.

***

Не сдобровать тому, кто вздумает дурачить милицию. К этой мысли Мелихов приходил постепенно и пришел к ней одновременно со своими друзьями в тот самый момент, когда сияющий сержант Петров вернулся с задания вместе с паровозной бригадой.

На глазах милиции стиляги готовы были поливать Кротова грязью со всех мыслимых и немыслимых шлангов, но делать это в присутствии честного народа они не осмелились. И не подняли глаз ни на старого машиниста, ни на более молодых членов его бригады.

И поняли они, что дело их — швах. Раскисли и тут же раскололись, то есть, если выражаться не милицейским языком, а по-русски: во всем сознались.

Младшему лейтенанту Волохову ничего не оставалось, как пожать руку старому машинисту, поблагодарить всю бригаду за помощь следствию и всю бригаду, включая Кротова, отпустить с миром.

Вася выходил последним, и когда за ним закрылась дверь, Мелихов с горькой обидой в голосе сказал:

— А как же мой чуб?

Душа Мелихова все еще жаждала отмщения и Волохов это понял. Он закурил сигарету, попускал колечки дыма, полюбовался ими и спокойно произнес:

— Будем стричь!

— Это как стричь? — вскочил со стула Веня.

— У нас не дом моделей. Для всех одна стрижка — наголо! — охотно объяснил младший лейтенант.

— Вы, что же, хотите сделать то, что не совсем получилось у этого варвара с ножницами?

— А ты что хотел сделать нашими руками? — насмешливо посмотрел на него Волохов.

— Мелихов тяжело опустился на стул.

— Я не дамся! — загнанно глядя на милиционеров, простонал он.

— Свобода выбора есть только у свободных граждан! — строго заметил ему сержант.

— Вы, сержант, настоящий Спиноза! — похвалил непосредственный начальник подчиненного.

А Веня зло крикнул им обоим:

— Вы меня еще не посадили!

— Сидеть тебе как миленькому, гражданин-голубчик!

— М-да… Из милиции убежал… В преступный сговор с чуваками вступил… На человеческую жизнь и человеческое достоинство посягнул...

— На Пирата нашего покусился! — поспешно прибавил Петров и свое обвинение. — Вы ему, товарищ младший лейтенант, и собаку присовокупьте!

— К собаке он никакого отношения не имеет, — пробурчал Коротыш.

— А чья это была работа? — мгновенно посмотрел на него сержант.

Задержанные молчали.

— Боитесь сознаться?! — Волохов закурил очередную сигарету и попускал колечки. — Теперь вам уже нечего бояться! — уверенно заявил он.

— Ну, моя это работа! — с вызовом сказал Коротыш.

— Как же тебе удалось такое, Герасимов? — — спросил младший лейтенант, и оба милиционера с любопытством уставились на Коротыша.

— Тот не выдержал их любопытных взглядов, опустил глаза и хмуро молчал.

— А он у нас собачий язык знает, — хихикнул Репа.

— Трепач, — только и буркнул на это Герасимов.

— А ты не стесняйся, расскажи! — — настаивал младший лейтенант.

— А чего стесняться! — поднял голову Коротыш. — Я ж у вас не спрашиваю, как вы нас нашли, откуда вы все про нас знаете. Тайна это, профессиональная, и я производственных секретов не выдаю.

— Товарищ младший лейтенант! Вы не чувствуете, что он очень даже нам подходит? — горячо заговорил Петров. — — Почему бы нам не взять его к себе на работу? Я из него здесь человека сделаю… а он из собаки — хорошего служебного пса. У меня не совсем получается с дрессировкой, а у него, видать, талант, и, видать, он сумеет секреты наши хранить.

— К тому же он хороший шофер, — сказал Репа. — А то что это у вас за порядки: за преступниками пешком гоняетесь.

— Вообще-то надо поговорить с капитаном, — — задумчиво произнес Волохов. — И дрессировщик нам нужен и шофер тоже… Ты когда, Герасимов, пойдешь в армию?

— У меня «белый»!

— Для нашей службы это не помеха. Что скажешь?

Коротыш отрицательно покачал головой:

— Я к вам не пойду!

— Ты соображаешь, что говоришь! — воскликнул сержант. — — Откажешься — в тюрьме будешь сидеть! Так уж лучше так!

— Давай, давай! Не упрямься! — подтолкнул локтем друга Репа. — Может, это у тебя единственный шанс стать человеком.

— Золотые слова говорит Сажин! — сказал Волохов.

— А ребят вы со мной отпустите?

— О чем разговор? Сразу всем объявляю амнистию!

— Ну, что ж, — кисло улыбнулся Коротыш и поочередно посмотрел на своих друзей. — Ради вас придется стать человеком… если, конечно, капитан еще разрешит...

Они даже не представляли, как прекрасна свобода.

Они это поняли только тогда, когда оказались на улице...

А Волохов, оставшись вдвоем с сержантом, закурил сигарету и, пуская колечки дыма, хитро посмотрел на своего подчиненного.

Сержант Петров понял, о чем думает непосредственный начальник, и весело воскликнул:

— Ну и нагнали мы на них страху! Ведь в милицию так, очертя голову, не бросаются...

— Ничего, привыкнет… Зато теперь его друзья будут сами милиции бояться и другим то же самое закажут.

Младший лейтенант Волохов выпустил несколько колечек дыма и, улыбаясь, покачал головой.

— Ишь ты, додумались, зуб за зуб, чуб за чуб.

**************************************************

Далее ТЁМНАЯ ЛОШАДКА