Глава вторая. Бычок на верёвочвке

2.БЫЧОК НА ВЕРЕВОЧКЕ

***

Всякое дело, к которому не лежит душа, начинается с нытья.

В этом смысле Кротов ничем не отличался от других и к нелюбимой работе относился, как все нормальные люди. Он понимал, что можно привыкнуть к большим физическим нагрузкам, но нельзя смириться с черной работой, ничего не дающей ни уму, ни сердцу.

Только черная нужда так низко опускает человека.

И всё же, нужда не держала его за горло, и со своим средним образованием он мог найти занятие получше.

Но не стал искать.

Душевная лень или злость?

И вот, возвращаясь домой из первой поездки, он даже не думает уходить с паровоза, а твердо знает, что поедет опять и опять. И обливаясь потом, будет танцевать с лопатой в черном, гудящем месиве под грохот и лязг металла...

Неужели его «поезд» так быстро набрал ход, и он боится с него соскочить?

А куда? Под откос железнодорожного полотна?

А, может быть, им действительно движет одно только желание подзаработать деньжат, и ничто другое на этой железной дороге его не интересует? Вообще-то это страшно, если так оно на самом деле и есть. А похоже, так оно и было… Вот она цена деньгам! Вот так люди предают друг друга и свои собственные убеждения.

Презреть бы себя! А он не презирает. Больше того, в душе тепло и светло. Петь даже хочется! Хотя, казалось бы, усталость должна была смять его и подавить в нем все лучшие певчие чувства.

Календарное лето кончилось, а осень, опережая календарь, срывала с пожелтевших тополей листья, и они, неслышно скользя по воздуху, падали под ноги. Он шел по бульвару, по пёстрому бульварному ковру, и любовался красотами увядающей природы.

Прекрасное утро было как награда за тяжелую поездку.

Лучи прохладного солнца пробивались сквозь посветлевшие тополя и ласкали лицо. Прозрачный голубой воздух, не отравленный запахами гари и мазута, был тих и свеж и казался особенно чистым после того черного месива, которым Вася дышал в тендере.

Раньше он не замечал всей этой благодати.

Даже на людей раньше не обращал внимания. А сегодня радовался им. Их нарядам и красивым лицам. И только увидев Лукерью Демьяновну, досадливо поморщился. «И чего черт тут носит ее?! Случайно она мне попадается или нет? И почему она не на работе?».

Осмыслить эти вопросы у него не хватило времени.

Лукерья Демьяновна шла навстречу, и по всему было видно, что проходить мимо не собирается. В тени тополей они сближались, настороженно взглядываясь друг в друга.

Поняв, что ему не избежать неприятного разговора, Вася встал. Симина мама остановилась напротив. Круглое лицо расплылось в улыбке, изображая радость. Кротов никак не мог в это поверить, но все равно из вежливости постарался улыбнуться.

Улыбка вышла невеселой.

— Васенька, никак ты уже за дело взялся? — пропела женщина.

— С работы иду, — сухо ответил он.

— А что так рано?

— Выдохся.

— Устал, значит? — — переспросила Лукерья Демьяновна. — Так быстро?!

Кротову совсем не хотелось объясняться с ней, и он коротко бросил:

— Работа такая.

Но Симина мама уходить не собиралась. Она покачала головой, изображая крайнее изумление и сочувствие, и только в ее оловянных глазах светилась злая радость. «Как она ненавидит меня, — подумал Вася. — А я вот возьму назло ей и женюсь на Симочке».

Эта мысль показалась ему забавной, и развеселила его. Парень весело сверкнул глазами, Улыбка на этот раз вышла что надо.

— Да я ведь уже тридцать тонн угля перелопатил, — приврал он малость, чтобы труд его произвел на женщину более сильное и тяжелое впечатление.

— Ты что, Васенька, кочегаришь? — ужаснулась она.

Он кивнул.

— Да такая работа быстро свернет тебя в бараний рог!

Она говорила торопливо и тяжело дыша, только ее лицо оставалось постным. Именно потому, что оно было таким невыразительным, Кротов видел, о чем она думает. Нет, ничуть не сочувствовала ему Симина мама. С легким сердцем благословляла она его на кочегарство, и другого благословения он от нее никогда не дождется.

— Да вы очень-то не переживайте! — — трогательно глянул Вася в оловянные глаза и удивился своим артистическим способностям. — Я думаю, если что — государство Симочку в беде не оставит.

Лицо Лукерьи Демьяновны напряглось.

Вася быстро прошел мимо озадаченной женщины, стараясь уйти как можно подальше, пока она не поняла смысл, сказанного им.

Когда до Лукерьи Демьяновны все же дошел зловещий смысл слов симкиного ухажера, она сунула большой палец, похожий на сардельку, между указательным и средним, тоже мало чем отличавшихся от сарделек, сжала кулак и всей этой нехитрой фигурой гневно погрозила вслед парню.

***

Как только началась война, Валерия Лукина призвали в армию всего лишь на сорок пять дней. Наши маршалы считали, что дольше воевать нам не придется. И Лукин уехал на фронт с легким сердцем, искренне надеясь через полтора месяца вернуться домой с победой.

Его беременная супруга тоже верила в звезду своего любимого. С этой верой эвакуировалась в глубокий тыл. Но «положенный» для войны срок истек, и потянулись долгие дни ожиданий.Молодая жена теперь уже ждала не мужа, а хотя бы весточку от него.

Но писем тоже не было.

И когда родилась девочка, мать уже все понимала и в честь пропавшего без вести мужа назвала дочь Валерией.

А потом выяснилось, что имя это не очень подходит девочке, особенно когда его пытались укоротить. И там, где требовалась краткость, Валерию стали называть Валей. А поскольку у малышей, как правило, длинных имен не бывает, то этот псевдоним сразу прилип к юной Лукиной.

Вернувшись из эвакуации, мать и дочь застали родной город почти полностью разрушенным. Жить им было негде, и Кротовы пустили их в свою землянку, брошенную удравшими немцами. Так эти семьи сдружились, и кочевали вместе из одного жилья в другое, пока не оказались в коммунальной квартире. Старшие поняли, что это — их последний причал, и стали устраиваться на новом месте всерьез и надолго.

Ну, а младшие, их дети, пока ни о чем таком не думали и даже в будущее свое не очень стремились заглядывать.

Васе, как единственному мужчине, была отдана самая маленькая комната. Чуть большую — занимала его мать. Ну, а в самой большой жили Лукины.

Хотя все это деление было чисто условным. Разве что только на ночь разводило соседей по своим углам. А так, к примеру, Васины апартаменты долгое время считались просто детской.

Мальчик и девочка вместе играли, вместе учили уроки до тех пор, пока не вошли в юность.

У юности свои законы. Она накладывает определенный отпечаток в отношения повзрослевших детей.

И однажды Валерия собрала свои учебники и ушла в мамину комнату.

Не в пылу ссоры и не по причине какой-то обиды.

С тех пор они учили уроки порознь. Только их дружба не изменяла им. Для соседей они по-прежнему были братом и сестрой. Да и сами они считали себя таковыми, и других отношений между собой не мыслили.

И в силу родственных чувств, а, может быть, каких-то других, еще не осознанных Валерией, она была готова сделать для своего названного брата все что угодно, лишь бы он был счастлив.

Девушка видела, как Василий переживает свою неудачу в институте, и полагала, что и за черную работу он взялся только для того, чтобы хоть как-то наказать себя за такой провал. И страдая сама, не могла понять черствости и равнодушия Симы, которая в трудные для Васи дни отвернулась от него.

Это был удар ниже пояса.

Это было настоящее предательство.

Валерия не могла допустить, чтобы так измывались над «ее Васей». Надо было подбодрить его. Доказать ему, что кочегар — тоже человек, и кочегара тоже можно любить.

Ах, если бы они не жили в одной квартире...

Ах, если бы они не относились друг к другу по-братски...

Ах, если бы...

И возраст для любви у нее был самый что ни на есть подходящий. Она пошла в десятый класс, и чаще всего именно в этом классе девочки осознают, наконец, что они стали девушками и что пришло время, кроме школьных наук, заниматься еще и «наукой страсти нежной»...

Но вот «если бы» мешало. Оно вставало между ею и Васей непреодолимым препятствием, и чтобы осуществить свой замысел, Валерии надо было искать кочегара на стороне.

Она стала перебирать в уме знакомых парней.

И вполне естественно, сначала на ум приходили только те парни, которых она относила к хорошим, то есть к таким, какие могли быть достойны ее внимания. К сожалению, среди таких кандидатур кочегара не оказалось.

И это тоже было вполне естественно.

И когда до Валерии дошло, что кочегарство — удел непутевых ребят, она сразу вспомнила Мелихова.

Знакомство их было шапочным. Она играла в волейбол за школьную команду, а Ваня тоже был неплохим волейболистом и иногда на тренировочных играх им приходилось противостоять друг другу.

За время тренировочных встреч Валерия узнала, где живет Мелихов, и что он работает на паровозе, а на досуге коллекционирует пластинки.

Этих сведений было более чем достаточно для начала проведения операции. Размышлять тут особо было не о чем, и через минуту-другую легким шагом, какой бывает у хорошо тренированных людей, волейболистка уверенно шла к дому Мелихова.

И только у калитки она остановилась в нерешительности. Больно уж страшная собачья морда с клыками, как у Бабы Яги, смотрела на нее с забора.

— Эй! Есть в доме кто-нибудь? — крикнула бодро девушка, преодолев минутную растерянность.

Дверь веранды открылась, и на крыльцо в одних трусах вышел сам Мелихов, худобой напоминавший Иисуса Христа.

Гостья насмешливо посмотрела на полуголого хозяина и отчеканила:

— Физкульт-привет!

— Ну чего тебе? — сонно проворчал тот.

— Иван, ты, говорят, музыкой увлекаешься?

— Ну, увлекаюсь… тебе-то чего? И не Иван я, а Ваня. Тьфу, ты черт! — сердито махнул он тощей рукой. — Вовсе и не Ваня я, а Вениамин. Грамотенки у всех не хватает. Как начинают Вениамина сокращать, так сразу же, не задумываясь, вместо Веня кричат Ваня.

Валерия рассмеялась.

— А меня вообще не сократить! Это только для краткости меня зовут Валей. На самом деле, я — Валерия!

— Врешь! — в глазах Вениамина появился интерес к собеседнице.

— Могу метрики показать!

— А у тебя, чего, паспорта нет?

— Паспорт уже дали, — гордо сказала девушка. — Только я к нему еще не привыкла. Понял?

— Ага.

— А у тебя есть «Раскинулось море широко»?

Мелихов страшно сморщился, словно нечаянно на больной зуб нажал.

— Такую музыку не держим! — хмыкнул он презрительно и стал медленно поворачиваться. — У меня вся музыка — на «ребрах»!

— А что это такое?

Мелихов замедлил вращение и равнодушно предложил:

— Заходи — узнаешь.

Девушка многозначительно посмотрела на собачью голову. Хозяин понял ее взгляд, вяло улыбнулся:

— Это так… для острастки… Художества Коротыша.

— Понятно… Значит, собаки нет?

Кроме меня, тебе некого бояться! — самодовольно заявил Веня.

— А кроме тебя, дома кто-нибудь еще есть?

— Мама.

— Ну, тогда я на твои ребра как-нибудь в другой раз посмотрю.

Мелихов сообразил, что она имеет в виду, и на его лице появилось возмущение. Он уже рот раскрыл, не желая оставаться в долгу, но ничего не успел сказать.

Из дома вышла его мать и, приветливо улыбаясь, подошла к девушке.

— Вот, — протянула она пластинку Валерии. — Утесов поет.

— Эх, жмот! — — покачала головой гостья, беря пластинку.

— Да он, в общем-то, не жадный, — вступилась за сына мать. — Это из моей коллекции.

— Ой, спасибо большое! Я вам… — она замялась.

Антонина Павловна.

— Я вам, Антонина Павловна, через день-другой верну ее.

И, забыв попрощаться, довольная Валерия пошла домой.

— Ты заходи, Валя, когда дома никого не будет! — крикнул ей вдогонку Вениамин. — Так уж и быть, покажу я тебе свои «ребры».

Начинающая меломанка не оглянулась, как будто бы и не слышала приглашения прийти в гости, когда дома никого не будет. Если бы не пожилая женщина, мать этого балбеса, она нашла бы достойный ответ. А так вынуждена была попридержать свой язык.

Зато Антонина Павловна подошла к сыну и выдала ему подзатыльник, молвив при этом:

— Не отпугивай людей… тем более хорошеньких девочек.

***

Сначала Вася никакого внимания не обратил на «Раскинулось море широко». Песня лилась по улице сама по себе, а он брел по тротуару сам по себе, угрюмо глядя под ноги. Совсем безрадостные мысли одолевали его после встречи с Лукерьей Демьяновной, и ему было не до музыки.

Но с каждым шагом голос Утесова становился громче и постепенно пробился в сознание Кротова. И хорошо знакомая песня зазвучала по-другому. Раньше он слушал ее, наслаждаясь голосом певца и совсем не думая о загубленной судьбе какого-то абстрактного кочегара. Теперь же чужая смерть взволновала. Память тут же воспроизвела зловещее предсказание Лукерьи Демьяновны, а воображение нарисовало бараний рог с привязанным к нему колосником.

Жуткая картина. Васю аж передернуло.

«И кто же это с утра пораньше развлекается?». Он прислушался к музыке и с ходу определил дом, из которого неслась песня. Это был его дом. Двухэтажный, с темными коммуналками, где все знали друг о друге все. «Уж не издеваются ли надо мной?», — сердито стрельнул глазами по окнам кочегар.

И эта случайная мысль тут же нашла подтверждение.

Он увидел Валерию. Она сидела на подоконнике второго этажа в позе Роденовского мыслителя. Рядом стоял проигрыватель и орал во всю мощь своих нескольких ватт.

И странное дело! Эта выходка девушки нисколько не возмутила парня, хоть он и понимал, что такой сюрприз она приготовила специально для него. Но он догадывался и о другом: зачем она это сделала. И уж если кто-то в мире желал ему зла, то только не Валерия. И уж если кто-то переживал за него в этом мире, то только Валерия!

Все негодование, которым он кипел до этого, сразу испарилось. Юноша ускорил шаг и через несколько секунд был дома.

— Ты хоть соображаешь, что сыплешь соль на мои раны? — завопил он что есть мочи, заглушая своим голосом не только Утесова вместе с оркестром, но и современную технику.

— А ты что вернулся израненным?

Черные глаза девушки весело сверкнули. Она соскочила с подоконника и подошла к соседу.

— Дай-ка я на тебя посмотрю!

— Да ладно, — смущенно заулыбался он. — На первый раз все обошлось. Но скажу я тебе, на железной дороге случаются трагические аварии.

— Да-да, понимаю. И ты пока что попал не в аварию, а на железную дорогу. И все же повернись! Я на тебя посмотрю со всех сторон.

Валерия взяла кочегара за плечи и стала поворачивать. Ему ничего не оставалось делать, как только покориться ей. Осмотрев соседа со всех сторон, она разочарованно произнесла:

— Даже ничуточку не отощал.

— Зато проголодался!

— В это верю! Завтрак на столе! Утоляйте голод, товарищ кочегар, и удаляйтесь на заслуженный отдых.

— Я-то удалюсь… А вот ты чего дома болтаешься, а не в школе?

— Ой, Васенька! — воскликнула Валерия — Я думала, кочегары — только черные, но, оказывается, среди них есть и темные! Какая разница, где болтаться?!

— Ну, ладно… подсекла… согласен… и все же?

— Да ведь сегодня — воскресенье!

— Вот как! — изумился Василий. — То-то я иду и понять не могу: с чего это мне навстречу ЛД спешит? Уж не отгулы ли, думаю, взяла, чтобы побрызгать на меня слюной.

— И побрызгала?

=А как ты думаешь?

— Сам знаешь.

— Знаю. И глаза почему прячешь, тоже знаю… Не звонила, значит.

— Пока я была дома — не звонила. Но у меня и голова об этом не болит! — поспешила соседка перевести разговор на тему, далекую от Симы. — — Лучше расскажи, как ты работал? Мне интересно, механик-то хоть доволен тобой?

Вася посветлел. Он вспомнил, какой выдал ляп на паровозе, и сам себе показался смешным. Но теперь это его не удручало.

— А то как же! — не без гордости сказал он. — И механик, и машинист — все были в восторге от меня!.. И охваченные восторгом кричали: темные вы из школы выходите!

— Это касается только тебя, — решительно отмежевалась от соседа девушка. — Я тоже заметила, если помнишь, что ты — темный.

— Ах, Валечка! Таких, как я, с аттестатом зрелости, тьма. И будь моя воля — я бы многих науками не обременял.

Валерия посмотрела на него вопросительно.

— Объясняю тем, кто не понял. Зачем, К примеру, кочегару образование? Работа его проста: бери больше — кидай дальше! Остальное — не касается. Представь, сколько сейчас балбесов за партами зря штанишки протирают. И знают об этом. И знают о том, что в будущем, кроме лопаты, вряд ли их что-либо лучшее ждет. Нет

перспективы — отсюда нежелание учиться.

— И что же ты предлагаешь?

— Технический прогресс ускорить. Чтобы труд облагораживал человека… Но это накладно. Много будет благородных, и некому будет черную работу делать. Проще и дешевле — образование давать не всем, а выборочно.

— То есть как это — «выборочно»?

— А так… Сначала надо изобрести сортировальную машину… Что-то вроде огромного сепаратора.

— Вася, ты случайно на паровозе не перегрелся? — подозрительно посмотрела на него Валерия, уже догадываясь, куда он клонит.

— Не пугайся. Это не бред сумасшедшего. Я рассуждаю как рациональный человек, по-государственному, и предлагаю дело. Во избежании социального взрыва, во имя нашего будущего спокойствия такой сепаратор должен быть! И работать он должен по принципу рентгена. Родился человек, — а его за ножки — и на просветку! И посмотреть, кто из него получится. Ученый — учись двадцать лет. Инженер — пятнадцать лет на науки хватит. Кассир — вот тебе четыре класса! Больше ведь и не нужно! Для того, чтобы обсчитывать себе подобных, достаточно усвоить одну арифметику. И это знает каждая деревенская бабка.

— Ну, а если у младенца душа — черная-пречерная, и никакая просветка его не берет?

— Тогда — его сразу в тендер, на уголек! — не задумываясь, сказал Василий. — Пусть сызмальства привыкает! Чтоб потом, по достижении зрелого возраста, не мутило от грязной работы.

— Василий, — грустно покачала головой Валерия, — уверена, тебя мутит не от работы, а от голода. Поешь, голубчик. Сытому легче рассуждать о жизни. А за машину свою не переживай. Она давно исправно работает. Вот поэтому ты и оказался в тендере. И, как видишь, никакого рентгена. Все гораздо проще. Одна только слепая, выталкивающая на край жизни сила. Тут уж скисать никак нельзя. Противопоставь ей свою волю. Стремись изо всех сил к центру. Слышь, Вась, развивай и себе центростремительную силу, и на нашей улице будет праздник!

— Ну что же.., — задумчиво произнес он. — Я-то все хотел не туда повернуть. Но твоя версия мне больше нравится. Я за праздник на нашей улице. Для начала ставь свою пластинку сначала! Ты хоть где ее взяла?

— У Мелиховых… Ты их не знаешь.

Они учились в разных школах и школьных товарищей друг друга знали не всех.

Но Василий встрепенулся:

— Почему это не знаю?! Сынка их встречал. Балбес что надо! И тощий, и стиляга, к тому же еще и кочегар.

— Что тощий — дело поправимое, — спокойно возразила соседка. — Были бы кости — мясо нарастёт. И кочегаром он не вечно будет — у него все-таки среднее образование… А что до стиляги.., то откуда им, Васенька, в Дно-то быть?

Василию не понравились эти рассуждения. Он нахмурился.

— В Дно тоже могут быть… доморощенные, дновские стиляги. Поняла? И держись от него подальше! Поняла?

Он сурово посмотрел на девушку. Она прикрыла длинными ресницами черные, как антрацит, глаза и едва заметно кивнула.

***

Разговор с Симкиным ухажером взбесил Лукерью Демьяновну. Самое дорогое, во что она, не жалея себя и отказывая себе во всем, вкладывала и пенсию мужа, и свои кровные сбережения, могло ускользнуть из рук, обесцениться, став женой кочегара. Все планы на красивую старость рядом с дочкой и под охраной боевого офицера могли рухнуть. В мгновение ока она могла оказаться кухаркой и прачкой при грязном кочегаришке. «Поставят перед фактом и никуда не денешься. Будешь обслуживать этого балбеса, как миленькая… Вот жизнь собачья!», — кипела Лукерья Демьяновна и все повторяла как заклинание:

— Надо действовать! Надо действовать!

Около лестницы виадука разъяренная мать остановилась, чтобы перевести дух. И тут подумала: а зачем ее несет на этот проклятый мост, когда ей там совсем нечего делать?

Лукерья Демьяновна не любила виадук. Его легкие, почти легкомысленные конструкции внушали полной женщине страх. Преодолеть их высоту без боязни и одышки она не могла и без особой нужды не пользовалась этим инженерным сооружением.

Симкин ухажер еще не вынудил ее рисковать собой! Выпустить пар и успокоиться можно было и на бульваре.

Старшая Семенова уже начала было разворачиваться, но тут на фоне безоблачного неба увидела курсанта мореходного училища...

Нет, это ей не померещилось! И это не был Васька Кротов. Это был почти настоящий морской офицер! Он стоял на самой верхней ступеньке лестницы, широко расставив ноги. Так, в представлении многоопытной женщины, и должны стоять морские волки, вдоль и поперек избороздившие моря и океаны.

Курсант смотрел на Лукерью Демьяновну и улыбался.

У женщины даже дух захватило. Она узнала его. Она вспомнила с каким вожделением поглядывал этот юный морячок на ее дочь, и с каким удовольствием танцевал с Симой на вечере у них в доме, куда был приглашен как друг Василия. Вот тогда-то заботливая мать и взяла его на заметку. И поставила в резерв. На всякий случай. Ведь тогда еще было рано действовать. Сима и Василий заканчивали школу, и их детская любовь, по мнению матери, не представляла никакой опасности. Да и будущее самого Кротова было тогда еще совсем неопределенным. Не то, что теперь. И теперь пришел тот самый случай. Может быть, единственный и последний шанс.

«Вот она, Симочкина судьба!», — — взвыла Лукерья Демьяновна, и, забыв о «легкомысленных» конструкциях виадука, рванулась вверх. Мост задрожал, но она на это не обратила никакого внимания. Ей уже было не до себя. Все ее мысли теперь были только о симочкином счастье.

— Защитничек ты наш! — взревела она, как пароходная сирена, останавливаясь перед курсантом. — Доблестный моряк нашего военно-морского флота Юрий Булавкин, если я не ошибаюсь?

— Так точно! — — отчеканил «доблестный моряк». — Вы не ошибаетесь, Лукерья Демьяновна.

А про себя подумал с беспокойством: «Такие дифирамбы зря не поют. Что-то надо этой бабке от меня?». Но тут же успокоился. Взять с него было нечего.

— Судя по нашивкам, Юрочка, ты уже заканчиваешь училище?

— Самая малость осталась! — — охотно ответил он.

— Это хорошо! — просияла Лукерья Демьяновна. — А в наши края надолго тебя судьба занесла?

— Всего на сутки.

— Это плохо, — огорчилась женщина.

— Плохо, — согласился Булавкин. — — Приехал ведь не на праздник, а мать спроведовать. Не здоровится ей.

Лукерья Демьяновна задумчиво покачала головой. Было похоже, что она сочувствует Булавкину. Только мысль ее работала в другом направлении. «Ну, что ж, — торопливо размышляла она, — при хорошей организации и за сутки можно парня женить!».

Придя к такому выводу, женщина оживилась.

— Ты сейчас, наверное, домой, Юрочка? — с нежностью в голосе спросила она.

— Да. Я только с поезда. Надо одарить родителей своим появлением.

— Какой ты внимательный сын! — восторженно, со слезами умиления на глазах воскликнула Симина мама. — А не найдется ли у тебя, Юрочка, времени одарить и меня, и Симочку тем же самым?

Предложение было приятным и неожиданным.

Юрины уши покраснели от удовольствия. Не приходилось сомневаться: его бывший друг получил отставку, и идет поиск замены. Но как ни радостно было это открытие?

Он все же решил не предаваться эмоциям, а проверить свою догадку.

— Сегодня… Сегодня… — — задумчиво произнес Булавкин. — — Пока то да се… А впрочем, если не возражаете, я загляну к вам вечерком вместе с Василием.

Лукерью Демьяновну от одного имени кочегара аж внутри передернуло. Но в лице ее ничего не изменилось. На нем по-прежнему красовался растянутый в застывшей улыбке рог.

— Юрочка! — — вкрадчиво зарокотала она. — У твоего друга столько сейчас дел, столько дел… ему не до тебя. Он же ведь теперь кочегаром работает. Устает ужасно. Ты уж и не тревожь его понапрасну.

Булавкин окончательно понял, что не ошибся в своих выводах.

Старшая Семенова собиралась показать ему товар лицом. Только что она от него ожидала? Легкого флирта с дочерью? Нет, конечно. Какая-никакая, а она все-таки мать. Значит… И тут на его лицо легла тень задумчивости.

Лукерья Демьяновна заметила это и почувствовала, что он колеблется. «Совестливый или боится?», — подумала она, лукаво заглядывая в серые глаза молодого человека. Версию о совести она тут же отбросила, и колебания курсанта связала с его страхом перед Кротовым. Кочегар мог и по шее накостылять. На то он и кочегар. Дно жизни. И в этом обществе терять ему уже нечего.

Но Булавкин боялся не за шею, а за свою свободу.

Атака симиной мамы смущала своей бесцеремонностью. В состоянии ли он будет выстоять? Но жажда приключений, естественная для начинающего моряка, взяла верх. Да и велик был соблазн провести с Симой вечерок. «Ах, — подумал он со свойственной молодости безмятежностью. — Никого еще за один вечер не женили».

И тень сошла с его лица.

— Договорились! — весело согласился он. — — Часиков в шесть я к вам подойду. А пока — до вечера!

И Булавкин резво сбежал с лестницы.

А Лукерья Демьяновна, глядя ему вслед с опасной высоты, на которую забралась сгоряча, решила про себя: «Чего-то он все-таки боится. И это хорошо! Боязливого легче уломать».

***

Сначала Вася подумал, что вкусные запахи приснились ему. Но по мере того, как сон отступал, юноша поверил в их реальность и сообразил, что они попадают в комнату из кухни. Приподняв голову, он втянул носом воздух поглубже. Пахло настоящим праздником! Только по приглушенным женским голосам нельзя было понять: пируют там или только примеряются к этому делу.

Но в любом случае спать расхотелось. Он соскочил с кровати и побежал в ванную. Пересекая коридор, мельком глянул на кухню. Женщины еще только готовились к пиршеству. Они заметили его и радостно вразнобой поприветствовали. А он, прежде чем закрыться в ванной, крикнул:

— Кочегар не нужен?

— Опоздал! Поезд уже ушел! — — за всех ответила Валерия.

— Хороший у вас поезд! Прямо-таки из будущего — без кочегара обходится!

Вася шуткой ответил на шутку, даже не вдумываясь в свои слова. Осмысливать их он начал около умывальника.

Может быть, действительно в будущем кочегары не нужны будут.

Может быть, техника до этого и дойдет… после его смерти. А пока он и дома, и на работе выполнял только черную работу. Словно у него интеллект только к такой работе и приспособлен. Печка топилась дровами — и к ней он таскал дрова, котел требовал уголька — и он бесперебойно должен был снабжать его этим топливом.

Если вдуматься, то ему поручали лишь самую простую, самую «тупую» часть дела. А топили те, кто умел готовить, и те, кто знал, как надо держать пары в котле и еще при этом уголек экономить.

Ну, понятно, дома оберегали его от лишней работы из любви к нему. А на паровозе?.. На паровозе, выходит, из трезвой оценки его возможностей. А что, Валерия, говорила о центростремительной силе?.. Вот-вот надо ее развивать. Надо в корне менять свое иждивенческое отношение к жизни, иначе с окраин в центр не переберешься...

— Василек! — услышал он голос Валерии. — К телефону тебя!

Вася выскочил из ванной как ошпаренный.

Чуть не сбив молодую соседку с ног, бросился в прихожую, где стоял телефон. Схватил трубку...

Если бы человек мог светиться от радости, Кротов, наверняка бы, вспыхнул тысячеваттным светильником, а так он только просиял.

— Слушай, где тебя носит целый день? — без всякого вступления спросила Сима.

Вася почувствовал по голосу, что она раздражена. Но у него самого было хорошее настроение. Отчего оно таким стало — он и сам не знал. Возможно, так подействовал разговор с сестренкой. А, может быть, отдых оказался лучше всяких бальзамов. А, в общем, сейчас это его ничуть не занимало. Хотя, бесспорно, и праздничная атмосфера в квартире сказалась на общем самочувствии кочегара.

Только, Валерия, не залезая ни в какие психологические дебри, перемену в настроении соседа определила просто: Симка звонит, и, помрачнев, ушла на кухню.

Но и до соседки Васе не было никакого дела. Печаль ее осталась незамеченной. Он спешил решать свои проблемы, а для этого ему надо было пообщаться со своей подругой и попытаться настроить ее на мирный лад.

— Целый день, Симочка, гулял по таинственному царству снов! — бодро соврал он.

— Спал, что ли?

Смертельно уставшие люди снов не видят, а только отдыхают во сне, и на этот раз он сказал правду:

— Без задних ног!

— И это после того, так ты нагрубил моей маме? — голос девушки дрогнул от гнева.

— Я?!

Вася с порога хотел отвергнуть такое обвинение, но вспомнил последнюю встречу с Лукерьей Демьяновной и понял, о чем идет речь. И сразу энергии в нем поубавилось. Теперь ее не хватило бы даже на одноваттную лампочку.

— Я ей только туманно намекнул, — поскучневшим голосом начал он оправдываться, — что собираюсь на тебе жениться.

— Ты!? — рассмеялась Сима. — Да ты еще между небом и землей болтаешься! То-то она тут рвет и грохочет и неизвестно что мне пророчит. Соображаешь?

Кротов молчал. Он вспоминал, как его кидало в тендере из стороны в сторону, и не было там ни земли, ни неба. Было одно ревущее месиво из угольной пыли, дыма и тумана...

Вот и сейчас словно туман застлал глаза, только в ушах звенела тишина.

— Ты не обижайся, Вась, — нарушила затянувшееся молчание девушка. — Мама очень переживает за тебя. — Она вздохнула только для того, чтобы показать, как страдает ее мать. — — На мне ли ты женишься, на другой ли — одна стирка замучает бедную жену.

— Так за кого же она все-таки переживает? — — рассердился юноша. — — За меня? За будущую мою жену? Или за тебя, боясь, что именно тебя одна стирка сгубит?

— Вась, ты явно хочешь поссориться.

— Ну уж нет! С тобой ссориться опасно! Вон ты как стиляге глаз залепила! До сих пор в радужном ореоле.

В трубке зазвучали короткие гудки.

«Обиделась, — — подумал Вася. — Но и не сказать этого я не мог».

Он долго стоял у телефона, надеясь, что Сима одумается и снова позвонит. Но аппарат безмолствовал. И Кротов поплелся на кухню.

— Может быть, вам все-таки нужен мужчина?

Он не хотел, чтобы домашние заметили, какие кошки скребут у него на душе, и лицо, и голос постарался

сделать веселыми.

— Кухня — не мужское дело! — сердито отрезала Валерия.

— Ты чего это, Валя? — удивилась ее мать.

— Терпеть не могу мужиков в передниках и со счастливыми физиономиями толкущихся у плиты! — все так же сердито и не поднимая головы от сковороды, на которой пеклись блинчики, сказала девушка. — Как начинается в кино такой идиотизм — я сразу встаю и ухожу.

— Выйдешь замуж, — хитро улыбнулась Васина мать, — начнешь мужа за руку на такие фильмы таскать.

— Нет! — твердо возразила Валерия. — Я и замужем не буду своего супруга унижать немужской работой.

— А что по-твоему — мужская работа? — с вызовом спросил Василий.

— Мужская работа?.. — сверкнула черными глазами соседка. — Вот на крыльце досочек не хватает… Взял бы и прибил их!

— Я с удовольствием выполнил бы твое указание… Но где досочки взять? Может, ты подскажешь?

Девушка скривила в надменной улыбке губы:

— Видишь, до чего ты опустился с этой Симой! Даже без бабьего совета никак обойтись не можешь. Прояви мужскую смекалку! Парень еще называется!

И она, оставив сковороду с шипящим на ней блином, ушла из кухни.

Так круто, так по-взрослому зло она еще никогда не разговаривала с Васей. Женщины притихли, а он обиженно проворчал:

— Я думал, вы тут на праздник собрались, а вы сошлись меня пропесочивать.

— Да никто тебя не пропесочивает, — сказала Александра Васильевна. — Просто твоя Сима всем уже надоела… А девочка видит, как она над тобой измывается, и жалеет тебя… Вот и прет из нее что попало.

Вася догадывался, что две взрослые женщины, две матери, недружелюбно относятся к Симе, но вслух об этом ему сказали впервые.

— И что вы так не любите ее! — воскликнул он в сердцах.

— А ты назови нам, сынок, того, кто любит ее, — печально вздохнула его мать.

***

Сима не обиделась. Для нее оказалось неожиданным, что Василий знает про такое, и она просто испугалась. Страх был непроизвольным, безотчетным, и рука сама по себе нажала на рычаг автомата...

Полчаса назад, увидев в своем доме расфранченного Булавкина, она сразу же связала его приход с хлопотами матери на кухне. Там дым стоял коромыслом, и девушке показалось, что разыгрывается комедия, шибко смахивающая на сватовство.

Она забеспокоилась. Но вида не подала и в порядок себя привела, как приказала ей мать. Одела новый сарафан, на голубом фоне которого красовались яркие, красные цветы и цвета которого особенно шли к ее голубым глазам и пышным пепельным волосам.

У Булавкина дух захватило, когда она такая нарядная вошла в комнату. Сима заметила это и еще выше подняла голову. А про себя подумала: «Вот возьму и женю тебя, Юрочка! Тогда будешь знать, как по девкам шастать».

Только на душе у самой кошки скребли, и такая забавная мысль казалась ей совсем безрадостной. И Сима тут же, нисколько не раздумывая, жестко сказала:

— Пойду позову Васю!

Мать опешила, а Булавкин только кисло улыбнулся.

Несколько секунд длилось неловкое молчание. За это время Лукерья Демьяновна сообразила, что сейчас бессмысленно возражать дочери. Можно только все испортить этим. И вздохнув, предложила:

— Вы вместе с Юрой из автомата позвоните.

Симе не составило труда догадаться, зачем к ней приставляют морячка. Но она согласилась. Все равно сбегать никуда ни собиралась — комедии ей нравились. Особенно веселые. А именно такую комедию она и настроилась разыграть...

И вот Булавкин стоял рядом с телефонной будкой.

Косые лучи вечернего солнца падали на его круглое, загорелое лицо, подбородок которого со временем обещал стать грубым и массивным. Он щурился, словно кот, и торжествуя, наблюдал, как колеблется она, как раздумывает: звонить или не звонить еще раз.

В Симе шла внутренняя борьба. Девушка делала выбор. А он уже знал победителя. И как он ни прятал глаза под ресницами, Сима увидела их радостный блеск — и не выдержала...

Захотелось показать себя. Гордостью своей не поступиться.

Еще выше вскинув голову, она вышла из будки и сухо бросила:

— Пошли!

А в ней все кричало: знай, мол, наших! Последнее слово всегда за нами!

И это Булавкин тоже понял. Он взял девушку за локоть. Такую вольность он позволил себе впервые, и с трепетом сердца ждал, как отреагирует на это спутница.

Сима никак не отреагировала.

И вот еще одна победа! Булавкин возликовал. В нем заиграло воображение. Он мигом представил весь вечер в деталях и Симу без лишних деталей. И не удержался — сильно прижал девушку к себе. Она почти повисла в воздухе. Туфли едва касались земли. Идти так было неудобно и в то же время приятно. Не каждый кавалер вкладывал в свои чувства такую силу.

Юная Семенова оценила внимание курсанта. Только прохожие немного смущали ее. Со стороны, наверняка, казалось, что она сама виснет на курсанте.

Рассыпав смешок, Сима тихо попросила:

— Полегче… Не увлекайся...

И по тому, как она засмеялась, как закатила глазки при этом, Булавкин понял, что ей самой это совсем не надо, а просьба такая вызвана всего лишь внешними обстоятельствами.

— Перетерпится! — счастливо хмыкнул он и еще сильнее прижал ее к себе.

Теперь Сима слышала дыхание кавалера. Оно было частым и жарким.

Она догадалась, почему он так дышит. И залилась румянцем. Сначала это был румянец стыда. Но стыд быстро прошел, а лицо разгорелось еще больше. И сладкое томление стало разливаться но телу. Девушка поняла, что возбуждение спутника передается ей. Она попыталась отстраниться от Юры. Но силы были не равны. А избавиться от этого наваждения надо было. Не хватать же жадно открытым ртом воздух здесь на бульваре. Встав на цыпочки, она жарко прошептала в самое ухо морячка:

— А вдруг Вася увидит?

Он сразу же отпустил ее.

— А разве твой Вася не дома?

— У любви быстрые ноги, — — опять рассыпала она смешок и опять кокетливо закатила глазки.

Когда они вошли в дом, стол уже был накрыт.

Лукерья Демьяновна по лицам молодых сразу же догадалась, что кочегара не будет, а без пяти минут командир военно-морского флота, по всему видать, приятен дочери.

Не тратя лимитированное время зря и не задавая пустых вопросов, она сладким голосом пропела:

— Присаживайтесь, гости дорогие, к столу!

— Ты уж, мам, никак и меня за гостью принимаешь? — засмеялась Сима, садясь.

— Как сейчас будешь дорогой гостьюшкой, — вздохнула мать, и в ее белесых глазах появились слезы. Выросли голубки. Отпочковываются. Свои гнездышки начинают вить!

Булавкин подумал, что встревать в разговор о гнездышках ему совсем ни к чему. Приняв вид человека, полностью поглощенного делом, он неторопливо откупоривал бутылки с лимонадом.

Сима же про себя упрекнула мать за очень энергичную речь в самом начале ужина.

Сама же Лукерья Демьяновна, почувствовав, что слишком поспешно раскрывает карты и такими разговорами может вспугнуть «жениха», осеклась и неловко засуетилась, угощая молодых.

Они чего-то пожевали из вежливости.

Но аппетита не было, во время еды он не приходил, и разговора тоже не получалось. Атмосфера на дружеском ужине царила мрачная. Желанной комедии, на которую нацелилась Сима, не получалось. И тогда она решила переломить ход действия. Вернуть события на потешные рельсы.

— Что же это мы как на похоронах сидим! — грациозно поднялась юная хозяйка и, качнув бедрами, уверенная в своей неотразимости, подошла к проигрывателю.

На диске стояла ее и Васина любимая пластинка.

Девушка нажала пусковую кнопку и поставила адаптер. Зазвучало «Утомленное солнце».

Сима повернулась к единственному кавалеру. Окинула его насмешливым взглядом.

— Ну, выбирай, пока дамы не уснули!

Булавкин вскочил на ноги и подошел к ней. По-хозяйски взял за талию одной рукой, а другую положил на обнаженное плечо. На гладкую, прохладную кожу. Под мягкие пепельные волосы. И в тот же миг зверь, дремавший в нем, проснулся. В глазах вспыхнул хищный огонь. Лукерья Демьяновна с восторгом подумала:

«Клюет, голубчик, клюет!».

А Сима потупила взор. Она понимала, что на уме у кавалера.

«А ведь я тебя женю, Васенька… Тьфу, черт, Юрочка!», — застучала в висках кровь.

И покоряясь чужой воле и своему желанию, она сблизилась вплотную с партнером. Легкое томление стало разливаться в теле и в нем стал подниматься жар.

Приятный, головокружительный...

Лукерья Демьяновна видела, как пылают щеки молодых людей, и не в силах сдержать радости захлопала в ладоши, когда кончилось танго.

— На бис! На бис, дети мои! На бис! — закричала она и, резво подскочив к проигрывателю, поставила адаптер на начало пластинки.

Теперь Юра, отбросив всякие церемонии, прижал Симу так к себе, что ноги их переплелись. Она только закатила глазки и стыдливо улыбнулась. Но он всего этого не мог видеть, потому что ее голова лежала на его плече. Зато от бдительной матери ничто не ускользнуло.

Лукерья Демьяновна решила свое дело сделанным.

— Ну, вы тут поворкуйте, — пропела она слащавым голоском, — а я пойду к соседям — покалякаю.

Булавкин не мечтал о таком подарке. Планы у него были самые что ни есть скромные. Разве что немного поразвлечься с Симой. Как это и принято в хороших домах: немного эротики и никакого секса.

Но уход старшей Семеновой круто изменил настрой курсанта.

Еще звучало танго, а Булавкина уже била чувственная дрожь. Он живо представил Симу «без лишних деталей» и нетерпеливо посмотрел в глаза партнерши.

Она отвела взгляд, но протеста никак не выказала. Тогда, обхватив обмякшее тело девушки, он попытался расстегнуть пуговицы на спине сарафана.

Но руки дрожали, и пальцы не слушались.

Юра понял, что «вслепую» ему не справиться с этим нехитрым делом и повернул Симу спиной к себе. Она вяло, как сонный ребенок, покорялась его рукам. Голова шла кругом и ее оглушал стук быстро идущего поезда. Тук-тук, тук-тук. Но это не кочегар Вася мчался к ней на всех парах, а всего лишь прыгал по пластинке адаптер.

«Кончилась песня, и автостоп не срабатывает.,.», — подумала она. И, как адаптер на бегущей пластинке, заметалась мысль в голове: «Автостоп не срабатывает… Автостоп не срабатывает...».

И вдруг она живо представила, что сейчас может случиться...

Она не боялась стать женщиной. Она давно уже в мыслях совершила тот грех, через который должна пройти любая девушка. Более того, она тысячу раз мечтала об этом грехе, но никогда не думала, что это вот так гадко произойдет. По сути дела, она продавалась заезжему морячку за цену, назначенную матерью, и была уверена, что мать уже готова предъявить ему счет.

Эти мысли привели ее в чувство. Она с силой оттолкнула Булавкина. Чрезмерно возбужденный кавалер упал на пол и недоуменно посмотрел на партнершу.

Ничего, кроме холодной решимости не уступать ему, он не увидел в ее глазах. Так просто от такого лакомого десерта Булавкин уже отказаться не мог. Он обнял ноги девушки и, осыпая поцелуями сарафан, жалобно заскулил:

— Ну, пожалуйста… Ну, что тебе стоит...

— Ты, моряк, любишь треску под маринадом? — спокойно спросила Сима.

— Ах, к чему это сейчас? — недовольно поморщился Юра.

Но в этот же момент сильный удар по голове потряс его. Он не понял, что произошло, и застыл в страхе и удивлении. Какая-то красная жидкость текла по его лицу. Перепуганный кавалер лизнул ее языком. На вкус она была соленой, как кровь.

— Что это? — простонал Булавкин, бледнея.

— Треска под маринадом, — все так же спокойно сказала Сима. — Поешь, моряк. Ведь тебе всего лишь и надо, что голод утолить!

Он растерянно смотрел на осколки блюда, разлетевшиеся по полу, и куски рыбы среди них. В нем разыгралось воображение. Он представил, как огромная тарелка опускается на его голову, и заохал жалобно.

Сима никак на это не отреагировала.

— Нy, у тебя и шуточки, — продолжая охать, Юра осторожно потрогал пальцами то место на затылке, где, судя по боли, была дырка или должна была образоваться шишка.

Опустив руку, внимательно рассмотрел пальцы. Они были красными то ли от одного лишь маринада, то ли от маринада, смешанного с кровью.

— Убить тебя мало за это! — — возмущенно прохрипел он. — Мало того, что ты мне форму испортила, ты же еще могла и голову мою искалечить!

— Дети мои! Голубки! Не ссорьтесь! — рявкнула Лукерья Демьяновна.

Булавкин не заметил, когда она вошла. Ее появление ошеломило его еще больше, чем удар тарелкой по голове. Он загнанно смотрел то на мать, то на дочь. Обе они улыбались. Сима весело, а Лукерья Демьяновна вежливо. Если девушка считала, что спектакль окончен, и можно расходиться по домам, то умудренная опытом женщина думала иначе и была настроена на борьбу до конца.

Не обращая внимания на жалкое состояние курсанта, она бодро тараторила:

— Дети мои! Посуда бьется к счастью! Голубчики, вы будете счастливы! — Энергичным движением полной руки она смахнула слезу с ресницы. — Вы разбили лучшее мое блюдо! И уж вам теперь без счастья оставаться никак нельзя! Что скажешь, моряк?

— А что я скажу?.. — поднимаясь с колен на ноги, задумчиво пробормотал Булавкин. — Ваша дочь — энергичная девушка… Думаю, заслуживает моего внимания… Да и лучшее блюдо жаль, если так вот оно разбилось — и никаких последствий… В общем, сдается мне: последствия должны быть — нам надо в темпе пожениться.

Лукерья Демьяновна охнула и, схватившись обеими руками за сердце, опустилась на стул. Даже для нее, стремившейся к такому результату, решение Булавкина было как снег на голову.

— Ну, Юра, так сразу нельзя.., — недоверчиво посмотрела она на гостя.

Но, кроме маринада, на лице Булавкина ничего не увидела.

— Это ты еще не остыл… в себя не пришел.

Он спокойно возразил:

— А зачем тянуть? Молодые не любят такие дела откладывать надолго. Если вы согласны, то давайте и обтяпаем все по-быстрому.

— Я-то согласна, Юрочка! А вот как твои? — зарокотала Лукерья Демьяновна, все еще не веря в счастье, так неожиданно рухнувшее на нее.

— С моими дело хуже. Они против ранней женить бы. Это дело надо обтяпать от них тайком. А то здоровье мамы может ухудшиться… Я уже говорил вам, что она больна.

— Юрочка! Я вас женю без твоих стариков, а потом поставлю их в известность. Родительницу надо беречь!

— Ну, если вы все это берете на себя...

— Беру, Юрочка! Беру! А ты иди на кухнЮ и вымый голову. Будем обсуждать детали, а голова под маринадом, дети мои, для такого дела не годится.

И когда курсант вышел, она, сияя от счастья и уже веря в это счастье, шепнула дочери:

— Вот он наш бычок на веревочке! Теперь никуда не денется!

*************************************************************

Далее —

ПОХИТИТЕЛИ КРАСОТОК

***