Закон подлости (Вербовая Ольга)

Какая досада! Вот ведь невезуха! Пётр Ёлкин, молодой учитель английского языка, ещё раз посмотрел в зеркало. Да, «фонарь» под глазом внушительный. Толку с того, что Пётр сразу же, как пришёл домой, приложил лёд из холодильника. Всё равно до завтра не рассосётся. Чёртова ведьма с кошкой! Ну, пнул он эту тварь — а нечего было под ноги лезть! А хозяйка… Да таких лечить надо! Была бы завтра суббота или воскресенье. Да нет же, как назло, четверг. А ещё урок с десятым «Б». Самый сволочной класс! Ох, устроят они ему завтра ржач!

Плюнув в сердцах, Пётр вышел из ванной и направился в зал. Одним движением пульта включил телевизор. Скоро должны начаться новости. Узнать хоть, что в мире делается…

Чёрный экран засиял кадрами из какого-то фильма. Судя по костюмам, исторического. «Леди Гамильтон», что ли? Да, похоже, оно.

Ёлкину казалось, что Лоренс Оливье насмешливо подмигивает ему одним глазом…

«Вот чёрт! — Пётр вдруг ударил себя по лбу. — Ещё, как назло, статью им на дом задал, будь она трижды неладна!»

Причём позавчера, когда он давал ученикам домашнее задание, текст в учебнике казался вполне безобидным. Да и что, на первый взгляд, может быть опасного в краткой биографии знаменитых англичан? Не думал же он тогда, что всё так получится.

Шекспир, Черчилль, Фреди Меркури, Кромвель — они, конечно же, не представляли для Ёлкина какой-либо опасности. Но адмирал Нельсон… Чёрт же дёрнул его затесаться среди них! Ладно, не было бы в тексте фразы о том, что он без глаза остался. Так нет же, автору статьи непременно надо было об этом написать.

В тот момент у Петра мелькнула мысль: а может, завтра не спрашивать домашнего задания? Так ведь обнаглеют вконец. И так у них борзометр зашкаливает.

«Хотя они такие разгильдяи, всё равно ни фига не выучат», — утешился Ёлкин в следующую минуту.

Чем больше он думал о своих учениках, тем больше убеждался, что бояться ему нечего. Наибольшую опасность для него сейчас, пожалуй, мог бы представлять Исмаилов. Этот и выучит, и переведёт и даже учителя поправит, если думает, что тот ошибается. Вообразил, шкет, будто знает английский лучше, чем он, Пётр Ёлкин. Весь в папашу! Тот за права выступал, пока не прихлопнули, и этот туда же!

Впрочем, Исмаилов из одиннадцатого «А». Им Ёлкин задавал на дом совсем другое. Да и нет у них завтра английского.

А в десятом «Б» можно было бояться разве что Качалову. Домашними заданиями она себя не утруждает, но перевод у неё неплохой. Впрочем, никто не заставляет Петра спрашивать именно её.

Так что когда начались новости, Ёлкин успокоился окончательно и за весь вечер больше о своих страхах не вспоминал.

Десятый «Б» встретил Петра Васильевича сдавленным хихиканьем. Ещё бы! Не каждый день учителя приходят на урок с подбитым глазом.

Ёлкин сел за стол и открыл классный журнал. Ну-ка, кому там особенно весело? Сейчас будет читать и переводить про Шекспира…

— Лебедюк Женя.

Весёлое выражение на лице ученика тут же сменилось страдальческим. «Ну что такое? Почему я? Что этот козёл не мог пристать к кому-то другому? Я вообще этот текст впервые в жизни вижу! Но раз уж влип, делать нечего...»

Глядя на учителя, как пытаемый узник на гестаповца, Женя принялся за чтение. Кое-как справившись с текстом, ещё более «охотно» взялся за перевод…

— Плохо подготовились, Лебедюк, — вынес учитель свой вердикт, когда несчастный донёс до него и до класса, что было написано на надгробии великого писателя. — Больше тройки поставить не могу.

«Фу, наконец-таки отбоярился», — отразилось на лице ученика вместе со вздохом облегчения. Что говорить — это у него не первая тройка. И судя по всему, не последняя.

— Так, про Черчилля будет читать…

Кого бы вызвать? Ну, Лену, например. По одному виду понятно, что домашнее задание по английскому отнюдь не входит в стройный ряд её девичьих мыслей. Уж никак не для Черчилля она вырядилась в топик. Не для него же оголила пупок с пирсингом.

— Коваленко.

Услышав свою фамилию, девочка беспомощно подняла накрашенные ресницы. Те же мысли, что несколько минут назад были на лице её одноклассника, отражались теперь на её собственным. И точно так же ей теперь некуда было деваться.

С горем пополам дочитала она до конца биографию Черчилля. С ещё большим — перевела до того момента, когда он стал премьер-министром во второй раз.

— Достаточно, — дальше Ёлкин решил её не мучить. — Вместо того, чтобы о мальчиках думать, думали бы хоть иногда об учёбе. Тройка Вам, Коваленко.

«Ну, это ещё не страшно», — читалось в глазах «несчастной мученицы».

Следующей была статья про Нельсона. Поэтому следующую «жертву» Пётр решил милостиво оборвать на середине, поставить тройку и с чистой совестью перейти к Фреди Меркури.

Учитель снова заглянул в журнал. У кого там проблемы с переводом? Вот, пожалуй…

— Дремлюга-Балуха…

В глазах девочки — испуг. Что же, Рита, учить надо было! Теперь уже ничего не поделаешь.

Пока она читала, Ёлкин раскрыл дневник Лебедюка, заполненный так небрежно и неаккуратно, что он с трудом нашёл нужную строку. Поставил цифру три, расписался. Затем, проделав те же манипуляции с дневником Коваленко, отметил их работу в журнале. После — снова переключился на Риту.

Что-то пошло не так. Ёлкин позорно проворонил тот момент, когда девочка закончила читать. А ведь начинала так медленно, неуверенно. Зато теперь эта змеюка уверенно переводила биографию знаменитого флотоводца. Так, словно дома подготовилась…

— При взятии крепости Кальви Нельсон был ранен и потерял правый глаз…

Ёлкин хотел остановить Риту, но было поздно. Слова, которых он так боялся, уже прозвучали.

В классе воцарилось весёлое оживление. Ученики вдруг зашептались и зашушукались. Со смехом косились они на учителя, лицо которого покрылось красными пятнами. Его сердитая растерянность показалась ученикам ещё более забавной, чем даже подбитый глаз.

— Тихо! — закричал Пётр, ударив со всей силы кулаком по столу.

Но тише отнюдь не стало. А виновница всего этого гама, как ни в чём не бывало, заканчивала перевод злополучной статьи. Когда её герой был убит при Трафальгаре («Так ему и надо!» — подумал Ёлкин), девочка остановилась и поглядела на учителя. Типа: свой долг я выполнила, теперь дело за Вами, Пётр Васильевич. Ёлкин уже не мог скрывать своего раздражения.

— Сразу видно, что Вы, Рита, к уроку не готовы! Перевод просто отвратительный. Произношение никуда не годится. Ничего, кроме двойки, за это поставить не могу. Ваших знаний английского хватит только на то, чтобы улицу подметать.

Девочка, а вместе с нею и весь класс ошеломлённо уставились на учителя. Молчание продолжалось не больше минуты. Затем последовал новый взрыв хохота. Ага, Пётр Васильевич, значит, это Вас задело!

Громче всех хохотал Лебедюк. Решил, видимо, что раз сегодня его уже спрашивали, то бояться нечего. Ну ничего, Женечка, с тобой будет отдельный разговор! Вот и Шустов, его дружок, ржёт, как лошадь. Вот кто сейчас будет читать про Фреди Меркури…

Уроки закончились. Свобода… Только сегодня эта свобода Риту отнюдь не радовала.

«Как же мне теперь домой идти? — с ужасом думала девочка. — Папка меня убьёт!»

А что, двойка по английскому — серьёзный повод для детоубийства. Кто-то, может, считает по-другому, но только не Ритин папа. Тот за каждую четвёрку такой скандал устроит, что мама не горюй. Дочь, по его мнению, должна приносить из школы только пятёрки. А уж за тройки берёт ремень и лупит по заднице. Что же будет, когда он увидит в дневнике пару?

«Понятно, что ничего хорошего», — ответила Рита сама себе.

Самое обидное, что она-то как раз всё выучила. Хотя поначалу и не думала. Но вчера, когда смотрела вместе с мамой кино — «Леди Гамильтон» — вспомнила, что по английскому задали статью про одного из героев. Тут уж ей захотелось любопытства ради прочитать и перевести. Вот и прочитала, вот и перевела, на свою голову!

И эти придурки тоже хороши! Человек чуть без глаза не остался, а им смешно. Впрочем, они всегда ржут по поводу и без. Сколько слёз было пролито в начальных классах оттого, что девочке повезло родиться Дремлюгой-Балухой! Как они только не склоняли её фамилию! Тогда Рита обижалась, потом привыкла.

Единственным другом девочки была Света. К ней-то Рита и направилась поделиться своей бедой.

Света жила недалеко — всего через пару улиц от школы. Рита никогда не считала, сколько этажей в её доме, но квартира подруги находилась на пятнадцатом.

Но никто на звонок не ответил. За дверью стояла мёртвая тишина. Точно! Света же сегодня к бабушке собиралась.

Что же делать? Неужели идти домой? Видимо, придётся.

Нет, не сейчас — лучше ещё погулять. Оттянуть, насколько возможно, скандал, который ждёт её дома.

Сперва девочка решила выйти на балкон на лестничной клетке. С высоты люди казались снующими туда-сюда букашками, стоящие во дворе машины — кукольными домиками, а дворовые кусты — пятнами зелёной краски на сером холсте. Зато небо, голубое и такое близкое, создавало ощущение, будто паришь в воздухе. Хорошо было бы встать на перилла и… Нет, пожалуй, не лучшая мысль — можно упасть.

Полюбовавшись ещё немного раскинувшимися внизу миниатюрными двориками, Рита подняла голову вверх, к пушистым облакам. Вдруг что-то на балконе сверху привлекло её внимание.

Девочка пригляделась. Белая кошечка с рыжими пятнышками, ещё почти котёнок, висела на перилах. Перебирая задними лапками, она пыталась залезть на балкон. Но безуспешно — коготки скользили по гладким стенкам.

На мгновение Рита забыла, что находится на пятнадцатом этаже. Осторожно, закинув ноги на перила, она встала в полный рост, упёрлась обеими руками в стенку верхнего балкона. Затем, обретя равновесие, отпустила руки и схватила кошечку. Та от неожиданности не успела уцепиться покрепче, поэтому Рите не составило труда её оторвать.

Не сразу ей удалось пустить кошку на свой балкон. Напуганное животное вцепилось в неё мёртвой хваткой.

— Ну иди, давай, — подбадривала её Рита.

Наконец, сообразив, видимо, что опасность позади, кошка разжала когти и пулей соскочила на балкон.

Оставалось теперь спуститься самой…

Буквально в последний момент девочка успела уцепиться за перила, прежде чем нога предательски соскользнула. Как только Рита ни тянулась и ни извивалась, пытаясь взобраться назад? Руки, побелевшие от нечеловеческого напряжения, с трудом удерживали тело, которое неумолимая сила тяжести влекла вниз.

— Помогите! Кто-нибудь! Я сейчас упаду! — кричала Рита, отчаянно пытаясь подтянуться.

«Никто не идёт. Неужели всё?» — думала она испуганно.

Она вдруг поймала себя на мысли, как ей не хочется умирать. Ну, пожалуйста, не сейчас, не так! Ну помогите же, кто-нибудь! Ну выйдете же из квартиры, загляните сюда!..

Шаги на лестнице… Вот она, соломинка, за которую хватается утопающий.

— Помогите! Я здесь! — закричала она как можно громче.

Шаги стали громче. Через минуту застеклённая дверь открылась, и на балкон вышел… Алик Исмаилов.

Они учились в одной школе, но за всё время перекинулись, дай Бог, двумя-тремя словами. Рита Алика недолюбливала, как, впрочем, и вся школа. Недолюбливала и побаивалась. Его отец, Руслан Исмаилов, говорят, родился в Чечне. Ещё школьником его увезли в Москву. Здесь он и остался, женился на русской, потом появился Алик. Время от времени Исмаилов-старший наведывался в командировки на историческую родину. Там он проводил расследования, писал репортажи о пытках и похищениях. Там же во время последней командировки его и застрелили.

Само происхождение отца Алика внушало Рите опасение. А уж его деятельность — тем более. Алла Геннадьевна, учительница физики, посвятила как-то целый урок, чтобы объяснить, чем на самом деле занимаются НКО, именующие себя правозащитными (на одну из них как раз и работал Исмаилов-старший). Младшего же Исмаилова учителя характеризовали как начинающего бандита. Все, кроме Тамары Николаевны, которую три месяца назад посадили за экстремизм.

Всё это молнией пронеслось в голове девочки. Вот и дозвалась! Попала, что называется, из огня да в полымя. Мало того, что её жизнь и так висела на волоске, так ещё рядом такой опасный человек. Который одним движением рук может этот волосок оборвать.

Дальнейшее Рите казалось чем-то абстрактным. Словно это происходило не с ней, а с кем-то другим. Алик подошёл к перилам, быстро схватил её за обе руки, которые у Риты уже не хватало сил удерживать. Поднял её в воздух, перекинул через перила… Вот она уже стоит на балконе…

— Рит, ты как? Живая? — голос Алика звучал словно из ниоткуда.

Девочка даже не пыталась ответить. Рот словно залепили землёй.

Как во сне, слышала она шаги на лестнице. Видела, как на балкон вышла немолодая женщина с крашеными каштановыми волосами.

О чём-то Алик с ней говорил. Потом куда-то повёл Риту. Женщина пошла вместе с ними. Лестница, квартирная дверь… Свисток закипевшего чайника. Стол, покрытый клеёнчатой скатертью с подсолнухами. Чашки с синими геометрическими фигурками. Запах мяты…

Она не чувствовала ни вкуса чая, ни того, горячий он или холодный. Пила тупо, словно зомби…

— Ну, ты как, Рит? — спросил Алик, когда на дне чашки остались мятные листики.

Теперь его голос казался ближе.

— Может, ещё чаю?

Рита кивнула.

Только после второй чашки девочка, наконец, смогла худо-бедно осознать происходящее. Она живая, сидит на кухне у Исмаилова и пьёт чай. А ведь могла сейчас лежать на земле с вытекшими мозгами…

А вот та же кошечка. Только сейчас Рита заметила, что она лежит у неё на коленях и довольно мурчит. Ну да, как не мурчать, когда девочка уже незнамо сколько времени её гладит?

Да, она жива. Вот Алик её перебрасывает через перила, ставит на балкон. Он? Спаситель!

— Алик… ты… ты меня спас…

— Вот, я же говорила, — торжествующе заключила соседка. — Чай с мятой — самое то. Уже начала в себя приходить.

— Может, налить ещё? — спросил Алик скорее не Риту, а соседку.

— Думаю, стоит, — ответила та. — В любом случае, не повредит.

Третью чашку Рита пила сначала молча. Но по мере того, как к ней начали возвращаться другие мысли, самые-самые разные, девочке всё больше хотелось говорить. Всё, происходящее в её жизни, в том числе досадные неприятности, казалось ей сейчас весёлым, забавным.

— Ну и задаст мне дома папа! — рассказывала она, смеясь. — Влетит мне от него по первое число! И знаете, почему? Потому что у меня двойка по инглишу. Представляете!

— Слушай, и ты что, из-за этого хотела самоубийством? — догадался Алик.

— Не хотела я самоубийством, — возразила Рита. — Просто кошка…

Услышав, что едва не случилось с её любимицей, соседка Алика аж руками всплеснула:

— Эх, Манька, горе луковое! Вечно залезет, куда не надо!

— А я ещё удивился, Наталь Михална, чего Манька так к Рите тянется. Обычно она чужих сторонится, а тут прям на колени прыгнула. Сознательное животное, всё понимает… Ты, Рит, наверное, очень любишь кошек?

— Люблю, — призналась девочка.

Жаль только, подумала она в следующую минуту, что папа никогда не разрешит ей завести котёнка. У него аллергия на шерсть.

— Кошки обычно чувствуют, когда их любят, — заметила Наталья Михайловна. — Да, не везёт моей Маньке в последнее время. Вчера какой-то тип на улице пнул. Да, да, прямо ногой со всей дури. Козёл! Ну, я его сумкой промеж глаз как звездану!

— Суровая Вы дама! — заметил Алик.

— А будут всякие уроды мою девочку обижать! Так он ещё, гад, и хамить начал. Старой истеричкой обозвал. В сыновья мне годится, а туда же!

Чай уже давно остыл на донышке, а они всё сидели на кухне. Маня, оправившись от шока, ласкалась то к Рите, то к Алику. Наталья Михайловна не спешила уводить свою любимицу, с улыбкой наблюдала за молодыми, когда они гладили её в четыре руки.

Рита вдруг поймала себя на мысли, что не питает к Алику былой настороженности. Его чёрные, как уголь, глаза, смуглая кожа, кудри цвета смоли — то, что прежде казалось таким ужасным, теперь неудержимо притягивало.

«Какой же он всё-таки красивый!» — думала девочка.

— У тебя очень красивые… картины, — Рита перевела взгляд на стену, где, обрамлённые деревянными бортиками, висели южные пейзажи.

На одной картине — горный аул, освещённый ярким солнечным светом. На другой — золотистая гроздь винограда. На третьей — окно, через стекло которого открывается живописный дворик.

— Их рисовал мой папа. Ещё давно. Я тоже пробовал, но так не получается. Всё время выходит какая-то ерунда.

— Да ладно тебе прибедняться, — отозвалась Наталья Михайловна. — Не слушай его, Рит. Картины у него очень даже симпатичные.

— Я бы с радостью их посмотрела, — поддержала её Рита.

Немного смущённый, Алик пошёл к себе в комнату и через пару минут принёс небольшие листы. Некоторые были свёрнуты в трубочки, некоторые — разложены на ладонях.

Когда Алик положил свои творения на стол, Рита едва успела подхватить выпавший конверт. Краем глаза она заметила в левом верхнем углу фамилию отправителя — Грачёва Т.Н. И адрес — колония №… Тамара Николаевна? Историчка? Значит, они с Аликом переписываются.

— Она хорошо ко мне относилась, — проговорил парень, забирая у Риты конверт. — Я знаю, что её оболгали. Так же, как и папу.

— У нас всегда так, — добавила соседка. — Всякую сволочь превозносят, зато хорошего человека так обольют помоями!

Тамара Николаевна… Да, она действительно была прекрасным учителем. Про таких, наверное, можно сказать «Учитель от Бога». И замечательным человеком тоже. Так считала Рита до её ареста. Тогда она не могла вообразить, чтобы историчка нарушала законы. И призывов к чему-то противоправному девочка от неё в жизни не слышала.

«Как же я так сразу поверила в её виновность? — думала она со стыдом. — Ладно, Алика я тогда не знала. Но её-то...»

— Алик, а можно, я ей… напишу?

— Думаю, она будет очень рада.

«Кажется, я влюбилась», — думала Рита, возвращаясь домой.

И вправду, стоило только девочке закрыть глаза, перед ней тут же представал образ Алика. Казалось, его глаза испепелят её, словно лучи солнечного короля царевну Льдинку. Сердце Риты при этих мыслях начинало биться часто-часто.

Прохожим, которым не было никакого дела до девочки, казалось, наверное, что она просто идёт себе по асфальту. Но только не самой Рите. Её руки словно превратились в два крыла. Легко, словно птичка, порхала она мимо высотных домов, бордюров, серых дорог. И солнышко, закрывшись облаками, словно робкая барышня — платочком, — улыбалось ей с небесной высоты.

Конечно, двойка в дневнике никуда не делась. Но сейчас девочку это волновало меньше всего. Не пугал и тот скандал, что устроит отец.

Снова и снова она вспоминала картины, написанные рукой Алика. Одни были светлыми и солнечными, другие — тёмными и несколько мрачными. Видимо, парень рисовал их после гибели отца.

«А эту я нарисовал в пятом классе, — рассказывал юный художник. — Нарисовал дома, потом положил в учебник и так и принёс в школу. Математичка увидела, очень ругалась. В итоге двойку влепила».

Рита, глядя на картину, удивлялась. Вполне себе безобидная. Рыжая белка сидит на ветке дерева, распушив хвост. Чего это Валерия Дмитриевна так взъелась?.. А ну да, у неё же фамилия Бельчанская.

«Думала, ты её дразнишь?»

«Вроде того. Хотя я об этом даже не думал».

«Наверное, сильно переживал?»

«Сначала расстроился. Стыдно было, что двойка. Но папа в таких случаях всегда говорил, что стыдиться надо поступков, а не наказания».

«Стыдиться надо поступков, а не наказания», — повторила Рита про себя.

Пусть для Ритиного папы это не аргумент. Но главное — сама она этой двойки не заслужила. А значит, совесть её чиста.