КУКЛА - Katriff

Поскрипев ключом в замочной скважине, я перешагнула порог своей квартиры и привычно нащупала маленький выключатель настенного бра. Вспыхнувший огонек подсветил узкий коридор, маленький пуфик под настенным зеркалом и вешалку с одиноко висящим мужским зонтом. Захлопнув дверь, я провела пальцами по черной, шуршащей поверхности зонта и воспоминания тут же возникли в голове, разные, хорошие и плохие. Я отдернула руку, раскисать не хотелось. Поставив сумку на пуфик, я сорвала юбку и забросила ее в темноту комнаты. Что за день такой сегодня!? Несчастья высыпаются на меня как летом град из грозовой тучи. Последнее из них — испортила юбку, задев ею обо что-то и испачкав в краске. Что во мне не так, почему вечно влипаю в какие-то истории? В детстве, хлюпая носом и кутаясь в одеяло, я часто шепотом поведывала о своих неудачах маме. Она в ответ лишь посмеивалась, и, вытирая мои мокрые щеки, шептала: «Ну, что ты плачешь? Разве это горе? Просто характер у тебя очень мягкий, словно вата, вот тебе и не везет».

Горестно вздохнув, я побрела на кухню: еще одна привычка детства — приходя домой, сразу заваривать чай. Сделав несколько обжигающих глотков, немного успокоилась. Ну, что я, в самом деле, как маленькая, расстраиваюсь из-за такой ерунды? Пойду и куплю себе другую юбку! Несчастья? Просто нелепые стечения обстоятельств! Ведь самое худшее не это, а то, что выходные, которые наступят завтра, опять проведу одна. Стало обидно, и я резко стукнула кружкой по столу. Вообще-то, у меня есть парень, Лешка и этот зонт в прихожей — напоминание о его пребывании здесь. Мы проводим время вместе, я его люблю, но… он постоянно выпадает из наших отношений.

— Лапуль, не хочу в парк. Хождение по однообразным аллеям навевает на меня скуку! Лучше рвану на выходные к другу, в понедельник созвонимся, — оборвал он сегодня разговор по телефону.

Лапуль? Какое-то нелепое слово для любимой девушки. Почему он называет меня так? Не котик, не зайчик, не еще как-нибудь! И не поинтересовался даже, может, Лапуля против его поездки. И, вообще, можно было сходить в кино! Хотя, что я вру самой себе, и так понятно: мое мнение для Лешки совсем не важно. Захотел — пришел, захотел — бросил на несколько дней. Ну и ладно, подумаешь! Перезванивать и набиваться в их компанию — не буду! Шмыгнув носом, я расстроено прошла в комнату и плюхнулась на диван. Рука машинально схватила пульт телевизора. Экран послушно загорелся, высветив молодого корреспондента, рассказывающего о театре Образцова. Мелькали отрывки из кукольных спектаклей, а я почему-то вспоминала себя, старательно выводящую буквы в тетради с зеленой обложкой и маму проверяющую дневник. В тот день урок труда был посвящен изготовлению тряпичных кукол. У меня ничего не получилось, о чем и свидетельствовала запись в дневнике.

— Почему не сшила? — мама тихонько погладила меня по голове.

— Просто не захотела, это скучно, — стыдливо опустив голову, я прочертила пальцем одной мне понятный узор на столе.

— Скучно? — удивилась мама. — А давай попробуем куклу сделать вместе?

— Давай! — обрадовалась я.

Достав из коробочки в шкафу блестящие булавки, мама прикрепила к материи бумажную выкройку. Придерживая пальцами белую бумагу и высунув от усердия кончик языка, я очертила детали мелом, и стала с любопытством наблюдать, как мама ловко вырезает крошечные руки и ноги. Я осторожно брала их и раскладывала в ряд, чтобы маме было удобней брать.

— Когда делаешь кукле лицо — улыбайся, тогда и она ответит тем же. Сшиваешь куклу — разговаривай, тогда игрушка получится как живая, и будет понимать тебя, — быстро делая стежки, шутила мама, лукаво посматривая через очки.

Нерешительно подойдя поближе, я замерла, боясь даже дыханием помешать проворным маминым рукам. В тот момент я представляла себя настоящей помощницей великой волшебницы, а появление куклы — неким таинством. Постепенно она принимала привычные очертания, и я шепотом представилась маленькому чуду, которое действительно, получилось «как живое». Долгое время я укладывала куклу спать к себе в постель, и, старательно накрыв одеялом, втайне ото всех называла тряпичную игрушку маленькой сестренкой. А сколько слез пролила на платьице в горошек, надетое на мягкое, ватное туловище, когда мамы не стало. Казалось, кукла понимает меня. Она никогда не капризничала, терпеливо дожидалась меня из школы и не обижалась, когда я забывала про нее. А повзрослев, я решила, что пора уже перестать играть в игрушки и, взглянув последний раз на улыбающееся выцветшим ртом, лицо, отдала ее соседской девочке.

Вскочив с дивана, я зажгла в комнате свет. Очень захотелось самой смастерить куклу, маленькую, смешную и подарить Лешке.

— Пусть теперь она побудет твоей Лапулей, — язвительно замечу я, вручив подарок, — ей все равно будет она в выходные одна или нет.

Внезапно пришедшая в голову идея очень понравилась и позабавила. Но как смастерить? Глаза, понятно, из пуговиц, для набивки подойдет старый поролон, свернутый в рулон и заброшенный в кладовку, а вот туловище из чего сделать? Привыкшей пользоваться услугами ателье или просто выбрасывать старые вещи, мне было сложно найти в своей квартире какую-нибудь подходящую для этого ткань. Но, обведя взглядом комнату, я заметила около ножки дивана свою светло-коричневую юбку. Обрадовано схватив ее, нарисовала ручкой детали «будущей мстительницы за меня» и стала прорезать ножницами. Конечно, сначала надо было сделать выкройку на бумаге и все рассчитать, но мне не терпелось: желание возвратить ощущение того, что ты не одинока, что можно обнимать, пусть и ватное, но тельце и выплескивать в него то, что огорчает или волнует тебя, заполнило меня. Туловище получилось очень широкое и немного кривоватое, ручки и ножки тонкие, но я решила, что и так сойдет. Промучившись с непослушными деталями, исколов пальцы до крови, я все же сшила маленькие части. Потом набила их белым поролоном и тщательно прикрепила к уже готовому туловищу. Зеленые пуговицы для глаз срезала со старой блузки и, злорадно усмехаясь, пришила на кукольное лицо черными нитками, сделав стежки крест-накрест через маленькие дырочки. Рот нарисовала красной ручкой, вышивать нитками, как мама, поленилась, и стала рассматривать ее. Совсем не симпатичная, однобокая, с бугристым от неравномерной набивки, туловищем, скрепленная большими, кривыми стежками, кукла больше напоминала монстра из современного мультфильма. Прижимать ее к себе не хотелось. Ну и пусть! Лешка другую не заслужил!

— Ну что? Проведешь со мной выходные, а потом к другому хозяину?

Я рассмеялась, представляя выражение Лешкиного лица, когда он увидит такой презент и, довольная своей работой, положила куклу на журнальный столик. Это было странно, но, после того как я сделала игрушку, все мое накопленное за день раздражение и злость куда-то улетучились. Выключив свет, я приоткрыла балкон, чтобы проветрить комнату и присела на диван. По телевизору герои какого-то сериала нудно и скучно что-то обсуждали…

Вздрогнув от стука, я поежилась: в комнате стало прохладно. Неохотно встав, я подошла к дверному проему, чтобы прикрыть дверь, и замерла: на моем балконе кто-то был. Кто-то небольшого роста, сгорбленный, сидел на перилах, поставив одну ногу на тонкое ограждение, а другую — свесив наружу. Вор? Может, домовой или галлюцинация? Хотя я же не сплю. Сумасшедший? Лихорадочно перебрав варианты, я спряталась за ажурную тюль.

— Э-эй, ты кто? — решилась окликнуть я незваного гостя.

— Ты, что, боишься меня? — существо повернуло голову.

— Не знаю, — я растерялась от такого вопроса. — Так ты кто?

— Я — никто, — выдохнуло существо и отвернулось к темноте.

— Эй, никто, а почему ты здесь сидишь?

— Просто решила, что так нужно. Тебе ведь одиноко?

— Мне совсем не одиноко, мне — нормально, — признаваться в своем одиночестве не хотелось.

— Да, одиночество приятная вещь, особенно если есть, кому о нем рассказать, — существо опять развернулось и пристально посмотрело на меня странным взглядом.

Я разглядела лысую голову, почему-то без ушей, зеленые, как у меня, глаза, правда расположенные один выше другого, рот — тонкая полосочка. Мое внимание привлекли руки: какие-то неправильные, не являющиеся продолжением плеч, они словно торчали из туловища.

— Я кукла, меня сшила ты.

Непонятным образом, угадав мои мысли, существо наклонило голову в бок, разведя при этом руки в стороны, словно собираясь обниматься.

Я онемела. Кукла? Та, которую я смастерила сегодня? Бред!

— Это не бред, просто ты в реальном мире, а я в игрушечном, — продолжила кукла, увидев мое замешательство. — Игрушки могу оживать, когда грани наших миров соприкасаются. Вот как сейчас.

Я попыталась осознать происходящее, но разумного объяснения не нашла.

— А почему ты решила, что мне будет не так одиноко с тобой? — поинтересовалась я.

— Это не я, это ты так решила, — напомнила кукла.

Она опустила руки и попыталась улыбнуться, но ее рот лишь немного скривился, а лицо сморщилось от попытки стать приветливей.

— И что дальше? — я растерялась, не понимая, как теперь вручить Лешке свое ожившее творение.

— Ничего. Просто иди сюда, — тихо проговорила кукла, протянув пухлую ладошку без пальцев, словно приглашая.

Отбросив тюль, я сделала несколько шагов вперед: тряпичную игрушку, даже говорящую, пугаться глупо и осторожно дотронулась до сшитого края кукольной руки. Удивительно, но было не противно, мягкая рука, пощекотав мои пальцы, потянула к себе, и ощущение реальности плавно растворилось в ночном сумраке. Но дальше идти я не решилась.

— Иди, иди, — видя мои сомнения, продолжала настаивать игрушка.

— Куда идти?

— Присядь рядом со мной. Мне тоже одиноко.

Я затряслась от страха, даже не от страха, а от панического ужаса, вспомнив, что от моего балкона до земли ровно девять этажей. Но кукла так тоскливо взглянула зелеными пуговками-глазами! Отразившийся в ее крестообразных зрачках блеск луны, стал похож на капельки слез. Я не выдержала. Чувство стыда за то, что сделала ее лишь для того, чтобы посмеяться над своим парнем, заставило пожалеть бедняжку и я, закрыв глаза, присела на тонкие перила. Прошло немного времени, но ничего не случилось. Тогда я осторожно перебросила ноги на другую сторону перил и ощутила непривычную легкость. Тело наполнилось пушистой невесомостью, похожей на вату, ту, которой когда-то мама набивала игрушки. Это навело на мысль о том, что теперь простой порыв ветра может сдуть меня. Вздрогнув, я приоткрыла глаза и осторожно посмотрела вниз. Под моим ногами медленно раскачивались верхушки деревьев, фонари освящали безлюдные улицы, а выше, над всем этим миром, была темнота. Вязкая, густая, непроглядная, пожирающая свет луны и звезд, она медленно обтекала дом, нижние балконы, с висящим на веревках бельем, проглатывая абсолютно все. Темнота притягивала, и я несмело потянулась к ней, совсем забыв, что могу упасть. Тьма вдруг отступила и открыла в своей глубине крошечные, разноцветные домики, с проезжающими мимо них игрушечными машинками, солдатиков, старательно постукивающих в барабаны деревянными палочками и красивых кукол, расчесывающих друг другу волосы.

— Не хочу возвращаться в свой мир, там я никому не нравлюсь, — нарушил тишину вкрадчивый голос моего создания. — Надо мной смеются, и никто не хочет дружить. Все говорят, что меня создали злой. Ты виновата в этом и должна все исправить.

— Исправить? Как? — удивилась я и снова посмотрела вниз.

Но тьма уже сомкнулась, скрыв видение.

— Имя. Подари мне имя. Хочу быть Ла-пу-лей! — по слогам, но настойчиво произнесла кукла.

— Это не имя, просто мой парень так называет меня и это очень раздражает, — я опять вспомнила про наступающие выходные дни, которые придется проводить, занимаясь надоевшей уборкой или ожиданием того, когда Лешка вспомнит обо мне. — Тебе это зачем?

— Ты же хотела, чтобы я побыла с твоим парнем? Я согласна.

Хмыкнув, я задумалась: просьба была странная. Я внимательно посмотрела на куклу стараясь понять — не шутит ли она?

— В моем мире Лапулей называют красивых кукол. Я не красивая, но хочу, чтобы и меня называли Ла-пу-лей. Я то же — кукла! — она вдруг подвинулась поближе ко мне.

Странные нотки, прозвучавшие в ее голосе, неприятно насторожили, а сама кукла, грозно сдвинув брови и сжав кулаки, стала увеличиваться в размерах.

— Ты меня пугаешь! Перестань! Ну, если хочешь — хорошо, давай теперь ты тоже — Лапуля!

Кукла просверлила меня взглядом своих пластмассовых глаз, и ее полосочка-рот дрогнул и немного растянулся. Она, молча, отодвинулась. Вечерняя прохлада ощущалась все сильнее. Туман сворачивался плотными сгустками, которые сливались в две широкие, клубящиеся полосы, а ветер подгонял их все ближе к балкону. Края полос расходились под углом, и получалась широкая, раскрытая пасть без зубов. Я поежилась.

— Поздно уже, и спать хочется, — ощутив смутную тревогу, я попыталась слезть с балконных перил.

— Нет, сиди! — схватив мою руку, кукла сжала ее. — Лапуля теперь я, значит, и хозяйка тоже — я, а ты игрушка и должна слушаться. Сейчас мы будем играть.

— Не хочу быть игрушкой, и мне больше не нравится здесь сидеть! Сейчас позвоню Лешке, он придет … — я попробовала выдернуть руку — наглость куклы перешла все границы — но, потеряв равновесие, качнулась и замерла, стараясь не попасть в открытую пасть темноты.

— Позвонить не дам! Отправлю тебя в мой мир, это будет забавно! Ты станешь игрушкой и будешь выглядеть, как хотят другие, носить то, что хотят другие и вообще, делать так, как хотят другие! — отпустив мою руку, игрушка зашипела странным голосом и выросла еще больше. — А я, Ла-пу-ля, останусь здесь!

Неприятно заскрипев, словно стараясь рассмеяться, кукла неожиданно уперлась в меня руками. Стало страшно, я вскрикнула. Но спихнуть меня с перил кукле не удалось, ее мягкие руки лишь сгибались, не причиняя мне вреда. Кукла разозлилась от своей беспомощности, и стала бить ватными кулачками. Туман еще шире открыл свою темную пасть, а взвившиеся в его бездонном чреве маленькие смерчи, вытянулись, словно высматривая жертву. Я быстро перекинула одну ногу назад, но смерчи уже поднялись вверх, и сила их притяжения стала ощутимой. Пытаясь удержаться в своем мире, я схватила куклу за плечо, чтобы не упасть, и оказалась лицом к лицу с игрушкой, превратившейся в раздутое чудовище.

— Ла-пу-ля, Ла-пу-ля… — прекратив меня толкать, противно затараторила кукла, качая головой, и опять развела руки в стороны: — Обнимашки! Куклы очень любят обнимашки!

— Пус-с-стии, не хочу-у-у…

Закричать не получалось, горло свело спазмом и слова со свистом вырывались из него.

— Я тебя люблю, и сейчас мы пойдем в мой мир. Я лапуля и ты лапуля, я кукла и ты — кукла, мы похожи, нам будет весело вместе, — кукла медленно смыкала руки.

Я понимала, что помощи ждать неоткуда, и приготовилась падать в темноту, но вдруг нащупала нитки. Зацепив стежки, я потянула: кукла изогнулась, а ее руки отодвинулись от меня. Взглянув на смерчи, я заметила, что и они остановились, видимо, боясь утащить куклу одну, и это придало мне решимости. Быстро разорвав несколько стежков, я дернула за кукольную руку. Раздался неприятный треск, и рука повисла вдоль кукольного туловища, извиваясь, словно щупальце осьминога. Из дыры в плече, в том месте, где раньше была пришита рука, торчал поролон. Я схватила почему-то мокрые, и от этого тяжелые куски набивки и, брезгливо морщась, стала выбрасывать их. Смерчи с причмокивающим звуком засасывали куски добычи, а кукла недовольно замычала. Ее личико то сжималось, то снова вздувалось, а нарисованный рот перекашивался, точно от боли. Кукла подняла уцелевшую руку и вцепилась в мое горло. Тряпочная конечность, к которой я прикоснулась, шагнув навстречу кукле, и которая показалась тогда такой мягкой и приятной, сейчас ощущалась холодной и жесткой, словно сделанной из стальной проволоки. «Это всего лишь юбка, моя юбка и старый поролон», — внушала я сама себе, стараясь не глядеть в ее выпученные пуговки-глаза, на которых черные нитки натянулись и трещали, готовые лопнуть.

— Забудь про Лешку, только я, Ла-пу-ля, твое спасение от одиночества!

Кукла все увеличивалась, и скоро ее туловище уперлось в мое лицо. В глазах появились черные круги, в ушах зазвенело. Мне захотелось отвернуть голову и сделать вдох, но сил на это не было. Слабея, я упорно продолжала вырывать поролон…

Сначала раздался звук громких шлепков, потом я почувствовала боль на щеках.

— Ира, Иринка, Иришка, — знакомый голос пробивался сквозь мутную пелену.

Застонав, я приоткрыла веки, и увидела испуганное Лешкино лицо.

— Ты пришел? — всхлипнула я, и уткнулась в знакомую клетчатую рубаху. Страх постепенно уступал место ощущению того, что все, что произошло, это ночной кошмар.

— Соседи позвонили и рассказали, что ты сидишь на перилах балкона, и разговариваешь сама с собой. Я испугался и приехал. Что случилось? — Лешка внимательно оглядел балкон. — И чем ты здесь занималась?

— К-ку-к-к-лу ши-л-ла, — заикаясь, ответила я, то же осматривая балкон.

Тумана видно не было, и это принесло облегчение. Оторванная, тряпичная рука тянулась в мою сторону, словно прося помощи, истерзанная кукла смотрела глазами-пуговками в небо, лишь уголки ее рта неестественно опустились, и я вдруг расслышала тихое: «Лааа-пууу-ляяяя».

— Ничего себе игрушка! — убирая прядь волос с моего лба, усмехнулся Лешка. — Я и не подозревал, что ты мастерить умеешь. А чего она такая странная?

— Меня мама научила мастерить. Ты еще многого обо мне не знаешь. Леш! Мне так одиноко было…

Я прижалась к нему сильнее, и, вдохнув терпкий запах его кожи, захотела все объяснить. Но жгущая горло боль помешала, и я согнулась от кашля.

— Лапуль, а что это? — осторожно дотронулся до моего горла Лешка. — Откуда эти красные полосы? Надеюсь, это оставил не какой-нибудь страстный поклонник?

— Полосы? Леш, понимаешь, просто… — начала я, но тут же замолчала.

От его черного юмора, а особенно от слова «лапуль», сильно резанувшего меня, затрясло, и мои руки сами сжались в кулаки.

— Что — просто? — непонимающе и испуганно переспросил он.

Я почувствовала, как мое лицо перекашивает нахлынувшая непонятно откуда злоба.

— Просто полосы — это раздражение от одиночества! — закричала я изо всех сил и оттолкнула Лешку, — И никогда больше не называй меня Лапулей! Ни-ког-да! Лапуля это то, что лежит здесь на полу! Кукла, безмозглая, тряпичная кукла! А я — живой человек, и у меня есть имя, свое собственное! В следующие выходные поедем в лес, на реку или еще куда-нибудь! Вместе! А если тебе что-то не нравится, то проваливай, знаешь куда?..

Лешка отступил назад, не понимая, чем так разозлил меня. Объяснять я не стала, лишь пнула со злостью кукольную руку. Отлетев, она со смачным хлопком попала в остолбеневшего Лешку, а я отправилась на кухню, допивать остывший чай…