Тяжело возвращаться в неизвестность

Люди в чёрном. Тихие всхлипы и холодно-елейные соболезнования. Кружевные перчатки и вуали, за которыми не видно довольной улыбки. Эстель стояла рядом с Андрэ и пожимала руки мужчинам, целовала напомаженных и надушенных женщин, сдерживаясь, чтобы не закричать от фальшивости этого спектакля. Никто не любил Нину. Никогда. Завидовали, ненавидели, проклинали. Но не любили. Сейчас же всем её не хватало. Каждый пытался вспомнить о ней что-то хорошее, но получались лишь заезженные до дыр фразы. Была сильной женщиной. Справлялась с трудностями. Занималась благотворительностью.

Когда, наконец, закрытый гроб опустили в землю, девушке показалось, что каждый, стоявший здесь, испустил довольный вздох облегчения. Наконец-то не стало той, которая всем и всегда указывала, что делать и как себя вести. Для Эстель смерть Нины означала, что она осталась последним носителем их старинной фамилии. Никаких родственников, никакой семьи. Только она.

Плотнее укутавшись в шаль, девушка оглянулась по сторонам. Эстель не любила кладбища только по одной простой причине — она видела слишком много неупокоенных душ. Здесь их были сотни. Они смотрели на нее с ожиданием в глазах, словно она могла им чем-то помочь. Нервно моргнув, Эстель отвернулась и направилась к машине. Андрэ шёл рядом, поддерживая её за локоть, чему она была рада. Этот мужчина понравился ей с первой минуты, как она его увидела. Заботливый взгляд карих глаз и добросердечная улыбка покорили девушку, и она была уверена, что он её не обидит.

Андрэ привез её не в дом бабушки, а в дом, в котором она родилась и росла до восьми лет. Дом, в котором оживали воспоминания о её родителях. На пороге стояла постаревшая Марта, и Эстель сразу оказалась в её крепких объятиях.

— Деточка моя, — прошептала женщина, глотая слёзы. — Как же я по тебе скучала.

— Прости меня, — тихо ответила девушка, — я должна была тебе звонить и писать. Но не могла.

— Ничего страшного, моя голубка. Все позади. Заходи, я сейчас приду, — ответила Марта, подтолкнув девушку к двери, а сама спустилась к Андрэ.

Неловко потоптавшись на пороге, Эстель толкнула резную тяжелую дверь, которая со скрипом открылась, пропуская внутрь свою, теперь уже почти взрослую хозяйку. Запах давно нежилого помещения сразу ворвался в легкие, заставив замереть на месте. Белоснежные чехлы покрывали старинную антикварную мебель, но статуэтки, стоящие на полках, были идеально чистыми. Распахнув тяжелые шторы, Эстель впустила в комнату свет и наблюдала за пылинками, кружившимися в воздухе. Стянув чехол с дивана, девушка кинула его на пол, после чего, тихо напевая, принялась освобождать остальную мебель. Комната постепенно приобретала жилой вид. Стянув последнюю широкую полосу материи, Эстель замерла. Перед ней, сияя тусклой поверхностью, стояло пианино, принадлежавшее её матери. Мари вечерами садилась за него, а она стояла рядом, подпевая и хлопая в ладоши. Отец обычно сидел на диване и любовался своей красавицей-женой и непоседой-дочкой.

Усевшись за инструмент, она подняла крышку и прикоснулась кончиками пальцев к клавишам. Эстель казалось, что они все еще хранят тепло рук её матери и, пробежавшись по ним, она нарушила тишину, царившую здесь все это время. Знакомая до боли мелодия воскресала в её памяти с каждым аккордом. Этому научила её мама. Вспомнив о родителях, девушка сбилась, и её руки замерли.

— Здравствуй, моя хорошая, — послышался тихий голос, и Эстель резко обернулась, не веря своим глазам.

На диване сидела женщина со светлыми волосами. Её руки покоились на коленях, а голубые глаза смотрели прямо на неё.

— Мама, — выдохнула Эстель и кинулась к ней в объятия. Запах фиалок наполнил комнату, воскрешая счастливые дни. Девушка упала на колени перед диваном, зарываясь лицом в складки длинного желтого платья и целуя руки той, которой ей так не хватало. Слёзы радости и боли омывали нежную кожу, оставаясь на платье тёмными пятнами. — Мне так тебя не хватало. Где ты была? Почему вы не приходили?

Эстель захлебывалась слезами, задавая миллион вопросов, на которые Мари не успевала ответить. Она не знала, что произошло с её дочерью и почему она видит её, но была безумно рада чувствовать прикосновения любимого ребенка. Её сердце наполнялось нежностью и трепетом при виде белокурой малышки, которая превратилась в прелестную девушку.

— Эстель, перестань, — прошептала она, вытирая мокрые щеки дочери. Каждая из них вспомнила тот день, и они замерли, уставившись друг на друга.

— Милая, что с тобой? — послышался голос Марты, застывшей на пороге. Она оглядывала комнату внимательным взглядом, подмечая каждую деталь: открытое окно, гору смятых чехлов, откинутую крышку пианино и девушку, сидящую возле дивана.

«Я еще приду», — прошептала Мари и исчезла, оставив на коже Эстель фиалковый аромат.

— Все в порядке, — ответила девушка, вытирая слёзы. — Я просто вспомнила маму. Мне так её не хватает, Марта, если бы ты знала…

— Знаю деточка, знаю, — пожилая женщина тяжело опустилась на пол рядом с девушкой и прижала её к своей широкой груди, давая выплакаться и высказать все, что накопилось на душе.

Девушка очень хотела рассказать свой секрет самой верной служанке на свете, но не могла. Она боялась увидеть в её глазах то же самое, что и у остальных — страх перед неизведанным, отвращение и жалость. Если первые два она могла вынести, то последнее убивало её. Ей не нужна была жалость тех, кто отворачивался от нее, услышав, что с ней не так.

Они еще долго сидели на полу, вспоминая, как проказничала в детстве Эстель, как смеялся её папа, когда она измазала джемом его любимый свитер и как улыбалась мама, когда дочь приносила ей букеты цветов, сорванных в её саду. Цветов, которые она всегда растила своими руками.

Закрывая глаза, Эстель вновь поблагодарила Бога за чудесный дар, которым он её наградил. Пусть окружающие не понимают этого, но она точно знает, что здорова. Главное — она наконец-то, спустя восемь лет, увидела маму, а это было важнее всего на свете.