Глава 1

Переломные моменты в жизни всегда наступают неожиданно. Никогда не узнаешь заранее, что именно этот разговор или событие изменят твою жизнь навсегда. Могла ли я предположить в тот хмурый дождливый день, что странный человек, вошедший в мою палату, перевернет всю мою жизнь вверх тормашками и направит её в совершенно непредсказуемое русло?

Я поняла это только много лет спустя; а пока с великим изумлением изучала незнакомца, гадая, кто же он: очередной врач или просто посетитель. Высокий и стройный, лет тридцати, блондин с приятным лицом. Казалось бы, совсем обычный. Но нечто странное и непонятное таилось в нем, отчего по спине моей пробежали мурашки.

Он подошел к моей постели и присел на край, чуть склонился. Губ его коснулась легкая улыбка. Бледная кожа без единого намека на румянец придавала лицу безупречность и неподвижность мраморной статуи, глубоко посаженные глаза, словно угли в костре, ярко горели под тонкими бровями. Он смотрел на меня взглядом, полным любопытства, и этот взгляд был больше свойственен ученому, наблюдающему за ходом удивительного эксперимента, нежели обычному визитеру.

— Бедное дитя, — сказал он, погладив меня по недавно побритой голове. — Юное создание, ты успело познать столько страданий. Ты заслуживаешь жизни куда больше, чем многие из них.

«Как странно, — возникла мысль тогда. — Его глаза ничего не отражают. Ни окружающих предметов, ни моих движений. Словно ямы, пустые и мертвые».

— Я читал историю твоей болезни. — Продолжал незнакомец. — Скоро ты умрешь. Боюсь, никто кроме меня не сможет помочь тебе. А я, к сожалению, не уверен, что готов отдать тебе свой дар, ведь его в той же мере можно назвать и проклятием...

С огромной осторожностью он погладил мою щеку, как гладят нечто, что можно разрушить небрежным прикосновением. Потом медленно поднялся.

— Я навещу тебя вскоре, Мирра, — улыбнулся он, уходя. — А пока пообещай, что дождешься меня.

Кажется, я попыталась что-то прошептать в ответ, но он уже ушел. Моих сил хватило лишь на то, чтобы нажать на кнопку и вызвать медсестру.

Это была моя первая встреча с Маркусом. Так его звали.

Он объяснял позже, что наткнулся на мою палату совершенно случайно, когда разыскивал в той же больнице одного мальчишку. Именно ему он собирался отдать свой дар.

Но так случилось, что этот дар он отдал мне. По его словам, это было непростым решением. Он много размышлял, взвешивал все «за» и «против». С особой щепетильностью подыскивал достойного носителя, который бережно хранил бы его дар. Но можно ли считать правдой слова Маркуса?

Медсестра была крайне удивлена моими «сказками» про загадочного незнакомца. Она уверяла лечащего врача, что пристально следила за моей дверью. О своей привычке болтать со сторожем пять раз за смену она, разумеется, не упомянула, хотя об этом знали все её подопечные.

«Ну что вы, Алексей Петрович! — раздавался её полный праведного возмущения голос за дверью. — Я ни разу не отлучалась! Постоянно следила за показаниями приборов. Никто не мог зайти и выйти незамеченным. Мало ли что она говорит, эта девочка! Ей недолго уже осталось, как вы знаете, так что она, наверное, просто придумывает, или это галлюцинация».

Что ж, раз это галлюцинация, не было смысла рассказывать врачам о том, что человек-загадка посещал меня ещё не один раз. Он всегда появлялся неожиданно, подходил ко мне ближе, садился на край кровати и беседовал со мной, тихо, нежно, почти неуловимо. В его словах было столько неясного и непонятного!

Он говорил что-то о скоротечности жизни, о том, как прекрасно быть человеком и как мало нужно для того, чтоб ощутить себя счастливым; с грустью удивлялся человеческой глупости и тут же восхищался её необъятностью; с презрением вспоминал о людских пороках и одухотворенно описывал человеческую наивность… Он говорил так много и сложно, что я не все понимала.

Я принимала визиты странного незнакомца с уверенностью, что это и впрямь галлюцинация. Это приносило мне облегчение, ведь служило предвестником скорого конца. А смерть означала избавление от мучений.

Но не только боль причиняла мне страдания. Меня никто не навещал, лишь мой лечащий врач, а по его грустным глазам я сразу понимала: надежды нет. За мной ухаживала медсестра, но в её движениях сквозили лень и холод, смешанные с молчаливым смирением. Белые унылые стены окружали меня со всех сторон, навевая скуку; даже солнечные лучи, пробивающиеся сквозь немытое стекло, казались пустыми и безжизненными. Я страдала от одиночества.

Скоро я поймала себя на мысли, что с нетерпением жду очередную свою галлюцинацию. Это разбавляло мое однообразное существование, заставляя забыться, почувствовать себя живой. Я стала ожидать своего таинственного гостя каждый день, и каждый день он приходил ко мне. С задумчивой улыбкой говорил что-то, потом снова исчезал.

Так продолжалось несколько недель, пока однажды его визиты не прекратились. Сначала это вызвало во мне легкую тревогу, потом тревога переросла в настоящее беспокойство. Меня заполнили разочарование, обида, боль в теле стала сильнее. Первое время я надеялась, что незнакомец вернется. Так как этого не происходило, я перестала ждать, решив, что такова моя участь: умереть в одиночестве в этой унылой палате. Я стала просить Господа забрать меня скорее.

И вот, кажется, наступил тот день, когда мне суждено было расстаться со своим бренным телом. Меня сковала ужасная боль в голове и конечностях, лишая последних разумных мыслей. Я стонала, корчась в муках, чувствуя, как силы оставляют меня, а тело начинает привыкать к боли. Боль от этого не становилась слабее, только приобретала новые оттенки.

Прибежала медсестра, снова скрылась за дверью, наверное, побежала за врачом. Но разве мне уже могло что-нибудь помочь? Час пробил. Моя однообразная унылая жизнь подходила к концу, и я сама не раз мечтала об этом мгновении. Но что странно: какой бы ни была унылой и однообразной жизнь, перед лицом смерти все равно так страшно её терять!

Но где же медсестра? Где врач? Где хоть кто-нибудь?

Мой наполненный мукой стон пронесся по пустой палате и затих где-то вдалеке. Нехитрая мебель вокруг слилась в единую кляксу, я почувствовала, как проваливаюсь куда-то, где было тепло и уютно.

Внезапно надо мною склонилось знакомое лицо. Это была моя Галлюцинация.

«Ну вот и все, — подумала я тогда, — пора умирать. Прощай, незнакомец из глубин моего подсознания. Теперь я уже точно не узнаю, кто ты такой».

Бледные губы моего таинственного гостя изогнулись в улыбке. Откуда-то издалека, словно через густой туман, послышался его чарующий голос:

— Тебе ещё рано умирать, моя дорогая. Потому что я выбрал тебя.

Я уже проваливалась в пустоту, когда расслышала странный вопрос:

— Я не могу спасти тебя насильно. Мне нужно твое согласие. Ты хочешь, чтоб я спас тебя, Мирра?

«Как я смогу ответить? — в ужасе подумала я, силясь открыть рот. — Так и умру».

— Так ты согласна? — повторил гость свой вопрос.

«Да! Я согласна! Боже, как же я хочу жить!»

Незнакомец одобрительно покачал головой. Потом извлек что-то из кармана. Ампулу с темной жидкостью. Он открыл её и поднес к моим губам.

— Ты должна это выпить. Все до последней капли. И тогда смерть не сможет забрать тебя.

Так как я была не в состоянии держать голову самостоятельно, мужчина помог мне свой рукой и стал вливать в мой рот нечто тягучее, похожее на кисель, с отвратительным вкусом. Выпить все до дна оказалось для меня нелегкой миссией, но я все же справилась. Одна капля стекла мне на подбородок, но незнакомец педантично подхватил её пальцем и размазал по моим губам. Потом с озорной искрой в глазах показал мне следы беглянки. Палец был измазан темно-красной кровью.

— Теперь ты не умрешь. — Сказал мой спаситель. — Даже больше: ты будешь абсолютна здорова. Не останется даже намека на твою ужасную болезнь. Но ты не должна забывать об этой минуте, когда Смерть уже вцепилась в тебя своими когтями. Поэтому цени мой Дар, Мирра. А пока отдыхай.

Он ушел, а уже в следующее мгновение я провалилась в глубокий сон, не рассчитывая, впрочем, проснуться.

Меня зовут Мирра Талева. Хотя это не мое настоящее имя. Когда меня, младенца двух месяцев отроду, подбросили под двери детского дома на окраине города, я была укутана в одеяло с надписью «Mirra Talevo», обозначающей, вероятно, фирму-изготовителя, так что воспитатели, недолго думая, так и записали в бумаги. Можно только порадоваться, что кукушка-мать не завернула меня в одеяло какой-нибудь японской фабрики, иначе была бы я сейчас Чун Ли. Кстати, моя подруга Катя, знающая эту историю, надо мной иногда так подшучивает.

Я выросла в детском приюте. Замкнутой и нелюдимой. Играла чужими куклами, носила чужую одежду, уже поношенную, но добротно отстиранную и залатанную умелыми руками нашей прачки тети Нины. Поэтому меня до сих пор охватывает восхитительное чувство счастья, стоит мне купить себе что-то новое, ещё никем не использованное, пахнущее по-особенному.

До пяти лет я наивно полагала, что все дети в мире живут так, как я. Что у них много мам, которые меняются каждые два-три дня; что папой они называют бородатого сторожа, вечно пьяного, но доброго и улыбчивого; что многочисленные братья и сестры постоянно снуют у тебя перед носом, намереваясь отобрать игрушку; что нет ничего личного, и кукла, которую ты сегодня назвала Маней, может завтра оказаться Ларисой или Марусей. Слепая уверенность в том, что в мире все устроено именно так, спасала меня от разочарований реальности. Я была вполне довольна своим детством, не подозревая, что оно могло бы быть другим.

Но потом я начала взрослеть, сравнивать и делать неутешительные выводы. Осознание того, какой должна быть настоящая семья, пришло постепенно, и тогда в моей маленькой черепушке нашел свою формулировку вполне логичный вопрос: «А почему у меня не так?».

Мои воспитательницы разводили руками, не зная, как объяснить пятилетнему ребенку, что его бросила собственная мать. Да и не слишком, наверное, старались! Им было куда спокойнее и привычнее, если дети лепили из пластилина собак или рисовали героев комиксов. И только добродушная тетя Нина хоть как-то мне ответила, скривив свое круглое лицо: «Да потому что есть такие матери — настоящие суки. Сначала залетят, а нам потом кашу расхлебывать».

Из этих странных слов я уяснила, что есть особый вид матерей, прозванный «суками», что они умеют летать и не любят кашу.

Так я и объясняла тетям и дядям, которые иногда приходили ко мне пообщаться. Они обычно спрашивали о незначительных вещах, вроде того, люблю ли я шоколад и нравятся ли мне мультфильмы, а потом как бы невзначай заканчивали вопросом: «Хотелось бы тебе, Мирра, иметь настоящую семью?»

«А что такое настоящая семья?» — спрашивала я, а потом громко заявляла, что моя мама, та самая, из рода «сук», уехала в далекое путешествие, чтобы разыскать отца, а сам он сломал ногу, когда убегал от прожорливых горилл в Африке. К тому времени я уже успела придумать множество историй про своих несуществующих родителей. Чем взрослее я становилась, чем больше понимала тщетность своих фантазий, тем упорнее и краше разрасталась моя ложь. В конце концов я завралась до такой степени, что почти поверила в одну из своих историй.

Сначала мои фантазии воспринимались со снисходительной жалостью, однако наступило время, когда они стали вызывать у воспитателей раздражение. Так что перед знакомством с очередной семьей, желающей удочерить меня, мне было строго-настрого приказано помалкивать, любить шоколад и вести себя примерно.

То ли дельный совет помог, то ли судьба, но вскоре одна бездетная пара решила удочерить меня. Они были уже не молоды, каждому за сорок, но казались очень милыми и дружелюбными. Она работала риэлтором в одной небольшой фирме, он разрабатывал инженерные проекты в нефтедобывающей компании, и все, казалось, складывалось хорошо. Обеспечены, симпатичны, с хорошими рекомендациями. Единственное, что отравляло им жизнь — отсутствие детей. Врачи, целители, молитвы, увы, не помогли. И тогда они решили заботиться о чужом ребенке, лишенном тех благ, которыми они мечтали одарить своего собственного.

Так я оказалась в их семье. У меня появилась своя комната, полная новых игрушек, своя кровать, застеленная свежими простынями, и даже куклы, уставившиеся мертвыми кнопками-глазами с комода, были своими. Казалось, наступила пора того сладкого, светлого детства!

Моя мама наконец-то «нашла» меня после долгих отчаянных поисков, а отец «вернулся» из дальнего плаванья, пусть и работал инженером.

Я прожила в этой семье около полугода, вплоть до наступления десятилетнего возраста. А потом случилось то страшное, из-за чего я и оказалась на больничной койке.

У меня поднялся жар, начались ужасные головные боли, рвота. Мои приемные родители вызвали скорую. После сдачи серии анализов врачи диагностировали опухоль мозга. Огорошив этим известием мою новую, настоящую семью, они и не подозревали, что поставили жирную точку моему беззаботному детству. Не столько сама болезнь, сколько страх перед тяжелым будущим, ожидающим их, зародил в душах моих приемных родителей изрядные сомнения. Они наверняка представили себе беспокойные ночи у моей постели, угасающую девочку на руках, в трубках и датчиках, бледную и неподвижную. С ней нельзя выйти на прогулку в парк, поехать в загранпоездку или купить ей дорогую машину на зависть соседям. Вместо этого постоянные лекарства, выпадающие волосы после химиотерапии и белые стены палаты. Они даже почувствовали себя обманутыми. Более того — испугались. И как следствие, отказались от меня, вернув в детский дом к прежней «семье» и фантазиям.

Но и там я пробыла недолго. Меня отправили в специальный онкологический центр для детей, где диагноз подтвердился с устрашающей точностью. Я умирала.

Химиотерапия не дала никаких результатов, кроме моей лысой черепушки. Лекарства лишь дарили временное избавление от боли, но не останавливали течение болезни. К тому же, они были настолько дорогими, что бюджет больницы просто не позволял справиться в одиночку с потребностями многих малолетних пациентов. Как назло, в тот год урезали финансирование, так что основным источником поступления средств стала благотворительность. Меценатов, увы, оказалось не так много, а пожертвования простых рабочих людей не могли покрыть все возрастающие статьи расходов. Мне одной требовалась операция стоимостью в несколько тысяч долларов, не говоря уже о том, что в этом центре лечилось множество детей.

Главврач даже публиковал мои фотографии в интернете на специальном сайте с объявлением о сборе средств на мое лечение, но это помогло лишь на какое-то время.

Так что в этой больнице я и провела почти два года, ожидая неизбежной смерти, и именно там меня нашел Маркус, избавивший от необходимости умирать. Что он сделал со мной, какие молитвы произнес, что за волшебный напиток дал мне испробовать — я не знаю.

Я проснулась на следующий день с ужасной головной болью, не понимая, почему я все ещё здесь, в этой серой невзрачной палате, вместо того, чтобы нагишом бежать по райским садам и слушать ангельские песни. Только спустя пару минут борьбы с разбегающимися мыслями я вспомнила последние мгновения перед тем, как погрузилась в бездонную пустоту. Я умирала, когда появился мой странный гость и дал мне что-то выпить. Возможно, какое-то новое лекарство, излечивающее мою болезнь. Неужели такое существует? И с чего я решила, что действительно излечилась, ведь голова, казалось, готова расколоться на куски!

И все-таки что-то случилось. На меня снизошла восхитительная легкость, словно тело стало прозрачным и невесомым. До этого я все время ощущала внутри себя нечто чужое, страшное, разрастающееся наперекор всем лекарствам и молитвам. Теперь мне чудилось, будто я навсегда избавлена от своей болезни, но это было невозможно.

Несмотря на свой ещё почти детский возраст — а мне к тому времени исполнилось двенадцать — я уже знала, что в этом тусклом мире не бывает чудес, а если таковые иногда случаются, то за них приходится расплачиваться вдвойне. От фантазерки из детского дома почти ничего не осталось, я стала куда реальнее смотреть на вещи вокруг, приобретя не очень здоровый цинизм. Этому в немалой степени способствовало то обстоятельство, что от меня отказались люди, которых я готова была назвать своей семьей. Глубокое разочарование в них и в самой себе (ведь дети чаще винят во всех бедах себя), страх перед неизвестным будущим, близость страшного конца превратили юную фантазерку в усталого циника, высмеивающего все и всех вокруг без разбору. Так было легче отгородиться от ускользающей жизни, надеть маску безразличия на лицо и заставить себя поверить в то, что я не много потеряю, когда навсегда распрощаюсь с миром, в котором отведенное мне место вскоре окажется вакантным.

И все-таки я излечилась. Странным образом моя болезнь покинула меня. Не сразу, конечно. День за днем врачи кто с великим удивлением, кто с сильнейшим недоверием отмечали, что опухоль становилась все меньше. Такое чудесное выздоровление потрясло всю округу и даже стало местной сенсацией. Одна из медсестер после случившегося отчаянно поверила в Бога. В больницу начали приходить люди, желающие увидеть чудо из чудес или просто поглазеть. Из Москвы приехали какие-то специалисты, которые долго и нудно меня обследовали. Они все пытались отыскать какой-нибудь подвох, но его не было: я чувствовала себя с каждым днем все лучше, округлилась в местах, где до того торчали кости, отрастила новый пушок рыжих волос на голове и пребывала в прекрасном настроении. Мне даже захотелось заниматься вещами, которые раньше я называла глупостями, вроде хождения по магазинам без единого рубля в кармане или флирта. Правда, это желание быстро меня покинуло, так и не осуществившись: все-таки в душе я осталась немного циником. Я все время ожидала, что чудо, излечившее меня, так же неожиданно меня и убьет, и с каждым днем это чувство становилось все навязчивее. Так в чем же подвох?

Я много думала о незнакомце, который дал испить мне нечто, вернувшее меня к жизни. Но я больше его не видела, и в конце концов решила, что все выдумал мой пораженный болезнью мозг. Однако ошиблась.

Прошло три месяца с момента моего выздоровления. Суматоха вокруг этого поразительного случая постепенно улеглась, люди вернулись к своим заботам и делам, а богобоязненных старушек под моим окном, крестившихся, стоило мне выглянуть из-за занавески, становилось все меньше.

Я окончательно окрепла и выздоровела. Больше не было смысла оставаться в центре. Со дня на день меня могли выписать, а я до сих пор не знала, куда мне идти и что делать. Хотя на вопрос, мучивший ещё Чернышевского, у меня был на удивление простой ответ: буду жить и наслаждаться каждым подаренным мне днем. Вот только трудно наслаждаться жизнью без крыши над головой, денег и друзей. И как же не хотелось возвращаться в детский дом после стольких лет!

Впрочем, судьба избавила меня от этих хлопот. В тот период она была ко мне ещё благосклонна.

За день до моей выписки ко мне в палату постучались. Как раз сгущались сумерки, по окнам барабанил шаловливый дождь. Я сидела на кровати, пролистывая какой-то модный журнал, совершенно не находя его интересным. Хиты сезона, подиум, советы по макияжу и покупке новой сумки — все те глупые мелочи, которых я была лишена и от которых не впала в зависимость, теперь представлялись мне очень милыми, но абсолютно бесполезными. Что ж, если это станет частью моей жизни, то я совсем не против. Куда лучше капельниц и таблеток.

Дверь открылась сразу же после стука. Типичный признак русского менталитета. Наверняка, Маркус заработал эту привычку после долго проживания в нашей стране.

А это был именно он. Мой загадочный гость, моя странная галлюцинация.

Я впервые разглядела его хорошо. Он был, несомненно, красив. Той холодной нордической красотой, которой славятся выходцы из стран Скандинавии. Высокий, из-за длинного черного пальто он казался почти великаном. Яркие светлые глаза, интригующая улыбка. Во всем его облике проглядывалось нечто неестественное и опасное, словно он был хищником, а я — его застывшим в ужасе обедом.

Поскольку я пораженно молчала, гадая, что будет дальше, гость предвосхитил все мои ожидания: совсем по-обычному снял свое пальто, стряхнул капли со своих брюк, пригладил волосы, и только после всех этих манипуляций уселся без приглашения на стул и уставился на меня.

— Я рад, что ты поправилась. — Сказал он без малейшей тени удивления. — Иначе и быть не могло. Моя кровь поднимет из могилы даже мертвого. Но ты не была мертва. Ты умирала. А теперь…Я и не предполагал, что ты так привлекательна, Мирра. Ты поправилась, лицо приобрело здоровый румянец, глаза полны жизни. Тебе нравится жить?

Он говорил так легко и беззаботно, словно мы были знакомы с ним много лет. Голос его переливался, словно вода в ручье, чистейшая, кристальная, не затронутая мутью или осадком. По крайней мере, это первое сравнение, пришедшее мне на ум. Такой голос обволакивал нежной пеленой, убаюкивал и притуплял бдительность.

— Кто вы? — наконец смогла я вытянуть из себя хоть что-то. — Я опять сплю? Или я все-таки умерла, и это лишь мне кажется?

— Когда человек умирает, ему ничего не может казаться. Мертв значит мертв. Разум уходит в небытие, — проговорил незнакомец загадочно. Потом добавил: — Меня зовут Маркус. И я вылечил тебя.

— Но как?

— Тебя должен волновать другой вопрос — зачем? Я объясню тебе причину, когда ты будешь готова её услышать. Сейчас скажу лишь, что я выбрал самого достойного, и так уж вышло, что им оказалась ты.

— Выбрали? Для чего?

— Не так много вопросов. Если я отвечу на них, ты испугаешься или просто не поверишь.

Я чуть усмехнулась, сумев полностью прийти в себя.

— Много лет я боролось с ужасной болезнью, а совсем недавно должна была умереть. Вряд ли вы испугаете меня ещё чем-то.

В глазах моего нового знакомого засветилось что-то, похожее на удовлетворение. Несомненно, ему понравился такой ответ.

— Ты права. Один раз побывав на пороге смерти, человек уже не станет бояться её так, как раньше. Людей сильнее пугает неизвестность, чем физическая смерть. И то, что ты это понимаешь, лишний раз доказывает мне, как я оказался прав, выбрав тебя. Я обязательно расскажу обо всем, Мирра. Но, поверь, тебе гораздо безопаснее как можно дольше не знать правду. Это спасет тебя от многих искушений и проблем. А теперь, когда ты полностью поправилась, давай скорее покинем это унылое место. Собирай свои вещи и идем.

— Идем? Но куда?

— Доверься мне ещё раз. — Улыбнулся Маркус, обнажив ряд белых зубов. — Насколько я знаю, тебе некуда и не к кому идти. А я готов и обязуюсь позаботиться о тебе.

— Но мой врач…он ещё меня не выписал, — в замешательстве пробормотала я, глядя как мой спаситель без церемонностей принялся складывать мои вещи — расческу, одежду, блокнот — в сумку. Он даже извлек из-за шкафа мой дневник, словно всегда знал, где я его прячу. От подобной беспардонности я растерялась, но этот человек обладал удивительной силой заставлять людей делать то, что он говорит.

— О враче и медсестрах не беспокойся. Они даже не вспомнят, что мы ушли. Отличный будет заголовок статьи, ты не находишь? «Чудом исцелившаяся девушка таинственным образом исчезает из больницы». Как бы не написали, что это инопланетяне! — он расхохотался, очевидно, представив себе эту картину.

Я была настолько поражена его поведением, но больше — заинтригована, что беспрепятственно позволила себя увести. И ни разу не пожалела об этом.