Глава 3

С тех пор я ни разу не видела его. И даже сейчас не знаю, жив ли он.

Моя подруга Катя встретила меня с удивлением и готовностью утешить. Она о чем-то спрашивала и получала в ответ лишь бессвязное бормотание — я безудержно рыдала. Она смогла уловить в моём плаче только фразу «Я больше его не увижу» и истолковала её по-своему.

— Кого не увидишь? Ах, я так и знала, что у тебя кто-то есть! Нельзя же вечно в девках ходить! Но не плачь, милая, у тебя ещё появится сотня поклонников, а этого мерзавца, который тебя бросил, ты потом и не вспомнишь!

— Какая же ты глупая! — рассердилась я на её слова и отвернулась к стене.

Она нисколько не обиделась, так как понимала, что сейчас лучше всего оставить меня одну и дать мне время излить свои чувства.

Мы с Катей познакомились ещё в школе и как-то сразу сдружились, несмотря на то что являемся полными противоположностями как по мировоззрению, так и по вкусам. Нам нравится разная музыка, разные фильмы, разные парни и даже предпочтения в еде у нас разные. И наверное мы никогда бы не нашли точек соприкосновения, если бы не одно важное обстоятельство, объединившее нас на многие годы: Катя, как и я, была сиротой, поэтому лучше других могла понять, что это такое. Её родители погибли в автокатастрофе, когда она была ещё девочкой, и Катя часто повторяла, что в машине должна была быть и она, если б не заболела ветрянкой. Но в тот день у неё поднялась температура, и родители решили оставить её у бабушки. Вот так детская болезнь спасла её от гибели.

Так получилось, что нас посадили за одну парту, меня — циничную и молчаливую, и её — мрачную и несчастную после смерти родителей. И с тех пор мы подруги, хотя даже Кате я никогда не рассказывала о Маркусе. Это была та часть моей жизни, которую я хранила только для себя.

Вот и теперь я молчала, уткнувшись в подушку. Разве было у меня право посвящать её в эту тайну? Катя решила, что меня бросил парень, чье существование я тщательно скрывала по каким-то причинам, и я не стала разубеждать её — так было спокойнее, и так я избежала ненужных вопросов по поводу своего переезда.

Конечно, Катя, не будучи дурой, и раньше спрашивала, откуда у меня постоянно кем-то пополняемый счет в банке и кому принадлежит квартира, где я жила. Я отвечала, что все это мне досталось от дальнего родственника. Она делала вид, что верила, но, как полагаю, нашла для себя вполне логичное объяснение, сводящееся к тому, что у меня отношения с женатым и довольно обеспеченным мужчиной, который прячет меня от своей семьи. И мое появление на пороге со слезами было растолковано, как ожидаемое завершение столь сомнительной связи: он меня бросил, выгнал из квартиры и вернулся к своей супруге.

Таким образом, мне не нужно было придумывать никаких других историй. На меня прикрепили ярлык «брошенка», и я действительно такой себя ощущала, хотя была уверена, что Маркус поступил так ради меня самой.

Я пропустила несколько дней учебы и стажировки, притворившись больной, сидя у окна и теребя в руках то самое письмо, вскрыть которое обещала только в особом случае. Я надеялась, что этот случай не наступит, так как Маркус даст о себе знать. Позвонит, напишет, появится сам. Но время шло.

Установленный месяц подходил к концу, с каждым новым утром все больше приводя меня в отчаяние. В последние три дня я не находила себе места и даже едва не сожгла письмо, рассердившись на своего спасителя, имевшего дурную привычку исчезать, когда ему заблагорасудится. Слава богу, я этого не сделала, иначе никогда не получила бы ответы на мучившие меня вопросы.

Маркус не появился. Я прождала ещё два дня после истечения срока, пока не смирилась с ужасным фактом: я его больше не увижу. Тогда я, оставшись вечером одна, села у окна и дрожащими руками вскрыла письмо. Прочитанное настолько меня поразило, что сначала я решила, будто все это выдумки, что Маркус намеренно решил поиздеваться над моими чувствами. Но он бы не стал так поступать. Он всегда обо мне заботился, и даже его исчезновение — это проявление заботы. Письмо объясняло это.

Оно объясняло все: мое чудесное выздоровление, наши редкие встречи, его исчезновение. Несмотря на нереальность написанного, где-то в глубине души я знала: все это чистая правда. До последней строчки. И теперь мозаика сложилась воедино.

Вот только Маркуса это уже не вернет.

С того дня прошло уже три года.

Я надежно хранила письмо Маркуса, тщательно спрятав его от чужих глаз. За этот срок я научилась относиться к словам своего спасителя как к неотъемлемой части той таинственной жизни, которую он мне подарил. Не скажу, что я забыла о его предупреждениях, но со временем они обросли некой сказочностью, ведь в своей реальной и довольно обычной жизни я не нашла ни единого подтверждения тому, что узнала.

Я перебрала множество сайтов в интернете и книг в библиотеке, но так и не отыскала каких-либо доказательств. Лишь легенды и заезженные стереотипы. Поэтому в конечном счете стала относиться к этому письму, да и вообще к той части моей жизни с Маркусом, как к волшебному происшествию, случившемуся со мной в юности и навсегда ушедшему в прошлое. Иногда я ловила себя на мысли: "Уж не безумен ли был мой загадочный спаситель? А может, мне все это приснилось? Или это что-то вроде иллюзии, выдуманной мною, как в книгах Чака Паланика?

Кто мог знать?

Я продолжала учиться и жить, как и тысячи, нет — миллионы молодых студентов по всему миру. Рефераты, курсовые, работа, вечеринки, — всего понемногу и все так обычно, что вскоре после исчезновения Маркуса я почувствовала огромную тоску в сердце. Если раньше у меня была тайна, которая придавала моей жизни совсем новый, особенный вкус, то теперь, когда её не стало, вкус этот стал пресным и потерял всю свою прелесть. Меня расстраивал, а в совсем унылые минуты почти убивал тот факт, что теперь я стала как все и что веду обыденную, до ужаса скучную жизнь, где больше нет места таинственным незнакомцам и повествующим о странных и ужасных вещах письмам.

У меня появилась опасная привычка прогуливаться глубоким вечером по городу, доходить до какого-нибудь моста, свешиваться вниз и заглядывать в молчаливые воды Невы; тогда у меня возникало уже ушедшее, но столь ценное чувство хрупкости жизни, ведь от смерти меня разделяли всего ничего один шаг и несколько секунд полета. Никогда меня не посещали мысли о самоубийстве: боже упаси, как это было бы глупо! Но в такие мгновения я ощущала навсегда ушедшее в прошлое чувство полноты и единения с миром. Я ощущала себя живой.

Как это нелепо и наивно полагать, что мы все живые, если встаем по утрам и в течение целого дня занимаемся уже привычными делами. Нет. Мы все мертвецы, когда день изо дня повторяем одно и то же: работа, обед, работа, ужин, сон, работа… И так далее. Мертвые куклы, живущие по плану. В глубине души мы это понимаем, отчего и стараемся разнообразить свою жизнь встречами, прогулками и поездками, но, в основном, план остается планом.

Я хотела быть живой, но не знала, что для этого нужно сделать. Просто чувствовала, что обыденность убивает меня каждый день, притупляя интерес к жизни.

Впрочем, не всегда столь тягостные мысли теснились в моей голове. Бывали дни, когда мне хотелось заниматься совсем уж обычными вещами: уборкой, шопингом или фитнесом. Тогда Катя замечала, что наконец-то пришел тот самый, «нормальный настрой», и мы вместе шли куда-нибудь, чтоб развеяться.

В тот вечер она уговаривала меня пойти с ней в клуб. День, сразу скажу, был неподходящим для такого рода развлечения: по учебе завал, на работе такая же ситуация, да ещё как назло одни недружелюбные лица в городе, вроде озлобленных на жизнь водителей и раздраженных продавцов.

— Тебе просто необходимо выбраться куда-нибудь, Чун Ли! — причитала подруга, выбирая в шкафу для меня одежду, словно уже получила согласие. — Сколько можно горевать по поводу ушедшей любви? Пора найти нормального парня и навсегда вычеркнуть из жизни того старого подонка, о котором ты все ещё думаешь!

— Он не подонок, и совсем не старый, — машинально отвечала я, а Катя уже остановила свой выбор на очень короткой юбке и теперь зрительно примеряла её на меня.

«Интересно, а сколько в действительности было лет Маркусу? — подумала я неожиданно, вспомнив его письмо. — Даже представить страшно».

— Думаю, тебе это подойдет, — подытожила подруга и принялась искать кофту. — Ты просто обязана пойти! В конце концов, когда я смогу познакомить тебя с моим Алексом? Мы уже ровно как два месяца встречаемся, а ты его ещё ни разу не видела!

Все ясно. Вот, где собака зарыта.

Катя познакомилась с этим человеком два месяца назад и с тех пор прожужжала мне все уши по поводу того, какой он красивый, сексуальный, умный и прочее-прочее. Мне отводилась совсем скромная роль: слушать её хвальбы и восторгаться. Однако с этой ролью я не справилась, так как у меня, судя по её рассказам, сложилось об Алексе не самое лучшее впечатление. На мой взгляд, он был самолюбив, эгоистичен и просто козел. Кате, разумеется, я об этом даже не заикалась. Но вот знакомиться со столь малоприятной личностью — нет уж, увольте.

— Я не могу пойти, у меня много дел.

— Это какие же? Опять весь вечер торчать у окна со своим дневником? Или смотреть телевизор? Да уж, очень важные дела!

— Я не смотрю телевизор, — спокойно отвечала я, усаживаясь поудобнее и открывая книгу.

— Мирра, так нельзя! Прошу тебя, сделай для меня одолжение и познакомься с ним! А заодно и повеселись!..

Она наговорила мне ещё много чего, приводя «факты» и «доводы», сравнивая и вспоминая старых дев, тоскливо сидящих на лавочке, и чем больше она говорила, тем сильнее чувствовала: вот-вот, и форт падет.

— Ну хорошо, — наконец сдалась я, откладывая книгу. Приключения Томаса Вингфилда подождут. — Только с одним условием: как только я почувствую усталость, я уйду. И никакие твои уговоры не помогут. Мне завтра нужно с утра на лекцию.

— Отлично! — обрадовалась она и протянула мне юбку. — Надевай!

— Ну уж нет!

Завязался спор, посыпались «факты» и «доводы», и спустя несколько минут мы пришли к компромиссу. Я все-таки надела юбку, а Катя, наконец, замолчала.

И угораздило же меня согласиться!

Едва мы зашли в клуб, я сразу же пожалела о своем решении по нескольким причинам. Во-первых, это было весьма элитное и дорогое заведение, где один коктейль стоил половины моей зарплаты. Впрочем, Катя тут же сказала, что Алекс за все заплатит. «Тоже мне радость, — отозвалась я мысленно, — ходить в должниках у этого типа».

Во-вторых, юбка, которую я надела, привлекала уж очень много ненужного внимания. Если поначалу это льстило, доказывая, что мне есть чем гордиться, то после пятнадцати минут уже изрядно раздражало, так как любой подвыпивший посетитель видел в таком наряде не что иное, как призыв действовать, зачастую весьма грубым и наглым способом.

И, в-третьих, само это место было мне чуждо. Я не выношу пьяных людей, однообразную музыку и бесполезную болтовню. Так что едва ступив внутрь, я уже почувствовала острую необходимость уйти, но мне пришлось молчаливо смириться с судьбою.

Нас встретил Максим, друг Алекса. Он провел к столику и заказал выпивку, объяснив, что Алекс задерживается и появится чуть позже. Это явно не пошло на пользу моему мнению о последнем. А вот Максим оказался довольно приятным молодым человеком, умеющим шутить по делу и поддержать беседу. К удивлению, он тоже учился в СПбГУ на том же факультете и, хоть по другой специальности, но знал и довольно неплохо немецкий, что тут же и продемонстрировал, процитировав Гёте.

Катя явно поощряла нашу с ним беседу, усиленно делая вид, что занята своим телефоном.

Несмотря на то, что из Максима получился милый собеседник, поддерживать беседу в клубе — гиблое и неблагодарное дело, так как из-за громкой музыки приходилось постоянно переспрашивать. В конце концов, ожидание меня жутко утомило, и про себя я уже обзывала Катиного кавалера последними словами. Что и говорить, король!

Вскоре у Максима закончилась выпивка, он направился в бар, чтобы заказать что-нибудь ещё, и я потеряла его из виду. Кате в этот момент кто-то позвонил, и она, даже не вспомнив про меня, бросилась в холл, подальше от громкой музыки, отвечать на звонок.

И я оказалась одна-одинешенька за столиком.

Нет ничего более неловкого и даже немного унизительного, чем остаться одной среди людей, которым до тебя нет никакого дела!

Первые десять минут этой молчаливой пытки я надеялась на возвращение друзей, попивая свой коктейль, но потом с раздражением поняла, что они, черт бы их побрал, попросту про меня забыли! А я не из тех людей, кто способен заговорить с первым встречным и уже через четверть часа стать его лучшим другом! Тем более в местах, где я никогда не чувствовала себя уютно.

Спустя полчаса мой убойный коктейль закончился, я почувствовала легкое головокружение и решила, что хватит с меня столь веселого ожидания. Наплевала на все и вышла в холл. Кати там не было, Максима тоже. Обозлившись на весь мир и безответственную подругу в частности, я направилась к выходу.

На крыльце я едва отвязалась от приставаний подвыпивших студентов и быстрее зашагала прочь. Нужно было выйти к автобусной остановке, где можно спокойно вызвать такси.

Ох уж эти каблуки!

Ох уж эта юбка!

Я никогда не любила так одеваться. Мой стиль был более практичен для города. Никогда не понимала любви русских красавиц к высоким каблукам. Наденут десятисантиметровые шпильки на тощие ноги и идут как курицы, застревая каблуками в асфальте!

По крайней мере, такой курицей я себя ощущала, когда пыталась добраться до остановки. Мне нужно было преодолеть Троицкий мост, так называемый Мост Самоубийц, и я не могла не остановиться на миг возле перил, чтобы не заглянуть вниз.

Конец мая; все вокруг дышало теплом и зарождающимся летом. Пахло цветами, фруктами и бензином. В основном, бензином.

"Интересно, — спросила я себя, уткнувшись любопытным взглядом в тихую гладь Невы, — что заставляет всех этих несчастных прыгать вниз, в холодные объятия реки? Неужели им не за чем жить? Что может быть настолько невыносимым, что мысль нахлебаться холодной воды им кажется милее, чем все жизненные испытания? Глупцы и трусы. Вот если бы они несколько лет провалялись на больничной койке, увидели бы, как их волосы каждое утро остаются на подушке, а слово "процедура" вызывает рвотный рефлекс… вот тогда бы они поняли, насколько это чудесно — жить!"

Я закрыла глаза и чуть склонилась вперед. Ветер бил мне в лицо, и я наслаждалась его порывами, как наслаждалась чувством покоя и чего-то таинственного, особенного.

Вглядываясь в яркие огни города, я ощущала столь желанную свободу от всего: мыслей, забот, вопросов. Но один из них все ж не хотел покидать меня и постоянно вертелся на языке: «Где же ты, Маркус?»

На миг я забыла о том, что вокруг меня суетливый город, полный людей и машин, о том, что в квартале отсюда люди развлекаются в клубе, кто как может; что завтра начнется новый, обычный день, и я заранее могу рассказать, как он пройдет с точностью до минуты. Казалось, все это перестало существовать. Я была одна наедине с чем-то непознанным, почти что видела смерть в отблесках воды внизу, и столь близкое соседство не пугало а, наоборот, делало каждый новый вздох ещё более желанным, интригующим, словно сам воздух становился слаще…

— Давай уже прыгай, а то надоело ждать, — насмешливый голос бесцеремонно вторгся в мое уединение, вернув к реальности

От неожиданности я едва не свалилась вниз! Дурацкий каблук застрял, голова немного кружилась от коктейля, и я вдруг почувствовала, как лечу вперед. Однако в последний момент чьи-то грубые руки схватили меня за юбку, дёрнули назад и — что самое возмутительное! — нагло ущипнули за ягодицу.

Такое обращение оскорбило меня сильнее несостоявшегося падения. Я вырвалась из чужих рук и закричала:

— Отпусти немедленно, извращенец!

Мой каблук намертво застрял в дыре между железными прутьями, и я, выругавшись пару раз, кое-как выдернула туфлю из плена под наглый хохот.

И только тогда обратила внимание на нарушителя спокойствия. И почувствовала себя униженной вдвойне.

На меня смотрел высокий и очень красивый молодой брюнет со смелым, даже вызывающим взглядом. Модно одетый: в джинсы, рубаху и кожаную куртку, идеально подчеркивающие его стройность, — он производил впечатление человека, который слишком уверен в себе, чтобы его волновало чужое мнение, и который слишком умен, чтобы не волновало. Идеальная стрижка, дорогие часы на запястье.

"Что и говорить, — рассердилась я, — красавчик, каких мало! Ему бы на обложку журнала или в кино соблазнителей играть! Уж лучше бы меня спас Квазимодо!"

— Ты чуть не убил меня, идиот! — Воскликнула я возмущенно, чтобы скрыть свое смущение. — Какого черта ты здесь вообще делаешь?

Он изобразил на лице притворное удивление.

— Вышел покурить и отвлечься. А тут какой-то полоумной приспичило покончить с жизнью. И ладно бы с крыши сиганула, а тут с моста. Как поэтично!

— Не собиралась я прыгать!

— Ты это врачам из психбольницы скажешь, ок? — усмехнулся он и достал из кармана пачку сигарет. Закурил одну.

— Я тебя не видела.

— А если бы видела, не прыгнула бы?

— Спрыгнула бы ещё быстрее, — отпарировала я сквозь зубы. Мне не понравился этот заносчивый тип.

— А ты забавная, — улыбнулся псевдоспаситель. — Ты что и вправду собиралась сигануть с моста? Нечто вроде "меня никто не понимает" и "бла-бла-бла"?

— Я не собиралась прыгать, можешь успокоиться.

— Наоборот, я подошел ближе, чтобы посмотреть.

Ну и наглец! Неприятный и самоуверенный!

— Ты наверное из этих? — спросил он. — Как их? Те, которые вечно хныкают, что мир несправедлив и жесток? Как их называют? Готы? Эмо? Или ещё какая-нибудь дребедень?

— А ты, видимо, из тех, кто постоянно тратит папочкины деньги и тусуется в ночных клубах? Только потому, что больше не знает, чем заняться? — я очень рассердилась и не смогла уже сдержаться от язвительного тона. — Из тех, кто ездит на дорогих машинах, катает полуголых тупых девиц, а потом соревнуется с такими же никчемными друзьями, кто больше телочек снимет на ночь?

Он вдруг сделал серьезное лицо, ни на миг не смутившись от моих слов, и с театральным выражениям ужаснулся:

— О Боже, ты же права: я такой. Что же мне делать? Как мне спасти свою душу?

— Иди к черту! — огрызнулась я и тем самым закончила наш милый разговор.

Тут зазвонил телефон. Катя. Кто бы мог подумать, что она вспомнит обо мне?

Под смешки своего нового "друга" я ответила на звонок.

— Мирра? Ты где? Алекс уже приехал! Иди сюда немедленно, я тебя с ним познакомлю! Я на крыльце!

Прежде чем я успела возразить, звонок оборвался.

Возбужденная недавней перепалкой и желанием скорее избавиться от насмешливого взгляда за спиной, я зашагала обратно в клуб, слишком поздно сообразив, какую глупость совершила. Мой каблук, противно позвякивая от каждого шага, выгибался в сторону и не давал мне ступать ровно. Вот теперь я точно как курица!

Кое-как сохраняя походку, я направилась в клуб. Я слышала, как наглец за спиной идет следом, и это заставило меня почувствовать себя ещё более униженной. Катя уже ждала меня у входа и помахала рукой, когда я стала приближаться.

Я помахала в ответ. И только когда до подруги осталась пара шагов, поняла, что Катин жест обращен не ко мне.

— Мирра, — схватила она меня за руку. — Хочу познакомить тебя с неподражаемым Алексом!

Я развернулась с широкой натянутой улыбкой… и наткнулась на недавнего собеседника, который тут же с прежней театральностью мне поклонился.

— Весьма рад знакомству, — и протянул мне руку.

"Этот наглый пижон и есть Алекс? — едва не вырвалось у меня. — Тогда это многое объясняет".

— Я тоже очень рада, — стушевалась я, протянув руку в ответ, и Алекс с наглым озорным выражением в глазах тут же её поцеловал. Ну прямо двор английской королевы!

— Разве он не прелесть, Мирра? — похвасталась подруга и поспешила обнять его.

— Само очарование, — произнесла я сухо, снова обретя утраченный цинизм.

— Ну что, заходим? — предложил Алекс.

Уже зная, кто он, я посмотрела на нового знакомого внимательнее, мысленно соотнося свои соображения с восторженными отзывами Кати.

Красив? Да. Даже чересчур.

Моден? Безусловно. А-ля пижон.

А кроме того нагл, высокомерен, самоуверен. Ему наверняка многие завидуют, и он наверняка об этом прекрасно знает.

Нет уж. Я не слишком жалую пустозвонов.

— Я сломала каблук, — быстро нашла я причину, чтобы избежать дальнейшего общения. — Так что, боюсь, мне придется вернуться домой и переодеться.

Какое-то время меня отговаривали от моей затеи, но я в итоге победила: мне поймали такси, причем Его Величество Мажор даже заплатил за поездку, и я поехала домой.

Напоследок Алекс произнес странную фразу, бросив на меня настороженный взгляд:

— Надеюсь, ты доберешься в целости и сохранности. Вода в реке чертовски холодная.

Отлично. Меня записали в клуб самоубийц.