3. Кораблик

— Смотри-ка, потемнело как… — Алька стоит у окна, раздвинув кухонные занавески и вытянув шею. — Наверное, будет снег. Странный декабрь… Тёплый какой-то. И снега ни разу не было. Включи свет, пожалуйста.

Щелкаю выключателем. Улица в проёме окна моментально темнеет. Наверное, надвигается снегопад. Сквозь стекло виднеется небо — тяжёлое, набухшее. Одиннадцать утра, а сумерки такие, что кажется — вот-вот наступит вечер.

Смотрю на Альку. Господи, какая же она хрупкая. Светится вся, становится как будто прозрачней. Сердце щемит. Откуда взялась эта ноющая боль?

— Знаешь, я, наверное, дома останусь… — тихо говорит она. — Тут ещё разобраться надо со всеми этими свёртками. Что-то начинать готовить. Оливье сделаю… Селёдку под шубой. Можно плов ещё приготовить. Будешь плов? — она открывает холодильник, осматривает его рассеянно, будто думая о чём-то своём.

— Аля… Ты почему грустная такая? — шагнув ближе, я глажу её волосы, целую в шёлковистую макушку, чувствуя растущую тревогу внутри.

— Тебе показалось! — она отрицательно качает головой. — Наоборот, я так рада, что мы наконец-то поговорили по-человечески.

Я пытаюсь её обнять, прижать к себе. Откуда это странное ощущение, как будто я долго её не видел, скучал по ней, скучал до звериной, неотвратимой, обжигающей всё внутри, тоски? Она отстраняется. Но не враждебно, нет. А как-то горестно, как делают чем-то больные люди, которым не до того. Как будто белый свет не мил…

— Хорошо. Я один схожу. Тут ярмарка недалеко, куплю ёлку. Что-то ещё купить? — я вспоминаю о том, что хотел накупить ей подарков.

— Огурчиков… Солёных. В салат. Всё остальное есть.

Она смотрит снизу вверх — доверчиво, и мне как-то невыносимо тревожно от её взгляда. Легонько отталкивает меня от себя. Это необъяснимо. Никак.

— Ну иди, иди уже… Не тяни! Мне дела надо делать.

Обуваюсь. Застёгиваю куртку. Закидываю на плечо пустую брезентовую дорожную сумку. Она стоит, прислонившись к дверному косяку, кутая плечи в серый пуховый платок. Оренбургский. Мишка подарил, на алькин осенний день рождения, из Оренбурга привёз — настоящий, как говорится, от производителя. Ловлю себя на том, что почему-то не помню, когда у неё день рождения. Помню, что осенью, в ноябре. А в какой день? Хоть убей.

— Аль… Ты какие духи любишь?

Она зябко пожимает плечами.

— А зачем?

— Какие духи тебе купить?

— Да ну… Не надо ничего. Всё есть. Потом как-нибудь. Выберемся вместе и потратим кучу денег. Не покупай без меня ничего такого.

— Я быстро! Одна нога там — другая здесь. Иди ко мне...

Она прижимается ко мне. Платок соскальзывает на пол.

— Если бы только знал… Как мне не хочется отпускать тебя сейчас. Иди, иди, пожалуйста. Мне поплакать надо.

— Почему?

— Да просто так! — Алька смахивает слёзы и смеётся. Или плачет. Разве её поймёшь...

— Человеки так устроены, Андрюша. Иногда им надо и поплакать. Просто так. Без повода. Если бы люди не плакали — они бы уже все сошли с ума и превратились в стадо диких обезьян.

Вот бестолковая… Дурочка моя. Сбегаю по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, как в детстве. В моём теле — лёгкость. В моей груди — нежность. В моей голове — тысяча мыслей. Она всегда меня удивляла. Какими-то неожиданными мыслями, словами, поступками. Господи… Как же я люблю её.

Выхожу на улицу. Вспоминаю, что забыл дома мобильный. Nokia. Простой, кнопочный, надёжный телефон. Возвращаться не буду. Дурная примета…

Иду вдоль рыночных рядов. В сумке болтаются купленные солёные огурцы — маленькие, пупырчатые, самые «правильные» для оливье. Народ слоняется по рынку, поспешно, не торгуясь, сметая с прилавков оставшиеся не раскупленными мандарины, апельсины, сувениры, маски… В воздухе стоит негромкий гул голосов, шарканье шагов. За одним из прилавков стоит утренний курьер, в смешной шапочке, напоминающей то ли колпачок гнома, то ли фирменную шапку Санта-Клауса. В моём детстве деды-морозы выглядели иначе. Подхожу, улыбаюсь, здороваюсь. Паренёк тоже кивает мне, отвечает усталой улыбкой.

— Вы так быстро убежали. Я вам ничего не должен?

В ответ — недоумевающий взгляд.

— В каком смысле?

— Ну это же вы привозили подарок сегодня? Курьер. Большую такую коробку. От Михаила Аркадьевича?

— От какого… Аркадьевича? Вы, наверное, меня с кем-то перепутали… — гном пожимает плечами, — Я курьером не работаю. У меня вот… — он обводит рукой прилавок.

На прилавке стоят бумажные кораблики — огромные, грубой ручной работы, раскрашенные, с аппликациями из новогодних надписей и разноцветными крошечными прямоугольными флажками, висящими на ниточках.

— Это для чего?

— Да просто так… Можно положить подарки внутрь. Маленькие. Ну или там… конфеты. А можно просто так подарить. Для настроения. На счастье…

Счастье. Вспоминаю Альку, стоящую в прихожей, в платке, обнимающую себя за плечи, будто ей холодно. В груди как будто что-то переворачивается. Хочется домой. Мучительно, немедленно. Как ты там, счастье моё? Надо же, и телефон забыл, как назло. Не позвонить…

— Сколько такой?

Показываю на один из корабликов, ярко-голубой, праздничный, с нарисованными весёлыми рожицами-солнышками, с огромными цифрами, наклеенными вдоль бумажного борта. Продавец молча показывает пальцем на ценник. Не дёшево. Зато весело. Выкладываю крупную купюру, беру сдачу, не пересчитывая. Странный день сегодня. Нервы на пределе. А ведь утром всё так хорошо было. Чертовщина какая-то.

Прохожу к площадке, огороженной серпантином. На ней лежат ёлки. Перешагиваю через серпантин, переворачиваю одну, другую, третью…

— Мужчина, брать будете? — ко мне спешит низенькая коренастая бабулька в китайском красном пуховике с капюшоном, низко надвинутым на глаза. Я вдруг думаю: а ведь моя жизнь вполне себе так и ничего! На рынке стоять с утра до ночи не приходится. Я бы, наверное, не смог. Не выдержал бы.

— Лысые какие-то ёлки у вас...

— Ну вы опоздали, уж что осталось. Хорошие были с утра, пушистые. Так ведь разобрали уже.

Опоздал. Придётся брать, что есть. Бабулька вытаскивает откуда-то из-под низу маленькую ёлку. Ну, более-менее так… Ничего сосенка. Не такое страшилище, как остальные. Помогаю обвязать деревце джутовой бечёвкой. Расплачиваюсь, благодарю. Порядок.Осталось зайти в магазин. Купить Альке какой-нибудь подарок.

Уныло тащусь с ёлкой вдоль витрин магазинов. Что ей подарить? Никаких идей. Останавливаю взгляд на витрине ювелирного. Колечки, цепочки… Может, цепочку? Золотую. А что? Нормальный подарок. С деньгами туговато, правда, будет после праздников. Ничего, отобью. Пару курсовых, пару рефератов напишу, в конце концов, каким-нибудь богатым лентяям. В системе высшего образования это давно уже — надёжный и чистый бизнес. Ничего личного. Ничего…

Тонкая, почти невесомая цепочка ложится на ладонь.

— Упаковать как подарок? Там копеечная разница… — улыбается девушка, восседающая среди сокровищ. Киваю. Беру чек. Иду платить в кассу. Ну а что? Даже красиво. Весёлый новогодний кораблик с драгоценными сокровищами на борту. Весело. Ей должно понравиться.

Выхожу на улицу, с удовольствием втягиваю сырой воздух в лёгкие, спускаюсь по ступенькам. Очертания окружающего мира вдруг начинают двоиться. Чёткие грани расплываются, становятся мутными. Что у меня с глазами? Какая-то пелена. Как будто смотришь на всё сквозь слёзы. Размыто всё…

— Андрей Борисович… — кто-то трогает меня за рукав и произносит моё имя и отчество Мишкиным голосом. Мишка. Откуда он здесь? Говорил же, что уезжает. На дачу. Со своим «святым семейством».

— Андрей Борисович! С вами всё в порядке? Вас Алиса ищет. С ног сбилась, переживает. Говорит, с вами связи с утра нет. Я тоже звонил. Номер не отвечает. Ну слава Богу. А то я не знал, что и думать…

Я смотрю на него и ничего не понимаю. Сердце сжимается так сильно, так тревожно, что из-под ног уходит земля. Мне надо домой, к Альке. Она там с ума сойдет одна. И я же телефон забыл!

Мишка что-то говорит. Пытаюсь собрать звуки в осмысленные фразы.

— Андрей Борисович… Да на вас лица нет. Я вас даже узнал не сразу. А где ваши очки?