7. Nokia

— Главное, не возвращаться к старому. Не оглядываться и не оправдываться… — вслушиваюсь я в Женькин голос. — Чувство вины, старик, это разрушительная штука, и к угрызениям совести отношение имеет не самое прямое. Я об этом годами думал, поверь — так и есть. Я рад, что ты больше не возвращался к азартным играм.

Женька по-своему деликатен, но не прячет смысл за тактичными словами. Он говорит всё — в лоб, называет вещи своими именами. Когда-то эта манера не церемониться с собеседником казалась мне проявлением жестокости. Я помню, что был игроком. И наломал дров. И как он спасал меня, терпеливо собирая по кусочкам, казалось, всю мою разлетевшуюся вдребезги, жизнь — в белом кабинете клиники.

Мы сидим в моей просторной, почти белой, кухне. Пьём чай с Женькой. Артёмка отпросился погулять. На улице ещё светло, но вот-вот наступят сумерки. В замке поворачивается ключ. Алиса влетает в прихожую, на ходу сбрасывая перчатки и пальто. Из-за её спины выныривает гурьба: двое женькиных детей и Артём, женькина жена, Лера, тихая, серьёзная, молчаливая со взрослыми, и дурашливая, общительная — с детьми. Артёмка обожает её. Почему она такая — для меня загадка.

Наконец-то все вернулись. Все целуют друг друга, обнимаются.Разбирают купленные друг другу подарки...

— Па, дядь Жень, смотрите! — в его руках огромный бумажный кораблик, величиной с рождественского гуся, мокрый, в разноцветных разводах. Но, видимо, из непромокаемой бумаги.

— Что это? Где ты это взял? — спрашиваю я.

— Мы с Андреем гуляли, у воды, в парке. Смотрим — плывёт… Мы его палкой вытащили. Андрей хотел его забрать, но папа ему сказал, нечего мусор в дом тащить. Ну я и забрал себе...

Алиса улыбается, глядя на нашего парня. Она не кричит на Артёма, хотя его не мешало бы и отругать за прогулки в парке, у воды, без взрослых и без спроса. Сегодня можно всё. День такой… Канун Рождества.

— Вытри его — на, держи… — Алиса протягивает Артёму белое "вафельное" полотенце.

— Выпачкается же, в краске всё будет, ма… — удивляется Артём такой неосмотрительности.

— Выстираем… — улыбается Алиса. — Это же акварель, а не грязь.

— Ау! Народ! Все посмотрели на меня… — её голос весёлый и властный. Я знаю, Алиса, тебе возражать бессмысленно, и себе дороже. Поэтому я смотрю и жду, что ты скажешь.

— Давай, командуй… — Женька залпом допивает чай и решительно ставит пустую чашку на блюдце.

Она окидывает взглядом всю сцену, целиком, как будто фотографирует всех присутствующих, и мы смотрим на неё, будто и впрямь позируем для семейного фото, и откуда-то сейчас "вылетит птичка".

— Ну что, едем? Мы с Лерой всё приготовили, сложили. Собирайтесь, поехали, отец с мамой ждут нас уже.

Спустя полчаса мы едем всей толпой на двух авто к родителям Алисы. Я рассматриваю её сильные, красивые руки, уверенно и крепко держащие руль. Я не вожу машину. Хотя всегда хотел. Мне даже снилось, как я сижу за рулём, куда-то еду, и дорога, и город, всё летит мне навстречу… Но водить машину мне нельзя. И это факт, с которым я давно смирился.

Мы ездим в родителям Алисы на все праздники. Нас связывает многое.

— Как отец? — спрашиваю я, глядя на дорогу сквозь чисто вымытые стёкла.

— Хорошо! Волновался, хотел тебя увидеть. Сказал, чтобы я берегла тебя. Вспоминал, как ты спас его тогда. А сам-то...

Отец Алисы уже на пенсии. Бывший ректор. Я вспоминаю давний случай — из тех времён, когда я ещё работал лаборантом. Мы тогда всей кафедрой приехали на день рождения Алисы. Я был один, Алька тогда осталась дома — её тошнило, а я даже не понял, почему. Было весело, мы много пили. Алиса блистала остроумием, флиртовала. Атмосфера становилась всё более звонкой, напряжённой, искрилась от юмора. Я в шутку сказал: "Нет, мне определённо надо на тебе жениться!"

Алиса вдруг уронила бокал на пол. И наступила тишина. А потом прозвучал её голос:

— Я согласна. Иди в кабинет отца, и сделай официальное предложение.

— То есть… — я слегка напрягся.

— То есть попроси моей руки. Как положено делать в приличных домах. И мы поженимся и проведём остаток жизни в супружеском счастье и согласии, в обществе наших детей, внуков и мраморных слоников, которые будут всю нашу совместную жизнь стоять в буфете на кружевной салфетке. Что, слабо? На спор! Давай разыграем папулю?

Потом она взяла оливку из вазы на столе, бросила её в розовый перламутровый рот и снисходительно усмехнулась:

— Да ладно, я пошутила. Не надо рисковать. А то ещё выгонит тебя с работы папик. За наглость.

Я чувствовал себя разгорячённым — вином, шутками, ощущением молодости и вседозволенности. Это всего лишь розыгрыш. Вся компания была уже под хмельком, мои коллеги и друзья Алисы дружно подзадоривали меня.

— Хорошо! — рассмеялся я. — Я пошёл.

— Куда? — голос Алисы звучал насмешливо, иронично, и было не понятно, разыгрывает она сцену или говорит серьёзно.

— Делать тебе предложение! — ответил я. Алиса расхохоталась мне в спину. Но поворачивать назад было уже поздно.

Вся соль розыгрыша заключалась в том, чтобы войти в кабинет и чем-то оправдать этот визит. Отец Алисы был серьёзным учёным, он бы просто не понял, если бы к нему ввалился пьяный лаборант без достаточно веского повода.

Идя по коридору, рассматривая маленькие картины и портреты в стеклянных рамках на стенах с гладкой бежевой штукатуркой, я придумал несколько вопросов, которые хотел задать ректору, чтобы оправдать своё вторжение в "святая святых"этого семейного ковчега. По работе, конечно. Я не собирался шутить до конца. Это была некрасивая шутка. Дома меня ждала Аля, она плохо себя чувствовала, и мне следовало бы остаться с ней в этот вечер.

Постучав в деревянную коричневую дверь, я подождал. За дверью послышался глухой звук. Будто что-то упало на пол. Но ответа не было. Наверное, я никогда бы не вломился к нему в кабинет. Но жёсткий, как наждачная бумага, смех Алисы, саднил во мне. Вернуться сейчас к подвыпившей компании ни с чем? Ну нет. На такой позорный проигрыш я был категорически не согласен.

Открыв дверь в его кабинет, я застыл. Ректор сидел в большом кожаном кресле, у книжных полок, занимавших всю стену за его спиной. Его тело казалось обмякшим, а поза, при которой одно плечо было намного выше другого и голова свешена набок — нелепа, неестественна. Он был так бледен, что лицо напоминало гипсовую маску.

Через десять минут его увезла карета "скорой помощи". У него тогда был обширный инфаркт. Но он выбрался. С тех пор вся семья Алисы считает, что ему повезло, и они обязаны мне жизнью главы семейства. Им страшно представить, что было бы, не войди я, разгорячённый вином, нахальный лаборант, в его кабинет, куда даже его супруга входила на цыпочках.

.

А после… После всё произошло так, как не должно было произойти. В конце концов я женился на Алисе. И началась новая жизнь… В ней уже не было ни игры, ни Али, ни меня самого — того, прошлого шалопая, который мог войти в кабинет ректора в его собственном доме, просто так, в шутку. Впрочем, с тех пор я входил к нему просто так. Этот строгий, даже суровый человек, почему-то доверял мне. И любил меня — как зятя.

Мы сидим за большим круглым дубовым столом, в добротном старинном доме, откуда когда-то Алиса уехала, чтобы жить со мной в новой квартире, подаренной её родственниками после всех наших передряг.

Как тогда пошутил Женька: "Со всей родни штаны сняли..."

На столе кутья, красное вино — церковный кагор, принесённый матерью Алисы из закромов подвала. Тонкие свечи в старинных латунных подсвечниках ещё не зажжены. Дети галдят где-то в глубине дома, в детской, которая называется так по-прежнему, хоть Алиса уже взрослая женщина.

Здесь чтут традиции, хотя никто не отличается особым религиозным рвением. В этом доме пьют редко и очень мало, поэтому сочельник тих и уютен. Отец Алисы показывает мне последние присланные ему откуда-то из-за границы новинки, изданные по какой-то из научных тем. Мне всё это сегодня не интересно, но я притворяюсь, что внимательно вникаю во всё, что он мне говорит.

Мне мучительно хочется пить. Наверное, это от лекарств, которыми меня пичкали с Нового года. Иду за соком в кухню. И вдруг вижу: на холодильнике лежит мой старый телефон, "Nokia". Надёжный, кнопочный. Я не верю своим глазам. Мне только стоит его взять в руки. Нажать на "горячую клавишу"… Дисплей вспыхнет, и в телефонной трубке послышится тёплое Алькино дыхание и свежий, чуть сонный, такой родной, голос. И мы все окажемся там, в той, параллельной реальности, где мы с Алькой вместе, где все счастливы, и ещё не совершено столько роковых ошибок...

Я зачарованно смотрю на этот маленький предмет, способный сейчас изменить всё время и пространство моей неправильной жизни. Всё можно вернуть. Исправить. Вот же он, шанс, лежит передо мной, на кухонном холодильнике в доме отца Алисы, где много лет назад я вошёл в его кабинет по чистой случайности, чтобы не ударить лицом в грязь. Это ведь была просто шутка. Розыгрыш, круто изменивший мою бестолковую жизнь.

И вот я стою на кухне в доме родителей Алисы, уставившись на старый телефон. Из комнаты, где собралась вся семья, доносится негромкая музыка. Стинга любят все: от далеко не сентиментального тестя до Артёмки. Он звучит в больничном кабинете Женьки, в машине Алисы… Я знаю содержание его песен наизусть.

I know that the spades are the swords of a soldier

I know that the clubs are weapons of war

I know that diamonds mean money for this art

But that's not the shape of my heart

Я знаю, что пики — мечи солдат, я знаю, что трефы — орудия войны, я знаю, что бубны — деньги на это искусство, но не это форма моего сердца...

Тяжёлые шаги в коридоре. Тесть за чем-то идёт в кухню. Сейчас он откроет холодильник, чтобы достать оттуда что-то съестное. Ловлю себя на мысли, что я всё время что-то ем, ем, ем… Всю жизнь я что-то ем.

— Ну что ты? В порядке? Как себя чувствуешь? — похоже, тесть пришёл в кухню не ради того, чтобы взять что-то из холодильника.

— Нормально, Анатолий Николаевич. Просто вышел подышать тут, у форточки.

За столько лет нашего с Алисой брака я так и не научился называть тестя иначе, нежели по имени-отчеству.

— Дыши, дыши. Я просто на всякий случай. Пойду, думаю, посмотрю, всё ли у в порядке. Вдруг сердце прихватило, подумал. Не шалит?

— Нет, всё хорошо. Я сейчас вернусь.

— Ну, приходи, мы тебя ждём.

Он кладёт мне руку на плечо, сжимает слегка, ободряюще и по-свойски. Я думаю о том, что в наших размолвках с Алисой, которые случались на каждом шагу после женитьбы, он всегда был на моей стороне. Покупка отдельной квартиры для нас — тоже была его идея. "Сами разберутся..." — сказал он тогда. И никто не возразил.

Мы переехали, стали жить отдельно. Я избавился от разрушительной тяги к игре. Моя карьера пошла в гору. Все неприятности забылись, отошли на второй план. Почему именно сегодня мне лезут в голову все эти воспоминания?

He deals the cards as a meditation

And those he plays never suspect

He doesn't play for the money he wins

He don't play for respect

Голос Стинга звучит в моей голове, я помню каждое спетое слово: "Сдавая карты, он медитирует, а те, с кем он играет, не подозревают, что он играет не из-за денег, не из тщеславия..."

Я вспоминаю наш переезд, прозрачного ангела из пластика, который беспомощно болтается, как висельник, на брелке с ключами в руке Алисы. Она вручает мне ключи от нашего нового дома. Выходные. Воскресенье. Я ещё валяюсь в постели. Алиса стоит у огромного, ещё не занавешенного портьерами, окна и говорит как-то насмешливо и тревожно:

— Ну вот и всё. Новая жизнь. С нуля. Представляешь, судачат, что ты женился на мне из-за карьеры...

— Ты тоже так думаешь? Ты с ними заодно?

— Нет. Иначе я бы не вышла за тебя замуж. Не переехала бы с тобой сюда. А всё-таки, почему?

— Ты просто проиграла спор, и всё… — отшучиваюсь я.

Я тогда просто доиграл партию до конца. Если бы я не сделал этого — её отца, вероятнее всего, уже не было бы в живых. Странная штука — жизнь. Иногда мне кажется, это нами играет кто-то там, наверху. И глядит на нас сверху — маленьких и самоуверенных, распоряжаясь нашей жизнью, как будто испытывает нас на прочность.

He deals the cards to find the answer

The sacred geometry of chance

The hidden law of a probable outcome

The numbers lead a dance

Голос Стинга звучит особенно нервно сейчас: "Он играет, чтобы разгадать священную геометрию случайности, открыть закон вероятного исхода в танце чисел..."

Какие мы сдаём тесты, какие заваливаем экзамены? Зачем этот невидимый нами игрок, для которого мы лишь маленькие фигурки на огромном игровом поле, позволяет нам совершать роковые ошибки?

Иногда кажется, мы разрушаем свой обжитый, устоявшийся мир, исходя из личных интересов, желаний, от глупости или от безвыходности, от отчаяния — но в результате как будто кем-то подстроенной случайности ошибка, которая, как известно — личное дело, вдруг оборачивается чьей-то смертью, спасением чьей-то жизни, обретением счастья...

Смотрю на этот чёртов телефон. Вот он, перед глазами, с царапиной на дисплее. Не помню, как она появилась, но именно из-за этого изъяна я не спутаю этот кнопочный телефон, имеющий миллионы копий — с другим. Может быть, его вообще тут нет? И это лишь очередная галлюцинация, осколок параллельной реальности, в которой я всё равно ничего не пойму? В ней, в этой непрожитой тобой реальности, можно лишь побывать, ощутить себя внутри утраченной возможности, но никогда не поймёшь, как всё это, чёрт возьми, устроено. Господи. У кого я хотел выиграть? Кого хотел переиграть?

He may play the jack of diamonds

He may lay the queen of spades

He may conceal a king in his hand

While the memory of it fades

"… Он может пойти бубновым валетом, положить даму пик, он может спрятать в рукаве короля, пока все о нём позабыли..."

Беру телефон, вот он, на моей раскрытой ладони. Смотрю перечень контактов. "Аля", "Мама", "Миша"… Ещё какие-то незнакомые, позабытые мной, случайные имена. Телефонов Алисы, Женьки, тестя — нет. Скрупулёзно проверяю весь список. Разбудите меня. Нет. Я не сделаю этого. В соседней комнате слышны смех Женьки и тихое воркование тёщи, голоса наших жён, зычный голос тестя, возбуждённые крики и топот детей...

— Ну где же ты? — в коридоре слышны лёгкие уверенные шаги.

Это ты, Алиса, я никогда не спутал бы твою походку с чьей-то, даже если бы ослеп.

— Куда ты пропал?

В твоём голосе досада, и усталость, и надежда. Я здесь, Алиса. Я никуда не исчезну больше, не сбегу.

— Эй… — она смотрит на меня вопросительно. — Ты опять от меня прячешься? Ой...

Несколько секунд она смотрит на телефон в моей руке. Потом на меня.

— Это твой старый… Ты его оставил тут, когда мы переезжали. Помнишь, мы купили тогда новый телефон, сменили номер. Мама никогда не выбрасывает ничего без спросу. Лежит тут, на холодильнике, годами. Я иногда им пользуюсь, но редко. Он что, нужен тебе?

Она смотрит на меня и заполняет собой всю кухню — голосом, горьким запахом духов, и чем-то ещё, чем-то ещё...

* Стинг, Shape of My Heart/Форма моего сердца (альбом — Ten Summoner’s Tales/Десять рассказов призывателя, 1993 г.)