Глава шесть. Курочка закукарекала.

Только пропели петухи, как глаза Ратибора открылись. Ему приснился странный сон, он помнил лишь его конец: старуха сидит на перине, а под нею три черта, они выбегают из хаты неся свою хозяйку вперед ногами. Ведьма улыбаясь гнала бесов вперед, а когда ее колкие зеленые глаза заметили ученика, лишь крикнула: "Смерть — это лишь начало!"

День как-то с самого начала не задался: когда подходил к умывальне рубаха зацепилась за что-то и порвалась на рукаве, когда мать пекла хлеб — не уследила и он пригорел. Все это как-то насторожило Марию, когда сыновья завтракали, она сказала:

— Милые мои, лучше останьтесь сегодня, от греха по дальше. Черти не весело шутят.

— Мамко, как же мне остаться? Сейчас такая пора горячая! Мне нужно косы и подковы делать, как же мне отсиживаться?

Мария замялась не зная, что ответить. Поднеся ломоть каравая ко рту, Ратибор посмотрел в угол кухни. Глаза остановились на против красного угла и пристально смотрели в черное пятно, словно сажа. Резко оно сжалось в один клубок просмоленных нитей и явило три чёртика. Они глупо смотрели на своего нового хозяина и, поразевав рты, заливаясь слезами, просили поесть, показывая копытцами то на хлеб, то на себя.

— Ох, не знаю я, не знаю… Сегодня еще курочка наша, черная, прокукарекала получше петуха, я так спужалась, когда услыхала.

Богомил нежно смотрел на мать, ему была приятна ее забота, Младший, жуя хлеб, пытался ее успокоить:

— Полно, мамко, все будет хорошо, а то что курица закукарекала — так это ты с просонку соседского петуха перепутала. Он мо перепрыгнул забор к нашим курачкам, там же у баб Зины второй есть, а он такой дюжий! Во чернявый и перепрынул к нам.

Старушка тихо выдохнула.

— И вправду, чего это я? — она щедро улыбнулась, — Простите, хлопцы, сами знаете бабье сердце оно такое, лишь бы попереживать и поплакать!

Мария провела своих сыновей и пошла за водой, чтобы убраться в хате. Старший пошел с добрыми мыслями к кузнецу, размышляя о том, как будет свататься к его дочери, когда наберется смелости, но слегка пригорюнился: "Ох, Софа, будешь ли ты моею? Ведь ты так красива, а я? А я не особо… Девки говорят: “Рожа як карыто". А я виноват, что у меня рожа такая...? Но ей кажется и нравится эта рожа, вось смущается как гляну на нее, а щечки то — рябина красная!", — вспоминая лицо любимой он сам покраснел, а в груди стало как-то тепло и тесно, — И пусть корыто, а не рожа — зато какой я сильный! Гляньте, курвы, какая спина у меня широкая, как меха кузнечные! А кулаки тяжелей плуга будут!, — парень улыбнулся, заметя в окне хаты Софию, и зашел в кузню.

Когда же вышел Ратибор — он направился к дому ведьмы — с куском хлеба, за ним сразу же последовал клубок, оставляя за собой черный след на снегу.

— Хозяин, дай хлеба!

— Не будь так суров, хозяин!

— Покорми нас, будь милостив!

— Цыц! Вы мне рубашку порвали, хлеб испоганили!

— Не со зла мы, батенька, от горя!

— Померла наша матушка!

— Оставила сироток!

— Сами ее унесли.

— Такой приказ был!

— Мы не хотели, а надо было!

— Час ей настал, и так много пожила мамка наша.

— Если скажу, то и меня унесете?

— Снесем и тебя, батюшка!

— Чего ж не снести? Снесем!

— В самую тьму снесем!

Вот и показалась изба ведьмы. Дверь была нараспашку, словно ее кто-то выбил пока убегал, ветер немного раскачивал ее на старых петлях. Ратибор кинул обгоревшую корку чертям, те радостно захрюкали, а сам вошел в дом. В сенях, да и по всему дому, было много разных следов: некоторые словно в грязи, некоторые мокрые, а некоторые трехпалые с когтями.

"Веселый шабаш был"

— Нам не весело было, батенька!

— Дюже не весело!

— Нас съесть хотели!

— Хай бы и съели, тишей было б

Он направился в спальню. Кровать стояла без перины, но на деревянном каркасе лежало множество книг.

— Это вам, батенька!

— Для ведав!

— Чтоб знали и понимали усе!

Переложив книги на кухонный стол, местами заляпанный кровью, парень присел.

— Батенька, разреши умыться нам!

— Дюже грязные мы!

— А вонючие!

— Умойтесь, хоть топитесь.

Весело смеясь, три чёртика залезли в хозяйскую умывальню, со стоячей водой, и начали весело плескаться, когда семейство вылезло их было не узнать. Когда-то черные бесы стали белыми, как листья ромашки, пяточки их были розовые, как вымя, а рожки желтые, как у коз.

— Теперича готовы нести службу!

— За доброту твою хозяин верно послужим!

— Только не гони нас, а расти, как сынков своих...

Ратибор вздохнул, ему почему-то так стало жалко этих баламутов, которые словно дети смотрели на него грустными глазками.

— Не прогоню. Так уж и быть служите мне.

***

Поля казались обнаженными средь зеленого леса, только местами виднелись клочки их золотистых волос — стоги. Ветер важно и медленно прогуливался среди собранного жита, а солнце щедро поливало его своими горячими лучами. Наступило бабье лето: та пора, когда еще приятно тепло, но уже чувствуются будущие холода. Это время крестьяне использовали для свадьбы и других свят, уже за пару недель женились трое парубков, и не желая терять момента Богомил затеял такой разговор с матерью, когда вся мелкая живность громко пела в траве, почувствовав волю последних ночей.

— Мамко, я хочу посвататься к Софе. Ну, дочке Степана, да, кузнеца.

— Хорошо, посватаемся, я ж тольки рада и буду, что одного сынка пристроила, — старушка оторвалась от вечерней пряжи и с улыбкой глянула на копию ее Вани.

— Она только не веста она у меня, сама знаешь, мать у нее давно померла, а выучить ее некому было.

— Ишь ты! Я для своего сына и из козы драной весту сделаю!

— Коз в селе и так хватает, а ты мне Софу поучи, если понравится.

— Понравится, бычок ты мой, ложись спать. Утро вечера мудрее.

Громко чмокнув мать, он со спокойной душой, пусть и немного переживая о том как будет свататься, лег спать. Мария окинула грустным взглядом балку на потолке и вздохнула:

"Еще зиму назад лежали оба в люле, а теперь ни утром, ни днем их не видишь. Совсем мужиками стали, все в справах...

Ну ничего, скоро Зюзя придет и никуда они из дому не выйдут. Будут тут со мной, мне на потеху, а после уже и внучаты будуть и будут звать меня "баб Марья" или ласково так, как коты голодные, "Бабуся". Осталось лишь Кветочку мою пристроить к хорошей молодухе, и можно на покой".

Мать встала из-за станка и направилась в сени, уложила веник под платье, слегка раздвинув груди, чтоб не видно было, и направилась к кузнецу. Шла она тихо по дворам, украдкой перелезая заборы. "Важно, чтоб не бачыли, тогда добра буде". Дом кузнеца был средний, заборчик из низких бревен, а возле калитки стояла лавка. Старушка постучала.

— Хто тама?

— Это я, Мария Некифоровна, выйди, нам потолковать надобно, — старушка уселась на лавку наблюдая за широкоплечей фигурой старика. Он тяжело сел рядом, оправил белую рубаху и, почесав бороду, уставился на гостью.

— Так чего это тебя на ночь глядя принесло?

— У меня вот петушок мой на твою курочку смотреть стал. Надо бы решить ужо.

Лицо кузнеца нахмурилось: — Петушок то у тебя с длинным чубом видать?

— Ой, не, Степан Никитич, это я об таком шибко сильным петушочке говорю.

— Тогда завтра можа прийти, посмотрим мы на этого певника.

Еще немного потолковав о завтрашней встрече, они разошлись. Перед тем как зайти в свою хату, Мария попросила соседку стать свахой — "чтоб все было как надо и никак иначе".

Вот так быстро, пока будущий жених спал, старушка уже все подготовила и со спокойной душой легла на перину в предвкушении завтрашних сваток, напрочь позабыв о венике, который слегка покалывал кожу.

Как только солнышко село мать по новой уложила веник меж грудей, оделась во все чистое и белое, сын оделся также. Шли они молча, все так же по дворам да огородам, стараясь не испачкать одежду. Дрема окутала все село: куры тихо кудахтали в курятниках, лошади громко сопели в хлевах, мужики да бабы спали на печах, а дети, которых отправили на выпас коров, рассказали друг другу небылицы под треск огня. Дрема нежно гладила все живое, шептала нечто приятное и спокойное, убаюкивала. Только изба кузнеца не спала, в окнах горели свечи, а гости-свахи — Ратибор и баб Марья— готовились к битве между собой. Подойдя к нужной двери, мать велела прикоснуться плечом к косяку, а после этого — постучать. Сын сделал как сказано и с некоторой боязнью смотрел на дверь.

— Хто тама?

— Это я, Богомил, купец здешний.

Дверь отварилась и гости зашли в дом. Мать сразу же прикоснулась к печке, своей улыбкой благодаря свах, жених чопорно прошел на кухню и сел, Софы еще не было.

— Певничек на месте, а где же курочка? — поинтересовалась мать садясь рядом.

Услышав зов, девушка, в зелененьком чепце и косой сзади, зашла на кухню и выставила каравай на белом кружевном ручнике, кружева были сделаны мастерски, что обрадовала Марью. Невеста села возле отца, а по бокам стола уселись свахи. Марья с улыбкой огляделась, чувство, что от нее сейчас зависит свадьба молодых тешило, обтерев нос она начала:

— Пришел купец — у нас товар, какой же будет нам ваш дар?

— Первый дар не велик, ведь нам так Род молвит.

На столе оказалась золотая монета.

— Одной монеты мало — ты глянь какая пава!

— Да и наш купец не плох, не горбат и не урод.

— А рожа як корыто — разве ж гэто мило?!

Ратибор выложил три монеты. Лица молодых слегка покраснели, а старый кузнец улыбнулся, не столько смущению детей, сколько острым словам свахи.

— А чего ж сидит молчит — не уж то грустный он сидит?

— Краса Софьи мне мила, но только плохо складываю слова...

— Слова сложить у него не выходить, а покажи ноги хоть ходють?!

Ратибор поднял брата и подвел его к смущенной девушке. Старушки завели веселую песню.

"Покажи нам женишок как пляшут твои ножки!

А ты девица тож не стой — не жалей сапожки!

От как пляшут молодые — вот бы нам и их лета,

Ох была б я молодая вышла б замуж за купца!"

Когда молодые устало вернулись к столу, начал говорить Кветочка:

— Вон как силы много в нем, он потягается с конем!

— Это бачу я и так — а ти много в нем ума?

— Ума богато в закромах да сундуках и с собой его он носит, лишнего не спросит!

— Раз уж так, то глянь кака мастерица кузнеца! Сама рубаху вон сплела, да и шапку смастерила.

Баба Марья достала с печи новую рубаху с черной шапкой, жених сразу их одел.

— Хороша ли шапка, брат?

— Хороша.

— Хороша рубаха, брат?

— Хороша.

Сваха поставила перед женихом стакан полный вина. Сделав глубокий вдох и выдох Богомил одним махом выпил и стукнул пустой кружкой по столу. Невеста покраснела еще сильнее, из-за чего ее щечки стали похожи на спелые яблоки.

— Тогда невесту мы берем, да косу тоже мы возьмем!

Кузнец аккуратно подрезал косу, чтоб она доставала до грудей, и передал свахе.

— Коса наша не даровая — отдавай нам злато да часть каравая! Да только смотри — отца не разозли!

Мешочек с монетами появился на столе, жених разрезал каравай на два куска и каждый отломал себе от них мелкий кусочек.

— Курочка моя очень мне уж дорога, но петушок твой, Марья, знаю хороший будет муж. Свадьбу чрез пару дней сыграем и угол тоже им устроим.

***

Свадьба прошла как надо: весело и шумно. Каблук у невесты не ломался, а главным в семье оказался Богомил, потому что он откусил чуть ли не половину свадебного каравая. "Не повезло Софе такого детину кормить. И как с ним только мать справлялась?" — с улыбкой спрашивала сваха, вызывая смех гуляющих. Чтоб не теснить молодых Мария поселилась в доме кузнеца, а Ратибот в избе ведьмы. Ночью же, после свадьбы, весь хутор слышал, как черти пили за здоровье новобрачных!

Да только отец невесты, после гулянья, вышел на старое языческое капище и подошел к трем камням лежащим друг на друге, положил маленький кусочек пахучего дубом каравая и, немного помолчав, прошептал: "Выдал я Софию нашу в добрые руки, хороший хлопец, не переживай тама. Чувствую, что и мой век идет к концу, но внуков я за нас двоих поняньчу, а как вырастут лягу тут у тебя и уже не будет мне так тяжко. Эх, Галя, совсем на тебя похожа дочкá, и так радостно и грустно смотреть на нее… Почти пол века я тебя любил и, надеюсь, еще столько же проживу тебя любя", — старик дотронулся губами до нижнего камня и, слегка поностальгировав, двинулся домой.