Глава седьмая. Лихо.

Ночью октября всегда приятно посмотреть лишний раз на луну как на стареющую, так и на растущую. Цветные листья деревьев постепенно падали на землю, укрывая ее от звереющих ветров. Дым от труб домов радовал глаза, казалось, что он тянется своими бесформенными пальцами к луне, но ветер бессчетное количество раз обрубал их своим невидимым мечом. Эта картина чем-то напомнила Ратибору ту сказку, о маге и луне.

Вернувшись с ночной вылазки с корзиной разных цветов — Кветка вычитал в книгах старухи о разных свойствах растений в разное время — он увидел на распашку открытые двери, три белых клубка, издали напоминая букетик ромашек или белых кувшинок, вжались в дно корзины и заскулили.

— Что такое?

Но ответа не последовало, он слегка потер кончик вылезшей пряди решая, что делать, и все-таки зашел в дом. На кухне сидела девушка с закрытыми глазами, длинные волосы были спутаны, а одежды ее явно ей малы. Подойдя ближе Ратибор смог осмотреть в свете луны изрубленные руки и ноги гостьи, полностью покрытые гнильниками и язвами, на шее красовался темный след, словно кто-то пытался задушить ее.

— Кто же ты?

Открылся правый глаз, красный, то ли от слёз, то ли от крови.

— Приш-шел хозяин значит… — девушка стала принюхиваться. — И чертей мне принес-с…

Длинная изуродованная рука достала из корзинки белого чертика.

— Оё-ё-й! Батько, не губи!

Лихо широко открыла свою зубастую пасть, языком провела по шерстке пойманного беса.

— М-м-м… Чис-стый… Вкус-сный...

— А ну не тронь!

Парубок грубо отобрал черта и уложил его в корзинку, которую после ногой отодвинул. Нечистый тихо заплакал: испугался, да и еще клочок шёрстки урвали — бедняга. Лихо растеряно смотрело прямо в лицо молодого-колдуна, а после вновь улыбнулась облизываясь.

— С-скоро приду ещ-ще, ж-жди беды.

Девушка встала почти впритык к юноше. Почему-то ее уродство не пугало его, а даже вызывало некоторый интерес, он почувствовал в руке стебель цветка, мокрый от ночной росы, и преподнёс его почти к лицу чудовища. Она чуть смущенно, было заметно по бегающему зрачку, который смотрел то на лицо, то на цветок, резко провела своим синим языком по шее и губам Ратибора.

— Вкус-сный, хра-абрый… Ещ-ще с-свидимс-ся

Гостья плавно вышла, беззвучно закрыла дверь. Хозяин грузно сел за стол, черти мигом вылезли из корзинки и, став одной белою кошкою, улеглись на колени.

— И зачем дали цветок?

Тихо урча, голос кошки постоянно менялся, хватая то низкие, то высокие ноты:

— М-м-ры видели как хозяйка м-р-р дарила ей эти цветы, чтобы быстрей ушла. Видимо, редко дар-мр-рят.

***

В кузнице Степана никогда не гас огонь, чтоб не разозлить Сварога и не потерять его милость. Даже сейчас, как только пропели петухи, Богомил уже разжигал слегка ослабший огонь и готовился выплавлять подковы да ухнали. Старый мастер лишь наблюдал за работой ученика, изредка помогая, и, когда только первая дюжина оказалась готова, Богомил присевши стирал пот с лица, кузнец заговорил:

— Ты, брат, уже хорош в моем деле, хочу я тебе кузницу мою передать, да только тебе нужно кое-что сделать.

— Чего же, батько?

— Нужно тебе сделать штуку для меня хорошую, чтоб я убедился в твоем мастерстве. Выплавляешь ты ловко, да только теперь нужно без заготовки. Выкуй мне меч, да чтоб такого меча я еще не видовал.

— Добра, батько, завтра начну.

Чуть передохнув и остудившись, Богомил вернулся в кузню, а старик, довольный таким ответом, на пару с Марьей, пошел проверить свою дочку. Та без устали трудилась по дому, а на печи были развешаны пеленки.

— Уже готовишься? Молодец, дочка, вот тут нужно немного переделать, а тут вот добротно вышло! — указывала мать, а старик, слегка поговоривши с бабами, ушел на свою любимую лавку. Мимо него проходил Егорушка и он окликнул немого:

— Гэй! Егорушка, посиди со мной, побалакаем.

Немой с радостью присел к деду и, когда тот набил свою носогрейку, стал показывать и пытаться говорить.

— Что ты на хату ведьмы показываешь? Не ведьма? А, Ратибор тот, не нравится он мне, слишком какой-то сам себе живет. Хотя, да, на поле работает хорошенько. Что ты на рот показываешь? Не уж то сказал вылечит? От-ти-на! А старая Астасья так и не смогла. Устал уже молчать и показывать, да? Понимаю, но знаешь как говорят: "Язык мой — враг мой". А сейчас еще такое время, чуть скажешь что-то про Христа этого, то тебя сразу — старик сплюнул и несколько раз ударил ногой в лаптях по земле — и забудут кто ты и жил ли ты. Ладно, заговорил я тебя, не серчай.

Но Егорка остался и не ушел. Сделав пару затяжек носогрейки и выпустив дым, дед сказал:

— Нравится меня старика слухать? Ну добра, расскажу одну историю, только она про нечисть. Не спужаешься? Ха-х, вижу, что головой мотаешь. Ладно, слухай:

Чего ж я в кузнецы подался? Все очень просто. В деревне, когда тут еще и пяти дворов не было, жил у нас кузнец, тож Степанов звали, так он меня спас однажды. Мне тогда было годков восемь-десять, пусть будет девять, так вот, стали у нас люди пропадать. Не тольки у нас, еще и в Ивановке да и в Синей, а на первый день сеялки, нашли мы тело купца из Смоленьску, он к нам заезжал купить чего. Помню его такого толстого, как поп наш, а вот нашли и испужались: весь он сухой, как старое дерево, а руки к верху, будто пытался отодвинуть кого, да не смог. Глаз у него уже не было, как и носу, а рот открыт так широко-широко и каждый зуб я успел разглядеть. Выпорол меня батька тогда, что я на всякую дрянь бегаю глядеть. Ну не смотри так, я б и сам выпорол, ведь и вправду лучше б и не видел. Так у нас в селе пятеро пропало, заливались матери слезами, а отцы поздно не пускали даже нужду справить. И вот я лежу ноччу, а окно у меня на улицу было. Лежу, гляжу да и не спиться мне. А тут — глядь, нешто белое пробежало, а потом так шибко к окну моему прилегло и смотрит так. Смотрю я, а это дед Макарыч, старый колдун наш, смотрит так зло, а глаза краснющие, как горящие угли.

— Пусти в хату, Степанушка, пусти старика хоть в сени, — шипел упырь.

А я и говорю ему так тихо:

— Батько недозволит.

— Я быстро, Степанушка, я тебе гостинец принес.

Ну я и ляпнул мол "заходи", а он как ударит по окну! Как зарычит, — дед попробовал прорычать нечто, а Егорушка аж подпрыгнул. — Извини-извини, не со зла я...

Так вот: рычит он и в окно лезет разбил его и прям прет, уже на половину залез, и шипит как змея подколодная! А тут резко его кто-то обратно затянул. И раз — шипения нету. Я выглянул, а там кузнец мечом своим голову упыря отделил и сердце вырывает. Степан тогда глянул на меня так добродушно мол "спи, спи, это уже моя праца" и мне так добра стало от этого взгляда — я и уснул.

А как мне время пришло ремесло своё найти — я сразу к кузнецу, вот и прижился с ним. Така история.

— Эй, Степан, хорош с молодым балакать, ходи ко мне бражку попробуем! — закричал с конца улицы Дед Фома и направился к своей хате.

— Зовут меня, Егорка, а ты иди гуляй там с девками нашими, молодой еще! Ты посмотри, как на тебя Настасья то глядит, как на пряник дитё.

Пастух смущенно пожал руку кузнеца и удалился, а старик с довольной улыбкой, в предвкушении бражки, пошел в гости.

***

Болото было не особо далеко от деревни, можно дойти за полчаса, да только в любое время дня здесь темно, точно ночью. Высокие стройные кроны деревьев тянулись вверх, пытаясь прижать своими длинными ветвями собратьев к земле. Из-за этого не братского поведения топи здесь были почти невидимы. Где-то вдали квакали жабы, протяжно и важно, а где-то ползли ужи да гадюки. Болотный туман застилал собой всю чащу. Запах полусгнивших растений и стоячей воды окружал любое живое существо, которое смело зайти так далеко в поисках неведомого. Этот болотный дурман отягощал голову и чем ближе было болото, тем больше усилий приходилось совершать для дальнейшего шага.

Богомил аккуратно ступал вперед, проверяя перед собой длинной палкою почву. Шел он уверенно, ведь еще перед входом в лес молодой кузнец преподнёс подарок лешему — кусок свежего хлеба — чтоб не шутил с ним и не водил его за нос. Когда он прошел свои первые десять шагов, то послышался стук клюва дятла об древо, заветные три раза. "Добра будет, понравился подарок". Хоть место здесь и гиблое, но все-таки не мысли об опасности заполняли голову, почему-то все время витали думы о молодой жене, матери, кузнице и брате. "Да, как-то неправильно вышло с братом, все-таки не красиво, что я его выгнал с хаты, но он, вроде, и сам был рад этому? Нужно будет свидеться как-нибудь и поговорить под настоечку, а то как не родные".

Вот и показалось болото, почти полностью заросшее тиной. На чистой водной глади сидели кувшинки, их белые цветки, лежащие на тёмно-зеленых листках, как-то успокаивали и, даже просто посмотрев на них, можно было забыть обо всем и уйти под топь. Богомил аккуратно ходил у болота и наполнял свой кошик грязными тяжелыми комьями железа. Корзинка постепенно заполнялась, молодой кузнец думал уже уходить, как нечто схватило за ногу. Он упал на кочку и со страхом посмотрел на схватившую его руку. Синяя, вся распухшая и в тине, дырах от червей и оводов, с длинными когтями-ногтями, она тянулась из болота. Показалась голова утопленницы, толстое лицо смотрело с хищной улыбкой, а на голове оказалась кувшинка, зубы-клыки были местами гнилыми, губы жирными, как толстые черви, и синие, будто волчья ягода.

— Ты куда, касатик? Самое лучшее в глуби!

— Чур меня! Чур! — кузнец потянулся к дереву, чтоб вымолить помощь у единственного защитника — Чура; но утопленница тут же затянула мужчину в глубь.

Ровная водная гладь, лишь пару мгновений были бурболки, а теперь тишина. Только кошик всплыл, одевая на себя зеленую тину. А в траве, переползая меж кочек, копошились змеи.

***

Вечером село взволновалось. Первой тревогу подняла Софья — муж не пришел к вечеру — ее стала успокаивать Мария, хотя тоже заметно волновалась. Дед Степан тихо сидел на печи, молча и смотря куда-то в пустоту, лишь одна мысль крутилась в голове. Она, как змея, спустилась с головы на сердце, медленно обвила его и стала душить, как мышь полёвку. "Я отправил его на гибель..."

Ратибор почувствовал неладное после ночного стука в окно, стучали словно ногтями попутно царапая стекло. К тому же в груди сидела какая-то пустота, так резко она появилась, словно ему отрубили руку или ногу одним ударом тяжелого меча, показалось, что он даже услышал стук калёного железа о кость и как сильно хлынула кровь. Он понял, брата на этом свете уже нет.

— Найдите брата, черти, несите сюда.

Белая кошка с широко раскрытыми глазами посмотрела на своего хозяина.

— Вы хотите его ...?

— Плевать, чего я хочу, выполнять!

Кошка легла калачиком и разделилась на три маленьких комка.

— Слушаю-с! — завопил самый толстый и выбежал из хаты, за ним последовали оставшиеся чертики.