Рассказ девятый. Что случилось много позже

С приближением зимы Гил всегда становился ворчливым. То есть, ещё ворчливее, чем обычно. Мужчина почти не выходил из дома, сидя перед разожжённым камином, ловил глазами пламя. Бывало и так, что он запирался в комнате и крушил её. «Делаю ремонт, мелкий, отвали, сделай милость!»

Людвиг пожимал плечами, да уходил. Дел у стран всегда было с избытком.

А однажды, когда зима бушевала с особой силой: когда окна дрожали от мороза и снег успевал навалить заново, пока его разгребали. *

Альбинос не отходил от окна, но из дома не выходил. Просто сидел на подоконнике, прижавшись лбом к стеклу, как будто кого-то ждал. Не обращая внимания даже на свой компьютер (!) и Птица (!!!), мужчина упрямо каждое утро садился к окну и поджимал губы. Алые глаза провожали каждую снежинку, словно добрую подругу. Конечно, он всё ещё приходил к их садику, травил байки, но сердцем был там, перед окном.

Людвиг чувствовал: что-то не так, что-то должно случиться. Он старался не оставлять брата одного, рядом всегда кто-то крутился. Но прусса не переупрямишь. Факт.

Однажды, уходя на работу, немец отметил, что сегодня снег необычайно красив, да и окна почему-то все изрисованы узорами. Мороз щипал за всё, что не было прикрыто одеждой, а ветер норовил пробраться и под неё, поближе к телу. Конечно, так ведь теплее!

День не ладился и Людвиг решил пообедать дома. Недовольно кляня погоду, Германия с раздражением бросил машину в пробке: всё равно из неё в ближайшие часов шестнадцать никто не сможет выехать. Пройдя несколько шагов, немец замер. Гилберт стоял перед Иваном в лёгком пальто, но, кажется, никаких неудобств не испытывал. Русский кивнул в его сторону и альбинос обернулся. Улыбнулся; махнул брату рукой и потянул Ваню за собой. Домой.

***

Гилберт, едва вернувшись, понял: что-то не так. Не то, не туда, не тогда. Русский прочно разместился в его душе и выезжать намерен не был. Сначала Гил сваливал всё на магию: ещё бы, ведь бесился он только зимой, под Новый год! И вовсе не потому, что у русского в эти же дни день рождения.

И вовсе не потому он не может выходить на улицу, даже смотреть на снег, что скучает. Что привязался к Брагинскому. Что изменился. Полвека для стран — пустяк, пустое место. Ничто. Но Гил умудрился полностью измениться. Привычки, повадки, желания. Он всё ещё был раздолбаем, каких поискать, надирался в баре, там же устраивал драки, «клеил» девочек, пакостил другим нациям, и вообще был занозой для брата. Вёл блог, где слово «Я» было едва ли не основным.

Только зимой сидел перед камином и пытался убедить себя, что вовсе не ждёт Ивана, не хочет возвращаться. Пытался не шептать своё желание. Невесёлый смех тогда раздавался в комнате. Врать себе альбинос не умел. Он всегда искренне признавался в своём Величии, обиженно бубнил на крага и глупо оправдывал поражения. Честно поминал боссов, желавших его союза с этим придурком русским. И почему это все говорят про Наташу, которая Ивана не боится, а о нём молчат? Он-то тоже не боится, никогда не боялся.

А сейчас вот, пытался врать. Не получалось. Сука.

А потом их дом завалило снегом. Он был повсюду: белый, пушистый, почти мягкий. Холода Гил почти не боялся, прощальный подарок Ивана. Снег был везде: на улице, по телевидению, в Интернете, в разговоре… Все как будто сговорились свести его с ума! Даже предатель-Птиц чирикал что-то про зиму.

Не выдержав, альбинос прилепился к окну, боясь пропустить момент появления Ивана. Это же его рук дело! Сразу понятно. И вовсе не смешно!

Альбинос поклялся убить русского, который так долго тормозил.* А когда тот появился, просто вцепился в него мёртвой хваткой.

Махнув на прощанье брату, Гилберт совершенно очевидно понял: прошлое кончилось. Дальше будет что-то новое, чего ещё никто не написал. Ну, он же Великий писатель!

Но пропадать мужчина не собирался: и звонить будет, и писать, и вообще, достанет всех так, что взвоют ещё! Ксе-ксе-ксе-ксе!

Гил просто не мог иначе. Просто он знал: в Иване было место не только для собственного льда, но и для его, Гилберта, жара.

Пафосный бред альбинос никогда не любил, поэтому, впихнув Брагинского в спальню, прокричал, хищно потирая руки:

— С кровати встанешь в марте, возражения не принимаются!

_____________________________________________________

(*35) Весна 2013, Европу занесло снегом по шапочку и выше

(*36) Стена пала 9 ноября 1989, прошло больше 20 лет