Рассказ третий. Дурман

Долго зима не отступала в этом году, целую вечность льды и морозы сковывали город, будто не хотели выпускать кого-то отсюда. А даже если бы и хотели, кто же его выпустит? Германия ещё помнил, как пришлось вывернуться, чтобы выйти из кабалы первой войны. Работа-работа-работа… он тогда самолично Францию хотел придушить. Петух самодовольный, попадись только!

Там, где для обычных людей шли годы, для стран летели дни.

Людвиг вздохнул, ощущая сильную усталость. Работать не покладая рук — дело привычное, не остаётся времени на мысли, к тому же. Два года прошло, а от Гилберта не было и весточки. Кто-то говорил, что он просто ушёл, чтобы не смущать своей слабостью брата, Япония утверждал, что Гил уже, наверняка, мёртв: Россия со своим союзом добил и без того переживавшего не лучшие деньки альбиноса…

Однажды, в апрельский день, Людвиг просто понял: если он проведёт ещё хотя бы час среди неизвестности и безынициативности, то просто свихнётся.

Сорвавшись с места, немец кинулся к брату — Польше, скотина, тоже ведь выдрал порядочный кусок!

Нельзя сказать, что это место многие годы оставалось любимым у старшего брата, но альбиноса довольно часто можно было увидеть сидящим под одним приметным деревом на опушке. Туда немец и направился в первую очередь.

Никого. Ни души — будь то человек или нация. Людвиг с силой пнул какой-то первый подвернувшийся пенёк. На душе было погано. Как это часто бывает, энергия и энтузиазм заметно поубавились с первой неудачей. Но немец не был бы собой, если бы сложил руки и просто отпустил, не стал хвататься за брата. Нет, блондин сел на тот же бедный пень и глубоко задышал. Локти опустились на колени, пальцы, переплетясь, уткнулись в подбородок. Глаза то и дело бегали от земли к небу, пока взор не зацепился за случайного солнечного зайчика. Скользнув по траве, «зайчишка» затанцевал на камуфляжных штанах мужчины. Нахмурившись, Германия — ах, простите, ФРГ, пора бы привыкать к этому имени — дёрнул рукой, сгоняя надоедливую канарейку. Канарейку!

Немцу показалось, что он понял Архимеда, заоравшего «Эврика!». Гил никогда не расставался со своим Птицем — столицей, Кёнигсбергом, но, желая скрыться и зализать раны, оставлял пташку с ним, Людвигом, чтоб «мелкий не скучал». Уж в могилу бы он своего любимца точно не упрятал, да и не отдал бы никому. Значит, брат просто ушёл. Скрылся ото всех, но жив. Значит можно его найти, вернуть. Значит…

Как утопающий хватается за соломинку, так и Людвиг хватался за свою «травиночку». Брат был ему слишком нужен, чтобы так просто забывать. Грудь, порою, сдавливала доселе незнакомая тяжесть; губы кривить в улыбках стало тяжелее, мышцы просто отказывались повиноваться. А теперь… надежда, было угасшая, вспыхнула с новой силой.

***

— Людвиг! Ты думаешь, что делаешь? Вон, брата уже задолбали твои боссы — где? Что? Как? А он им и ответить ничего не может — тебя ведь нет у него. У меня ты, оказывается? Ну, что ты забыл? Ох… пойдём, поешь сначала, потом расскажешь, — Украина, старшая сестра Брагинского, была девушкой доброй, сердечной. Да и, гхм, внешне была красива: особенно, хм, ниже шеи и выше живота.

После всего, что Рейх натворил, она приняла его в своём доме с улыбкой, когда он немного заплутал, впервые доверившись своей интуиции. Девушка со вздохом опустила перед Людвигом тарелку борща и присела напротив. Пока картошка варилась — надо же гостя уважить! — можно было и расслабиться.

— Ольга… ты не видела Гилберта? Может, проходил, даже мимоходом или просто слухи какие… — вяло ковыряясь ложкой в «супе», немец поджал губы. Раскрывать свои планы перед Ольгой, с одной стороны, не хотелось: родство с Россией весьма и весьма портило градус доверия, но мягкая улыбка и тёплый приём сами собой развязывали язык. Да и, как ещё выяснить, что случилось с братом, почему он пропал тогда, не дождался в баре…. Как, если не расспрашивать?!

Незаметно оглянувшись, Людвиг задумчиво вздохнул. Дом у Ольги был светлым, в основном, из-за окон — больших, — от высоких потолков и почти до пола. Задумчиво разглядывая настоящий, огромный (по сравнению с его уж точно) сад, немец зацепил взглядом куст красных роз и вздохнул, опустив взор.

Ольга нахмурилась, но ничего не сказала, ушла от ответа, запорхала по кухне, наложила гостю пирожков, поставила на плиту чайник, заговорила о трудностях в жизни, о солнце, о том, как же у него, у Людвига, получается такая вкусная картошка, в чём же секрет?

Незаметно пролетели часы, сзади подкралась ночь. Девушка запричитала, что, мол, не отпустит немца — мало ли, где ещё заблудится. Раскрасневшегося мужчину удалось запихнуть в кровать, Украина даже подушку ему взбила, пожелала спокойной ночи и вышла, затворив дверь.

Людвиг вздохнул и прикрыл глаза. Громко и внятно хамить в ответ на такую непонятную (и очень навязчивую) заботу он не умел.

К удивлению немца, сон пришёл почти мгновенно, но, очнувшись утром, мужчина не мог вспомнить, как же забрёл к Ольге. Девушка улыбалась, шутила, попросила полки повесить — раз уж под руку попался… воспоминания о вчерашнем вечере, будто подёрнувшиеся какой-то дымкой, спрятались в самом дальнем уголке сознания, словно бы их и не было. И не только они — за делами немец совершенно забыл о брате.

Людвиг и сам не заметил, как пролетели дни — много-много дней, счёт которым мужчина потерял практически сразу*.

Так бы он и не вспомнил о цели своего «путешествия», не возьми случайно свежую газету. Ольга вышла по делам, может, к брату уехала… да, да, к… как же его зовут? Кто он? Чёрт!

Мысли вились спутанным клубком, мужчина, дабы отвлечься, решил почитать газету. И почитал… на свою голову.

На одной из страниц был довольно крупный заголовок, что-то там про спорт и ГДР. Пожав плечами, немец опустил взгляд на фотографию, отхлёбывая чай, и тут же закашлялся. На глазах выступили слёзы, горло саднило, но мужчина так и не мог восстановить дыхание.

Кое-как успокоившись, мужчина с жадностью впился взглядом в фотографию. Для кого-то там были люди, какие-то важные личности, а он видел скучающего альбиноса где-то позади. Людвиг заворожено разглядывал брата, пока, наконец, не отложил газету, аккуратно сложив. Что же это случилось? Как?..

Мельком глянув на дату печати, немец почувствовал, как по спине пробежал холодный пот. Август шестьдесят первого*. Боже, двенадцать лет! Куда исчезли? Почему? Как?

Встряхнув головой, мужчина снова впился взглядом в статью, но не нашёл ничего интересного — стена и стена, ничего нового.

Брагинский всё никак не успокоится. Хотя, как показалось Людвигу при встрече, русский не всегда и во всём согласен со своим начальством — равно как и все нормальные страны. Может, не такой уж он и монстр?

К сожалению, Людвиг слишком отчётливо видел глаза этого немонстра, тогда, в сорок пятом. И немец прекрасно понял тогда, почему у Франции не было даже призрачного шанса, почему он так настороженно присматривался к Брагинскому — воплощение картавящей нации, Франциск Бонфуа, банально испытывал практически животный страх: этот не монстр мог одним видом довести до истерики, когда же русский не стоял на месте, сложив руки на груди…

Облизав губы, Людвиг резко подскочил, опрокинув табурет. Неловко подняв его, мужчина быстро, как только мог, натянул куртку и вышел из дома, оставив ключи, по обыкновению, соседке Ольги. Этого Людвиг тоже не понимал. Он вообще мало понимал этот странный… менталитет.

***

Ольга с испуганным вздохом опустилась на табурет, разглядывая газету, сложенную едва ли не вчетверо. Глупая, как же она могла так просто проколоться? Не стоило оставлять немца одного в своём доме: может, она и стёрла из памяти мужчины розы, причину нервного поведения, но до конца вырвать не смогла. Не настолько была сильна. Не как брат, уж тем более, не как мать. Ей, хоть и была старшей, не досталось всей силы Зимы, лишь немного Весеннего ветра, может, майские грозы.

Мало кто помнит, что нации — всё же не люди, им подвластно то, что народы кличут «магией». Что ж, не так уж и далеко от истины: по крайней мере, живут страны, и правда, много дольше столетья. Да только это скорее проклятье. Уже и родственные связи не держат, уже и ненависть истончается, что поделать… Привязываться к людям? Быть может. У каждого есть те, кого невозможно забыть — правители, учёные, простой люд, полководцы… и даже им нельзя верить, любой может предать, тем более страны, нации.

Смешно признаться — все страны, все до одной, знали, как сильно Ваня боялся своей младшей сестрёнки, Беларуси; Наташенька, и правда была очень… упорной в своём желании жениться на брате. Все об этом знали и даже как-то сочувствовали. А о том, что Россию не боялась и она, Ольга, даже не думали. Нечестно. Почему-то её воспринимали как… не старшую в ней видели, уже давно не видели в ней хоть какую-то угрозу. Может, и не зря — Людвига она упустила…

Да только брата он никак не свяжет с тем, кого знает под именем… ах, впрочем, не важно. Снимая трубку, девушка выдохнула. Всё же братик расстроится. Очень.

_____________________________________________________

(*11) ФРГ после ВОВ активно помогало украинцам, занимало много внимания у этой страны

(*12) 13 августа 1961 была возведена Берлинская стена