ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

Между тем обстановка в стране менялась, политические бури изменяли отношения людей. Два московских путча, с перерывом чуть больше двух лет, принесли независимость Прибалтийским государствам, но это обстоятельство очень осложнило работу с камнем. На границе появилась таможня, проверка документов пограничниками и прочие, мешающие бизнесу, обстоятельства.

Первым тяжелым ударом по моему финансовому благополучию был выстрел снайпера в Отари Квантришвили. Сейчас это убийство приписывают легендарному киллеру Солонику, выходцу из курской "братвы", но, независимо от авторства, выстрел повлек за собой громкие последствия. В Эстонии один за другим лопались банки, в которых крутились деньги "Ассоциации ХХI век". Авторство хитроумных банковских операций по изыманию финансовых средств приписывалось Дергачеву, который представлял интересы "Ассоциации" в Таллинне.

После объявления начала банкротного процесса над Пярнуским и Тартуским коммерческими банками, Дергачев потребовал вернуть ему кредит, который я брал на развитие Питерского камнерезного цеха. Несмотря на уже оплаченную годовую аренду производственной линии в Красном Селе и оплату проектной документации на разработку в Самаре станка ультратонкой резки камня, мне пришлось сворачивать на две трети раскрученное дело. Для того чтобы расплатиться с долгами по кредиту и выплатить все долги по зарплате работникам фирмы "Минерал" в Питере, мне пришлось распродать запасы сырья и ликвидировать предприятие.

Только благодаря этому удалось кое-как расплатиться по долгам.

В "Алас-Эвеко" дела тоже резко ухудшились. Во-первых, пропали деньги в Тартуском коммерческом банке, но главные потери были вызваны нечестным поведением партнеров по бизнесу, которые разбегались, как крысы с тонущего корабля, не забывая урвать посильный кусок от капитала фирмы. Во-вторых — один из доверенных людей получил доступ к валютному счету и скрылся, ухватив перед этим четверть миллиона долларов. Такого удара фирма "Алас-Эвеко" не выдержала и попала под банкротство. Судорожные попытки спасти положение заставляли пускаться в рискованные предприятия.

С целью выйти на нефтяные контакты в Ираке я, по поручению своего шефа, поехал в Москву к Жириновскому. Выход на близких родственников Владимира Вольфовича я получил через одного из моих знакомых банковских работников. Хотя мои политические симпатии всегда базировались на трудах Прудона, Кропоткина и Бакунина, с примесью экономических воззрений Эрнесто Че Гевары, но возможность пообщаться с яркой политической фигурой была интересна сама по себе.

Первая наша встреча состоялась двадцать четвертого апреля 1994-го года. Мы беседовали в депутатской приемной, которая располагалась в гостинице "Мир". Помещение выглядело не лучшим образом, после строго выверенного интерьера состоятельных эстонских контор или современного дизайна "Редиссон-Славянской", где я недавно проводил переговоры с немецкими фирмачами.

Встреча показала, что Жириновский заинтересован в сотрудничестве, так как после официальной части Владимир Вольфович пригласил меня на празднование своего дня рождения, которое должно было состояться через пару дней. Я согласился на это предложение, прежде всего потому, что лидер либеральных демократов оказался человеком гораздо более умным и сдержанным, чем тот образ, который навязывали публике средства массовой информации. Да и просто мне было любопытно окружение скандально известной политической фигуры.

На праздновании присутствовало около четырехсот человек самого разного обличья и образовательного ценза. Я сидел за маленьким столиком вместе с братом и сестрами именинника. Запомнилась поздравительная речь Кашпировского и то, как журналисты разворовывали стоявшую на столах водку. Дело, вероятно, было в том, что на столах стояла только что появившаяся водка "Жириновский", и каждый хотел прихватить оригинальный сувенир.

Наблюдал я и откровенно провокационные выходки.

Так, например, один из вышедших, после окончания вечера, гостей демонстративно вытащил из кармана начатую бутылку и, на радость толпящимся при входе журналюгам, стал глотать из горлышка, чуть щурясь на снимающие эту картину видеокамеры.

Через день я подписывал в штабе ЛДПР, который тогда размещался в Рыбниковом переулке, конфиденциальный договор о намерениях. Мне вручили целый чемодан агитационной литературы и последних номеров партийной газеты. Все это добро я отвез в Печоры, а Татьяна Романенко, прочитав всю эту кипу агиток, оказалась распропагандированной и подалась в политику.

Уже несколько лет она работает координатором ЛДПР по Печорскому району Псковской области, причем работает весьма активно, и добивается успехов, умудряясь пробивать своевременную выплату пенсий и социальных пособий нуждающимся.

Мое пребывание в Печерах было довольно коротким.

За два дня я успел зайти к знакомым контрактникам из 76-ой воздушно-десантной дивизии, поговорить о новых таможенных правилах с пограничниками, которые жили в соседнем доме, и заручиться помощью таможенников на случай доставки товара из Эстонии в Россию.

Вечера полностью принадлежали моей дочке Даренке.

Я рассказывал ей сказки и отвечал на ее многочисленные вопросы.

Целыми часами я описывал ей места, где обитают добрые лешие, которые, согласно народным верованиям, обитают в тех еловых лесах, за которыми начинается сосняк. Кожа у них отливает синевой, так как кровь у леших синяя. Волосы зачесаны налево, правого уха нет, так же как бровей и ресниц. У кафтана левая пола запахнута на правую, а обувь перепутана: правый башмак на левой ноге, а левый — на правой. Что бы сманивать людей в лес им дана только одна минута в сутки, а избавиться от лешего можно, если произнесешь его любимую поговорку: "Шел, нашел, потерял". Умалчивал я, по вполне понятным причинам, только о таких стародавних поверьях, что боятся лешие не только соли и огня, но и матерной брани, Некоторые серьезные ученые утверждают, что именно это одна из причин столь широкого распространения такой брани у русского народа.

Дашенька расспрашивала меня о русалках, и мне приходилось всоминать, что русалки и мавки любят бродить по суше от Троицы до Петрова дня и качаться на ветвях старых деревьев, особенно на дубах.

Разбирая детские книжки, я нашел сборник скороговорок Хабаровского издания. На обложке было написано, что книга предлагается детям от трех до пяти лет. На пятой странице красовалась фраза: "Пойду я в лес по рябую корову". Представив, как ее может выговорить (еще не умеющий произносить букву "Р&quot малыш, и проникся сочувствием к похмельному чувству юмора составителей сборника.

Дочка не хотела отпускать меня, и каждый мой приезд к ней заканчивался слезами, когда приходило время моего отъезда.

Финансовые дела на фирме пришли в полный упадок.

Обеспечивать возможность каких-либо сделок становилось делом все более проблематичным. Пришлось заняться продажей трех киосков из алюминиевого проката, поставленных на индивидуальные сани, изготовленные из широкого швеллера. Киоски достались мне от одного знакомого, который завез их из Петербурга, использовав достаточно большое пространство под санями для контрабандного провоза через границу партии кобальта. После удачного преодоления границы киоски ему уже были не нужны, и он был рад продать их за гроши. После быстрой перепродажи появились деньги на еще одну поездку в Москву.

К сожалению, все попытки спасти фирму через московские связи терпели неудачу. Один из обещавших помощь, Сергей Жилкин, нелепо погиб от случайной пули, когда зашел в квартиру своего знакомого, а там происходила "разборка", к которой он не имел ни малейшего отношения.

В кругу общих московских знакомых мы скромно помянули покойного, вспоминая его любовь к французским vines de garde, замашки заправского сомелье, и мои всегдашние возражения ему, что кахетинские вина с северного склона Гомбори, где когда-то располагалось имение тестя Грибоедов — Александра Чавчавадзе, — нисколько не уступают по качеству...

Мои переговоры с Валерием Викторовичем Дергачевым, который в то время был председателем правления одного из московских банков, прервались его арестом.

Дело было в том, что за месяцев пять или шесть до описываемых событий в гостиничном номере, который снимал Дергачев, должна была произойти передача большой суммы денег, которую охраняли два проверенных человека. Сам Валерий в это время находился где-то в центре города на срочных переговорах. В гостиничный номер позвонила местная "ночная фея" с предложением своих услуг. Поднимавший трубку охранник со скуки пригласил ее в номер, а когда она появилась, то под угрозой пистолет заставил обслужить их обоих за цену одного клиента. Обиженная девица ушла, через пять минут пришел Дергачев с тем самым человеком, кому предназначались деньги. После быстрой передачи денег Валерий отпустил охранников, предварительно забрав у них свой пистолет, который оставлял на время охраны сумки с деньгами

Еще через десять минут в номер вошли два милиционера с понятыми.

Девица пожаловалась "прикрывающим" ее бизнес гостиничным ментам, а те с удовольствием взялись за дело. Пистолет лежал на прикроватной тумбочке и служил неоспоримым поводом для задержания Дергачева. Разрешение на ношение огнестрельного оружия было выдано Валерию в Таллинне, и в Москве было не действительно. Тем более что в Таллинне это разрешение было куплено за сходную цену. Разбирательство в отделе милиции затянулось до утра, а наутро нашлись люди, которые позвонили начальнику отделения и объяснили в популярной форме, что директору банка можно простить незаконное ношение оружия, ибо преступных замыслов у него не было, и дело замяли.

Ошибкой Валеры было то, что он не уничтожил в милицейских архивах все упоминания об этом случае.

Через полгода Дергачев разработал схему банковских операций на валютном рынке, которые могли принести многомиллионные барыши. В операциях такого масштаба на внешнем рынке, необходимо иметь поддержку правительства. Пытаясь дать ход своей идее, Валерий Викторович записался на прием к Черномырдину, но смог попасть только к одному из его заместителей. Там он объяснил действия банковских рычагов и оставил детальное описание осуществления многоходовой операции, которая должна озолотить всех к ней причастных лиц. Еще через три дня Дергачева арестовали.

В качестве обвинения фигурировало незабытое дело о незаконном хранении оружия. Посадили Валерия в Лефортово, а его хитрая схема зарабатывания валюты начала действовать на валютном рынке уже в конце месяца. Просидел Дергачев почти год, а когда он вышел, то обнаружил свой банк при последнем издыхании.

Тем дело и кончилось.

Мои дела зашли в тупик, и я решил попробовать себя на ниве международной торговли. Заняв недостающую мне сумму, я приобрел не фабрике "Пыхьяла" партию резиновой обуви на приличную сумму в несколько тысяч долларов. Пока я занимался оформлением документов, прибалтийская погода поднесла мне здоровенную свинью в виде поздних весенних заморозков. Мой товар — галоши, резиновые сапожки и пляжные тапочки — не пользовался спросом в двадцатиградусный мороз. На границе знакомые помогли мне обойтись минимальными денежными потерями. Недаром говорят, что в России самые плохие законы, но этот недостаток компенсируется тем, что их никто не выполняет.

Тем же, кто любит колбасу и уважает закон, не стоит видеть, как делается и то и другое.

С большим трудом я распихал всю обувку по псковским магазинам и за три месяца еле-еле смог выручить первоначальную сумму. Заработок был просто мизерным.

Пришло время вспомнить свою рабочую профессию — механика холодильного оборудования.

Свою любимую я пытался утешить вычитанной где-то фразой о том, что лишь очень везучие живут с деньгами, невезучие — без, и лишь негодяи — для...

Чуть больше года я работал машинистом холодильного оборудования в пельменном цехе таллиннского мясокомбината, пока и это предприятие не было объявлено банкротом. По слухам, которые передавались осторожным шепотом, руководство комбината создало акционерное общество "Эдам". Через эту акционерку закупалось то мясо, которое на Западе уже подлежало списанию, так как слишком долго хранилось в холодильниках. Приобретенное за очень низкую цену мясо тут же перепродавалось мясокомбинату по завышенной цене, а выручка делилась между главными акционерами, которые одновременно руководили двумя структурами и благополучно выкачивали средства со счетов мясокомбината на свои личные. Насколько эти слухи соответствовали действительности — не мне судить, но мясокомбинат разорился, а "Эдам" благополучно продолжает свою деятельность.

Я ходил по своим знакомым, которые руководили собственным бизнесом, но им нужны были специалисты других профессий, а потому они старались мне помочь только своими советами. Но никто не стремится получать советы, все предпочитают получать наличные — выходит, деньги лучше, чем советы. Даже друзья детства не могли предложить мне никакой работы в своих преуспевающих фирмах.

Пришлось еще раз ринуться в коммерческие дела.

Я арендовал (за четыре с половиной тысячи крон в месяц) киоск на рынке у Балтийского вокзала, где сделал попытку получения регулярного дохода от торговли овощами. Месяца три дела шли неплохо, но потом сын моей любимой разбил свою машину, и возить товар стало не на чем.

В сентябре 1997-го года, после вечерней смены, по дороге из гаража, умер от инфаркта мой младший брат. Ему было только сорок три года. Мне сообщили об этом на следующее утро, мне же пришлось идти с этой горестной вестью к маме. Ужасно несправедливо, когда приходится хоронить близкого человека, который младше тебя по возрасту и, следовательно, должен был бы пережить тебя. Горечь этой потери на долгие месяцы выбила меня из колеи привычных забот и оставила постоянное чувство пустоты, которое не исчезнет уже до конца моей жизни.

Но надо было жить дальше, думать о том, как добыть хлеб насущный. При устройстве на работу стали требовать справку о степени владения языком и мне пришлось устроиться охранником автостоянки, что бы обновить свои познания в эстонском языке.

Что ж, "с волками жить..."

Работая в охране автостоянки на улице Кярбери, я узнал в стороже, который пришел меня вечером менять, своего знакомого, наладчика полупроводникового оборудования, тоже не нашедшего лучшего места в условиях молодого капитализма.

Работа позволяла заниматься самообразованием, учить язык и листать старинные журналы. Иногда на пожелтевших страницах попадались исключительные изюминки.

Одну фразу писателя Боголюбова, который больше известен как редактор газеты "Слово и дело", я не поленился переписать, чтобы развлекать ею своих высоколобых приятелей. Вот этот шедевр: "Ричарду улыбнулась дочь хозяина фермы, на которой он провел трое суток".

Сводить концы с концами на зарплату сторожа автомобильной стоянки тяжко, но постоянные поиски дали возможность перейти в охрану солидной фирмы, где и зарплата была немного выше. Иногда мой давний знакомый Володя Барсегян давал возможность заработать небольшие деньги передачами на "Радио 4", еще пару раз делали совместные передачи с интересным поэтом и журналистом Андреем Танцыревым. Порой публикую небольшие тексты в газетах "Молодежь Эстонии" и "День за Днем", что приносит больше моральное, чем материальное удовлетворение.

Мои нынешние взгляды на положение в Эстонии лучше всего характеризует текст, который я опубликовал в декабрьском номере газеты "Молодежь Эстонии", перед наступлением двухтысячного года:

ПОДВЕДЕМ ИТОГИ.

"Провожая век и тысячелетие, хотелось бы бросить взгляд на последние десять лет. Начнем с легкой эйфории 1989-го года. В журнале "Радуга" за июнь на странице 88 было опубликовано мое письмо с Дальнего Востока, в котором я выражал свою симпатию к Народному фронту и обязывался, в случае вооруженного противостояния с Москвой, отстаивать независимость Эстонии не жалея своей жизни. Поверьте — я писал это совершенно искренне.

На следующий год я, уже в Таллинне, работал в СП, которое занималось экспортом изделий из алюминия. Заработки были достаточно велики, чтобы иногда испытывать легкое головокружение от достигнутых успехов. Год 1991-ый принес нам невзоровское толкование слова "наши", первый вариант путча и долгожданную независимость, как его следствие. К сожалению, последовавшие за обретением независимости шаги привели к всё возрастающему противостоянию русскоязычной и эстонской общин, причем вина за это полностью лежит на тех людях, кто диктовал внутреннюю политику. А ведь во время тревожного ожидания танковых колонн еще были возможны такие факты, как запись добровольцем в Кайтселиит бывшего десантника Асабина, сына секретаря Октябрьского района г. Таллинна. Тогда люди верили в возможность совместного достижения лучшего, возможность создания реального общества равных возможностей. Когда же парламентарии начали свою плодотворную деятельность по вытеснению русскоязычных не только со всех более-менее значимых постов, но и просто за пределы границ Эстонии, то многие бывшие русские добровольцы Кайтселиита оказались в рядах защитников Приднестровья. Тем не менее, пока граница была прозрачна, экспорт металлов и сырья из России через порты Эстонии приносили баснословные доходы. На запах легких денег двинулись ряды российского и международного криминала. Создавались и лопались множество финансовых контор, отмывались первые миллионы, а владельцы предприятий и банков учились делать деньги на искусственных банкротствах.

Второй путч показал, что уже появилось достаточно много людей, которым есть, что терять. Когда в Москве стреляли танки — из Эстонии на паромах выезжали люди, успевшие сколотить капитал и разместить его на счетах в банках более стабильных стран. По большей части это были представители эстонских предпринимательских кругов и, как люди здравомыслящие, не собиравшиеся отстаивать свободу и независимость своей родины, а предпочитавшие наблюдать за развитием событий со стороны.

Пограничный режим с Россией все ужесточался, объемы торговли с ней неуклонно сокращались. У городских помоек появлялись все новые "археологи". Департамент гражданства и миграции, не смотря на довольно большой штат, создавал все большие очереди, с каждым годом прошение о виде на жительство все больше дорожало. Ни для кого не являлось секретом, что гражданство Эстонии можно было купить, что справки о категории владения государственным языком, как говорится, — всегда в продаже.

Тем временем идет череда всякого рода ужесточений по отношению к русским жителям Эстонии — все трудней устроиться на работу, все больше разница в уровне жизни между русскими и эстонцами, с каждым годом все легче владельцу синего паспорта выехать на Запад, и с каждым годом все тяжелее владельцу серого паспорта съездить к родственникам в Россию. Ситуация иногда кажется на грани неприкрытой провокации — то у прихожан хотят отнять принадлежащие им храмы, то объявляют о переносе памятника на Тынисмяги, одновременно с помпой проводя перезахоронение эсэсовца Ребане. Все большее количество специалистов (под предлогом недостаточного владения государственным языком) заменяется доморощенными кадрами, причем, иногда сильно теряя в качестве. Все чаще русскоязычные повторяют: "эстонец — это профессия".

С каждым годом среди продавцов на рынке я вижу все больше лиц знакомых мне медиков и учителей. Все больше квалифицированных работников переходит в систему охраны или на откровенно "черную" работу. Вместе с этим растут ряды безработных. Молодежь после школы пополняет их число, а, зачастую и ряды криминалитета. Кстати, о самой школе — идет разговор о переходе всех русскоязычных учащихся на эстонский язык обучения. От преподавателей русских школ и гимназий требуют довольно высокого уровня владения эстонским языком. Остается пожалеть, что ни во времена Российской империи, ни во времена сталинских репрессий эстонцам не довелось испытать такую политику государства на себе — тогда им было бы гораздо проще понять реакцию русскоязычного населения Эстонии на все новые дискриминационные законы и постановления. К этому списку обид можно еще добавлять все новые и новые пункты, но хотелось бы остановиться на одном из них — стремлении Эстонии войти в блок НАТО. Для русскоязычных это означает положение, когда они будут ежемесячно, посредством уплаты подоходного налога, вносить свой финансовый вклад в укрепление данной военной структуры. После бомбовых ударов по славянской Сербии, а так же постоянном прощупывании России на прочность (например — выговор Клинтона Российскому правительству за жесткую позицию по отношению к Чечне, а, точнее — по отношению к обнаглевшим террористам, которые взрывали в Москве дома с мирными жителями, не жалея женщин и детей), любой славянин поддерживая НАТО будет чувствовать себя коллаборационистом.

Если власть предержащие думают, что таким образом можно вытеснить русских на историческую родину, то здесь они сильно ошибаются — у большинства русскоязычного населения все родственные связи уже утеряны. Не последнюю роль здесь сыграло само правовое положение русского населения Эстонии, точнее — его бесправие. Если кто и решает от безвыходности искать лучшую долю, то они предпочитают Запад Востоку. Но абсолютное большинство никуда не уедет от родных могил, где уже лежат в этой земле до четырех поколений родственников.

С чем же мы подходим к Миллениуму? Все возрастающая нищета среди русскоязычного населения, растущее чувство несправедливого подхода к людям — того самого "двойного стандарта". Накопившееся раздражение от всё возрастающих трудностей бытия выливается в откровенную нелояльность по отношению к властям. Если же по отношению к русскоязычному населению не будет ослаблен этот постоянный прессинг, то уже в ближайшие семь — восемь лет в Эстонии Европа получит очередной очаг напряжения. Трудно сейчас прогнозировать по какому сценарию может тогда развиваться ситуация — по схеме Ирландии, Югославии или той же Чечни, но стоит ли вообще доводить ситуацию до таких крайностей?"

Все чаще начинаю задумываться над тем, чтобы переехать в Россию, куда-нибудь в пригород Питера, но моя любимая не хочет и слышать об этом, ибо всю свою жизнь прожила в Эстонии, а в России провела времени меньше, чем в поедзках по Италии, или Болгарии. По-моему, она не понимает и боится российской жизни, так как русские, которые родились, и десятки лет жили в Эстонии — это совсем другие люди, с другими вкусами и манерой вести себя, чем те же питерцы, не говоря уже о жителях российской глубинки.

Ведь недаром все мы, люди, которые прожили в Эстонии больше тридцати лет, можем (почти без ошибок) определить на каком языке следует обращаться к тому или иному человеку. Я думаю, что интуиция в этом случае не причем. Моя гипотеза основана на другом — просто разговорный язык, которым чаще пользуется человек, меняет и лицевые мышцы в той степени, которую требуют усилия, прилагаемые при произношении фонем, характерных для данного языка. Подтверждением моей догадки может служить то, что почти всегда мы испытываем трудности при национальной идентификации тех людей, которые одинаково хорошо владеют обоими языками и говорят на них примерно одинаковое время.

Стремление узнать и увидеть нечто новое не оставляет меня и сейчас.

Вот и сегодня утром, под звонкую песенку живущего в большой стеклянной банке сверчка "Верещагина", я подхожу, по давней привычке, к телевизору, включаю программу новостей и застываю возле книжной полки, поглаживая мизинцем фигурку Яо Ши — Будды восточного рая. Говорят, что потирание толстенького животика Будды — знака безграничной души — способствует сохранению счастья в семье и исполнению желаний...

Если бы я был несколько умнее, чем я есть, то не писал бы эту символическую исповедь, без всякой надежды на отпущение грехов, а выдал бы "на гора" объемистый философский труд с рецептом общедоступного счастья и процветания. У меня же получился разноцветный набор баек о довольно изломанном жизненном пути маргинала, которого угораздило родиться в эпоху "развитого социализма".

Напряженно вслушиваясь в голоса дикторов, я ищу в их словах намеки на ожидающее нас будущее, ибо именно в нем собираюсь провести всю свою оставшуюся жизнь.

Самое главное — то, что за окном продолжает светить общее для всех людей весеннее солнце, природа справляется пока еще с той дрянью, которой щедро осыпает свои дороги "прогрессивное человечество", а мудрые авторы философских трактатов позволяют сохранять надежду, что у цивилизации остался шанс на выживание, лишь бы люди захотели вовремя им воспользоваться...

Это значит, что впереди у всех нас могут быть всяческие интереснейшие события, вот мы и продолжаем суетиться во имя их скорейшего наступления.