Главы 16-20

Глава 16.

Весь день прошел в ожидании. В ожидании субботы. Ожидание было горько-сладким на вкус. Временами Егору хотелось, чтобы время шло быстрее, временами, чтобы оно остановило на время свой бег. Он занимался своими повседневными делами, но мозг был занят другим. Он мысленно представлял себе их встречу. Алена смотрит на него, медленно приближается… нет, не так. Егор нахмурился. Он видит Алену, спешит к ней, они движутся навстречу друг другу… Как глупо, — корил он себя. Веду себя как мальчишка.

Егор старался отвлечься, занимался еще более напряженно, чем обычно. Все напрасно, дурацкие мысли по-прежнему лезли в голову, не оставляли ни на секунду. Изматывали, брали измором, осаждали мозг.

В обед позвонила Людочка. Сообщила, что все хорошо. Остановилась у себя в деревне. Егор поморщился. Он терпеть не мог деревню. Она наводила на него тоску. Родители несколько раз отправляли его в Самарскую область, к бабушке, куда-то к черту на кулички. Местные пацаны его не принимали, издевались, увидев, издали кричали: — Маминькин сынок приехал, вали назад к мамочке. Дикари! В старших классах он решительно воспротивился поездке, и родители вынуждены были сдаться. Невеселые мысли его немного отвлекли, но ненадолго.

Егор не находил себе места, он был как в горячке. Такое состояние ему не нравилось, решительно не нравилось.

Он бросился в бассейн, долго плавал. Не в силах обуздать свои непокорные мысли, он изматывал тело. К вечеру он сдался. Двигаться он больше не мог, был измотан, выжат как лимон.

Единственное, чего он добился — мысли, казалось, замедлили свой бег, они стали тягучие, плавные, они медленно плыли, как облака в небе, только картинка, в которую они складывались, не менялась. Все тот же образ, все то же лицо. Это было словно наважденье. Оно сведет его с ума.

Егор решает лечь пораньше, может, сон принесет успокоение. Он покорно ложится, закрывает глаза, притворяясь спящим. Все напрасно. Сон не идет. Как капризная кокетка, он дразнит его, ускользая. Егор сдается. Тут его осеняет, он вспоминает, что Людочка иногда принимает снотворное. Радостно тянется к тумбочке, выдвигает ящик. Достает таблетки, под ними лежит старая фотокарточка.

Он подносит ее к глазам. Черно-белая, пожелтевшая от времени. На ней запечатлена молодая женщина с зачесанными назад волосами. На ней темное пальто, длинная юбка и грубые башмаки без каблуков на ровной подошве. Она то ли полная, то ли беременная, качество фотографии не позволяет определить точно. Егор хмурится. Кого-то она ему смутно напоминает. Он напрягается, пытаясь вспомнить, но мысль ускользает. Он переворачивает фотографию. Карандашом накарябано — 1980. Этот год ни о чем ему не говорит. Он еще раз смотрит на женщину, бесполезно. В сердцах швыряет фотографию обратно, вынимает две таблетки и шумно захлопывает ящик.

Нет, сегодня определенно не его день. Он принимает две таблетки, запивает водой и снова ложится, ожидая, когда начнет действовать снотворное.

Наконец-то Морфей смилостивился над ним, подарив ему временное успокоение. Во сне он видит Алену.

Глава 17.

Просыпается Людмила Петровна поздно, особенно по деревенским меркам. Отца Даниила она не застает, он ушел на утреннюю службу.

Отведав ароматных Матрениных пирожков и парного молока, Людмила Петровна направляется в деревню. Ярко светит солнце, отражаясь от снега, слепит глаза. Людмила Петровна щурится и улыбается. Давно ей не было так покойно. Она стоит напротив большого заброшенного дома. Их с мамой дома, ее дома. На глаза наворачиваются слезы. Она открывает калитку покосившегося забора и входит во двор. С трудом она узнает в этой развалине дом ее детства. Заглядывает внутрь. Стены почернели от времени, пол кое-где сгнил, крыша прохудилась, стекла выбиты. Она вернулась, но здесь ее никто не ждет. Слишком много времени занял ее путь домой.

Она садится на крыльцо. Мебели никакой не осталось, часть она сама раздала соседям, когда уезжала, часть растащили уже после ее отъезда. Воспоминания нахлынули на Людмилу Петровну. Воспоминания, которые она гнала от себя в Москве, настигли ее, застали врасплох.

Вот она, еще маленькая девочка, собирается в школу. Она вбегает в жарко натопленную кухню, мама уже сидит за столом, пьет свой утренний чай с молоком. В деревне никто не пил чай с молоком. Мама привезла этот обычай из города. Люда подбегает к столу, хватает кусок хлеба, тонко смазанный маслом, желтым, деревенским. Молоко и масло они брали у соседки, тети Шуры, большой деревенской бабы, всегда в цветастом платке и калошах.

— Людмила, сядь. Сколько раз я тебе говорила, нельзя есть на ходу.

Люда покорно садится, испуганно смотрит на маму. — Какая она красивая, — думает Люда. Высокая, стройная, с копной черных как смоль волос, убранных в сложную прическу. На носу строгие очки в металлической оправе. Она встает из-за стола, оправляет темную строгую юбку чуть выше колен, застегивает пиджак, подходит к зеркалу, чтобы подкрасить губы. Люда заворожено следит за матерью.

— Ну что ты рот открыла? А ну давай собирайся, а то опоздаем.

Люда вихрем бежит в свою комнату, бросает поверх книжек пуанты и захлопывает ранец.

Мама уже в сенях, застегивает сапоги на высоких каблуках, повязывает на голову шаль, накидывает пальто. В сени влетает Люда, просовывает ногу в валенок, неловко прыгая на одной ноге.

Мама морщится.

— Людмила, сколько раз я тебе говорила, будь собранней, аккуратней. Ну, точно, вся в отца пошла.

Это фраза была бичом Людмилы. Мама постоянно сравнивала ее с отцом. Это было худшее наказание, и мама это прекрасно знала.

— Поторопись, опоздаем.

У Люды в глазах стоят слезы. Ну почему жизнь так несправедлива? Почему она пошла не в красавицу маму, а в неудачника отца. Отец бросил маму, когда она была беременна. Картежник, шулер и мелкий аферист — детей он не хотел. К чему такая обуза? Он легко соблазнил доверчивую провинциальную студентку, приехавшую учиться в Красноярск. Как только запахло жареным, он смылся. Женя перевелась на заочный, и вернулась домой с ребенком на руках. Это был семейный позор, тайна, которую тщательно скрывали. Окончив институт и получив диплом учителя русского языка и литературы, Женя по распределению уехала в деревню, подальше от родителей, да так здесь и осталась. Петра, отца Люды, она больше никогда не видела. Наверное, сгинул где-нибудь на просторах Сибири.

Люда старалась изо всех своих детских силенок. Она так хотела заслужить, завоевать любовь матери, после уроков до изнеможения отрабатывая у балетного станка сложные па. Но все было тщетно. Обозлившись на Петра, все невысказанные упреки и обиды Евгения Федоровна обрушивала на дочь, которая своим видом невольно напоминала подлеца-отца.

Наконец Люда готова, они вместе выходят из дома. Люда с трудом поспевает за матерью, так тянет ее щуплую фигурку вниз тяжелый, набитый учебниками ранец. Но она никогда не жалуется. Мамины каблучки весело стучат по расчищенному от снега асфальту, в ее затянутой в перчатку из тонкой кожи руке лежит рука дочери в толстой вязаной варежке. Люда, приноравливаясь к быстрой походке мамы, гордо вышагивает рядом. Потрескивают от мороза деревья, изо рта валит густой пар. А вот и недавно отремонтированное, нарядное здание школы сверкает ярко освещенными окнами.

Они с мамой за руку входят в холл. Десятки детских голосов, слившись в один, кричат:

— Здрасьте, Евгеня Федравна. Часть звуков от такого многоголосья съедаются.

Люда, кажется, сейчас лопнет от гордости. Они подходят к гардеробной, Люда достает из ранца сменную обувь — грубые башмаки и переобувает валенки, мама отдает гардеробщице свое и Людино пальто и поворачивается к Люде, погладив ее по голове, тихонько говорит:

— Ну, беги в класс.

И Люда бежит, бежит бегом, под ногами скользит натертый до блеска паркет. На сердце легко и весело. Она влетает в класс и садится за первую парту. Люда отличница, гордость школы. Она раскладывает учебники, поправляет на голове банты и ждет звонка.

Евгения Федоровна поднимается на третий этаж, и высоко подняв голову, входит в свой кабинет директора школы.

Людмила Петровна очнулась, провела рукой по лицу и тяжело поднялась. Воспоминания давят на ее хрупкие плечи, как некогда тяжелый ранец. Всю жизнь она носит на плечах этот груз.

Глава 18.

В воздухе угадывается приближение лета, раскинувшийся по обе стороны реки город просыпается после долгой зимней спячки: горожане сбросили свои зимние одежды, открыв белые, не тронутые загаром тела, высыпали на улицы бабульки, бойко торгующие всякой всячиной.

Экскурсионный кораблик легко скользит по водной глади Москвы-реки. Солнце пляшет на воде, отбрасывая блики на лица экскурсантов. Алена сидит ближе к борту, зажмурившись и подставив солнцу лицо, ее рука покоится в теплых, больших ладонях Егора. Время от времени она освобождает руку и хватается за большой фотоаппарат, висящий на шее. Сделав несколько снимков, она вновь возвращает руку Егору, как некий ценный дар, которого она его на время лишила.

Они молоды и наслаждаются жизнью и обществом друг друга.

— У тебя есть мечта? — нарушил молчание Егор.

Алена ненадолго задумалась.

— Я думаю, она есть у каждого, только не каждый отдает себе в этом отчет.

— И о чем же ты мечтаешь? Егор заинтригован.

— Я мечтаю сделать такой кадр, который станет шедевром. А еще я мечтаю разбогатеть, чтобы помогать детским домам. Я себе это пообещала.

Алена покраснела. Только Егору она открылась.

Егор засмеялся. — Какие детские мечты, — подумал он.

— Не смей смеяться. Она даже покраснела от досады.

— Прости, просто ты такая идеалистка и так не похожа на остальных.

Он наклоняется и целует ей руку.

После они долго бродят по тихим улочкам и дворикам Москвы, неизвестным туристам, заполонившим столицу. Алена хочет показать Егору ту Москву, которую она знает и любит. Она много фотографирует, практически не выпуская фотоаппарат из рук.

Егор поражен. Коренной москвич, он даже не подозревал, сколько всего необычного таит в себе столица, да он и не пытался узнать. У него как будто открылись глаза, он смотрит вокруг и не узнает свой родной город.

Они набрели на какую-ту полупустую кафешку. Сели за столик на улице, греясь в теплых лучах солнца, сжалившимся, наконец, над замерзшими за зиму горожанами.

Егору хочется засыпать Алену вопросами, узнать о ней все. Но Алена кажется отрешенной, загадочной. — Что за тайну она хранит? — думает Егор.

Алена ест холодное мороженое, приятно пощипывающее язык и небо и ни о чем не думает, наслаждаясь этим теплым весенним днем. Ей неведомы мучения Егора.

— Алена?

— У, — отозвалась Алена, не отрываясь от мороженого.

— Расскажи мне о себе, — попросил Егор.

— Что именно тебя интересует?

— Все.

Алена пожимает плечами.

— Да нечего рассказывать. Все как у всех, стандартно. Да и какое это имеет значение? Главное, что я сейчас здесь, с тобой. Остальное неважно. Она улыбнулась.

Егор не верит ни единому ее слову. — Раз она не хочет говорить, я выясню все сам, — решает он.

Они гуляют в одном из многочисленных московских скверов.

— Можно я тебя сфотографирую? — спросила Алена.

— Конечно, — обрадовался Егор.

Алена делает несколько снимков в разных ракурсах.

Им весело, Егор принимает разные позы, как на фотосессии. Алена заливисто смеется.

— Прекрасно, повернись в профиль, так. Теперь закинь руку за голову. Молодец, хорошо, работаем. Побольше экспрессии. Так, отлично.

Алена совсем обессилила от смеха.

— Ну, вот твоя мечта и сбылась — ты сделала главный кадр в своей жизни.

— Прекрати, больше не могу смеяться, сейчас лопну от смеха. Алена держится за живот, из глаз текут слезы.

Не в силах сдержать смех, они валятся на лавку. Продолжая смеяться, Алена утыкается лицом Егору в грудь.

Он напрягся. Алена почувствовала это. Смех внезапно стих. Егор берет ее лицо в свои большие ладони. Покрывая его поцелуями, он исступленно шепчет: — Алена, Аленушка, мой Василек.

Алена обмякла, ей хочется, чтобы это длилось бесконечно.

Глава 19.

А вот и здание школы. Облупившийся фасад, осевшие двери, давно некрашеные рамы. — Неужели это все, что осталось от школы? — ужаснулась Людмила Петровна. Этого просто не может быть. Она отказывалась верить. Здесь прошла ее юность. — Школа представляет собой такое же удручающее зрелище, как и я сама, — Людмила Петровна усмехнулась.

Она беспрепятственно входит внутрь. Выщербленный паркет почернел от времени, стены из светло бежевых стали грязно-бурыми, потолок в желтых разводах. — Да, школа знавала лучшие времена, — подумала Людмила Петровна. Приоткрыв дверь, она входит в балетный класс. Большое помещение завалено каким-то хламом.

Людмила Петровна вспомнила, как стояли у станка девочки.

— Держите спину, ровнее, ровнее. Выше голову. Бубенцова, вытяни шею, еще, еще сильнее, не бойся, не сломается. Посмотрите на Колесникову. Вот как нужно стоять. Молодец, Колесникова.

Люда неестественно выгнулась, все мышцы и кости ломит, в глазах стоят слезы, но она продолжает стоять. Она должна.

Евгения Федоровна вбила себе в голову, что ее дочь станет балериной, примой. Она видела ее на сцене Большого, в свете софитов.

Люда не могла себе позволить разочаровать маму. Она приложит максимум усилий, это не вызывало сомнений. Она была лучшей, лучшей во всем, но мама, казалось, этого даже не замечает.

Вот их класс географии. Людмила Петровна грустно улыбнулась. 10 класс. 2 сентября. Первым в расписании стоит урок географии. Ученики вернулись после каникул. Мальчики возмужали, вытянулись, наконец-то догнав девочек. Все загорелые, отдохнувшие. Звонок еще не прозвенел. Все громко смеются, смущенно оглядывая друг друга и отмечая произошедшие в других изменения. Люда все лето провела у бабушки с дедушкой, она не видела одноклассников три месяца. Она сидит в стороне, не принимая участия во всеобщем веселье. Девочки зашушукали: — Посмотрите на Людку, кажется, наш гадкий утенок превратился в прекрасного лебедя. Раздаются смешки. Люда не обращает внимания, она привыкла к повышенному вниманию. Мать — директор школы, уважаемый человек, дочь — отличница и подающая надежды балерина. Было чему позавидовать, а злых языков хватало во все времена.

Раздается звонок, все рассаживаются по местам. Открывается дверь, входит Евгения Федоровна в сопровождении незнакомого молодого человека.

— Ребята, хочу представить вам нового учителя географии. Она оборачивается к молодому человеку.

Роман Владленович, прошу любить и жаловать.

Весь класс дружно поднимается с мест и хлопает. Роман Владленович смущенно улыбается, заметно краснеет.

— Садитесь, прошу вас, — выговаривает он.

Класс послушно садится и с интересом разглядывает нового учителя.

— Я вас оставляю, — проговорила Евгения Федоровна, царственно удаляясь.

Роман Владленович садится, открывает журнал.

— Ну что, давайте знакомиться. Я буду называть фамилию и имя, если ошибусь, исправляйте.

Очередь дошла до Людмилы. Она неловко поднялась, некстати покраснела.

— Это я, — выдавила она из себя.

Роман Владленович внимательно смотрит на Людмилу. Он сразу замечает, как выгодно она отличается от других девочек класса, в ней чувствуется порода, какое-то внутреннее благородство. Он поспешно отводит глаза.

Урок начался. Роман Владленович очаровал всех: и девчонок, что, надо сказать, было несложно сделать, и даже мальчишек. Никто не балуется, не шумит. Все, затаив дыхание, слушают географа. Он захватил весь класс игрой своего воображения, переходя с шепота на крик, изображая руками волны и имитируя звук прибоя. Ни секунды он не остается на месте, то оказываясь у окна, то садясь верхом на стол, и, заложив ногу за ногу, продолжает свой увлекательный рассказ. Это был человек-оркестр, театр одного актера.

Никто не слышит звонка, и когда Роман Владленович произносит: «Урок окончен, всем спасибо за внимание», весь класс дружно встает и хлопает.

Это триумф. Все девочки по уши влюбляются в нового учителя.

Глава 20.

Нацепив на нос большие солнцезащитные очки, и нахлобучив на голову шляпу, Егор выходит из дома. Он заводит Volvo и едет в сторону города. Егор решил, во что бы то ни стало выяснить все об Алене. Он подъезжает к ее офису, бросает взгляд на часы: половина пятого. То, что надо, — удовлетворенно подумал Егор. Он садится поудобнее, надвигает на лоб шляпу, он готов ждать.

Ровно в пять из офиса выходят служащие. А вот и Алена. Она машет рукой подругам и, отыскав глазами черную тонированную Toyota Camry, идет к машине. Из автомобиля выходит мужчина, пиджак под мышкой заметно оттопыривается. Он обходит машину, открывает перед Аленой дверь, помогает ей сесть и садится за руль.

Лоб Егора покрыла испарина. — Что все это значит? — размышляет он. Почему Алена ничего ему не сказала?

Автомобиль Toyota движется по улицам Москвы. Егор следует за ним. Он нервничает, по спине течет струйка пота. Навыками слежения он не обладает и боится, что его засекут. — Хорошо еще, что догадался взять Volvo Людочки, спортивную BMW засекли бы уже давно. Автомобиль давно выехал из центра Москвы, свернул на одну из извилистых улочек и скрылся в подземном гараже одной из новостроек.

Егор выключает двигатель, снимает дурацкую шляпу и очки, и откидывается на спинку сидения. Сердце бешено колотится, руки мелко трясутся. Он чувствует пустоту внутри, ему кажется, что его любовь попрали ногами, втоптали в грязь. Из груди вырывается глухое рыдание. Тело пронзает боль. — Что дальше? Что теперь делать? Делать вид, что я ничего не знаю или все выложить все в лицо предательнице? Почему все так сложно? Почему нельзя просто любить и быть любимым? Все слишком запуталось, — размышляет Егор. Он достает из кармана телефон, набирает номер. В трубке раздаются длинные гудки, Алена к телефону не подходит. Он в сердцах швыряет телефон на переднее сидение. — Предательница, изменница. Как она могла? Как она посмела?

Но тут предательский голосок шепчет ему прямо в ухо: — Разве она тебе давала какие-то обещания? — Все равно, это ее нисколько не оправдывает, она должна была сказать, — возражает другой голос. — Она ничего тебе не должна, — упрямо продолжает тихий голосок. Егор зажимает уши руками, круто разворачивает машину и едет домой. Ему нужно остаться одному, немного подумать. Боль не проходит.