VI

— Уходи, мы не хотим с тобой играть! — крикнул мальчишка, и в меня полетел кусок грязи, грязно-бурым пятном расползаясь по белоснежной новенькой футболке.

— Чего ты здесь стоишь, урод?! — злобно рыкнул одноклассник, и я тут же получил удар под дых, согнувшись пополам и ловя воздух обескровленными губами.

— Таким, как ты, не место в обществе, — прошипела девушка моей мечты, кривя губы в злорадной усмешке.

Некрасивый — это еще мягко сказано про меня. Урод — вот более точное определение того, как я выгляжу в глазах окружающих. Я давно смирился с тем, что люди отворачиваются, едва завидев меня, кривят лицо или вовсе переходят на другую сторону дороги, лишь бы не встречаться со мной глазами. Иногда я вижу сочувствие в свой адрес, но оно только больше злит меня, распаляет и без того пошатнувшиеся нервы.

Я не виноват. Я родился таким: огромное родимое пятно на половину лица, четко разделяющее, словно свет и тьма нашли способ отражаться на внешности человека.

Они не понимают. Не понимаю, что ненавидеть себя больше, чем я уже ненавижу, нельзя. Дальше некуда, только если головой о бетон, чтоб мозги разлетелись по сторонам. Столько яда, ненависти и презрения в мой адрес, но за что? Подавитесь своей жалостью, но не выплескивайте ее на меня в притворном сочувствии моей судьбе. Я справлюсь без вас. Как-нибудь. Без вашей лжи и улыбок. Без ваших насквозь гнилых душонок, когда вы мечтаете только о том, чтобы урвать куш побольше, да послаще, давя всех на своем пути.

Длинна ли дорога до безумия? Я сделал всего пять шагов, показавшихся мне вечностью.

Осознание. Когда я понял, что сильно отличаюсь от окружающих. Даже мамочка отказалась от меня, увидев свое чадо. Бросила прямо в роддоме, даже не дав мне имени, как кусок мяса, на съедение врачам, которые передали меня детский дом.

Отрицание. Когда я еще сопротивлялся, верил в людей, в то, что они просто меня не понимают, не замечают моей индивидуальности, непохожести. Верил, что жизнь — это самое лучшее и не стоит грустить из-за обидных слов в свой адрес. Люди порой не ведают, что творят, что уж говорить про слова?

Смирение. Когда внутри — сплошная зияющая рана, которая не затягивается. Остается только смириться с тем, что ты тот, кто ты есть, и от этого не сбежать, не спрятаться, с этим остается только существовать, потому как жизнью назвать это сложно. Люди никогда не примут того, на чьем лице Бог и Дьявол устроили битву.

Злость. Когда ярость переполняла меня, и в ответ на очередную обидную гадость, удар, хотелось ответить той же болью, увеличенной многократно. Видеть страдание в глазах обидчика, ужас, понимание, что это конец. Видеть мучения, слышать мольбы остановиться, но прокручивать в груди раз за разом острый нож, резать мягкую плоть, слизывать кровь с острия и наслаждаться предсмертными хрипами. Мне становилось тяжелее держать себя в руках.

Спокойствие. Когда я с неестественной, словно приклеенной на лицо улыбкой и фанатичным блеском в глазах заканчивал создавать очередную бомбу. В стороне лежали гранаты, пара пистолетов и автомат.

— Ты урод! Тебе нет места среди нас!

Это вас слишком много одинаковых.