Мифы о социальной работе

Мифы о социальной работе

Фискал, ябеда, службист, чинуша (чинарик), экзекутор, сановник, чернильная (канцелярская) крыса, бумажная душа, чинодрал, бюрократ, приказный крючок, крапивное семя, буквоед, — каких только прозвищ и аллегорий не придумают люди, чтобы выразить свое презрение к должностным лицам, в том числе и к социальным работникам! Так повелось, что представители „самой древней профессии” (ибо благотворительность существовала еще в Римской империи) в наше время трудятся на государство или местное самоуправление, которое диктует свои условия оказания помощи и успешно реализует политику сокращения количества неимущих граждан. Ничего плохого в этом, естественно, нет, и, сравнивая министерство благосостояния с каким-нибудь частным предприятием, мы увидим много общего.

Так, оба учреждения имеют определенные организационно-правовые формы, закрепленные в статутах, уставах или законодательных актах. Нарушение этих норм влечет за собой наказание или изгнание виновного, так же, как и сбой в реализации целей данного заведения. Невозможно представить себе, чтобы работник, скажем, строительно-дизайнерского бюро предложил бы клиенту создать графический макет за убыточную цену, или банковский клерк, принимая заявление на оформление кредитной карточки, не попросил бы заказчика предъявить удостоверение личности.

Аналогично коммерческой фирме, социальные службы, приюты, дома престарелых и кризисные центры самостоятельно осуществляют воспроизводственный процесс. Иными словами, жизнеспособность данных организаций зависит от собственных затрачиваемых сил и предоставляемых их „опекуном” — Рижской думой — средств. Дума может воспользоваться денежными ресурсами других субъектов — налогами местных жителей, пожертвованиями различных благотворительных обществ или взносами Европейского союза, — но все это происходит на заемной основе, т.е. используемые ресурсы возвращаются людям в виде пособий и пенсий, государственных программ для школьников, безработных, инвалидов, пострадавших от насилия женщин и детей и др., а также оплаты труда специалистов, работающих по этим программам, организаторских (например, командировочных) и хозяйственных расходов. В свою очередь, работники госслужб и самоуправлений со своей получки платят те же налоги, что и все работающее население Латвии, и денежный круговорот продолжается. Почему же создается миф, что чиновники — народ „особый”, нечестный и бюрократизированный?

— Сидите здесь на наше бабло и в ус не дуете, — говорит мне клиент, упитанный, крепкий мужчина лет 40, официально не работающий уже около 7 лет. На учете соцобеспечения он состоит, соответственно, примерно столько же. — Не знаете, как нормальный человек в поте лица своего хлеб зарабатывает. У меня жена и трое детей; а из-за таких людей, как вы, им приходится голодать. Что прикажете им ответить, когда я возвращусь домой ни с чем?

Он иронизирует или на самом деле верит, что наша получка зависит от его ежемесячных взносов 7-летней давности?

— Как не получается пособие? — негодует накрашенная и „наманикюренная” красотка, ознакомившись с распечатанной декларацией о ее доходах. — Мне за квартиру нечем платить! Мне жить хочется, не одеваясь в обноски и не считая каждую копейку до следующей зарплаты! Я устала от всего этого! Боже, как мне теперь жить?!

Просматриваю занесенные в базу данные клиентки и отмечаю, что ее зарплата выше моей. Конечно, я ничего не говорю ей, но в душе испытываю злость и явное недоумение: может, мне тоже следует обратиться за помощью в свое предместье?.. Кроме того, судя по банковской распечатке о входящих и исходящих платежах, женщина регулярно посещает солярии, салоны красоты и парикмахерские, а также закупается в дорогих бутиках фирменной одежды типа Antonio Murolo, Emporio Armani и Gucci.

— У вас тут все на бумажках построено, — заявляет обиженно клиентка.

Мягко, но уверенно объясняю принципы оказания социальной помощи. Наша служба — не панацея от всех бед; не благотворительное учреждение, не скорая помощь, но, скорее, дополнительный ресурс для попавших в кризисную ситуацию людей, для тех, кто внезапно потерял работу, был выселен из квартиры и остался один на один со своими проблемами; для тех, кто утерял все документы и не знает, с чего начать; для попавших в ЧП — у кого сгорел дом, или чью квартиру затопило, кто был ограблен и избит и т.д.

Объясняю не один раз и разными словами, до тех пор, пока раздосадованная женщина не встает и не уходит вон. Переживаю ровно 5 минут, а потом решаю, что кесарю — кесарево и переключаюсь на другие заботы.

Второй миф связан с налоговой инспекцией и взяточничеством. Оно и понятно — люди, не работающие в социальной сфере и никогда не обращавшиеся за государственной помощью, навряд ли разбираются, в чем отличие между дневным центром и центром по интересам; службой пробации и превентивным отделением полиции; агентством страхования и соцобеспечением (вспомним популярный вопрос: „Это где няни ухаживают за больными людьми?”). Они путают функции социального работника, педагога, врача, следователя и инспектора. Именно поэтому клиенты зачастую отказываются указать нелегальный заработок, фактический адрес проживания, договор об аренде квартиры или кредитную историю — они боятся, что обо всем этом будет донесено соответствующим структурам, и сама собой возникнет угроза выселения, долгов или ареста. Кроме того, по какому-то странному убеждению, что можно „подлизаться” и тогда никто ничего не узнает, люди несут подарки и (о боже! Не соблазняйте меня, пожалуйста!) деньги. Я кое-как выкручиваюсь из ситуации, лукаво улыбаясь и изрекая подготовленную для таких случаев фразу:

— О… Это, конечно, замечательно, и я рада, что вы настолько высоко цените мой труд, но позвольте спросить, откуда вы, неимущая, с двумя детишками на руках и огромной задолженностью за коммунальные, — откуда вы умудряетесь брать деньги на подобную чепуху?

Лежащие на столе банкноты пропадают вмиг.

Следующая больная для меня тема — это миф о том, что социальная служба отнимает права на детей. Больная потому, что люди во имя „сохранения семьи” скрывают серьезные проблемы (алкоголь, отставание в развитии, моббинг, бродяжничество и др.), которые на ранней стадии развития еще возможно решить, но, когда они становятся запущенными, без действий Сиротского суда (а зачастую и полиции) уже не обойтись. И тогда мы действительно являемся теми „слугами дьявола”, которые сообщают о правонарушениях и активно вмешиваются в жизнь подопечных. Мы еженедельно посещаем их на дому, звоним в школу, детский садик или группу развития, встречаемся с терапевтом, психологом и больничным персоналом и заполняем кучу бумаг. Мы проводим болезненные для обоих сторон интервенции, предупреждая клиента о негативных последствиях создавшейся ситуации. Мы каждый миг оцениваем, какое из двух зол меньшее — оставить ребенка в семье, но создать угрозу нанести вред его здоровью и жизни, или забрать его в кризисный центр (клиническое отделение), чтобы родители, наконец, начали думать и исправлять ситуацию. Тем не менее, эта деятельность (а вернее, озлобленность и страх клиентов как реакция на нее) породила такое количество слухов, что без особого акцента на каждом из них просто не обойтись.

Циничные замечания пришлось выслушивать от одного молодого отца, двухлетний ребенок которого по недосмотру выпал из окна первого этажа. Он воспринял применяемые к нему законодательные акты как своего рода инструкцию по разрушению семьи и заявил, что работник „ювеналки” получает зарплату, которая прямо пропорциональна конкретному числу отобранных детей.

Другой клиент отказался от статуса неимущего, так как посчитал, что служба забирает детей, родители которых не могут обеспечить их определенными социальными благами. Он отрицал, что у его сына В. отсутствуют игрушки, что в холодильнике не хватает продуктов или что эти продукты зачастую просрочены; или что он закупается в секонд-хенде. Он горячо верил, что через неделю-вторую „встанет на ноги” и посещение нашей организации будет восприниматься лишь кошмарным сном.

Не раз, заинтересованная тем, что по поводу нашей социальной системы говорят рижане, я проводила время на местных форумах и чатах. Я сделала любопытные выводы, что люди обращают внимание не на реальные проблемы в семье, а лишь на дополняющие общую картину факторы. Например, ребенок заболел и не был отведен к врачу; он часто кричит и плачет; или жилье находится в аварийном состоянии; или от домашних животных стоит такая вонь, что в пору одевать противогаз; или поступили "анонимки" соседей, дворника или обиженного супруга.

Однако в ежедневной практике социальных работников вопрос состоит не в том, как бы найти как можно больше причин для лишения родительских прав, "насолить" клиенту или самоутвердиться за счет применения к нему определенных санкций. Жестокое обращение и насилие, пьянство и аморальный образ жизни, попрошайничество и бродяжничество, эксплуатация труда и отказ удовлетворить базовые потребности в виде крова над головой, пищи, кровати для сна и пр., — вот то, что играет роль при принятии решения об изъятии ребенка из семьи.

Мы идем на работу и никогда не знаем, что готовит день. Есть, конечно, определенные обязанности: регулировать прием посетителей, представлять службу в других структурах и следить, чтобы клиенты выполняли заключенные с ними соглашения. Но есть еще и звонки по телефону, когда сразу нужно выезжать в семьи, где есть маленькие дети, недееспособные люди, здоровью и жизни которых существует угроза. Они в нашем ведении, и мы разделяем их ответственность за то, как они себя чувствуют.

К сожалению, чувства других, не находящихся в кризисном положении подопечных, зачастую выражаются одной фразой: "Мне полагается!", и в этом заключается еще один миф о социальной работе.

По моим приблизительным подсчетам, в день к одному специалисту приходит от 5 до 25 человек (соотв., в месяц от 100 до 500 и в год от 1200 до 6000). На всю рижскую службу (из расчета на 223 работников общего профиля) приходится от 267 600 до 1 338 000 посетителей в год. Из них только четвертая, а то и пятая часть пытается что-то сделать для улучшения своей ситуации. Остальные живут по принципам потребительской психологии, и что такое прикладывать усилия, для них остается загадкой. При этом обычный механизм заключения договора („сделаешь то-то — мы тебе присудим то-то”) не работает, ибо у подопечных всегда находится какое-нибудь мало-мальски приличное оправдание (заболел и попал в больницу ребенок, врач запретил участвовать в физических работах, нет денег съездить на биржу и пр.). Конечно, мы пытаемся ловить их на вранье (применяемые методы детально описаны в статье под названием „Тунеядец”), но что только не сделает человек, чтобы избежать „тисков” социальных работников и взять, как ему кажется, верх над существующей госсистемой! Даже больше того: со временем клиент предполагает, что мы должны уговаривать его принять помощь, решить все наивозможнейшие проблемы (вне очереди дать квартиру, место в детском саду, пособия и пр.), и что мы не имеем права отказать ему в чем-то, ведь он неимущий! И специалисты, которые работают в социальной сфере со времен восстановления независимости Латвии, наблюдают, как за услугами обращается даже не второе (ибо оно выросло), но третье поколение ленивых, упрямых людишек (простите за сарказм), зависимых от размера присужденного им пособия и поставленной галочки в выданной справке точно так же, как алкоголик — от количества выпитых бутылок водки.

В противовес этому печальному явлению обеспеченные (или не обеспеченные, но гордые) люди часто интересуются, как вообще можно работать в социальной службе, ведь „туда только сумасшедшие приходят”.

Несмотря на все вышенаписанное, я не считаю, что являющиеся ко мне люди — глупые или безумные. Во всяком случае, надо обладать недюжинным умом, чтобы изучать регулярно меняющиеся нормативные акты и искать существующую в них лазейку, а после требовать „по закону” полагающиеся льготы. И ведь даже (в некоторых случаях) утвержденный диагноз о психическом расстройстве в этом не помеха. Некоторые клиенты — с высшим образованием, еще несколько лет назад хорошо зарабатывающие люди, по какой-то причине так и не адаптировавшихся в условиях современного общества. Они говорят на двух (или трех) языках, не страдают алкогольной или наркотической зависимостью, обладают хорошими коммуникативными навыками и способны к логическим умозаключениям. Почему они отказываются от работы — это другой вопрос, но, в любом случае, их „позерство” не является следствием неразвитого или поврежденного разума. Работа с такими пассивными клиентами — это целый комплекс сложных, многоступенчатых мероприятий, порой очень жестких приемов, которым далеко не сразу обучаются специалисты (а кто-то к ним не готов морально). После их применения человек или возвращается в трудовой коллектив „полноценным членом общества” (как между собой говорят коллеги) и исчезает из нашего поля зрения, или же он навсегда лишается возможности получать социальную помощь. В последнем случае клиент тоже уходит (как правило, через какое-то время он-таки находит работу, ибо начинает рассчитывать только на собственные силы), но может и остаться, „ошиваясь” у дверей наших кабинетов и вымаливая пересмотра его дела через комиссию (как правило, это продолжается от нескольких недель до полугода). Такие случаи очень болезненны в первую очередь самим работникам (ибо все мы люди), зачастую кончаются истерикой и валерьянкой на кухне и происходят не так уж редко, как может показаться постороннему наблюдателю.

Иногда нам говорят, что наше призвание — убирать снег с тротуарных дорожек… Что наши попытки оказать помощь похожи на попытки двухлетнего ребенка накормить игрушку песком из песочницы… Что мы спокойно пьем чай, когда на улице замерзают люди… Что нам нужно быть мудрыми, сильными, внимательными и терпеливыми…

А я считаю, что мудрость заключается в том, чтобы дать клиенту удочку, а не рыбу… Что сила — это способность отказаться накормить голодного и не заплакать при этом… Внимание нужно проявлять в первую очередь к своим потребностям, а терпение тунеядства и других негативных качеств подопечных делает процесс оказания помощи бесконечным… Мы пьем чай, чтобы у нас были силы бороться с невзгодами приходящих, и „роемся в песочнице”, т.к. некоторые клиенты подобны безруким-безногим куклам… А социальная работа — это искусство. Это не только профессия, но и состояние души. Без призвания невозможно или очень трудно выдержать общение со страдающими людьми, с теми, которые столкнулись с проблемами, подчас неразрешимыми, которые испытали в своей жизни много потерь.

Пока собственными глазами не увидишь несчастных, опущенных людей, пока не вышагаешь по их трущобным районам километры, не побываешь в притонах, больницах и приютах и не внедришься в их ежедневный, полный нищеты быт, не поймешь, почему мы живем на этом свете, и как людское безразличие наполняет сердца отчаянием и беспомощностью. Иногда нужно сказать всего лишь слово, чтобы возродилась надежда и нашлось решение, или выслушать человека, чтобы он не пошел искать веревку с мылом, а не приводить статистические данные относительно количества инвалидов и сирот.

В социальной работе много мифов о высоких зарплатах и свободном времени специалистов, об их грубости и непрофессионализме, о бесконечности пособий и пр. Моя цель — не в том, чтобы оправдываться в содеянном или „наезжать” на малообеспеченные семьи, но в том, чтобы ознакомить читателей с существующей политикой и дать верное представление о профессии, любовь к которой позволяет закрыть глаза на многие недостатки социальной системы. Если после этой статьи мнение людей в чем-то начнет меняться — значит, "эффект бабочки" продолжает работать и по сей день.