Глава пятая

Жандармерия прибыла через чуть более, чем через час после происшествия и сразу же принялась за дело, начав опрашивать очевидцев самоубийства помещика, слуг и комнатных девушек, бывших в этот момент в доме, не пропуская никого. Трое служивых расположились в гостиной вместе с пожилым медиком, осматривавшим тело, а двое других — прошли в кабинет Черняховского, где и продолжился непростой разговор. Черноволосый юноша указал жандармам на кресла, по обыкновению стоявшие у письменного стола покойного отца, и скинул с плеча увесистый ментик, повесив его на крючок при входе и пропуская государственных служащих вперед себя. Мужчина лет сорока отодвинул кресло и грузно опустился на него, по привычке снимая с поседевшей головы тяжелую каску и водружая ее на согнутое колено; деловито штабс-капитан осматривал стены кабинета почившего боевого офицера, многочисленные книжные шкафы, в недрах которых находились как всем известные труды отечественных литераторов, поэтов и прозаиков, так и заграничные произведения прямиком из Англии, Франции, Пруссии, еще не успевшие сыскать известность в кругах российской интеллигенции, оценивая обстановку домашнего убранства поместья одного из известнейших семейств во всей Российской Империи. Его спутник, примерно одного возраста с молодым барчуком, чинно стоял рядом с мужчиной и, заложив руки за спину, изучал гобелен, привезенный покойным из самой Греции несколько лет назад. Густые и темные короткие каштановые волосы были зачесаны назад, гладко выбритое лицо выражало собой могильное спокойствие, а глаза цвета чистого янтаря изучающе скользили по полотну, словно жандарм старался запечатлеть весь изображенный на сукне мотив.

— Итак, о чем вы хотели меня спросить вдали от чужих глаз, уважаемые?

Григорий сел за могутный стол из резного дерева, по обыкновению закинул одну ногу на другую и отклонился назад, вжимаясь спиной в обивку кресла.

— Да все о том же, Григорий Алексеич. — штабс-капитан провел рукой по поверхности стола и придвинул свое кресло немного ближе. — Как мне известно, вы вернулись домой неделю назад, верно?

— Именно так, но к чему этот вопрос? — черноволосый молодой человек в немом раздражении изогнул бровь. — Думаете, что мое возвращение в семью заставило папеньку пустить себе пулю в голову?

— Не стоит так рубить с плеча, Григорий Алексеич. — в разговор вступил юный жандарм, занимая место напротив барина и глядя на него с ледяным безразличием. — Этот вопрос совершенно безобиден, если, конечно, в трагической гибели Алексея Васильича нет вашей вины. Заметьте, никто не обвиняет вас в этом, однако не стоит упускать из виду и того, что уж очень удачно ваш папенька отправился на тот свет, не находите? Я уж не говорю о том, что если самоубийство старшего Черняховского будет доказано, то в право наследования вы вступите значительно быстрее, нежели, когда по этому поводу заведут дело.

— Да вы, я погляжу, очень проницательны…как вас изволите величать?

— Богдан Федорович Сотник. — жандарм вытянулся по струнке и выкатил грудь колесом.

— Так вот, поручик, — Григорий подался вперед и, скрестив руки на столе, выразительно посмотрел на знаки отличия государственного служащего. По взгляду юноши было видно, что продолжать разговор он желанием не горел, поэтому, выждав паузу и специально проигнорировав имя жандарма, четко и с расстановкой продолжил. — Я не позволю голословно обвинять себя, а уж тем более — продолжать разговор в подобном тоне.

— Григорий Алексеич, — штабс-капитан бросил на юного спутника предостерегающий взгляд, заставив того удержаться от колкого ответа. — Никто вас ни в чем не обвиняет; все наши вопросы — часть неотъемлемой работы жандармерии, и вы обязаны это понимать. Я от своего имени приношу извинения за поведение моего сослуживца и пойму, если вы изъявите желание выразить негодование на бумаге, но сейчас нам важно разобраться в причине, по которой произошло сие досадное недоразумение и отбросить личную неприязнь.

— Я полностью с вами согласен, Гавриил Андреич, — Гриша надменно взглянул на притихшего Сотника и снова прислонился спиной к спинке кресла, натягивая привычное выражение лица. — Обиды стоит оставить позади. Увы, но я ничего не могу сказать о причинах, вынудивших отца приставить дуло пистолета к виску, ведь в поместье меня не было с сентября пятьдесят третьего и о делах родителя ничего знать не мог.

— А что касательно соседей?

Полноватый мужчина кивнул в сторону закрытых дверей кабинета и заискивающе сощурил глаза.

— Они были частыми посетителями поместья? Быть может, кто-то их них знает то, что ваш папенька скрывал от членов семьи?

Черняховский пожал плечами и отрицательно мотнул кудрявой головой:

— Сомневаюсь, Гавриил Андреич, отец никогда не отличался излишней болтливостью да и не стал бы никому рассказывать что-либо, что могло бы представлять ценность или являть собой страшную тайну.

— Уверены в этом, Григорий Алексеич?

Сотник неслышно сел на кресло и вытянул перед длинные ноги, укладывая на них легкую фуражку.

— А вот некоторые приглашенные утверждают, что ваш папенька непосредственно перед смертью в чем-то обвинял Владимира Романовича Корсача. Что скажете по этому поводу?

— Скажу, что об этом надо спросить самого Корсача, — молодой помещик равнодушно повел бровью и, заметно расслабляясь, прибавил. — Ведь никто кроме него самого вам правды не скажет.

— В каком-то роде вы правы, — темноволосый молодой человек кивнул в знак согласия, — Но как показывает опыт, правда выплывает неожиданно и отнюдь не из уст своего хранителя, поэтому нам необходимо удостовериться в том, что лично вы от нас ничего не скрываете.

— Мне нечего вам рассказать, господа, так что с вашего позволения, — Григорий резким движением встал с кресла и, обойдя его сзади, встал близ рабочего стола покойного отца, всем своим видом давая понять, что не хочет видеть представителей власти в доме более ни секунды. — Я откланяюсь, чтобы распорядиться о подготовке карет для гостей. — с этими словами юноша, не став дожидаться дозволения жандармов, направился к выходу из кабинета.

— Ладно, поедем и мы, Богдан Федорыч. — Гавриил Андреевич Решетников с кряхтением поднялся с места и, отряхнув черную ткань штанов от частичек светлого бархата, неспешно пошел к дверям, на ходу потирая заблестевшую от выступившего пота лысину.

— Думаете, он все-таки не причастен к этому? — Сотник нехотя проследовал за старшим сослуживцем и, оказавшись за дверью комнаты, плотно закрыл ее за собою.

— Почему ты так сильно хочешь доказать вину Черняховского, хм? — штабс-капитан остановился у лестницы, недовольно нахмурил высокий морщинистый лоб и вперился в молодого поручика недобрым взглядом.

— Вы меня хорошо знаете, Гавриил Андреич, я бы не стал и думать о том, чтобы оклеветать невиновного, но…— Сотник осекся и задумчиво обернулся через плечо на плохо освещенный коридор. Странно, но на миг ему показалось, что он увидал кого-то под одним из вставленных в стену канделябров; фигура была едва различима из-за тусклого пламени огня, но жандарм готов был дать голову на отсечение, что силуэт принадлежал девушке или молодой женщине. Уж больно тонка и изящна незнакомка была станом для мужика. Но откуда ей тут взяться, если все девушки и женщины находятся внизу под чутким присмотром других жандармов?

— В чем дело? — мужчина повернул голову туда, куда так вглядывался Богдан, но не увидел ничего, кроме сгущающееся темноты.

— Пустяки…задумался. — коротко отрезал молодой человек и, сделав глубокий вдох, повернулся к штабс-капитану. — Я не собираюсь возводить напраслину на Григория, но будемте честны: семейство Черняховских не так просто, как кажется.

— С чего ты это взял, Богдан Федорыч? — Решетников сбавил ход на половине пути, шумно выдохнул и расстегнул сдавливающий горло ворот мундира, облегченно облокачиваясь на перила лестницы.

— Разное о них говорят. — Богдан отмахнулся от вопроса Решетникова и, обернувшись к нему, настроженно свёл брови. — Вам плохо? — молодой человек поравнялся с мужчиной и обеспокоенно положил руку на его немного промокшую от пота спину. — Снова старая рана шалит?

— Она, поганица…— Гавриил Андреевич удрученно склонился к колену и сквозь боль иронично улыбнулся. — А врачи-то божились, что пуля следов не оставит, ан вишь, как вышло; болит нога, зараза эдакая, хоть сейчас живьем режь.

— Обопритесь об меня. — уважительно и настойчиво Богдан протянул руку старшему товарищу, не желая наблюдать то, как он мучается в попытках правильно поставить на ступень раненую ногу.

— Вот еще! — штабс-капитан с видом нанесенного ему высочайшего оскорбления проигнорировал поданную ему руку и вновь нахмурился. — Я хоть и раненый, но не далеко немощный старик, сударь, а потому сам как-нибудь управлюсь. — сказав это, Гавриил Андреевич продолжил спуск, краем глаза наблюдая за заметно замедлившим свой темп юношей и про себя родительски его побранивая.

Сотник поступил во служение в жандармский корпус в октябре пятьдесят пятого года, когда вынужден был оставить военную карьеру из-за последствий тяжелого ранения. К тому времени ему уже как месяц назад исполнилось двадцать пять лет, поэтому юный возраст не стал преградой к тому, чтобы вступить в ряды защитников правопорядка да и внушительный послужной список и рекомендации из кадетского училища не оставляли сомнений, что молодой поручик будет исправно исполнять свои обязанности. Как только тот поступил под руководство штабс-капитана, мужчина почти сразу прикипел душой к своенравному подопечному и со временем начал относиться к нему не только, как к сослуживцу, но как к близкому сердцу другу или сыну. Бог не наградил Гавриила Андреевича счастьем иметь детишек, но словно специально отдал ему на воспитание амбициозного молодого человека, готового обучаться этой непростой науке у добросердечного мужчины и внимать многим его советам.

Когда жандармы оказались внизу, то Гавриил Андреевич изменился в лице и, указав головой в сторону группы новоприбывших жандармов, раздраженно фыркнул:

— Их-то кой черт сюда принес?

— Новгородских? — Сотник повернул голову к городским товарищам и, столкнувшись со взглядом одного из них, принялся сверлить их взором янтарных очей. — А ведь и правда, наш уезд не их привилегия, так что они тут делают?

— Вот это мы сейчас и выясним, друг мой. — штабс-капитан поправил серебристый тканевый пояс и, покрепче его затянув, пошел навстречу одному из коллег, от которого в этот момент уходил Черняховский. — Могу я поинтересоваться, что привело к нам дорогих гостей в столь поздний час?

На голос мужчины обернулся молодой офицер, бывший одного звания с ним, натянуто улыбнулся и протянул сквозь зубы:

— Дак как же иначе, Гавриил Андреич, ведь такая беда приключилась, что мы не смогли в стороне остаться.

На вид говорившему не было и тридцати лет; офицер был высокого роста, долговяз, как и положено человеку его рода службы, крепок в плечах, но все же худосочен, что подчеркивал сшитый по его меркам мундир, имел глубокий шрам над левой бровью, пересекавший глазницу со щекою и уходивший под нижнюю челюсть, а также темные глаза цвета загустевшей смолы или неба в безлунную ночь, глядевшие на окружавших его людей с холодностью и осуждением. Были у ночного гостя и песочного оттенка бакенбарды, которыми особливо любят щеголять перед дамами как бывалые офицеры, так и выпускники училищ, бахромой обрамлявшие контур лица жандарма. Молодой мужчина протянул руку в белой перчатке для приветствия и коротко кивнул юному спутнику Решетникова, здороваясь и с ним.

Гавриил Андреевич сухо пожал руку штабс-капитана и окинул взглядом товарищей городского сослуживца, задаваясь очевидным вопросом. Мужчина решительно не был рад прибытию новгородских жандармов, хотя бы потому, что они имеют дурную привычку совать носы туда, куда не следует, не гнушаясь нарушать личное пространство даже среди представителей дворянства.

— Что же, так и сподручнее будет вместе работать-то, верно же, Михаил Георгич? — Гавриил Андреевич добродушно улыбнулся офицеру и хлопнул того по плечу, заставляя невольно сделать шаг вперед, дабы не упасть.

— Безумно приятно, что мы сошлись с вами во мнениях. — молодой мужчина выдернул руку из ладони Решетникова и, смерив того презрительным взглядом, поспешил убрать ее за спину. — Вы разрешили отпустить гостей?

— Я не увидел ничего дурного, чтобы позволить господам отправиться по домам, друг мой, к том…

— Ох, в этом я не сомневался, Гавриил Андреич, — Михаил Георгиевич подступил к пузатому мужчине и ядовито ухмыльнулся, — думать — это не ваше самое лучшее умение, капитан. Если выяснится, что старик Черняховский отправился на тот свет не по своей воле, и подлинный убийца сегодняшней ночью улизнул из-под нашего носа по вашему допущению, то вы в скором времени покинете нас, Гавриил Андреич. Уверяю вас, донесение об этой оплошности дойдет до ушей командования прежде, чем вы успеете и слово вымолвить.

Штабс-капитан помрачнел, и улыбка сошла с лица, сменившись сдержанным выражением лица, положенным по уставу.

— Вы не правы, Михаил Георгич.

Богдан Федорович выступил вперед и, поравнявшись с надменным новгородским жандармом, спокойно добавил:

— Все до одного свидетели самоубийства Алексея Васильича были опрошены, а дом до нашего прибытия лично запер нынешний хозяин поместья, и прислуга находилась под чутким надзором. Даже если и допустить возможность причастности гостей к самострелу отставного офицера, то виновник сего досадного случая проявится не сразу, и доказать его причастность без признания будет очень сложно. Ибо, как нам всем прекрасно известно, почивший барин застрелился на глазах у нескольких десятков глаз.

— Надо же, — черноглазый мужчина адресовал внимание юноше, — Не думал, что обычный поручик теперь имеет право открывать рот, покуда его не спросили.

— Мих…— Гавриил Андреич шагнул к сослуживцу и, потянув Сотника за рукав мундира назад, примирительно попытался улыбнуться.

Однако юноша продолжать расплываться в извинениях ему не дал и, вырвав ткань из пальцев штабс-капитана, почти в упор встал напротив офицера.

— Коли вы считаете, что ваше звание позволяет вам общаться со мною подобным образом, то глубоко ошибаетесь, Михаил Георгич. Вы, судя по всему, забылись, так что я осмелюсь вам напомнить, — темноволосый молодой человек выпрямился и открытым вызовом в янтарных глазах расправил плечи, продолжив в своей манере. — Перед вами далеко не обычный рядовой солдат, на которых вы привыкли срывать свой гнев и недовольство, а поручик и представитель жандармского корпуса. Неуважение ко мне может быть сочтено за оскорбление, нанесенное цельному государству. Впредь будьте осторожнее со своими речами, Михаил Георгич, потому что я имею полное право спросить с вас за слова.

Поручик отстранился от опешившего офицера и, ударив каблуками об пол, направился к жандармам собственного корпуса, оставляя двух мужчин в обществе друг друга. Гавриил Андреевич оказался шокирован дерзостью юноши не меньше Василевского, с той лишь разницей, что молодой человек двадцати семи лет от роду сдерживал свои эмоции и, будь он более импульсивен, то при гостях, коих было не мало, непременно заставил бы поручика ответить за дерзость сейчас же. Взяв себя в руки, Михаил Георгиевич поправил мундир и откинул прядь песочного цвета волос назад, оборачиваясь на этот раз к Решетникову.

— Не надейтесь, что эта выходка сойдет с рук вашему подопечному. — офицер отвернулся от собеседника и махнул рукой своим сослуживцам, приказывая заканчивать с расспросами и седлать коней. Василевский обошел потрясенного мужчину со стороны, бросив на него взгляд, полный омерзения, и одним из первых пошел по петляющему коридору прямиком на улицу.

Решетников простоял в смятении еще с минуту, собираясь с мыслями и анализируя весь масштаб угроз, поступивших от городского товарища. Безусловно, Богдан обязан был держать себя в руках перед офицером более высокого звания, но и Василевский мог бы проявить благоразумие и удержаться от попыток прилюдно поставить на место строптивого юношу, ведь ранее он встречался с Сотником и не мог не знать, как он отреагирует на нелестные высказывания свой адрес. Или он специально спровоцировал поручика, чтобы самоутвердиться за его счет? От дальнейших размышлений штабс-капитана отвлекло возращение Богдана Федоровича, уже велевшего товарищам возвращаться в уездное отделение жандармерии.

— Вы идете?

— Вот скажи мне, Богдан, — Решетников пропустил мимо ушей вопрос молодого человека и, взяв тот под локоть, подтолкнул к картинной галерее, бо́льшая честь которых была сосредоточена ближе к выходу из гостиной родового гнезда Черняховских. — Ты нарочно на рожон лезешь?

— Если вы о случае с Василевским, то я не вижу в своем поведении ничего постыдного, Гавриил Андреич. Должность не позволяет ему грубить вам и угрожать расправой, а если для Михаила Георгича то естественно, то для меня же — недопустимо. — Сотник повел плечом и вытянул руки вдоль тела.

— Не стоит тебе лишний раз с ним вступать в споры, Богдан Федорыч, плохо то может кончиться. Этот жизнь сумеет подпортить так, что и черт позавидует. Хоть и моложавый он, — мужчина ткнул большим пальцем руки себе за спину, где находился Василевский, — но неуважения к себе терпеть не станет, так и знай.

— Раз он молод, то не странно ли то, что сударь уже ходит в звании штабс-капитана? — безинтересно осведомился Сотник, даже не глядя на новгородского коллегу.

— С ним темная история, Богдан, — Гавриил Андреевич подозрительно печально и выдохнул. — я позже об ней тебе расскажу. Говоря о возрасте… — он задумчиво приложил палец к губам и прищурился. — Насколько мне память не изменяет, то ему едва токмо по этой зиме двадцать семь исполнилось. Так что, как видишь, разница меж вами почитай, что и никакая.

— Пусть и так, но я сделал то, что подсказала мне совесть; он не имеет права общаться с вами в подобном тоне, но коли вы об этом иного мнения, то можете изложить свои мысли в письменном виде и представить в город. — сказав это, Богдан Федорович уступил дорогу старшему товарищу и замедлился у самых дверей дома, устремив потеплевший заинтересованный взор куда-то в толпу отправляющихся по домам гостей. — Вы езжайте с миром, а я пока здесь немного задержусь.

Проницательный Гавриил Андреевич улыбнулся в пышные усы и, смекнув что к чему, не сказал ни слова и пошел дальше, где около одной из карет его поджидала пышных форм супруга. Он мило с нею поцеловался трижды в щеку и, подхватив ее за руку, забрался после нее в карету да велел кучеру ехать на квартиру в Новгороде, предварительно наказав своим молодцам явиться в участок рано по утру.

Сотник стряхнул с мундира невидимые крупицы пыли и, набрав полную грудь воздуху, решительно направился к чете Корсачей, занимавших место у повозки, застрявшей в колее из-за слякоти. Пока Сергей на пару с ямщиком пытались вытолкнуть увесистую телегу из рытвины, дочери пожилого князя стояли в стороне и успокаивали Елизавету Ивановну, все продолжавшую утирать глаза платком. Софья Владимировна ласково просила ее успокоиться и не нервировать себя, а Катерина приводила массу дельных доводов о том, что не стоит убиваться по покойнику, ведь тот умер и поделать с этим ничего нельзя, потому остается только помянуть сварливого старика. Темноволосая старшая дочь первее прочих увидала идущего к ним молодого человека и, без труда догадавшись к кому статный юноша держит путь, незаметно пихнула сестру локтем в бок.

— Гляди-ка, а прав-то оказался Григорий Алексеич: женихи к тебе скоро рекою потекут. — Корсач мотнула головой в сторону жандарма и прыснула со смеху, пряча лицо в меховой накидке Сони.

Девушка повернулась в ту же сторону, что и сестра и, встретившись взглядом с Сотником, неожиданно для себя засмущалась и покраснела в щеках.

— Стыдно, Катя, такое говорить; Богдан Федорович достойный и уважаемый человек и ему нет дела до жен…

— Да? — Екатерина Владимировна игриво вскинула бровь, многозначительно посмотрела на сестру и ласково ей улыбнулась. — Все наши знают, что Сотник уж как три года без памяти в тебя влюблен, душенька, и только ты одна упрямо отрицаешь этот факт. — лукавство вдруг исчезло из взгляда княжны, и на его место заступила серьезность. — Знаю, сейчас не то время для этого, а ты считаешь, что мои советы бесполезны, но все же я дам тебе один: будь честна с самой собою и не давай ложных надежд влюбленному человеку. Нет ничего хуже неоправданных ожиданий. — девушка подобрала полы платья и, учтиво поклонившись подошедшему к Сергею жандарму, поспешила под миловидным предлогом отвести матушку в сторонку от молодых людей.

— Подсобить?

— Не скрою, ты бы нас очень выручил Богдан Федорыч. — Корсач выпрямился и отряхнул одежду от грязного снега, прилипшего к колесам кареты, в душе ликуя, что сможет немного передохнуть.

Особенно уязвимый для нагрузок бок снова предательски прихватило, отчего даже малейшее движение пульсирующей болью отзывалось во всем теле, вынуждая прекратить перетруждать организм, который до сих пор не может полноценно оправиться от последствий тяжелого ранения. Сергей без лишних прелюдий уступил место Сотнику и опустился на пень, стоявший в снегу рядышком с каретой, через силу пытаясь надышаться свежим морозным воздухом.

Все новые и новые гости вчерашнего званого вечера в спешке покидали усадьбу Черняховских, карет становилось все меньше, кучера лениво посылали вперед уставших лошадей, пару раз хлестнув их по крупу поводьями, а крепостные не успевали закрывать ворота за рваной вереницей крытых повозок, носясь туда-сюда и утопая по колено в снегу. На крыльце Григорий в обществе управляющего прощался с Василевским, взглядом провожая отбывающие кареты. У дверей, прокладывающих путь на барскую кухню, стояла Ливнева, обмотав раненые пальцы рук теплым шерстяным платком и запахнувшись в мужицкий заячий тулуп. Крепостная потерянно смотрела на снег под ногами и изредка вытирала бегущие по лицу ручейки слез, изо всех сил стараясь держаться достойно и не выказывать слабости. Сейчас, когда она лишилась единственного защитника, искренне любившего ее и дорожившего своею воспитанницей, девушка осталась наедине со своим горем одна-одинешенька против всего мира. Надеяться теперь она может только на свои силы, ведь на помощь или понимание не от крепостных, не от нынешнего помещика рассчитывать глупо; ее положение сыграло с нею злу шутку, как некогда и предрекал Григорий. Почувствовав на себе сочувствующий взгляд Павла Владимировича, Варвара лишь сильнее уперлась глазами в землю, глотая подступившие к горлу слезы по дядюшке. Для жизнерадостной крепостной это была первая смерть близкого человека, оттого-то и принять то, что старик Черняховский навсегда покинул этот мир она не могла. Факт того, что она больше не увидит его морщинистое улыбчивое лицо, не почувствует запаха любимого индийского табака, не будет сидеть с ним в теплые весенние вечера на балкончике и читать ему повести, часто заливаясь детским беспричинным смехом, не сможет по обыкновению приходить в кабинет и желать помещику спокойной ночи, а по утру врываться в покои и спрашивать хорошо ли спалось Алексею Васильевичу убивал девушку.

Пожилая кухарка по-матерински прижимала к груди заплаканную Варю и тяжко вздыхала, утирая жгучие слезы. За долгие годы исправной службы в усадьбе Черняховских Акулина навидалась смертей с лихвою, но каждую из них пропускала через себя и воспринимала как личное горе, хотя и знала, что это неправильно. Особенно тяжко ей дались проводы матушки Григория Алексеевича, Ксении Даниловны. Ох, как исходились рыданиями крепостные, когда выносили гроб из дверей дома…как многие из них, не жалея ног, плелись за ним до самой свежевырытой могилы, а потом не могли заставить себя покинуть погибшую барышню. Черняховская стала светлым лучиком счастья в жизни крестьян, долгие годы угнетаемых ее супругом: она могла и заступиться за одного их них, и помочь советом, и на ласковые да добрые слова была до самой смерти щедра. Для нее крепостные были такими же людьми, как и она сама, поэтому барышня не находила ничего постыдного в том, чтобы поддерживать с ними дружбу и теплые отношения. Совершенной противоположностью ей всю жизнь был старший Черняховский, после смерти коего многие крепостные вдохнули полной грудью.

— Ну вот и все, Сергей Владимирович, можете ехать домой.

— Ты прямо нас спас, Богдан Федорыч. — Сергей повернулся на скрип колес телеги и, поднявшись с пня, протянул руку в знак признательности.

— Не стоит, Корсач, мне это было совершенно несложно. — Сотник тепло улыбнулся уголками губ юному офицеру и пожал руку, несильно встряхнув ее. — Вы бы на моем месте поступили точно также.

— Что верно, то верно. — светловолосый князь ответил юноше тем же и хотел было сказать что-то еще, но его резко прервал отец, призывая присоединиться к домочадцам, уже занимавшим места в карете.

— Вас заждались, поди, Сергей Владимирович, — Богдан Федорович выразительно посмотрел за спину молодого человека, — Не заставляйте их задерживаться здесь лишний раз. — с этими словами жандарм отвернулся от Корсача и жестом подозвал к себе крепостного мальчонку, поившего в это время его коня из колодезного ведра.

Черноволосый мальчишка с забавными кудряшками, похожими на те, что есть у новорожденных ягнят, резво подскочил к рослому господину, передал коня жандарму и отошел назад, лукаво глядя на Сотника. Корсач расплылся в улыбке и взглянул на мальчонку, застывшего на месте; сомнений не было в том, что маленький хитрец чего-то ожидал получить за свои услуги. Темноволосый молодой человек, понимающе фыркнув, полез вовнутрь голубого мундира и почти мгновенно извлек оттуда одну медную монетку.

— Держи, заслужил.

Богдан протянул руку к испачканным ладошкам крепостного, сложенным в «лодочку», и вложил в них награду, потрепав того по кудрявой шевелюре. Стоило только монетке оказаться в руках мальчика, как тот помчался к женщине, видимо являвшейся матерью, и радостно всучил ей в руку подарок, указывая пальцем на Сотника. Крепостная благодарно поклонилась молодому человеку, а затем ухватила непоседливого сынишку за шкирку и поскорее повела в дом, где давно как спали его братья и сестры.

Катерина высунулась в окно и с ноткой нетерпения в голосе с новой силой окликнула брата:

— Сережа! Ты едешь или так и будешь стоять столбом?

— Не серчайте, Катенька, в задержке вашего брата я повинен, так что можете высказать все свое недовольство прямо здесь и сейчас. Я приму любые обвинения.

— В том нет необходимости, Богдан Федорыч, — Сергей наигранно обреченно вдохнул и дружески подмигнул молодому жандарму. — Вы даже не представляете, какой коварной может стать этот ангел; пойду я.

— Хорошо, но я вынужден настаивать на том, чтобы проводить вас до поместья. — Сотник взял коня под уздцы и, отведя животину в сторону, птицей вспорхнул в седло. — Час давно поздний, да и мне по дороге.

Молодой человек развернул скакуна и повел его мимо открытой кареты, по пути успев поприветствовать старшего Корсача с супругой и Павла Владимировича, недавно составившего компанию членам семьи. Сергей доплатил кучеру за ожидание и залез в карету, под чутким надзором родителей захлопнув за собою хлипкую дверцу.

— Этот молодой человек, с которым ты говорил только что, не Богдан Федорыч ли часом? — Владимир Романович нахмурил брови и непонятно отчего возмущенно глянул на старшего сына. — К чему был разговор?

— Сотник очень помог нам, папенька, я лишь поблагодарил его за это. — спокойным тоном ответил Корсач, догадываясь по какой причине родитель не обрадовался присутствию боевого офицера.

Происхождение Сотника заставляло призадуматься о его благонадежности многих представителей уездного дворянства, наслышанных о любовных похождениях покойной матери молодого человека, вырастившей сына без мужа. Отец Богдана Федоровича скончался от туберкулеза, когда мальчику было всего три года от роду, поэтому, если воспоминания о нем и были когда-то в памяти юноши, то со временем стерлись, оставив после себя только пустоту. Татьяна Родионовна покинула этот мир ровно через двенадцать лет, проиграв битву за жизнь в бою с тяжелой болезнью, доставшейся от одного из любовников и тем самым предоставив сына самому себе. Школа, кадетское училище, нелегкая военная служба — весь тот путь Сотник прошел в одиночку, полагаясь на одни лишь собственные силы, уже в раннем возрасте сумев занять определенную нишу в современном обществе. В случае же с Корсачами, наслышанными о давней влюбленности молодого жандарма, возникшей еще до войны, то не Владимир Романович, не Елизавета Ивановна не считали Богдана Федоровича достойным претендентом на руку и сердце младшей дочери. Для князя стало бы постыдно отдавать чистокровную княжну в руки почти что безродному человеку с таким непростым и, откровенно говоря, неприемлемым для дворянина характером. Софье же было строго-настрого запрещено искать встреч с ним и давать повод юноше раз за разом добиваться расположения княжны и ее родителей.

— Папенька, нет причин для волнения, Богдан Федорыч любезно выручил нас и только-то. — Софья Владимировна тревожно посмотрела на отца и отвлеченно улыбнулась.

— Твоего слова я не спрашивал, Соня. — мужчина сурово оборвал дочь и снова обратился к сыну. — И чем он объяснил желание сопровождать нас?

— Причина проста и невинна, отец, — Сергей заметно начал терять терпение, — Он высказал желание сопроводить нас до усадьбы, дабы убедиться в том, что мы доберемся без происшествий. И потом, Сотник живет недалеко от нас, так что ему по пути.

Корсач отклонился назад, прижавшись спиной к стенке кареты и, поднял ворот серого пальто принялся уделять все свое внимание ночным природным пейзажам, заботливо подставив плечо притомившейся Софье. Елизавета Ивановна успокаивающе коснулась ладони супруга, призывая князя прекратить бесполезный и глупый спор, а Катерина запахнулась в теплый плащ и устроилась рядышком с Павлом, готовясь провалиться в короткий сон. Транспорт двинулся, и чета под скрип колес да в сопровождении Сотника направилась в княжескую усадьбу, путь до которой был неблизкий и лежал непосредственно через озеро.

Только через добрый час пути, вдоволь устав от неловкой и тяготящей тишины, Владимир Романович подал голос:

— Как все так произошло…ведь всего-то пару часов назад ничего не предвещало беды, и вот как все повернулось.

Елизавета Ивановна, успевшая уж прикорнуть на плече мужа, подняла отяжелевшие веки и сипло ответила:

— Никто того не ждал, дрожайший мой. — женщина с помощью супруга приняла вертикальное положение и заспанно бросила заботливый взгляд на спящих дочерей, расположившихся под боком братьев. — Тяжко придется нам всем после смерти Алексея Васильича…ох тяжко. Гриша недавно только ребенком-то быти перестал, а тут уж какая ответственность на плечи свалилась; кабы бед не натворил со своею буйною головушкой.

— Жалко вам его, Лизонька? — Владимир Романович нежно улыбнулся жене и спрятал ее пухлые пальцы в своих немного покрасневших от мороза больших ладонях. — К чему это? Григорий многому научился у отца, поэтому хозяин из него выйдет исправный, пущай и грозный.

— А юная Варенька Сергеевна? Что ж с нею будет? — княжна шумно выдохнула облачко пара и печально поджала губы. — Не уж-то Черняховский продаст ее, как обещался незадолго до своей свадьбы?

— Не знаю, душенька моя, не знаю. — мужчина вздохнул и, обняв Елизавету Ивановну за плечи, прижал к себе, вдыхая ароматный запах туалетной воды супружницы.

Усталость и потрясение взяли верх над вскоре и над старшими Корсачами, поэтому когда карета остановилась у ворот поместья, все за исключением сыновей мирно посапывали в объятиях друг друга, кутаясь в плащи и шинели. Богдан Федорович остановился недалеко от семейства и терпеливо дожидался, покуда вся княжеская чета не покинет повозку, безынтересно наблюдая за тем, как заспанные крепостные подносят табурет для того, чтобы хозяева могли спуститься вниз, не запачкав праздничные платья, подают руки и кланяются в пояс, приветствуя помещиков. Владимир Романович наскоро отблагодарил молодого человека за сопровождение и направился к дому в обществе супруги и Катерины, высказавших желание поскорее отправиться ко сну, оставив младшую дочь под присмотром Сергея. Юный же Павел, все мысли которого сейчас были заняты поиском способов спасения крепостной Черняховских из коварных рук нового мстительного хозяина, удалился следом за родителями, не забыв перед этим выказать почтение Сотнику за оказанную услугу. Спровадив маменьку с папенькой, Софья Владимировна тихо приблизилась к старшему брату и, словно дитя выпрашивающее у строгой няньки награду за послужное поведение, бросила многозначительный взгляд на жандарма, развернувшего коня прочь от кареты и готового покинуть пределы усадьбы. Несмотря на то, что она была самым младшим ребенком в семье, княжна никогда не пользовалась расположением старших родственников, хотя и знала, что они безумно ее любят и всегда встанут на ее сторону, даже если противостоять придется родительской воле. Удивительно, но самые теплые и дружеские отношения у Софьи сложились именно с Сергеем, за долгие годы ставшим ей настоящей опорой и поддержкой во всех ее начинаниях и маленьких невинных проказах. Екатерина Владимировна всегда находилась в своих тревогах, переживаниях, учебе да любовных терзаниях молодой души, Павел после поступления в лицей и вовсе почти не бывал дома, поэтому все ее детство рядом с нею был только Сережа, отдавший ей всю свою безграничную и бесценную братскую любовь. Разноглазая девушка в ответ не только обожала брата и безоговорочно ему доверяла, но и очень уважала, всегда считаясь с его мнением, прислушиваясь к дельным советам и наставлениям, не лишенным смысла.

— Ты не возражаешь, если я как положено попрощаюсь с сударем? — Софья поправила юбки платья, смахнув упавшие на него невесомые снежинки, и вопрошающе подняла на брата разноцветные очи. — Негоже так поступать с тем, кто любезно согласился нам помочь, мы ведь даже толком и слова доброго ему не сказали.

— И то верно, — Сергей кивнул, соглашаясь с мнением сестры, — Но дело же не только в нарушенных правилах этикета, правда? — он хитро посмотрел на наивное личико сестры и позволительно прикрыл глаза, давая добро. — Ступай, но долго не задерживайся.

— Ты чудо, Сережа! — княжна приподнялась на носочках и, обняв молодого человека за шею, по-детски поцеловала в щеку.

— Да чего же мне это говорить; я и без вас, сестрица, то знаю. — князь тепло улыбнулся девушке.

— Я быстро, вы и глазом моргнуть не успеете, как буду уж перед вами!

Корсач отстранилась от брата и начала прокладывать свой путь через сугробы к юному жандарму, прокручивая в голове, как бы лаконичнее и вернее выразить свои мысли в возможном разговоре с ним.

— Богдан Федорыч, подождите, пожалуйста!

Молодой мужчина мгновенно остановился, обернувшись через плечо, спрыгнул с коня и повел животину навстречу дворянке, чуть ли не по колено увязшей в пушистом снегу.

— Вы что-то хотели, Софья Владимировна? — с удивлением в голосе спросил он, в одной руке сжимая поводья, а другую подавая для опоры.

— Вы сегодня, что не шаг, то выручаете нас, даже неудобно как-то.

Белокурая девушка охотно приняла помощь от поручика и, преодолев очередной высокий снежный покров, отряхнула подол от снега.

— Простите, если я вас задерживаю, но за всей сегодняшней суматохой мы с вами даже как следует не попрощались, поэтому…— Софья прервалась от нахлынувшей на нее неуверенности, совершенно неожиданно для себя сконфузилась и опустила взгляд на белоснежное холодное снежное покрывало, не зная что сказать дальше. — Поэтому…

— Как бы то ни было, я очень рад видеть вас, Софья Владимировна, — смущение девушки тронуло тонкий лед на сердце Богдана, взгляд его ззаметно потеплел. — Хотя и обстоятельства нашей встречи не особо располагают к задушевным беседам.

— Чистейшая правда. — княжна опечаленно покачала головой, мысленно отблагодарив юношу за то, что он в очередной раз "протянул ей руку помощи", и повернулась к окнам дома Корсачей, вспомнив неприятную картину, произошедшую непосредственно перед самострелом Алексея Васильевича. Разве может быть такое, что ее отец в чем-то повинен перед покойным помещиком?

— Софья Владимировна, — голос Сотника и неощутимое прикосновение к ее предплечью вырвали девушку из размышлений, и она резко обернулась к молодому жандарму. — Сейчас не время и не место для подобных речей, но я все же я должен объясниться с вами, потому что потом удобного случая может не представиться.

Корсач беспокойно взглянула на молодого человека и перевела разные глаза туда, где секунду назад покоилась его ладонь. Она предполагала, что рано или поздно этот разговор состоится, но и помыслить не могла, что это произойдет столь скоро. Быстро взяв себя в руки, княжна сделала шаг назад и серьезно промолвила:

— Богдан Федорыч, не думаю, что этот разговор уместен...

— Я только хочу сказать, что вам нет причин беспокоиться на мой счет, потому как моя позиция остается прежней: мне не должно требовать от вас ответа, а тем более, настаивать на согласии. Оттого я, как до сегодняшнего дня, буду покорно ожидать исключительно вашего решения, каким бы они не оказалось.

Досада от реакции княжны на его прикосновение, ставшей в разы красноречивее всех слов, на миг проблестнула в янтарных глазах Сотника. Смятение нашло свое отражение только в незначительном наклоне головы вниз, словно жандарм углядел что-то приметное под ногами, и незаметном для княжны смыкании челюстей.

— Собственно говоря, это все, что я хотел сообщить; если вы ничего не хотите сказать, то не смею более задерживать вас, Софья Владимировна. — Богдан встал вполоборота и продолжил выдерживать зрительный контакт с княжной, спокойно ожидая ее дальнейших действий.

— Ступайте, Богдан Федорыч, вам выспаться надо перед трудным днем. — белокурая княжна слабо улыбнулась уголками губ и отвела взор, чувствуя кожей жгучую вину перед Сотником.

С ее стороны было бы в высшей степени низко и дальше пользоваться обществом влюбленного молодого человека да давать надежду на то, что их дружеские доверительные разговоры могут перерасти в нечто значительное и без сомнений желанное для каждого мужчины, грезящего о семейной жизни. Однако хуже всего и то, что она прекрасно это осознавала, но не могла дать ответ на судьбоносный вопрос даже самой себе, не говоря о том, чтобы честно объясниться с невольным избранником. Ситуация, сложившаяся между молодыми людьми, больше становилась похожей на палку о двух обоюдоострых концах и со временем оставляла все меньше шансов на то, что ее получится разрешить без ущерба для обеих сторон

— Вы правы, мне лучше уйти. Доброй ночи. — жандарм коротко кивнул и, прикоснувшись к козырьку фуражки, отвернул коня от княжны и направился к воротам, до которых оставалось меньше десятка шагов.

Софья Владимировна дождалась, покуда всадник скроется в полуночной тьме, и достаточно продрогнув от холода, поспешила вернуться в теплый дом к поджидавшим ее мягкой перине да взбитой подушке. За сегодняшний вечер произошло много всего, что необходимо было обдумать, а также собраться с силами в преддверии нового дня.