Глава четвертая

К вечеру дом Черняховских гудел от количества гостей и приглашенных музыкантов, а столы ломились от вкусных яств и изысканной выпивки, вытащенной из помещичьих погребов. Замужние дамы в роскошных кринолинах бродили под руку с кавалерами, облаченными в свои лучшие сюртуки, и мило смеялись, одинокие пухлощекие женщины бросали на мужчин зазывающие взгляды, а миленькие девицы, прибывшие в гости вместе с родителями, смущенно краснели от каждого взора статных юношей и прятали лик за веерами. Кого здесь только не было: и выпускники кадетских училищ, и солдаты, вернувшиеся с войны по причине расформирования войск или вследствие получения серьезного ранения, и обычные высокопоставленные господа, изъявившие желание выказать свое уважение прославленному офицеру.

Варя же в обществе двух подруг готовилась к выходу в отведенной ей давным-давно комнате, кружась перед зеркалом и примеряя одни и те же малочисленные платья, в тщетной попытке найти подходящий образ.

— Нет, девоньки, все это напрасно. — после второго круга примерки Варя раздосадованно положила наряд на спинку стула у прикроватного столика и вытащила из прически длинную спицу, удерживавшую ее тяжелые волосы.

— Ну да, как же! — Авдотья всплеснула руками и положила на стол цветок из белой атласной ленточки, сделанный умелыми руками крепостной. — Руки легко опустить, да вот только не просто так же прихорашиваешься! — девушка хитро поглядела на поникшую Ливневу и подмигнула Палашке, кружившей вокруг кремового пышного платья с цветным орнаментом. — Барин Корсач же сегодни приедет-с.

— Тише ты, дуреха!

Отвлекшаяся от работы Палашка тихо прикрикнула на нее и бросила в подругу пустую игольницу, вынуждая вжать голову в плечи. Авдотья ловко увернулась от снаряда и, давясь от смеха, спряталась за спиной Варвары.

— Чегой-то я дуреха!? — черноволосая девушка по-детски обиженно поджала губки и захлопала большими глазами. — Разве неправду говорю?

— Правду-правду, — торопливо подтвердила Ливнева, — только стоит об этом прознать Григорию Алексеичу, о счастье мне можно и думать забыть.

— Ну чего ты так сразу с плеча-то рубишь? — Авдотья вышла из-за спины шатенки, свела брови и скрестила руки на груди. — Можо, и не все так плохо.

— Ага, а я — императрица России. — недовольно буркнула Палашка и протянула нитку под складкой платья, уже не глядя на крепостных. — Будто ты не знаешь нашего барчука; этот своего никому не уступит.

— Но Варя ему не принадлежит!

Бойкая Авдотья окинула взглядом Варвару в поисках подтверждения своих слов.

— Это не имеет значения, Авдотья. — Ливнева тоскливо улыбнулась и приобняла себя за хрупкие плечи, словно согреваясь в морозную стужу. — Палашка права: барчук не привык делиться тем, что может принадлежать ему по праву.

Черноволосая девушка заметно погрустнела. Нрав помещичьего сына был известен многим да и о его давней вражде с Варей знавали все крепостные. Она отвлеченно приподняла подол оставленного Варей платья и оценивающе присмотрелась к большому подъюбнику, соображая как бы преобразить давний изношенный наряд.

— Слушай, — девушка подозвала к себе Ливневу, — а что, если подкрутить его вовнутрь для пущей пышности, накрутить цветов из других лент да и пришить чуток, а подол распустить и сызнова сшить, но затянуть покрепче?

Девушка оживилась и печальные мысли о ее судьбе сами собой отошли на второй план; сегодня праздничный вечер, а значит, на нем нет места тревогам и грусти. К тому же, ей подарен сегодня судьбою шанс увидать избранника сердца, вернувшегося с затянувшейся войны. Сколько бессонных ночей Варя провела в рыданиях и беспокойствах о жизни юного Павла Владимировича, сколько писем отсылала тому в тайне от обитателей Черниговки, смея только надеяться, что они дойдут до получателя, а не будут вскрыты полицией или затеряются в почтовых обозах, из которых лишь малая часть доходила до линии фронта и мест стоянки продовольственных отрядов. Как она не желала отпускать возлюбленного навстречу смерти, как умоляла сберечь себя и вернуться домой несмотря ни на что…и вот, он сдержал свое обещание, данное семье и любимой, поклявшейся его дождаться. И этим вечером она предстанет перед ним впервые после долгой мучительной разлуки, как и прежде улыбнется, обнимет, вдохнет до безумия такой родной запах.

Через полчаса стук в дверь отвлек от работы девушек и они, быстро переглянувшись меж собою, одновременно приподнялись с пола, дабы поприветствовать посетителя. Авдотья отворила дверь и тут же присела в книсене, почтительно прижав подбородок к груди.

— Барыня.

Анна Ивановна впорхнула в комнату и расплылась в теплой улыбке, завидев погруженную в работу Варвару. Светло-коричневое кружевное платье шлейфом тянулось за княжной, шорох мягкой ткани сопровождал каждое ее движение. Шаги же ее были бесшумны, словно походка пластичной кошечки, отчего казалось, что Черняховская и вовсе парит в воздухе, не касаясь ногами земли. Приблизившись к крепостным, она заинтересованно посмотрела на разложенные по поверхности стола атласные цветы, иголки разных размеров и мотки ниток.

— Я помешала вашей работе?

— Как можно, Анна Ивановна, — Варя протестующе улыбнулась дворянке и отложила в сторону новый цветок, готовый к прикреплению к наряду. — мы вам только рады!

— Приятно это слышать; вижу, работа ваша идет полным ходом.

— Да, значимость сегодняшнего вечера обязывает выглядеть подобающе.

Крепостная вернулась к платью и указала Анне на край кровати, чтобы она смогла удобно расположиться и лишний раз не утруждать ноги. За сегодняшний день молодой супруге офицера придется не единожды отказать себе в удовольствии сбросить туфли и вытянуть ноги на холодном каменном полу, поэтому добродушная девушка не могла не предложить лишний раз отдохнуть в преддверии скорой изнуряющей работы. Княжна кивнула и мягко опустилась на поскрипывающую перину, наблюдая за отточенными движениями рук Авдотьи и Палашки. Комнатные девушки продолжали усиленно трудиться над созданием образа для Ливневой, то и дело советуясь друг с дружкой и Варей по поводу расположения бутонов цветов, стоит ли оставлять кружева или лучше от них избавиться, надо ли что-нибудь добавлять. Когда с нарядом дело было покончено, очередь подошла к, пожалуй, самому сложному — укладке вечно непослушных волос. Тут невообразимую помощь оказала прибывшая как раз вовремя княжна; девушка охотно предложила смутившейся Варваре в приведении в порядок мягких и пушистых каштановых волос и, не обращая внимания на ее неловкие уговоры не перетруждать себя, с завидным упорством взялась за дело. В ход пошли все подручные средства, бывшие в распоряжении у крепостной, а также различные предметы по уходу за собой прямиком из высшего общества, более похожие на пыточные инструменты, чем на что-то полезное и необходимое. Благо, Черняховская была того же мнения, что и Варя, а потому без промедлений оставила инструменты в покое и даже не пыталась к ним притронуться. С помощью ранее использованных спиц и ловкости рук барышни через минут двадцать волосы оказались убраны в простую, но изысканную прическу с ниспадающими на хрупкие плечи крепостной облагороженными волнистыми локонами.

— Ну вот, старания оказались не напрасными! — довольным тоном заявила княжна и отступила немного в сторонку, любуясь итогом своей кропотливой работы. — Как вам идет, милая моя!

— Спасибо вам, Анна Ивановна, право не знаю, что бы я делала без вас!

Варвара невольно залюбовалась своим отражением в зеркале и как маленькая девочка, облаченная в подаренный наряд, пару раз прокрутилась перед зеркалом. Ей не верилось, что эта хорошенькая собою девушка, улыбавшаяся от уха до уха, на самом деле — ее собственное отражение. Крестьянские наряды были неотъемлемой частью ее существования всю жизнь, не взирая на неоднозначное положение в семье Черняховских, поэтому и позволить себе наряды не по статусу Варвара и помыслить не смела. Исключение составляли званые вечера, где ей просто жизненно важно было не уронить достоинства дворянского семейства; вот тогда-то ее и наряжали как безвольную куклу, задачей которой было развлечение гостей.

— Я рада, что смогла быть полезной. — Анна нежно улыбнулась Ливневой и встретилась взглядом с девушками, едва сдерживавшим искренний восторг. — Главное, чтобы сегодняшние гостьи не покрылись слоем плесени от зависти, ведь взоры многих кавалеров определенно будут обращены на вас. — с этими словами она вкрадчиво подмигнула крепостным девкам и рассмеялась. — Остерегайтесь гнева госпожи Решетниковой, ведь она женщина могутная настолько, что и не обхватишь, а по силе не уступает даже гвардейцам!

— Да что вы!

От заразительного смеха княжны Варя не смогла сдержаться и последовала ее примеру. Очень скоро в след на нею засмеялись и Авдотья и Палашкой, отчего обстановка в кругу молодых девиц стала совсем семейной и лишенной всякого сословного закрепощения. В такие мгновения их в пору было считать заядлыми подружницами, кабы не разница в положении в обществе и масса наложенных запретов, категорически не приветствующих подобное светское поведение меж выходцами из дворянства и прислугой.

— Что-то с трудом в это верится!

— Думаете, я преувеличиваю? Нисколечки! Я собственными глазами видела, как она одолела в соперничестве одного из них на городском празднике в честь окончания весны! Бедолага тогда вынужден был обратиться к врачу.

Она проболтали еще немного о пустяках, пока княжна не выказала желание удалиться для того, чтобы привести себя в порядок. Ливнева еще раз поблагодарила за помощь Анну Ивановну и проводила ее до покоев, где из-под двери бил свет от свечей.

— Я, пожалуй, пойду. — Варя поклонилась согласно правилам этикета и поспешила оставить молодую девушку.

Светловолосая дворянка проводила крепостную взглядом, а выждав пару мгновений, зашла в пустующее и на славу протопленное помещение. Большое зеркало у прикроватного столика почти сразу же воссоздало отражение Черняховской в глади холодного стекла. Блики от танцующего пламени огня, как мотыльки заплясали в волосах девушки по ту сторону зеркала, озарили ярким светом серые, туманные и печальные очи своей обладательницы. Анна присела на стул и изучающе принялась вглядываться в отражение лика самой себя. Война не обошла стороной и ее: ранние морщины и осунувшееся от постоянного, а в последние годы и вовсе невыносимого голода лицо явно соответствовали ее настоящему возрасту, некогда густые и лоснящиеся волосы редкого цвета первого снега выцвели и потеряли старый блеск, суставы до сих пор ломило после бесчисленных ночей, проведенных под крышей амбара из-за необходимости размещения солдат и снабженцев в доме. Вполне понятно, что итоге здоровье княжны совсем сдало, и при малейшем сквозняке Черняховская моментно простужалась, не выздоравливая до конца неделями. Аристократическая бледность ее, коими так любили хвалиться молодые барышни, не вызывала у людей здравомыслящих ничего, кроме сочувствия и глубочайшего сострадания. Доктора же уповали на благорассудство родителей девушки и не однократно просили их в удобном случае сменить климат на более мягкий и теплый, чтобы не позволить болезни наследницы семейства прогрессировать, однако все их попытки достучаться до совести матушки и папеньки Анны грандиозно провалились. Лечению дочери она предпочли сыграть лживую и противоречивую свадьбу с человеком, готовившимся разорить их и раздеть до последней нитки.

Григорий вернулся в отведенную ему отдельную комнату почти одновременно с супругой и, положив амбарную книгу на низкий стол, вальяжно развалился в кресле. До юноши издалека доносились звуки игры приглашенных музыкантов, звон бокалов, наполненных игристым шампанским, смех гостей и их восторженные возгласы, аплодисменты юным дамочкам-выпускницам университета, почтивших дом Черняховских своим визитом. Вся эта мишура до тошнотворности претила Григорию: фальшивые улыбки, красивые пируэты и па, приторные слова-пожелания скорейшего выздоровления приболевшим гостям, не сумевшим прийти на торжество, лукавые взоры горделивых на публике девиц, а на самом деле — готовых отдаться первому встречному мужчине, глупые вопросы о здоровье соседей, количестве урожая, прибавления в семьях. Возможно, потому-то и каждая такая подготовка к приему гостей сильней распаляла его и вызывала глубочайшее раздражение, вызванное обязательством так же приторно улыбаться и нагло лгать, ведь иначе на подобных вечерах никак нельзя: этикет не позволяет. Черняховский устало откинул кудрявую смольную голову назад и шумно выдохнул. Спустя пару мгновений он лениво подтянул к себе длинные ноги и встал на них, распрямляясь во весь свой богатырский рост(почти двенадцать вершков); как бы не был желан покой, для его достижения необходимо было еще поработать. Барчук бросил беглый взгляд на парадный доломан, сшитый согласно устоявшимся обычаям из плотной угольно-черной ткани и украшенный серебристыми шнурами и офицерскими знаками отличия, символизирующими звание всяк его носящего. Ментик, внутри обшитый белым мехом, светло-серый кушак из мягкого волокна и фуражка под цвет гусарского одеяния, заменившая в повседневности высокий и тяжелый кивер, покоились тут же, стопкой возвышаясь над темным покрывалом кровати.

Гриша осторожно поднял одежду и в скором времени полностью облачился в парадное одеяние, представ во всей красе перед большим зеркалом в пол. Дурные мысли сами собой заполнили разум хладнокровного юноши, и чарующий взор его подернулся пеленой незаметной боли. Романтизированный образ бравого солдата разбился о гранитную стену леденящей кровь реальности в первом же бою двадцатилетнего спесивого мальчишки. Сколько невероятно тяжелых воспоминаний и страшных картин фронтовой жизни он хотел вычеркнуть из своей жизни, вырвать с корнем, как сорный куст, поселившийся в прекрасном цветнике, растоптать, сжечь, утопить и отправить в забытье. Стоили ли наградные ордена и ставшее невыносимым для него звание «героя» войны всего того неописуемого ада, который он испытывал на себе мучительных два года кровавой бойни, расплатившись за «победу» невозможностью возвращения к мирной жизни? Григорий встретился взглядом с собственным отражением и непроизвольно тяжко вздохнул, заострив внимание на покрывшихся серебряной сединой висках. Куда делись недавняя легкость и игранная храбрость, ребяческая отвага и шальной огонек озорства? А тепло и нежность? Великодушие? Благородство? Большая часть их ушла из сердца мальчика со смертью матушки пятнадцать лет назад, а жалкие остатки этих постулатов по воспитанию достойного мужчины стерлись под гнетом авторитарного отца и с появлением в жизни дворянина такого явления, как война. Нет, он не жалел себя и не искал оправданий своим, порою неприемлемым поступкам; Черняховский принял себя таким, каким сам себя сотворил, пускай даже и на толику не попадал в разряд достойных людей, коих так ценят в высшем обществе. Он слишком долго пытался всем угодить.

***

Четвертое ноября тысяча восемьсот пятьдесят третьего года

Дунайский фронт

Утро выдалось особенно туманным и холодным даже для середины осени: деревья в редком подлеске давно как облетели и теперь одиноко виднелись посередь поля серым тоскливым пятном, трава пожухла, ветра усиливались с каждым днем, частыми гостями стали проливные дожди, пригоняемые с Дуная и приносящие с собой напасть для солдат в виде простуды или воспаления легких. Маленькие раскидистые шатры расположились близ леса и были в относительной безопасности, оставаясь малозаметными для вражеских отрядов, выигрывая бесценное время, необходимое для успешного нападения. Удар по позициям турок предполагался именно сегодня, ибо силы врага росли с завидной скоростью и необходимость в отражении сопротивления была слишком очевидна, ведь в случае отступления противник с легкостью воспользуется уязвимостью имперских войск и повернет ход войны в свою сторону.

Черняховский проснулся одним из первых и, двигаясь «тише воды ниже травы», чтобы не потревожить измотанных вчерашней вылазкой сослуживцев, вышел из шатра, прихватив с собою одеяние и начищенные сапоги. Привычный ветер ударил юноше в лицо и разбросал густые смольные кудри по веснушчатому лицу, а по спине пробежало целое стадо мурашек от холода. Заспанным взглядом Григорий окинул постепенно просыпавшийся лагерь и, завидев сидящих вокруг костра пятерых солдат из своего гарнизона, лениво поплелся к ним. На ходу молодой человек накинул на плечи доломан, а добравшись до цели, почтительно поклонился старшим товарищам. Жар от костра манил к себе сильнее всяких женских ласк, запах скудной, но с голодухи казавшейся безумно аппетитной похлебки раздражал рецепторы в носу и заставлял желудок, последнюю неделю не видавший ничего, кроме воды, протяжно завыть. Гриша стушевался и хотел было повернуть назад, но его остановил дружеский оклик младшего унтер-офицера, первее прочих заметившего молодого бойца.

— Куды ж ты, сынок? Ступай к нам, отогреешься да поешь, а то не гоже в бой с пустым брюхом идти. — мужчина лет сорока указал на место рядышком с пузатым усачем. — Двинься, Никифорыч, дай пареньку кости погреть. — сказав это, он пихнул мужичка в бок и полез за чистой плошкой для новоприбывшего.

Полный господин с забавными загнутыми кверху усами, видно уже насытившийся, прикрыл глаза, с наслаждением вслушивался в пение ранних птиц и что-то напевал себе под нос. Черный доломан с трудом сходился на его выпирающем из-под шинели животе, фуражка нелепо съехала на бок и оголила коротко выстриженный затылок, а сапоги протяжно гудели от веса полного солдата. Черняховский кивнул в знак благодарности и сел на промокшее от влаги бревно, прогнувшееся под весом молоденького гусара. Мужчина, именуемый среди сослуживцев просто Никифорочем, разлепил светлые голубые глаза и улыбнулся Черняховскому.

— Это твой первый бой?

— Так точно, сударь. — юноша кивнул с перенял из рук унтер-офицера плошку с дымящейся похлебкой и небольшую железную ложку. Голод взял свое и Гриша с жадностью набросился на пищу, смакуя каждую каплю не особо-то и наваристого бульона да редкие куски мяса лесной птицы, пойманной разведчиками накануне.

— Гляди, какой голодный-то!

Офицер рассмеялся и ударил большой красной ладонью по бревну, на котором сидел. Остальные его спутники последовали его примеру и очень скоро в кругу солдат образовалась та самая теплая и неповторимая атмосфера братства, ценимая в армейской жизни пуще наград и орденов.

— Ничего-ничего, пущай отъедается, — более молодой офицер, бывший одного чина с тем, кто разливал похлебку в плошку Черняховскому, дружески похлопал молодого человека по спине. — сытым и в бой идти проще и охотнее.

— Тебе лишь бы поесть, Димитрий! — унтер-офицер наигранно укоризненно пожулил товарища пальцем и ткнул им на притихшего Никифора. — Так скоро и нашего Никифорыча объешь, заморишь беднягу голодом, и гарнизон наш такого молодца лишится.

— А я-то что, Петр Иваныч, — Дмитрий наивно захлопал глазами, и демонстративно указал на подтянутое молодое тело, облаченное в серую походную шинель, под которой виднелся зеленый приталенный мундир. — мне все только на пользу, так что право имею.

— Да-да, конечно…— светловолосый гладко выбритый мужчина лет слегка за тридцать закатил глаза и выразительно бросил взгляд на пухлого сослуживца, ухмыляясь. — Да вот только наш-то Никифорыч, поди большим успехом у дам пользуется, нежели ты.

— Пф, время еще имеется, Павел Савельич, — Дмитрий откинулся назад, прислонившись спиной к тонкому стволу березы, выдохнул облачко пара и посерьезнел, — только бы с войны вернуться домой, а там уж и барышни, и званые вечера, и почет — все будет.

— Умные вещи говоришь, Димитрий, — сослуживец офицера, облаченный в такой же изумрудный мундир, вперился в него темными черными глазами и насмешливо добавил, — уж не захворал ли?

— Да ну тебя, Сашка, вечно ты такие моменты портишь! — Дмитрий с выражением лица глубочайшей обиды пихнул товарища сапогом в бок и словно в насмешку над самим же собой добавил. — В кой-то веки ума набрался, а тут ты со своими высказываниями.

— Вот всегда так, — Александр Васильевич потер ушибленный бок и натянул фуражку на лоб, — чуть не по его, так сразу саданет.

Молчавший до этого момента Никифор гулко засмеялся, вторя новому залпу смешков вояк, к которому прибавился и бархатистый голос Черняховского. Черноволосый юноша закончил прием пищи и теперь поставил плошку на колени, протянув смуглые ладони к огню. Солдаты еще долго о чем-то оживленно болтали, обсуждая женщин, любовниц, деток, старичков-родителей, запевали старые солдатские песни, подшучивали друг над другом. Ближе к часам семи лагерь постепенно начал оживать: то тут, то там из палаток выходили заспанные защитники Родины, офицеры закуривали трубки или самокрутки, фельдшера деловито высовывали нос из своих шатров и недовольно хмурились в предчувствии скорой беды, а кони взбудораженно взрывали копытами землю, будто бы готовились к тому, чтобы прямо сейчас броситься в бой. Долго ждать не пришлось, потому как в десять часов гарнизон двинулся через поле, чтобы быть ближе к Дунаю, где уже неделей ранее разместилась подмога.

Многочисленный отряд занял свои позиции в окопах как раз вовремя: левее них виднелись турецкие эскадроны, оснащенные по самые уши пушками, пешими и всадниками. Бой обещал быть жарким. По установленным порядкам от обеих воинствующих сторон были отправлены переговорщики в сопровождении главнокомандующих, после чего получившая отказ сдаться российская сторона подняла над окопами знамя Российской Империи. Это было негласным приказом к началу сражения. Офицеры понеслись меж линиями окопов с приказаниями заряжать орудия, и под серенаду взрывов с хриплым солдатским боевым кличем из окопов рванулись пехотинцы. Запах пороха ударил в нос, пьяня и будоража молодецкую удаль, томившуюся до этого момента в теле новобранцев, прежде не бывавших в настоящих битвах.

Григорий резво выскочил из глубокого окопа вместе во второй волной пехотинцев и, обжигая легкие копотью от пушечных залпов, помчался следом за ровной линией солдат, уверенно двигавшихся в сторону вражеских заграждений. Мельком рядом с юношей пронесся солдат в серой военной шинели, держа ружье наперевес, трое старших товарищей промчались верхом на гнедых конях, сверкнул лик утреннего собеседника в изумрудном мундире, обсыпанного землей. На мгновение взгляды их пересеклись. В тот же миг над головой черноволосого великана со свистом пролетел снаряд и с устрашающим звуком ударился об землю, попадая почти под ноги офицеру, а Черняховского мгновенно отбросило на пять метров правее от места приземления убийственного снаряда. Окружающий молодого человека мир словно разом вымер: противный звон, похожий на звук, который происходит при падении бокала из хрупкого стекла, но только усиленный в сотни раз, оглушил дворянина, и все слилось в единое темное пятно, пульсирующее от боли. В ушах отчего-то стало очень горячо, голова налилась свинцом, а тело предательски отказывалось слушаться. Некто из пробегающих мимо него солдат споткнулся о протянутые ноги и чертыхнулся; новые бойцы покидали место засады, а это означало, что Грише жизненно необходимо было вставать. Собравшись с силами, юноша перекатился на живот, упершись локтями в землю, с трудом подтянул к себе ноги и занял неустойчивое вертикальное положение. Расплывчатые силуэты бойцов мельтешили перед глазами, вызывая сильнейшее головокружение и приступ тошноты; взор заволок пороховой дым, и к запахам выстрелов примешался устойчивый и омерзительный привкус крови, пропитавший воздух над полем сражения. Кто-то больно пихнул в плечо юношу, вероятно в дыму вовремя его не углядев, отчего тот на секунду потерял бдительность. Словно по закону подлости из едкой завесы на него выскочил противник и повалил на землю. От удара голова заходила ходуном пуще прежнего и, если бы не какая-никакая, но все же подготовка, боец лишился бы жизни быстрее, чем успел моргнуть. Оказавшись лицом к лицу с турком, черноволосый гусар перехватил руку с длинным лезвием клинка у самой шеи и, пыхтя под весом прижимавшего его врага, в какой-то миг умудрился нанести удар под ребра, выбивая дух из грозного усача. Как ошпаренный кот Черняховский вскочил на ноги и, позабыв о ноющей боли в голове, по наитию обнажил саблю в самый удачный момент: быстро пришедший в себя турок с новой силой набросился на юношу, и стальные клинки встретились с характерным звуком. Несмотря на высокий рост и не малый вес преимущество очень скоро оказалось на стороне противника. Пригибаясь к земле под натиском турецкого подданного, Григорий предпринял новую попытку в освобождению: он выгнулся назад и, напрягшись, откинул от себя вражеское острие клинка. Следующий выпад прошел по косой, не представляя опасности для великана; ловко поднырнув под противником, Черняховский оказался за спиной того и стремительным движением выхватил из тканевого пояса пистолет, наставляя на него дуло. И вот тут-то он допустил самую большую ошибку на войне — позволил сомнению взять верх над воинским долгом. В черных глазах мужчины сверкнули животный страх и неимоверная жажда жизни, как будто он только сейчас осознал, что находится на поле брани и вот-вот может лишиться жизни от рук ненавистного русского. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем время снова возобновило свой ход. Новый противник вырос из-за спины гусара и занес уж саблю над головой вояки, как тут же свинцовая убийца вошла под нижнюю челюсть турка, окропляя лицо, шею и смольный доломан Гриши алыми брызгами крови. Враг тут же повалился на земь и уставил невидящий взгляд в затянутый тучами небосвод. Трясущимися руками молодой человек оттер с лица пахучую красную жидкость и выронил дымившийся пистолет. Осознание содеянного пришло мгновенно. Он только что убил человека. Живого человека. Пустым взглядом он скользнул по мертвому телу, затем перевел его на окровавленные ладони.

Турок, видимо тоже не ожидавший подобного исхода событий, быстро взял себя в руки. Подняв с земли саблю, он с воинственным воплем набросился на гусара, вновь почти опрокидывая его на холодную почву. Черняховский же поздно спохватился и не успел увернуться от смертоносного орудия; правый бок пронзила острейшая боль, не сравнимая ни с какой другой. Упругими толчками кровь начала вытекать из уродливой рваной раны, пропитывая собой рубаху с доломаном и заливая штанину. Ноги черноволосого юноши подкосились, тело абсолютно не хотело подчиняться приказам своего хозяина, словно за него решив, что его время, отмерянное на земле, истекло. Песчаная почва оврага под весом дерущихся поползла вниз, грозя сбросить бойцов навстречу шумным холодным водам Дуная и похоронить их навсегда. Скорее не желая спастись, а более утянуть врага вместе с собою, гусар сомкнул пальцы на вороте мундира оппонента и в тот же миг потерял опору под ногами. Камнем соперники рухнули в воду( высота была безопасная), больно ударяясь о дно, полное галек. Будучи не в силах вздохнуть, Черняховский беспомощно распластался по дну Дуная, стараясь отползти от противника. Не успев перевести дух после падения, он резко согнулся от пинка в живот.

— Kirli Rus köpek! Kirli Rus köpek! Kirli Rus köpek!

Каждый новый удар сопровождался бранью и шквалом повторяющихся слов, которые солдат сильно выделял, отводя им особую роль в словесной битве, и позабыв о холодном оружии в руках. Внезапно ругань оборвалась; неуверенно черный гусар отнял руки от головы и через силу поднял заплывший взгляд на турка, отшатнувшегося от юноши и с выражением нестерпимой боли на лице неистово державшегося за плечо. Немного позади них, среди такой же водной борьбы, стоял российский солдат, торопливо перезаряжавший ружье для нового решающего выстрела. Медлить было нельзя. У черноволосого молодого человека как будто открылось второе дыхание, и в сердце запылал огонек надежды. Он неумрет. Только не сегодня. Только не так. На глаза попалось блестящее в водной глади металлическое орудие, брошенное противником. Рванувшись и не обращая внимания за жгучую невероятную боль в раненом боку, он поднял саблю и решительно направился к вражескому солдату. Боковым зрением увидав поднявшегося на ноги гусара, турок скривился в отвращении и наклонился за оброненной им же саблей. Это стало фатальной ошибкой. Упустив из виду на долю секунды бойца чужой стороны, он невольно сам обрек себя на смерть: Черняховский успел наступить на лезвие турецкого клинка и, не теряя ни секунды, обрушить мощь сабли на шею солдата. Фонтан крови из перебитой артерии почти сразу же окрасил воды реки в бледно-красный цвет. Отточенное чувство опасности опять спасло жизнь Григория: развернувшись вполоборота, он ушел от турецкой шашки и нанес рубящий удар по открытой спине. Когда и с этим оппонентом было покончено, Григорий как в тумане поковылял к берегу, где все еще кипела битва. Будучи все еще в воде, он внезапно замер на месте от пронзившей лопатку боли. То оказалась пуля, выпущенная кем-то из российских солдат и по чистой случайности угодившая в союзника. Для истощенного молодого организма это стало последней каплей: подобно подрубленному дереву, статный великан накренился на бок и с приглушенным всплеском упал в холодную воду, стремительно пропадая во тьму.

За два дня пребывания в лазарете изредка он периодически приходил в себя, но потом снова терял сознание, в перерывах между забытьем и реальностью ясно ощущая, как ему что-то через силу вливают в рот и колят нечто теплое, отчего по телу разливалось приятное наслаждение. Только на третьи сутки Григорий очнулся около двух часов по полудни от протяжного стона соседа по койке. Ужасная слабость, давившая изнутри, едва ли позволила ему приподнять помокшую от холодного пота кудрявую голову и оборотить замученный взгляд в сторону источника звука. Человеком, лежавшим рядом с ним, оказался тот же солдат, по которому пришелся пушечный залп. Утренний весельчак, два дня назад размышлявший о народном почете и успехе среди знатных особ, сейчас исходился семью потами и метался по окрашенной в ядовитый кровавый цвет простыне, в бреду вымаливая к кого-то прощения. Омерзительная рана, расположившая посередь мягкого незащищенного живота невыносимо смердела запахом разлагающегося мяса, и вокруг умирающего в страшных муках солдата повис кислый запах приближающейся смерти. Гриша сразу узнал его, ведь именно такой же характерный «аромат» сопровождал увядавшую от смертельной болезни совсем еще юную матушку юноши, и его так усердно скрывали заграничные лекари вовремя частых визитов барчука.

Приподнявшись на локте, Черняховский поднял взгляд на нещадно горящий бок. Рваная рана чудом не задела жизненно важные органы, но при этом не сильно облегчила участь раненого: толстые черные нити торчали во все стороны, места касания иглы плоти жутко чесались, чем на самом деле вызывали еще большие болевые ощущения при малейшей попытке докоснуться до ранения. Плотно закрепленная левая рука, в лопатку которой попала пуля, зудела и затекла от длительной нехватки движения, чем опять-таки доставляла молодому человеку лишние хлопоты. С титаническими усилиями черный гусар спустил ноги с низкой койки и оторвался от липкой простыни, с удовольствием подставляя бледное лицо ветру, пробивавшемуся сквозь занавеску, служившую входом в шатер. Меж рядами с огромным количеством кроватей сновали фельдшера, работоспособные солдаты подносили инструменты и тазы с чистой водой, разносили стаканы для питья раненым товарищам, выносили начинавшие разлагаться тела. Среди помощников бегал туда-сюда и пухлый Никифорыч, причитавший сердобольно над особо тяжелыми пациентами и успокаивавший их в моменты приступов горячки. Шипя сквозь стиснутые зубы, Черняховский натянул на ноги сапоги, заботливо оставленные фельдшерами под койкой, и шаткой походкой пошел к выходу из пропахшего смертью и страданиями шатра, не в силах выносить всю эту ужасающую картину. По дороге двадцатилетний дворянин видел и то, как одному совсем еще молоденькому безусому мальчишке отпиливали ногу, от которой осталось одно название, а тот в агонии слезно звал мать и отца и умолял прекратить невыносимую процедуру; как какому-то офицеру по самый таз оторвало обе ноги, и он голосил, что не чувствует их; как раненого в живот солдата придунайского отряда, прибывшего неделей ранее гарнизона Григория, выворачивало наизнанку из-за открывшегося внутреннего кровотечения, которое врачи остановить были не в силах. Жестокая действительность творящегося хаоса сняла пелену с глаз черноволосого молодого солдата, буквально на днях так грезившего о первой своей битве. Вот она — обратная сторона войны. Боль, страдание и постоянная борьба за ускользающую подобно песку сквозь пальцы жизнь. Нет здесь ничего геройского и величественного; рассказы о доблестных сражениях оказались подлой ложью, хорошей сказкой, за которой кроется противоречащая ей правда.

Юноша не помнил, как добрел до занавески и, отдернув ее, до боли в груди пропустил через легкие холодный воздух поздней осени. Воздуха не хватало, словно кто-то с силой сдавливал грудь, мешая сделать новый живительный вдох. Ватные ноги ослабли, и Гриша опустился на землю, запуская здоровую руку в смольные коротко подстриженные кудри. Отчего же было так больно и тяжко на душе?

— Отошел-таки?

Один из оперирующих фельдшеров, решивший после затяжной операции проветрить голову и закурить трубку крепкого табаку, до выхода из палатки черноволосого молодого человека мирно сидел на высоком пеньке березы и наблюдал за все новыми и новыми носилками с мертвецами, которые относили в чащу леса. Он уже был в возрасте и за долгие годы службы фронтовым врачом повидал много смертей, приобретши малоприятную для обычных мирных людей склонность к излишнему цинизму и равнодушию по отношению к ценности жизни человеческой. Потому-то он совершенно безразлично отнесся к тому, что поступивший к нему два дня тому назад Черняховский выжил в первом своем бою; не в этот, так в иной раз роковая пуля настигнет его на поле брани. Лениво поднявшись с пня, мужчина размашистым шагом поравнялся с ним и опустил руку на мощное плечо.

— Удивлен увидать такое? — он махнул рукой за спину, где развевалась ткань шатра.

— Да…

— Ну ничего, — тон фельдшера немного потеплел, — навидаешься еще чего похлеще, попривыкнешь.

— К такому разве можно привыкнуть? — издевка прозвучала в вопросе Григория, невольно задержавшем взгляд зеленоватых глаз на недавно покинувшем этот мир солдате, коего выносили ногами вперед.

— А иначе никак, мальчонка. — мужчина удручающе покачал головой и ухватил его за рукав рубахи, местами пропитанной кровью своего обладателя, призывая подняться на ноги. — Либо ты, либо они — таков закон военного времени. Идем, поможешь мне, коли силы есть на судьбу жалиться. — сказав это, врач требовательно встряхнул молодого солдата и подтолкнул в направлении к лазарету.

Черняховский не стал противиться, хоть и возвращаться желанием не горел; уж слишком тяжко ему было видеть все это. Покорным шагом он поплелся за пожилым фельдшером и, отбросив полог у входа, едва сдержался, чтобы не завернуться и уйти как можно дальше от этого мертвого места. Снова боль, страдания, стоны, страх смерти в глазах раненых и умирающих. Надсадный и хриповатый крик, более похожий на громкий стон, раздался с соседнего места, где лежал в свое время Гриша, заставив кровь в жилах похолодеть. Военный медик без лишних слов рванулся к пребывающему в беспамятстве Дмитрию и на ходу запустил руку в карман грязного халата.

— Держи его, да покрепче. — холодно распорядился он и сам склонился над метавшимся офицером, решительным движением закатывая рукав рубахи. Острие игры сверкнуло в тусклом свете масляных ламп, освещавших обширное помещение шатра медиков, и в помутневших с возрастом глазах бывалого врача промелькнула убийственная уверенность.

Как и было приказано, Григорий вцепился в незанятую иглой руку раненого товарища и навис над ним, чуточку навалившись на того из-за невозможности использовать больную конечность. Успешно помогли и подоспевшие помощники, схватив бойца за ноги, чтобы тот не смог засадить коленом под ребра врачу.

— Аккуратно! Не позволяйте ему дергаться! — теряя терпение, рявкнул мужчина, когда Дмитрий выгнулся дугой и почти приподнялся на кровати, раскрывая ужасающую рану.

Молодой дворянин перехватил выброшенную к врачу руку, но едва успев отвести ее, тут же получил коленом по раненому боку. От боли все помутилось, и юный гусар с приглушенным стоном сполз на пол, чувствуя прилившее к телу тепло и жар, запылавший в месте ранения. Темные пятна крови проступили сквозь ткань одеяния, и на лбу выступили капли холодного пота.

Как раз в момент своего чудесного спасения мужчина ввел в вену содержимое шприца и, выждав пару мгновений, расслабленно выдохнул.

— Вот так-то оно и лучше будет. Опиум подействует совсем скоро, так что глаз с него не спускайте, кабы глупостей на свою бедовую голову не наделал. — фельдшер наклонился к притихшему Грише и сочувственно поджал потрескавшиеся от знойного ветра и курения губы. — Идем-ка, сынку, подлатаю тебя.

Напоследок посмотрев на тяжелораненого, мужчина проследовал меж рядами кроватей, не сильно беспокоясь о том, успевает ли за ним Черняховский. Добравшись до цели, он усадил юношу на освободившуюся кушетку и, скептически осмотрев рану, знаком подозвал к себе паренька с подносом инструментов. Через определенный промежуток времени с обработкой и перешиванием раны было кончено, и черноволосый юноша по велению пожилого врача вышел из шатра, чтобы не путаться под ногами, а заодно и отвлечься от постоянно посещавших голову дурных и губительных мыслей.

За днем последовал вечер, а солнце, так за весь день не показавшееся из-за туч, посетило обитателей лагеря лишь ближе к ночи, когда до заката оставались считанные часы. Григорий разместился недалеко от шатра медиков, иногда помогая подносить воду нуждающимся. Юноша как будто не мог найти себе места и бессмысленно метался от одного места к другому, ища временное спасительное успокоение хоть где-нибудь, только бы перестать думать обо всех кошмарных сценах в лазарете и избавиться от гнетущего чувства вины.

«Либо ты, либо они — таков закон военного времени.»

Как же все-таки жестоко и бесчеловечно звучала эта фраза, противоречащая людской сути. Неужели теперь он вынужден убивать неприятелей, чтобы не быть убитым самому? Поставить на одну чашу весов долг перед страной, а на другую — человечность?

Неожиданный выстрел разрезал повисшую на время тишину, вспугнув редких птиц. Гриша резко обернулся туда, откуда донесся звук и инстинктивно окинул взглядом лагерь, готовившийся ко сну, опасаясь, что противник проник в стан российской армии под покровом надвигающийся ночи. Странно, но никто не сдвинулся с места: ни постовые, ни сидевшие у огня солдаты, ни офицеры. Все оставалось точно также, как и до выстрела, словно бы его и вовсе не было. Молодой человек неуверенным шагом подошел к шатру и так и застыл на месте, не в силах поверить собственным глазам. Вокруг койки Дмитрия сгрудилось человек пять, среди которых находился и тот самый врач, встреченный Черняховским днем; двое их них грубо перетаскивали обмякшее бездыханное тело офицера на носилки, а остальные стягивали с кровати запачканные свежей кровью простыни.

— Застрелился…не углядел…

Слова, вылетевшие из уст пожилого мужчины, пригвоздили Гришу к полу. Смешанным взглядом он проводил процессию, не отрывая глаз от мертвого товарища, всего несколько часов назад бывшего живым. Застрелился…предпочел смерть от пули страданиям и медленному умиранию или проявил малодушие, устав бороться с дыханием смерти у своего изголовья? Как бы то не было, этот случай стал новым ударом для юноши послужил своеобразным уроком для дальнейшей жизни.

***

Воспоминание рассеялось столь скоро, сколь и появилось, и в зеркале как и прежде замаячило отражение Григория в полный рост. Черная фуражка, водруженная на смольную голову, полностью дополнила облик «бессмертного» гусара и вывернула душу наизнанку. Черняховский сглотнул подступивший к горлу ком и поправил доломан, собираясь с мыслями. Он не может показывать свою слабость, ни перед этим сборищем шутов, пришедших на званый вечер в честь приветствия вернувшихся с войны юношей, ни перед кем-либо еще. Жалости к себе юноша не потерпит. Стряхнув с плеча невидимую пылинку, черноволосый молодой человек отошел от зеркала и подошел к столу, где на краю покоилась небольшая вытянутая коробка из черного бархата. Подарок от фальшивого супруга в честь фальшивого праздника, разве не иронично? Григорий откинул крышку коробчонки и скучающим взглядом прошелся по нему, изучая каждый изгиб изделия из чистого серебра и россыпь изящных сапфиров, украшающих неброское элегантное ожерелье. Звон хрустальных бокалов и дамский смех оторвал юношу от временного занятия, возвращая его в реальность. Осторожно Черняховский закрыл крышку коробки и взял ее со стола, широким бесшумным шагом покинув комнату и плотно прикрыв за собою двери.

— Да-да.

Анна Ивановна немного подпрыгнула от неожиданности, когда приятную тишину комнаты нарушил неназойливый стук в дверь.

« Должно быть, это кто-то из комнатных девушек пришла спросить надо ли чего.»

Белокурая княжна поправила платье и поднялась со стула, готова принимать посетительницу. Каково же было ее удивление, когда вместо девушки она увидела в дверном проеме молодого офицера. Все же имелось в образе строптивого барчука нечто такое, что невольно притягивало к нему девичьи и женские взгляды: высокий, статный, подтянутый, как и подобает представителю царской армии, в меру галантный, обходительный и разговорчивый смуглокожий веснушчатый дворянин с живым взором оливково-зеленых глаз умел расположить к себе собеседника и произвести неоднозначное впечатление.

— Не потревожил вас, Анна Ивановна? — не более чем из вежливости осведомился молодой человек, зная, что ни от чего серьезного он отвлечь ее не мог.

— Нет, что вы, — дворянка поклонилась в уважительном приветствии и мило улыбнулась Григорию, — заходите, пожалуйста. — Черняховская жестом пригласила его пройти, уступив дорогу барчуку.

— Боюсь, я посмею вам отказать в столь дивном предложении.

Гриша поравнялся с девушкой и удовлетворительно улыбнулся уголками губ, оглядывая ее с головы до ног. У этого брака всегда будет много недоброжелателей, косо смотрящих на совсем юных супругов и судачащих о причинах столь спонтанного венчания членов разных семейств, не имеющих ничего общего друг с другом. Однако ж как бы то ни было, он не унижал достоинства юноши, напротив, давал массу возможностей и дело вовсе не в землях князей Долгопрудовых. Все знакомства, необходимые для восстановления в дворянской уездной общине исходили из прямого взаимодействия с высокопоставленными гостями, дорогу к которым открывала наивная княжна. Ко всему прочему Анна была отнюдь не глупа, но находчива и сообразительна для барышни ее круга, что и подкупило Григория.

— Я хотел бы вручить вам небольшой подарок в честь моего чудесного воскрешения, надеюсь, он придется по душе. — горячая ладонь Григория скрылась внутри доломана и появилась на свет, уже сжимая пальцами аккуратную коробку. — Позволите?

Черняховский широким жестом указал на зеркало и, заложив одну руку за спину, опустил взгляд на Анну. Княжна пробежала глазами по бархатной оправе подарка, после подняла настороженный взор серых туманных глаз на офицера. Змей сомнений зашевелился в сердце девушки, вызывая массу вопросов в голове. Вдруг Григорий задумал выкинуть какой-нибудь фортель этим вечером, и центральным персонажем этого представления станет она сама? Ведь формально они почти разведены и остается только публично об этом заявить, чтобы молодой дворянин мог в полной мере воспользоваться благами от брака и избавиться от ненастоящей жены. Или это на самом деле невинный подарок? Так или иначе, Анна не хотела давать повода черноволосому юноше к беспричинному недовольству, поэтому покорно повернулась к нему спиной и спустила невесомую шаль ниже плеч, оголяя бледную лебединую шею. Ожерелье опустилось на грудную клетку и заиграло в свете свеч, отражаясь в грозовых глазах княжны, а темные синие драгоценные камни отлично сочетались с цветом очей названной супруги и платиновыми волосами, добавляя шарма и привлекательности своей обладательнице. Горячие ладони Черняховского легли на узкие плечи княжны, обжигая кожу пленительным теплом и непроизвольно вызывая дрожь по телу.

— Сегодня вы определенно станете украшением торжества. — с раскатистым голосом, похожим на мурчание довольного кота, юноша склонился на один уровень с лицом княжны и перевел взгляд на их совместное отражение в хладной глади зеркала. — Идемте, нас ожидают.

Молодые супруги вышли из комнаты рука об руку и двинулись к лестнице, ведущей в гостиную. Когда нога наследника рода коснулась самой первой ступеньки, дверь в кабинет старшего Черняховского с громким стуком отворилась, и оттуда пулей вылетел какой-то господин, держа под мышкой толстую книгу в твердом переплете. Не сбавляя скорости, он едва не сбил с ног спутницу офицера, и если бы не юноша, то княжна могла бы кувырком отправиться вниз.

— Вы меня прямо спасли, Григорий Алексеич. — Анна Ивановна благодарно кивнула и посмотрела в сторону стремительно убегающему мужчине. — Кто это был?

— Неважно, душа моя. — не поведя и бровью, отозвался Григорий, провожая таинственного посетителя мрачным взглядом. — Нам надобно поторапливаться.

Княжна не стала возражать, не обратив никакого внимания на подозрительного посетителя старого помещика, справедливо рассудив, что это не ее ума дело. Алексей Васильич далеко не ребенок, чтобы следить за всеми его действиями и заставлять отчитываться о визитерах. Через три десятка ступенек молодые стояли на гладкой поверхности холодного пола заллы, усеянной гостями, и величественно пошли выказывать благодарность их визиту, очень скоро заняв удобное местечко подле камина в обществе одного из семейств.

Корсачи прибыли одними из последних, поэтому удостоились личной встречи с молодым наследником и его женой. Как только Яков известил молодых, что вся чета прошла в парадную, Григорий ловко избавился от навязчивого общества солидного господина в нежно-кремовом сюртуке, сообщив, что ему надобно провести пришедших гостей и представить остальным и, мягко выцепив Анну Ивановну из рук полной важной дамы, повел ее к семейству, переминавшемся с ноги на ногу. Владимир Романович вальяжно держал под руку Елизавету Ивановну и переводил взгляд на окружающих, нервно поправляя накрахмаленный воротник; мужчина начинал переживать по поводу принятого решения и, честно говоря, подумывал покинуть неприятное место прежде чем их увидят хозяева дома. Елизавета же Ивановна была в полном предвкушении о предстоящих знакомств и кушаний, очень уж аппетитно лежащих на подносах. В молодости женщина обожала праздничные вечера и никогда не отказывала себе в удовольствии посетить их, ведь ничто так не радует глаз, как общество прекрасных кавалеров и милых дам, сплетничающих о всяких интересностях. Сыновья, облаченные в зеленые парадные мундиры, стояли по струнке и при возможности приветствовали проходящих мимо мужчин и их спутниц прекрасного пола, а дочери чинно улыбались и кланялись женщинам, отвечавшим им взаимностью.

— Рады приветствовать вас при параде, Владимир Романыч.

Григорий подошел к главе семейства и почтенно склонил кудрявую голову в незатейливом поклоне, приподнимая головной убор за широкий козырек. Анна Ивановна присела в реверансе и сдержанно улыбнулась гостям, стараясь лишний раз не встречаться взглядом с Сергеем. По ожившему взору светловолосого князя было видно, что он безумно рад видеть давнюю возлюбленную, всколыхнувшую в юношеском сердце до боли запретное чувство. Однако на публике сего Корсач не посмел выказать из уважения давней дружбе с товарищем и достойно сдержал себя в руках, ответив ей коротким кивком.

— Елизавета Ивановна, вы прекрасны как всегда. — молодой человек необыкновенно тепло и искренне улыбнулся женщине, принимая поданную ей руку и невесомо касаясь черной ткани перчаток губами. — Впрочем, не вы одна. — Черняховский обратился к дочерям князя и поочередно принял их руки. — Софья Владимировна хорошеет с каждым днем, скоро от кавалеров отбоя не будет.

— Да что вы, Григорий Алексеич, право, вы меня смущаете. — разноглазая княжна зарделась и отвела глаза в стеснении.

— Отчего же? Я не сказал ничего непристойного, Софья Владимировна, все мои слова — чистая правда. Слышал, вы удачно вышли замуж, Катерина Владимировна? — юноша адресовал внимание старшей дочери.

— Верно, — темноволосая девушка учтиво улыбнулась и прижалась к матушке, — я отправляюсь во Францию со дня на день.

— Француз…-задумчиво протянул Гриша и вопросительно бросил взгляд на пожилого князя. — Не опасный ли союз, учитывая то, что у нас с Францией война?

— Война подходит к концу, дорогой мой, — разговор ворвалась Анну Ивановна и коснулась ладонью предплечья супруга, — а союз двух влюбленных сердец говорит о том, что даже политическая вражда не в силах противостоять этому чудесному чувству. Следует отметить, — княжна поспешно продолжила, пресекая колкий ответ, готовый сорваться с языка Григория, и снова улыбнулась, — что он в дальнейшем может статься очень полезным для политики, ведь избранник Екатерины Ивановны, как я понимаю, человек уважаемый в кругах аристократии.

— Вы на редкость проницательны, Аннушка, браво! — князь заметно оживился и по-отечески хлопнул молодого Черняховского по плечу. — Тебе несказанно повезло с женой, Гриша!

— Я знаю, Владимир Романович, благодарствую за лестный комплемент. — холодно отозвался Черняховский, уловив безошибочно в интонации пожилого мужчины облегчение. Старик безгранично был рад, что нерадивая княжна ушла из жизни старшего сына, на деле явившись мимолетным увлечением, и не сослужила службы для репутации семьи. Презрение в глазах князя ножом провело по сердцу Анны.

— Что ж, не смею заставлять вас ждать, прошу, проходите. — Григорий широким жестом указал на заллу, освещенную сотнями свечей и масляных ламп, где гости закружились в медленном прекрасном танце.

Старшие Корсачи вальяжно прошли в гостиную, а следом за ними двинулись и дочери, окруженные вниманием Анны Ивановны. Сергей проводил сдержанным взглядом светловолосую княжну и обернувшись к другу детства, добродушно улыбнулся, игнорируя хладный взор, обращенный на Владимира Романовича.

— Не бери в голову слова отца, — молодой офицер дружески пихнул в бок черноволосого дворянина. — он все еще не забыл тот случай с твоей внезапной помолвкой.

— А вы? — Григорий развернулся к Сергею и с долей иронии во взгляде ухмыльнулся. — Для вас же эта новость оказалась куда более болезненной, нежели для Владимира Романовича и вашей уважаемой матушки.

Корсач в миг посерьезнел и как-то странно посмотрел на Черняховского, словно не узнавая его.

— Какая вожжа попала тебе под хвост, Григ? Зачем снова вспоминать об этом? Вы помолвлены и обсуждать тут нечего.

— Хочешь сказать, что забыл о чувствах к юной Анне Ивановне? — усмешка сползла с веснушчатого смуглого лица юноши, появилось нечто отнюдь не привычное его характеру.

— Что ты хочешь от меня услышать, Черняховский? — темные глаза Сергея озарились подозрением и частичным недоумением. К чему вообще он завел этот разговор, когда отлично знает ответ на этот вопрос?

— Что такое, Корсач, совершенно безобидный вопрос поставил вас в тупик?

— Я дал ответ на вопрос, Григорий. — молодой князь отстранился от фронтового товарища и скрестил руки на груди. — Вы вступили в брак с Анной Ивановной, и речей о том, что было меж нею и мной ранее быть не может. Или ты сомневаешься в правдивости моих слов?

— Я не сомневаюсь в людях, коим доверяю, Корсач. — Гриша взлохматил светлые волосы друга, как всегда делал после ребяческих потасовок с ним, и приобнял за плечо. — Не принимай все мои слова близко к сердцу, сам знаешь, каким скверным я иногда могу быть. А сейчас, — барчук дружелюбно улыбнулся Корсачу и повел того к обществу молоденьких дам, кокетливо смеявшихся в раскрытые веера, — предлагаю оставить все беды позади и позволить себе отдохнуть. Вы это заслужили, друг мой.

Григорий довел товарища и под предлогом обязательств перед остальными достопочтенными гостями удалился, оставив его в окружении барышень. Духота мучительно сдавливала горло юноше, ворот доломана до ноющей боли впивался в кожу шеи. По ходу движения он раздал указания по обслуживанию гостей слугам и уже через пару минут облокотившись о перила лестницы стоял и наблюдал за происходящим со стороны, ослабив давление воротника. Вся эта суетность была ему чужда, если не сказать, что до тошнотворных приступов отвратительна, поэтому Гриша не мог отказать себе в удовольствии избавиться от навязчивой компании черных мундиров, готовых затащить его в свои липкие сети, сославшись на занятость. Разговоры о войне были для него хуже петли, затянутой на шее и выбитого из-под ног стула. Внезапно в поле зрения Григория попал самый юный из Корсачей, время от времени поглядывавший на лестницу.

«Кого он с таким рвением ожидает?»

Черняховский собрался было уходить, несильно обеспокоенный причиной заинтересованности Павла, как ответ на его вопрос возник сам собою. Тихий перестук маленьких каблуков о ковер возвестил о приближении таинственной незнакомки, в ожидании которой томился юноша. Варвара Сергеевна осторожно спускалась по лестнице, одной рукой придерживаясь за перила, а в другой — приподнимая край подола платья, чтобы ненароком не наступить на него. В каштановых волосах девушки появился небольшой аксессуар из живых полевых цветов ( Варя выращивает их каждый год, как только холодная осень вступает в свои права, и последние цветы погибают), невероятно точно подчеркивающих ее образ. Чайные озера глаз Ливневой озарились бесконечным теплом и любовью, как только она встретилась взглядом с поджидавшим ее спутником. Павел же замер на месте подобно каменному изваянию, не в силах отвести восторженных глаз от прекрасного стана возлюбленной; только когда одна нога крепостной коснулась пола, он словно сбросил с себя пелену изумления и расторопно подал ей руку в белоснежной перчатке.

— Вы неподражаемы, Варенька…— одними губами прошептал темноволосый юноша, утопая в нежном взоре Вари.

— Вы заблуждаетесь, Павел Владимирович. — вторя ему, ответила Ливнева, останавливаясь совсем рядом с молодым Корсачем и поднимая голову с самой искренней улыбкой на лице, на которую только была способна. Словами не выразить всего того, что она испытывала в этот момент: то были и радость, и облегчение, и восторг, и окрыляющее всепоглощающее чувство любви, переполняющее девичье сердце.

— Нет-нет, — Павел поспешно накрыл руку крепостной своей и притянул в себе, — вы даже не представляете, как я прав.

На лице девушки заиграл румянец смущения и, чтобы не выдать себя, Варвара снова улыбнулась, на мгновение отведя омуты глаз прочь.

— Надеюсь, не откажете мне в удовольствии лицезреть вас сегодня на праздненстве?

— Павел Владимирович, я…— смущение девушки сменилось затаенным страхом, и она невольно посмотрела на спину знакомого угольного доломана сына помещика, показавшегося ей на глаза очень не вовремя. Да, она боялась Григория и поделать с тем ничего не могла, как бы не старалась; стоило самовлюбленному барчуку оказаться рядом с ней, и вся ее храбрость, собираемая по крупицам, улетучивалась. Ливневой страшно было даже представить, что может приключиться, если Черняховский узнает о ее запретной связи с Павлом. Рисковать она не могла, ведь на кону стояла не только ее судьба, но и репутация Корсача. — Я не могу ничего обещать.

— Я понял, приношу свои извинения.

Осознав всю абсурдность своей просьбы, Павел виновато потупил взгляд и отпустил ладонь шатенки, чувствуя неловкость ситуации.

«Какой я дурак! Не хватало только опозорить ее, запятнав порочной связью со мной…ее ведь сошлют или, что того хуже, сживут со свету.»

— Хорошо. Пожалуй, мне стоит уйти, дабы не ставить вас в неудобное положение. — Корсач напоследок улыбнулся Варваре и, козырнув перед нею, нехотя присоединился к компании молодых людей, громко обсуждавших какой-то случай на службе.

Варя потерянно огляделась по сторонам в поисках хотя бы одного знакомого лица, но очень скоро отчаялась и немного поникла. Ей ничего не оставалось, кроме как отыскать старого помещика и оставаться рядом с ним, пока тот не прикажет сделать то, ради чего и обязана была здесь присутствовать. Подобрав подол платья, девушка двинулась в центр зала, где располагалось фортепиано. По причине низкого роста крепостной приходилось часто совершать это незатейливое движение, без которого подол постоянно каким-то невообразимым образом оказывался под ногами либо какой-нибудь дамы, либо ворчливого господина. Когда она в очередной раз нагнулась, чтобы убрать ткань подальше от чужих ног, то нечаянно натолкнулась на одного из военных, по-видимому, расценившего этот жест по-своему. Мужчина ловко ухватил крепостную за талию и властно притянул к себе, знатно осмелев от хмеля, ударившего в голову.

— Надо же, какая красота тут у нас, а то я уж совсем разочаровался в здешних дамах. — офицер рванул на себя Ливневу, насмехаясь над ее тщетными попытками высвободиться, и прижал перепуганную девушку к себе.

— Отпустите меня, сударь, здесь не терпильный дом! — страх сменился негодованием, как только она остро ощутила прикосновение ладони мужчины чуть ниже спины.

— Вы бесконечно правы, душечка, — сопротивление со стороны Варвары только подогрело животное желание офицера и теперь он откровенно приставал к ней, не гнушаясь ничего. Его спутники не говорили ни слова о непристойном поведении, а напротив, заражались чувством мужчины и хохотали от разыгравшейся перед ними сценой. — в заведениях подобного рода такой ундины не встретишь. — рука поползла вниз, с пугающей скоростью направляясь к подолу платья. Ситуация становилась опасной для Вари, ведь она оказалась абсолютно беззащитна перед крепким противником, превосходящим ее по силе в разы, да и положение крепостной просто не позволяло отказать господину в любовных утехах. Отсутствие ее не заметят, а просьб о помощи не услышат, даже если она будет надрывать горло. За нее никто не заступится просто потому, что до нее нет никому дела, и надеяться на спасение глупо.

— Прошу вас, не надо.

— Не будьте так резки, милая моя; вы здесь одиноки, как и я, так почему же двум одиноким людям не объединиться в своем одиночестве?

— Не думаю, что это уместно, сударь.

Голос, похожий на звучание охотничьего рога, подобно грому среди ясного неба разразился над головами Варвары и мужчины, сдерживавшего себя из последних сил. Ливнева, быстро высвободившись, отступила от навязчивого «ухажера» и обернулась на спасителя, поспевшего как нельзя кстати. Каково же было ее удивление, когда перед ней предстал старший из сыновей семейства Корсачей, хмуро глядевший на офицера. Ранее она лично с ним не сталкивалась (также как и он с нею, удовлетворяясь лишь упоминаниями о загадочной воспитаннице Черняховских), но отчего-то была твердо уверенна в том, что по правую руку от нее стоял именно он.

— Вы ошиблись; дама давно как занята, так что я настоятельно советую вам отступить. — Сергей положил руку на плечо мужчины и перевел взор черных глаз на девушку, словно молчаливо осведомляясь о том, все ли в порядке.

Офицер безмолвно отвернулся от возникшего из-под земли молодого человека и, косо посмотрев напоследок в сторону Варвары, пошел прочь, очень скоро растворившись в толпе гостей. По лицу мужчины было понятно, что он не особо-то и поверил в правдивость слов Корсача, но прилюдно перечить ему не стал во избежание развития конфликта, итогом коего может стать дуэль. Нет, он вернулся с двух войн не ради того, чтобы отправиться на каторгу или на тот свет из-за горделивой девицы, красная цена которой пять копеек.

— Спасибо вам, вы даже не представляете как меня спасли!

— Ничего страшного, право, мне было несложно. — русоволосый юноша по-доброму улыбнулся ей, делая шаг назад и осматривая крепостную с головы до ног. — Вчера я еще не понимал, почему брат так рвется на этот вечер, но сейчас все прояснилось. — Сергей поправил мундир и оторвал фуражку от головы. — Позвольте представиться: князь Сергей Владимирович Корсач.

— Варвара Сергеевна Ливнева. — крепостная присела книсене и склонила голову, не убирая с лица заигравшей улыбки.

— Так, значит, вы и есть та самая Варенька, о которой судачит весь наш уезд.

Сергей задумчиво прищурился и качнул головой вправо, где на диване сидели его сестры и Анна, обсуждавшие какую-то городскую новость.

— Отчего же не присоединяетесь к беседам? Ни за что не поверю, что вам неинтересно узнать, что твориться за пределами усадьбы.

— Безусловно, я бы хотела присоединиться к достопочтенным дамам, однако…— огонек теплоты на мгновение погас в чайных глазах Вари, но почти сразу же снова загорелся. — городские пересуды и разговоры о моде не особо способны меня заинтересовать.

— Дело только в разговорах или вам неприятно общество надоедливых женщин?

Вопрос прозвучал настолько наивно и искренне, что даже немного застал врасплох девушку, непривычную к откровенностям от помещиков.

«Этот молодой человек достаточно мил со мной и обходителен, так отчего же мне кривить душой? К тому же, вопрос совершенно безобиден, ведь всем доподлинно известно, какими дамы порой могут невыносимыми в обсуждении в других господ их статуса.»

Крепостная украдкой хихикнула своим же умозаключениям и, заметив недоумение на лице князя, поспешила с ответом:

— Слухи и пересуды имеют дурное свойство меняться в угоду или вред тем, кто их разносит, князь, никогда не узнаешь, насколько они правдивы или лживы. Зачатую, виновник обсуждения своей персоны до самого последнего момента не подозревает, что об нем успели наговорить, а как все узнает, так покатывается со смеху пуще прочих.

Корсач вновь улыбнулся и почти незаметно кивнул, как будто в подтверждение собственных мыслей.

— Григ был прав: вы на самом деле необыкновенная девушка, Варвара Сергеевна.

— Григорий Алексеич так сказал?

Ливнева с изумлением раскрыла и без того большие выразительные глаза и незаметно для себя самой наткнулась на пронзительный изучающий взгляд барчука, удобно устроившегося возле фортепиано в обществе троих сослуживцев.

«Быть того не может, Сергей Владимирович, стало быть ошибся! Григорий же меня на дух не переносит; он просто не мог отзываться обо мне таким образом, я в этом уверена!»

— Григ — сложный человек, Варенька, — Корсач посмотрел в ту же сторону, куда глядела девушка, и с ноткой грусти продолжил, — но не нам с вами его судить. Остается только привыкнуть к нраву молодого Черняховского. — с этими словами он остановил слугу с подносом и взял с него один бокал с вином. — Но довольно об этом; сегодня вечер праздненства и на нем не должно быть печали. Так что наслаждайтесь свободой, Варвара Сергеевна!

Сергей Владимирович отсалютовал девушке и неспешным шагом направился к отцу и матушке, разговорившихся с давними знакомыми, так же приглашенными на вечер. Уважительно поклонившись полненькому господину и его спутнице, молодой человек поравнялся с родителями и остановился у левого плеча отца, краем уха слушая пустую болтовню госпожи Яблочковой о том, каким тяжким и неплодовитым выдался прошлый год, а взглядом ненавязчиво наблюдая за молодой Черняховской, не смея ее смущать и привлекать внимание к своему поведению любопытные взгляды.

Опыт от недавней встречи с офицером научил Варвару быть осторожнее и рассудительнее, поэтому в ближайшее время никаких неприятностей с ней не произошло, если не считать возмущения какой-то очень полной дамы, когда она случайно натолкнулась на нее. Девушка скользила меж вальсировавших пар, вглядывалась в новые милые лица улыбчивых девушек, шепчущихся меж собою о сплетнях и молодых галантных кавалерах, и невольно заражалась всеобщим чувством упоения и веселья, погружаясь в водоворот эмоций.

— Варвара Сергеевна, Варенька!

Оклик Черняховской застал крепостную совсем рядом с диваном, где молодые девушки мирно сидели в теплой компании подальше от общей суеты. Анна привстала с места и подозвала к себе девушку, дружелюбно оглянувшись на двух представительниц высшего общества, заметно утомившихся от бесконечных разговоров и танцев. Ливнева подошла к дивану, обшитому красным мягким бархатом, и поклонилась девушкам, поднимая пышные юбки кремового платья.

— Дамы, — княжна развернулась к спутницам, — позвольте представить вам Варвару Сергеевну Ливневу, воспитанницу старшего Черняховского собственной персоной.

— Добрый вечер. — Варя тепло улыбнулась гостьям и тревожно посмотрела на белокурую княжну, явно волнуясь перед новым знакомством.

— Добрый-добрый. — Катерина скептически пробежалась взглядом по Варе и, изобразив фальшивую добродеятель на лице, указала на свободное место между ней и Анной. — Прошу вас, присаживайтесь.

— Я премного благодарна за оказанную мне честь, однако боюсь, что не смогу выполнить вашу просьбу.

Крепостная опустилась в поклоне и отчасти виновато, отчасти печально улыбнулась.

— Почему же? Вас кто-то ожидает?

Девушка с разными глазами и волосами цвета парного молока подалась вперед и разочарованно сдвинула бровки.

— Оставь девушку в покое, Софья. — отрезала Катерина и, демонстративно вздернув носик, фыркнула. — Надо отдать ей должное, Варвара Сергеевна знает границы дозволенного и чтит их; крепостным не место рядом с дворянами.

— Катя! — Софья Владимировна укоризненно прикрикнула на старшую сестру и бросила извиняющийся взгляд на сконфуженную Варю и помрачневшую Анну Ивановну.

— В чем дело, Соня? Хочешь сказать, что я неправа?

— Истинно правы, моя дорогая. — Черняховская сдержанно кивнула и сложила руки на талии, мысленно не соглашаясь с твердой позицией нынешней соседки, в миг указавшей Ливневой на ее происхождение, а значит, и место в кругу дворянского общества. — Однако Варя не простая крепостная, а приближенная к семье хозяина дома.

— Надо же, какая встреча!

Дерзкий ответ уже готов было сорваться с языка Корсач, но в разговор дворянок вклинилась еще одна известная в уезде персона.

Дочь давно как покинувшего этот мир старика Облонского, словно величественный лебедь, с гордо поднятой головой проплывала мимо гостей Черняховских и с долей превосходства глядела на них, расплываясь в фальшивой улыбке. Двадцатипятилетняя наследница дворянского происхождения прославилась на весь уезд благодаря ловкости ума, прозорливости, потрясающей для девушки деловой хваткой и пленительной красотою, покоряющей сердца многих мужчин. Светлые колоны молодой женщины были закреплены в дивной прическе, белая мраморная кожа едва ли виднелась из-за закрытого платья алого цвета, усеянного черными кружевами, а льдистые, узковатые по своей форме глаза холодно и безразлично смотрели по сторонам. Все так и было ровно до тех пор, пока Елена Петровна не заприметила прелюбопытную компанию девушек, в числе коих находилась и Ливнева. Рассказы о крепостной, ставшей по воле судьбы на голову выше своих сверстниц, достигли ее в тот время как светловолосая дворянка была в сотнях верст от родного семейного гнезда под опекой близкой тетушки. Девушке было всего тринадцать, когда родовое поместье Облонских было осквернено крестьянами, ополчившимися на жестокого хозяина среди безлунной ночи. Итогом сего стало зверское убийство помещика, его управляющего и нападение на барских детей, чудом избежавших участи отца; после этого сын и дочь были под крылом родственников, на долгие годы взявших на себя заботу о единственных наследниках рода. В каком-то роде весть о Варваре Сергеевне и привела Елену в родные края, всколыхнув в ней живое любопытство, желание увидеть ее лично и понять, не слишком ли превозносят обычную дворовую, место которой в поле среди ей подобных чумазых девок. О жестокости, унаследованной детьми от отца, слухи пошли сразу после скорого возвращения Андрея Петровича Облонского и его сестрицы, подозрительно быстро поставивших на ноги хозяйство усадьбы. Жалобы на помещика городничему и главе всего дворянского уезда часто поступали от крепостных, принадлежащих дому Облонских, но все они не возымели никакого эффекта, напротив, лишь злили служащих полицейского министерства, уведомлявших обо всех доносах самого молодого барина. Нетрудно догадаться, что все это не могло остаться безнаказанным со стороны помещиков, и «правосудие» быстро настигало провинившихся бедолаг.

— Безгранично рада видеть вас в здравии, Анна Ивановна! — Облонская коротким кивком головы поприветствовала остальных дворянок и прикоснулась к руке княжны, покоившейся на животе. — Вы заметно похорошели с нашей с вами последней встречи, моя дорогая. Врачи оказали услугу или чудесный климат усадьбы супруга поспособствовал выздоровлению?

— Я тоже рада видеть вас, Елена Петровна, — Черняховская мягко улыбнулась Облонской и накрыла ее руку свободной ладонью, выражая признательность за визит, — скорее уж и то, и другое, душенька. Вы знакомы с княжнами Корсач?

— Конечно, последние пять лет я была частой гостьей в доме достопочтенного князя; увы, чего нельзя сказать о моем братце, с ранних лет погруженного в тревоги и заботу об моем будущем. За все годы, не считая четырех прошедших, он ни разу не бывал в здешних местах.

Помещица улыбнулась девушкам, а потом перевела взгляд на молчаливо стоящую Варвару, готовую оставить дворянок наедине друг с другом.

— Надо думать, что это и есть та самая воспитанница Алексея Васильича?

— Верно, сударыня. — Варя подняла глаза от пола и неуверенно посмотрела на Елену Петровну.

— Любопытно…— задумчиво протянула она, оценивающе осматривая крепостную с головы до ног. — Вы же сегодня осчастливите нас своей прославленной игрой, о коей ходят слухи по всему уезду?

— Уверяю вас, сударыня, все, что вы слышали — лишь россказни, не более.

— Правда это или нет мы увидим позже. — презрение в бледно-голубых глазах, словно обдало девушку ушатом холодной воды, заставив поежиться от неудобства.

«И что в ней такого имеется, что об ней говорит даже Новгород? Ни лица, ни манер. Старший Черняховский напрасно прославляет ее и только падает в глазах дворянства, показывая девку всему свету.»

— Прошу меня простить.

Необъяснимая холодность во взгляде настораживала Ливневу, если не сказать, что пугала. Девушка отлично знала, что ее происхождение не устраивает многих аристократов, и рассчитывать на их снисхождение опрометчиво. В их жестоком мире принадлежность к благородной крови определяет всю дальнейшую жизнь. Крепостная уважительно поклонилась дамам и маленькими шажками пошла прочь от них, спиной ощущая прожигающий взгляд Катерины Корсач и Елены Облонской, настроенных однозначно против неказистой девушки. Стены дома огласились новым музыкальным залпом, отличавшимся от предыдущих размеренностью и особенной красотой; гости, утомленные танцами, возвращались на свои места и расслабленно разваливались в креслах и на диванах, наслаждаясь спокойной и умиротворяющей музыкой под бокальчик изысканного заграничного вина. По истечении часа, когда приглашенный оркестр стих, старший Черняховский вышел в центр огромной гостиной и обратился к находившейся подле него девушке.

— Вот и пришел ваш час, Варвара Сергеевна; прошу, продемонстрируйте гостям свои умения.

Ливнева смущенно огляделась по сторонам и, кивнув в знак согласия, быстро прошла к фортепиано, возле которого были некоторые слушатели, готовые вкушать звуки прелестного инструмента. Она тихо придвинула стул к фортепиано, подняла увесистую крышку и водрузила на подставку нотную тетрадь, до этого лежавшую на рояле. Несмотря на то, что девушка с детства давала концерты гостям старого помещика, сейчас уверенности у нее поубавилось. Вдруг она оплошает и поставит дядюшку в неудобное положение? Да еще и как на зло из-под земли вырос Григорий Алексеич, для которого поражение и позор ненавистной «сестрицы» станет истинным бальзамом на душу.

«У меня все получится, иначе и быть не может; ради дядюшки я не могу ударить в грязь лицом!»

Крепостная положила ладони на прохладную поверхность клавиш фортепиано и, сделав глубокий успокаивающий вдох, приступила к игре. Пальцы за прыгали по клавишам, и очень скоро она растворилась в волшебстве музыки, абсолютно успокоившись и прибавив к мелодии инструмента нежный, проникающий в каждую клеточку тела тембр голоса, в котором хотелось остаться навсегда. Варвара пела о весне, о прилетающих с зимовья птицах, о распускающихся бутонах цветов, о сердцах людей, пылающих сладострастной любовью, о том, без чего жизнь каждого из нас не имеет никакого смысла. С позволения Алексея Васильича к игре присоединились и приглашенные музыканты. Гости же, невзирая на усталость и ноющую боль в ногах, поднялись со своих мест, желая быть ближе к фортепиано и удостовериться, что музыкальное исполнение на самом деле принадлежит Ливневой, а старик не водит их всех за нос, подсаживая вместо воспитанницы кого-то другого.

Черняховская встала рядом с супругом и улыбнулась ему, положив маленькую руку на мощное предплечье барчука, чье внимание было полностью сосредоточено на крепостной девушке. Целая буря эмоций бушевала во взоре зеленоватых глаз юноши, скрытая завесой мнимого равнодушия, ставшего постоянным спутником молодого человека. Этот несложный метод поведения Григорий выработал с ранних лет и пронес через всю сознательную жизнь, превратив безразличие в надежный щит, отгораживающий от ненужных потрясений, страданий и различной романтической мишуры, «засоряющей» головы юношей и мужчин. Сегодняшний вечер же стал особенным для него. За музыкальным инструментом в этот момент сидела не измученная девушка, рано познавшая тяготы крепостной жизни и презираемая многими крепостными из-за барского расположения, а самая неисправимая мечтательница, любящая всем сердцем цельный мир: каждую букашку, каждый камешек, каждый лесной ручеек, просыпающийся по весне, каждое несомое пушистое облачко, проплывающее по чистому небосводу, каждую человеческую душу. Варвара светилась изнури переполнявшим ее счастьем и любовью и дарила ее всем окружающим и сейчас, когда десятки глаз старались уловить в ее игре изъян и высказать свое негодование тем, что крепостной девке, какой бы талантливой она не была, не место в дворянской семье. Черноволосый великан вполоборота стоял у фортепиано и с лукавой, беззлобной улыбкой следил за плавными движениями Ливневой, незаметно для самого себя растворяясь в обворожительном звучании ее голоса. Пение Вари разительно отличалось от того, которому обучают воспитатели; мягкое, спокойное, тягучее, как отменный мед, оно было похоже на ночную колыбельную для ребенка, призванную прогнать все дурные мысли и страхи, позволить довериться надежным материнским рукам, где можно спрятаться и укрыться в тепле.

За игрой Варвары время пролетело быстро, но когда звучание фортепиано стихло, гости обнаружили у себя чувство голода и поспешили вернуться к столам с кушаньями, обсуждая талант воспитанницы Черняховских и делясь впечатлениями. Анна Ивановна в обществе Григория прошествовала к одному из столов и, опустившись на заботливо отодвинутый мужем стул, уложила на колени широкую салфетку из грубой шероховатой ткани, готовая к приему пищи. Знакомые княжны присоединились к ней, и девушки наперебой защебетали о выступлении крепостной, изредка отвлекаясь на яства и посторонние речи разомлевших от пищи и выпивки гостей. Говорили они и о замужестве Екатерины Владимировны, и о сватовстве к Софье молодого человека, познакомившегося с нею незадолго до начала войны, и конечно о планах на будущее самой Анны, вовлеченной в водоворот событий семейства Черняховских. Разговоры шли один за другим, сопровождались смехом, возгласами и продолжавшейся игрой Вари. Так продолжалось еще с полчаса, ровно до тех пор, покуда заллу огласил неистовый вопль старого Черняховского:

— Довольно…я сказал, довольно!

Мужчина громко и резко ударил по корпусу фортепиано, отчего увлеченная занятием Ливнева дернулась словно от щелчка кнута и непонимающе подняла глаза на барина.

Алексей Васильевич со смесью страха и отвращения вперился безумным взглядом в свою воспитанницу, едва сдерживаясь, чтобы не дать ей хорошей затрещины.

— Как ты посмела не слушаться меня!?

— Простите дядюшка, но я не пон…— Варя приподнялась со стула и хотела было встать из-за фортепиано, но мужчина сделать ей того не дал. Не успела девушка и договорить, как получила увесистую пощечину. От силы удара и неожиданности крепостная отступила назад и случайно опрокинула увесистый стул, на котором сидела, чем обратила на себя внимание гостей. Из-за жгучей пульсирующей боли в щеке слезы брызнули из глаз Ливневой, застилая взор, а страх прогневить помещика еще больше, не позволил оторвать заплаканные очи от пола.

— Смотри мне в глаза, когда я к тебе обращаюсь, мерзавка! — старик грубо ухватил девушку за подбородок и свободной рукой подтолкнул к музыкальному инструменту. — Без приказа барина ты не смеешь заканчивать игру, понятно!?

Анна Ивановна вскочила с места и, игнорируя оклики Облонской, бросилась к фортепиано, пробираясь через толпу дам и их кавалеров. Поблизости стояли и Корсачи, озадаченно наблюдавшие за развернувшейся перед ними драмой, не имея права вмешиваться. Правда, Павел Владимирович пару раз порывался помочь возлюбленной испуганной, девушке, над которой так надругались, но на пути его неизменно вставал Сергей. Русоволосый офицер понимал беспокойство брата, но не мог позволить ему бесцеремонно перечить старшему, уважаемому многими мужчине: поведение Павла в подобной ситуации, каким бы благородным не был его порыв, могло быть истолковано очень двояко.

Крепостной не оставалось ничего, кроме как выполнить приказание. Девушка подняла с пола стул и, украдкой смахивая с ресниц слезы, села за фортепиано как ни в чем не бывало. Пальцы вновь запрыгали по белым и черным клавишам, чудотворная музыка заиграла в стенах огромного дома, эхом разносясь и за его пределами; потревоженные гости стали постепенно успокаиваться и расходиться по своим местам, не придавая никакого значения припадку гнева старика Черняховского. Белокурая княжна пробилась-таки к Варваре и остановилась в двух шагах от фортепиано, готовая прийти на помощь в любой момент. Опыт детских лет подсказывал ей, что произошедшее пару минут назад непременно повторится, и бедная девушка в следующий раз одной только пощечиной не отделается.

По причине ли потрясения или не отпустившего ее испуга Ливнева сбилась, и музыка стихла, а приглашенные соседи вновь оборотились к злополучному фортепиано, на этот раз не скрывая недовольства.

В темных глазах старика заплясало пламя убийственного огня. Он уже не видел перед собою горячо любимую им крепостную малышку. Нет, не так: он не узнавал ее. Разум совсем оставил его, окончательно лишил последнего и единственного ценного в грешной земной жизни — воспоминаний о Варваре. Крепостная девушка оказалась бесчеловечно забыта им, ее словно и не существовало никогда для него. Обычная крепостная девка.

— Криворукая дуреха! — в порыве чувств дворянин толкнул крышку музыкального инструмента.

Бах!

Крышка фортепиано с ужасающим грохотом рухнула на руки растерявшейся крепостной, не успевшей как следует среагировать. Чудом Варя додумалась частично отдернуть руки, поэтому повреждения оказались не такими катастрофическими, как могли бы статься, не додумайся до того девушка. Однако боли от удара увесистого изделия из дерева о нежную кожу пальцев и кистей это ничуть не умаляло. Удерживаясь от плача навзрыд, Ливнева наклонилась в сторону и в отчаянии опустила темные чайные глаза на пострадавшие кровоточащие руки, давясь солеными слезами, ручьями стекавшими по бледным щекам. За что дядюшка поступил с нею так? Чем она его разгневала?

— Милая моя…

Анна Ивановна наклонилась к заплаканной крепостной и стянула с рук белые перчатки, настойчиво притягивая к себе израненные руки бедняжки.

— Позвольте взглянуть. — осторожно, с трепетной бережностью девушка со знанием дела осмотрела раздувшиеся и покрасневшие пальцы, слушая сбивчивый шепот Вари, умоляющей оставить ее и прекратить утруждать себя. — Перелома на первый взгляд нет, но вам следу…

— В таком случае, пущай возвращается к работе!

Алексей Васильевич оборвал на полуслове Черняховскую и холодно глянул на замершую на месте крепостную.

— Продолжай.

— Алексей Васильич, это не возможно, — Анна решительно встала напротив старого помещика и твердо продолжила, — с такими руками Варя не сможет играть сегодня.

— Это мы еще посмотрим. — мужчина оттолкнул княжну и схватил воспитанницу за шиворот, выволакивая ту из-за фортепиано как нашкодившего ребенка.

С минуту он молча смотрел на нее под гнетом всеобщих взглядом и потрясенных вздохов, а потом упавшим голосом потребовал:

— Пляши тогда.

— Дядюшка…

— Для тебя я барин, дрянь! — в приступе безумия помещик занес руку для очередного удара, предназначавшегося для девушки.

Не трогаясь с места, Варвара в бессилии зажмурилась в ожидании хлесткого удара. Поток воздуха врезался в лицо девушке, но привычного жжения за ним не последовало; борясь со страхом, Ливнева поочередно открыла глаза, все еще глубоко внутри вынашивая надежду на то, что старик все же одумался и остановился. Однако, все оказалось более запутанно и неожиданно: перед крепостной возник молодой Черняховский, вовремя перехвативший за запястье тяжелую отцовскую руку.

— Какого черта вы тут устроили, отец?

С остервенением юноша отбросил руку Алексея Васильевича и, оглянувшись через плечо, устремил косой взор на безвольно болтавшиеся руки Вари.

— Я оставил вас на пару минут, а вы учинили бог не весть что. — прошипел барчук, а затем, развернувшись к гостям, с наигранно приподнятым тоном обратился к ним. — Приношу свои глубочайшие извинения за то, что вы вынуждены были видеть, и уверяю вас, ничего воистину страшного не произошло. — молодой человек знаком велел музыкантам играть, а слугам продолжить разносить подносы с крепким алкоголем и заморскими закусками. — Прошу, наслаждайтесь вечером и не думайте не об чем дурном; отдыхайте, пляшите, вкушайте пищу и пейте сколько душе угодно. Сегодняшний вечер — это праздник, а на торжествах не места тревогам.

Слова Григория немного успокоили некоторых любителей посудачить и посплетничать, но все же осталась непреклонная часть истинных приверженцев увиденного, способная возвести напраслину на старика Черняховского, а по сему и заслуживающая особого внимания наследника. Распорядившись обо всем, Григорий направился к сгрудившейся группке мужчин и женщин, окликая многих из них по имени и почтенно кланяясь.

— Идемте, Варвара Сергеевна, надобно раны ваши осмотреть как следует. — белокурая дворянка дотронулась до плеча крепостной, вытягивая ее из состояния шока, и направила к дивану, где недавно сидела в обществе княжон Корсач.

Ливнева безропотно проследовала за нею, пристыженно опустив взгляд в пол под ногами и краем уха слушая изумленные речи особо впечатлительных особ. Несомненно, произошедшее сегодня на званом вечере будет обсуждаться еще долго, дополняться все новыми и менее правдоподобными подробностями, которые вызовут массу ненужных вопросов и подозрений по поводу душевного здоровья помещика. После осмотра Анной Ивановной Варвара с помощью двух служанок покинула гостиную для перевязки кровоточащих ран, а княжна отправилась прикрывать честь семейства и переключать внимание болтливых дамочек на себя, возложив на плечи ответственность за их развлечение. Дальнейшие два часа пролетели быстро и едва ли заметно как для гостей, так и для хозяев, так что к двенадцати часам по полуночи многие посетители дома Черняховских охотно приняли приглашение Григория расположиться в особняке, не желая ехать в столь поздний час через темный лес, имеющий дурную репутацию в народе, и опасаясь нападений разбойников, орудующих на дорогах. Комнатным девушкам приказано было приготовить свободные комнаты (их в доме немало) и застилать диваны в гостиной, где с легкостью могли бы прикорнуть те, кому комнат не хватило. Дамы, достаточно утомленные играми в фанты и продолжительными разговорами, постепенно удалялись из заллы и в сопровождении служанок поднимались наверх, а мужчины, не достаточно еще насладившееся обществом друг друга и хорошего табака, развалились на креслах и чинно покуривали трубки, обсуждая политику, карточные игры и породистых скакунов.

Павел проводил родителей и сестер к дверям их покоев, а сам отправился развеять тяжелые мысли, вызванные воспоминаниями о неприятном случае во время игры Варвары. Состояние здоровья девушки очень заботило молодого человека, и он никак не мог выкинуть из головы заплаканный лик крепостной, оскорбленной и униженной любимым ею старым помещиком. Почему и за что он так жестоко обошелся с нею? Знававшие старика Черняховского до этого момента были твердо уверенны в том, что он души не чает в своей воспитаннице и не станет ни при каких обстоятельствах обращаться с нею также, как и с остальными крепостными, но сегодняшний вечер заставил многих переосмыслить свое мнение по этому поводу. Набросив на плечи шинель, в которой он приехал в дом Черняховских, Корсач вышел на порог здания и по наитию повернул голову к горевшим окнам кухни, где крепостные женщины и девушки коротали свободное время. С одной стороны, молодой человек не хотел ставить Ливневу в неудобное положение своим появлением в столь сложное для нее время и давать повод местным крепостным пускать слухи о заезжем барине, проявляющем знаки внимания одной из девушек, а с другой — чувствовал, что просто не может оставить ее в таком подавленном состоянии. Оглянувшись по сторонам, темноволосый юноша сошел со ступеней и тенью пробрался к дверям кухни с запасного входа, откуда часто заносят мешки с овощами или выходят выливать помои на отхожее место. По памяти Корсач пригнулся, дабы не удариться головой о низкий потолок при входе в жаркий закуток, и потянул на себя тяжелую дубовую дверь, на мгновение сощурившись от яркого света. Когда резь в глазах прошла, он с облегчением обнаружил только четырех крепостных, в это время столпившихся вокруг сидящей у окна понурившейся Вари. Добрая Акулина по-матерински ворковала над нею и успокаивала, убеждая любимую девочку в том, что Алексей Васильевич поднял на нее руку вовсе не со зла, и ее вины в том уж точно нет, а возможно, на барина нашло что-то, вот он и не сдержался. Палашка нежно поглаживала подругу детства по голове, а Авдотья тем временем меняла перевязку на израненных пальцах крепостной, щедро обрабатывая места удара спиртом и душистой настойкой календулы, призванной унимать боль.

— Варя…— Палашка подняла глаза на вошедшего в помещение князя и приподнялась для почтительного приветствия.

Ливнева оторвалась разглядывания темноты за окном и, не поднимая глаз от пола, стала с места и вытащила пальцы из мягких ладоней Авдотьи, с огромным усилием сжимая в них край платья.

— Так, девки, пошли-ка на улицу, поможете мне картошки к завтрему обеду набрать. — Акулина шикнула на хотевшую что-то сказать Авдотью, и требовательно погнала девушек прочь с кухни, уперев руки в пухлые бока.

Корсач с улыбкой посмотрел вслед уходящим крепостным и, как только дверь за ними захлопнулась, степенным шагом подошел к темноглазой девушке и остановился на расстоянии вытянутой руки, не решаясь нарушить повисшую тишину. Медленно и неслышно молодой человек протянул руку к возлюбленной и ювелирной бережностью дотронулся до ее щеки, ощущая привычное тепло, разливающееся по телу от каждого взгляда на этот нежный и прелестный цветочек в обличие Варвары Сергеевны. Казалось бы, что в этой неприметной и робкой девушке его привлекло тогда в лесу, полтора года назад? Почему он не смог пройти мимо лесной незнакомки, с первого взгляда пленившей юношеское сердце? Ведь он мог забыть ее, влюбиться в любую другую девушку, а затем и жениться на ней, завести семью, хозяйство, ребятишек, словом, пойти по пути многих своих сверстников. Однако судьба распорядилась иначе и свела вместе два любящих сердца, принадлежащих к разным сословиям и целым разным мирам. Их любовь запретна, презираема, ненавистна, невозможна, но она есть. Подобно раннему весеннему цветку, который невзирая на вьюги и морозы пробился сквозь толщу снега, это величественное чувство распустилось в душах молодых людей, осветило их жизнь, отчего она заиграла новыми яркими красками.

Варя робко подняла глаза на молодого человека и, не пряча заблестевших от слез чайных глаз, прижалась к нему, зарываясь лицом в складки серой шинели. Обида, непонимание, отвращение в глазах гостей, потерянность — все это в миг улетучилось, когда девушка нашла приют для своей несчастной души в объятиях князя. Юноша осторожно провел по каштановым волосам крепостной и приклонил голову к ней таким образом, что мог услышать частое сбивчивое дыхание.

— Не корите себя за произошедшее, — проговорил он, снова погружая пальцы в пышную шевелюру девушки и переводя взгляд голубых глаз на ее покрывшееся краской личико, едва видневшееся в недрах шинели, — и забудьте об этом досадном случае; вы были великолепны, кто бы что не говорил.

— Вам не должно так говорить и вести себя со мною, Павел Владимирович, — Ливнева сделала шаг назад от Корсача и отвела глаза в сторону, — я все же крепостная, а господам не пристало прояв…

— Снова вы за свое…-выдохнул князь с ноткой досады в голосе и убрал руки за спину. — Я говорил вам до того, повторюсь и теперь: ваше положение не имеет никакого значения для меня. Даст Бог, я что-нибудь придумаю, чтобы забрать вас отсюда, — Павел замолчал и недовольно прибавил, — если понадобится, то выкуплю, а там уж и до вольной не далеко; вы станете свободной, как этого и желаете.

— Вы же понимаете, что дело отнюдь не в вольной, верно?

Варвара свела редкие аккуратные брови и грустно выдала то, что Павел и без нее отлично знал:

— Мне не будет места среди господ; в их глазах я навсегда останусь крепостной Черняховских, выкупленной вами.

— Вас волнует, что о вас будут судачить?

— Нет, меня беспокоит, что из-за меня вы станете выглядеть глупо и нелепо в кругу товарищей или сослуживцев, когда они прознают, с кем вы связали свою жизнь. — девушка с трудом держалась, чтобы не заплакать. — Это же позор на всю жизнь — иметь связь с крепостной девкой.

— Пусть говорят все, что им угодно, Варенька, — юноша шагнул к ней и ненастойчиво приподнял упавшую голову девушки за подбородок, — для меня является великой честью и благодатью объединить наши судьбы воедино и провести бок о бок с любимой женщиной всю жизнь.

Корсач отпустил голову и дотронулся до ее правого плеча, желая приобнять Варю для успокоения, но крепостная вдруг одернула руку в сторону и натянуто улыбнулась.

— Поздний час уж; вам бы выспаться хорошенько.

Молодой князь не стал давить на крепостную и лишь улыбнулся в такт ей, поворачиваясь лицом к двери, ведущей прочь из кухни. Напоследок он бросил взгляд на перевязанные распухшие пальцы Вари, подавляя незатухающее чувство вины за случившееся; вмешайся он вовремя, подобного можно было бы избежать, и сейчас темноволосая девушка не терзалась бы мыслями о своей провинности перед старым помещиком, а гости не задавались бы навязчивыми вопросами, раскрывающими причину возникшего из ниоткуда гнева Черняховского старшего. В дверях Павел столкнулся с взволнованной и раскрасневшейся от бега Адвотьей, буквально пулей влетевшей на кухню.

— Барнин-с…ох, барин…

— Что случилось? — Корсач застыл в дверях и требовательно взглянул на перепуганное лицо крепостной.

— Варя…— Адвотья сделала большой вдох полной грудью и на выдохе выпалила. — Там барину совсем худо!

Дважды девушке повторять не пришлось. Ливнева без слов прошмыгнула мимо князя и, позабыв по невыносимую боль в руках, бросилась в гостиную, посередь которой уже развернулась целая трагедия. Старый помещик, видимо совершенно потерявший рассудок, взгромоздился на один из высоких стульев и, выставив перед собою заряженный дуэльный пистолет угрожающе наставлял дуло на каждого из гостей, не давая приблизиться к себе. В толпе Варвара отыскала Анну Ивановну, находившуюся на значительном расстоянии от мужчины и опасливо озирающуюся по сторонам в поисках супруга.

— Что тут происходит? — тихо прошептала крепостная, занимая место подле княжны.

— Не знаю. — Черняховская взволнованно прижала к груди руку, стараясь угомонить быстро колотящееся сердце, и шумно выдохнула. — Алексей Васильич ни с того, ни с сего набросился на одного господина, потом обещался раздать тумаков нескольким офицерам, пытавшимся его успокоить, а теперь вот грозится всем воздать по заслугам.

— Черти! Предатели! Обманщики!

Помещик сделал выпад по направлению к вышедшему из толпы старшему Корсачу и, злобно прищурившись, заголосил:

— Надо же, и ты тут, пес лживый!

— Не сходи с ума и спускайся вниз, Алексей Васильич. — Владимир Романович нахмурился и протянул ему руку.

— Пошел прочь от меня, негодяй! — рявкнул Черняховский и наставил дуло прямиком на князя. — Вот уж ты точно права не имеешь указывать мне, что делать! Я знаю, что ты сделал, старый паршивец, и сделаю все возможное, чтобы и ты, и вся твоя мерзкая семейка отправились туда, где их давно как заждались! На каторгу!

— Что ты такое говоришь, Алеша? — Корсач поморщился, как будто попробовал что-то очень кислое, и возмущенно хмыкнул. — Вы не в себе, дружочек, вот и городите чушь.

— Ах чушь, значит? — с вызовом крикнул Алексей Васильевич и приставил дуло к своему виску. — Тогда поклянись мне, поклянись моей жизнью, что прямо сейчас расскажешь всем то, в чем замешан, ну!

Григорий отпихнул от себя преграждавшего ему путь мужчину и, пробравшись к отцу, спокойным тоном проговорил:

— Владимир Романович расскажет нам все, как вы и хотите, только спуститесь вниз, расшибетесь же.

— Нет, пока он не скажет правды, я и с места не сдвинусь! — мужчина отмахнулся от сына и злобно зыркнул на Корсача. — Я жду!

— Я не стану потакать вашим желаниям, сударь! — князь, вдоволь уставший от выходок бывшего боевого офицера, смерил того ледяным взором. — И кроме того, что вы устроили здесь какой-то бесстыдный балаган, мне сказать нечего!

— Да? Ну что ж, — помещик пожал плечами и устремил пустой взгляд куда-то на потолок, расплываясь в ехидной усмешке, — вы опять позорно струсили. — с этими словами он возвел курок и закрыл глаза.

— Остановитесь!

Юный Черняховский со всех ног рванулся к отцу, предпринимая последнюю попытку помешать его злому замыслу, но звонкий выстрел опередил барчука. Запах жженного пороха ударил в ноздри присутствующим, а над местом, где миг назад был старик, повисла едкая дымка; обмершее тело рухнуло на пол вместе со стулом, и под ним из простреленного виска начала расползаться отвратительная алая лужа крови. Истеричный вопль гостей, просьбы вызвать лекарей и жандармов, нести нюхательную соль для дам — все это слилось в единый протяжный гул, почти не слышимый для Григория. Черноволосый великан без движения смотрел на обмякшее тело отца, словно абстрагировавшись от внешнего мира. Лишь на долю секунды он поймал на себе шокированный и опустошенный взгляд темных глаз Варвары, в коих застыли слезы.

Этой ночью они окончательно осиротели.