Глава седьмая

К утру непогода стихла, и из-за туч на несколько часов даже показалось теплое солнышко, озарив своим светом закрытые ставни огромного дома. Комнатные девушки, привыкшие вставать ещё до восхода солнца, сгрудились на широком каменном крыльце здания и, укутавшись в тулупы да хиленькие шубчонки, любовались утренним заревом. Среди них были и неразлучные Авдотья с Палашкою; молодые крепостные жались друг к дружке, частенько растирали ладони до жару под кожей в попытке согреться и переваливались с ноги на ногу. Некоторые крестьяне, в частности своей мужики, тоже торопились пробудиться ото сна, поэтому из дверей отдаленных домов имения раз за разом высовывались головы кормильцев и их юных помощников. Запахнувшись в теплую одежку и закинув на плечи топоры, многие из старших крепостных пошли к лесу, чтобы с утреца начать запасаться дровами, а юноши — расчищать двор от снега и упавших во время метели ветвей деревьев.

Из домика, что стоял у окраины огороженной забором барской территории, показалась огненная копна волос Ермолая; молодой мужчина по обыкновению своему одет был в простецкую чуйку, подпоясанную кушаком, а на голове сидела меховая шапка набекрень. Высокие начищенные сапоги сразу ж утонули в снегу, стоило ему сделать и шаг с порогу, отчего внутрь засыпалась того целая пригоршня, и крепостной тихонько выругался. Голубые очи юноши в размышлении устремились к небосводу, откуда на землю падали солнечные лучи, а потом и на крыльцо барского дома, где стояли девушки. Из-за далёкого расстояния юноша не мог точно увидать того, кто именно там был, но смело мог предположить, что посередь "ранних пташек" морозным воздухом дышала и чернобровая Палашка. Заводная хохотушка с добрым и покладистым норовом давно как запала в скупую на ласку мужицкую душу, посему Ермолай при каждом удобном случае не упускал возможности искать хотя бы мимолётных встреч с молоденькой девчушкой. Да и сама Палашка знавала об том, что полюбилась молодцу, вот только смущалась этого сильно по неопытности своей, оттого-то и смеялись с них бабоньки да мужики, когда Ермолай к девушке подходил, а та под благоверным предлогом сбегала от него, как рак раскрасневшись. Поправив шапку на голове, молодой мужчина решительно направился к дому нового помещика, желая справиться об том, как обстоят дела в доме после вчерашнего и не отдавал ли Григорий каких-нибудь поручений. Вскоре он преодолел значительное расстояние меж домами и остановился напротив крыльца, а после прошерстил глазами всех крепостных, под конец остановив взор на Палашке.

— Утро вам доброе, бабоньки!

— И тебе доброе, Ермолай, — Авдотья тепло, по-соседски улыбнулась молодому крепостному и бросила лукавый взгляд на подружницу. — с чем пожаловал?

— Да спросить хотел: проснулся ли барин, не велел ли мне чего передать по утру. — рыжеволосый конюший отряхнул край пальто от мокрого снегу и поставил одну ногу на ступеньку, уперев правую руку в бок и подавшись немного вперёд. — У вас-то как тут? Нечего за ночь не приключилось?

— Да что тута може случиться? — в разговор вступила женщина средних лет и недовольно нахмурила лоб. — Разве шо барин шуметь изволит-с.

— А шумел? — Ермолай встревоженно посмотрел на окна комнатки Вари, выходившие прямиком на поляну перед домом.

— Да куды там, — женщина отмахнулась от вопроса конюшего, — апосля вчерашнего барин с супружницей "тише воды, ниже травы", а Варька и вовсе носа из комнаты не каже от беды подальше.

— И то верно, — Авдотья поправила юбку платья, и разгладив передник, вышла из толпы бабонек да остановилась супротив Ермолая. — девка ума набралась за столько-то лет жизни подле барина, так что знает, когда и что делать надобно; и нам тоже пора привыкать к тому. — девушка обернулась на покрывшуюся румянцем подругу и подозвала ее жестом. — К работе приступить надоть, а то, глядишь, и нам влетит ни за что, ни про что.

Палашка послушно выступила из-за спины старшей комнатной крепостной и, покрыв смольную голову расшитым узорами платком, быстро сбежала по лестнице вниз, минуя конюшего. Мгновение молодой крепостной в непонимании стоял на месте, но как только удивление отступило, то тут же круто развернулся на месте и бросился к уходящей от него девушке. Разорвав расстояние между ними в несколько шагов, Ермолай осторожно притронулся к руке Палашки, чем заставил развернуться к нему лицом. Румянец на щеках чернобровой красавицы залил все лицо, когда она едва не натолкнулась на юношу; окончательно смутившись, она мягко потянула руку на себя, стараясь высвободить ее из ладони конюшего, и мило ему улыбнулась.

— Ермолай Михалыч, мне идти надобно, отпустите Бога ради.

— Отпущу, конечно, — рыжеволосый молодой крепостной опустил свою ладонь на маленькое запястье девушки и, нежно приобняв его пальцами грубой от работы кожей рук, умоляюще заглянул в очи Палашки. — только дай ещё разок поглядеть на тебя да полюбоваться.

Авдотья, в отличие же от подруги сохранявшая всегда холодность ума, решительно дернула ее за свободную руку на себя и вырвала из объятий неудавшегося воздыхателя.

— Будет тебе, Ермолай, после наглядишься вдоволь, а сейчас нам у курей пора яйца собирать да скотину проведать.

С этими словами она подтолкнула Палашку в сторону курятника и деловито насупила носик.

— Повидаемся ещё, Ермолай Михалыч! — спешно проговорила черновласая крепостная и, увлекаемая заботливой Авдотьей, напоследок ещё раз одарила конюшего теплой улыбкою.

Ермолай взволнованно взлохматил копну огненных волос и, словно бы позабыв обо всей котовасии, творящейся сейчас в имении, расплылся в довольной улыбке. Беды и проблемы для крепостного будто бы испарились, стоило ему только поймать на себе лукавый девичий взор темных очей, адресованный ему украдкой из-под густых изящных смольных бровей. Молодой человек так замечтался, что вдрогнул от неожиданности, когда Дарья запустила в него пушистым снежком.

— Ну что, Ермоша, когда свадьбу играть-то будем? — отряхнув руки от снега, комнатная девушка по-доброму засмеялась и обернулась к оставшимся на крыльце приятельницам.

Крепостные незамедлительно заразились хорошим настроением девушки и дружно заулыбались "жениху", подначивая его и друг дружку.

— И то правда, Ермолай Михалыч, негоже девушку заставлять ждать!

— Палашка у нас баба видная, смотри не опоздай, а то ведь и увести могут!

— Да ну вас, бабоньки!

Конюх махнул на них рукою и, поправив пояс пальто, побрел на засыпанную снегом дорогу, ведущую к кузнице. Бабские сплетни он слушать не хотел; уж говорила ли за него его неуверенность иль страх какой перед нынешним барином, да вот только о женитьбе на Палашке Ермолай подумывал давно, но никак все не доводил мечтания свои до сути. Отчего-то крепостной мужик уверен был в том, что на просьбу его Григорий Алексеевич ответит отказом, а для пущей убедительности и вовсе продаст смуглокожую девчушку какому-нибудь охотчему до девок местному помещику. Ибо не повадно было о таких вещах крепостным думать, ведь не они судьбой своею распоряжаются, а хозяева их; как скажет барин али барыня, так тому и быть. Хоть в лепешку расшибись, волком вой, но будет в оконцове все по их воле. В тяжких думах Ермолай пнул близстоящий сугроб и, засунув ладони в карманы пальто, продолжил держать свой путь туда, куда и прежде шел. Девки девками, а работу никто не отменял, да и получать по шапке за безделье не особенно-то хотелось, зная тяжёлый хозяйский норов. Этот велит пороть до последнего вздоха и глазом не моргнет.

Отойдя чуть подальше, Авдотья хватила подругу под локоть и горячо проговорила:

— Ну и шо, где ж благодарность мне твоя?

— Ты о чем толкуешь, Доня? — Палашка не понимающе посмотрела на девушку и выцепила руку из длинных, покрасневших на морозе пальцев подруги.

— Ух ты! Не знает она! — черноволосая крепостная наигранно обиженно хлопнула себя по колену рукой и, возмущённо фыркнув, вперилась в наивное личико Палашки. — Кабы не я, так ты от Ермолая бы и вовек не отделалась да опять в опалу попала бы!

Юная девушка смущённо заправила за ухо прядь черных волос, выпавшую из-под покрова платка, и устремила влюбленный взор на кузницу, за дверью которой скрылась широкая спина Ермолая.

— Ой, Авдотья, я уж и не знаю как быти…запал он мне в сердечко шибко, оттого-то я краснею да становлюсь словно сама не своя.

— Ох девка… — протянула мечтательно Авдотья и несильно пихнула ее локтем в плечо, заставляя прекратить сверлить взглядом кузницу и приняться за работу. — Идём-идем, курицы ждать не станут, покуда вы с Ермолаем дела свои любовные порешите. — с этими словами она пошла к оградке, где содержались курицы и гуси, и нетерпел доиво бросила косой взгляд на Палашку.

— Да ну тебя, Авдотья, и помечтать даже толком не даёшь! — в черных очах крепостной зажёгся весёлый огонек, — Кури да кури, не сбегуть они без нас некуда, кури твои!

— Дурная ты, Палашка, ей-ей дурная! — Авдотья раздражённо закатила глаза к небу и скрестила руки на груди. — По шее отхватить хочешь, сорока? Весело ей, ты глядь; я посмотрю, как ты смеяться будешь, когда батога от управляющего отхватишь, чтоб неповадно было от работы отлынивать.

— Угу, слушаю и повинуюсь, барыня! — девушка чинно сложила руки "в замок" на переднике и поклонилась подруге в пояс, не скрывая огней смеха во взоре. — Разве можо мне вас гневить-то?

— Шагай давай, шутница!

Авдотья повела черной бровью в сторону и, разомкнув сплетение рук на груди, сняла с петлички крючок, что висел на изгороди, перешагнула невысокий деревянный порожек и повернулась к замешкавшейся Палашке. — Ты ийде?

Девушка коротко кивнула в ответ и, подобрав юбку платья, последовала за старшей крепостной, не желая давать ей причин для негодования. Авдотья хоть и была очень молода, но не годам умна, потому многие девки прислушивались к ее словам и старалась брать пример с послушной крепостной, ведь исправно исполняя свои обязанности, проще простого не получить увесистого подзатыльника или плетей от барина, чем искушать судьбу на свой страх и риск. Палашка пропустила через ноздри крепкий морозный воздух и, с наслаждением прикрыв черные очи, подставила лицо вновь повалившим с неба хлопьям снега. Сегодня был первый день Святок — светлого и чистого праздника сразу после Рождества. По устоявшимся законам крестьяне в течение семи дней могли устраивать песни и пляски, играть в снежки и лепить снежных баб, не боясь барского гнева, ибо грешно по уставу церковному люд простой лишать возможности радоваться рождению сына божьего, принесшего мир на "нашу землю, во зле погрязшую". Простояв на месте ещё с мгновение, крепостная тронулась с места и пошла к низеньким курятникам, знатно провалившимся под снег из-за вчерашней метели.

***

Минувшая ночь выдалась для Вари бессонной, а потому провела ее девушка в непрекращающихся рыданиях в подушку и молитвах за спасение души покойного Алексея Васильевича. В комнатке ее держался запах дыма от свеч, одна из которых сиротливо догорала у иконы Божьей Матери, коврик под образами смялся и местами на нем виднелись капли застывшего воска от сгоревших свечей. На маленькой кровати, в непроглядной темноте помещения казавшейся совсем крохотной, накрывшись одеялом, устремив полный боли взгляд в стену и свернувшись комочком, лежала Ливнева. Слезы давно уже не текли по ее щекам, но оставили на них размытые алые дорожки и неприятную припухлость на юном личике семнадцатилетней кареглазой крепостной.

До вчерашней ночи Варвара несказанно радовалась наступлению первого дня Святок, потому как всегда дожидалась его подле старшего Черняховского, сидя у него на коленях на широком балконе поместья и попивая горячий травяной чай, которой так любил при жизни старик. В эту ночь офицер разрешал девочке не отправляться в кровать, а ждать утра; по его рассказам именно утром этого дня, девятого января от Рождества Христова, выдаётся невероятно прекрасный и ни с чем не сравнимый рассвет. Варя отлично помнила, как сама с первую свою такую ночь могла убедиться в правдивости слов Алексея Васильевича; тогда она, будучи ещё семилетней девчонкой, завороженно глядела на небосвод, окрашенный всеми красками этого мира и усеянный россыпью таких ярких и в то же время недосягаемых для людей звёзд.

Для старого помещика рождённая в новогоднюю ночь малышка стала истинным подарком судьбы и единственной каплей меда в бочке дегтя, именуемого его жизнью. Отсюда и пошло ласковое прозвище, которым Черняховский наградил Варю ещё с ранних лет. Его маленький "rayon". Его лучик. Уж так оно полюбимось старику, что прочно закрепилось за маленькой крепостной и, когда Алексей Васильевич хотел похвалить Варю за отлично сделанные уроки или хорошо разученные куплеты на фортепиано, то всегда в конце фразы добавлял: " Tu fais des progrès ma rayon" ( в переводе с французского — " Ты делаешь успехи, мой лучик&quot.

Голоса, доносившиеся с улицы, против воли Варвары вырвали ее из пучины уныния и заставили оторвать взгляд от мертвой точки. Повернув голову к окну, девушка приподнялась на локте и тяжело вздохнула: крепостные и думать уж забыли о трагической кончине старого барина. Словно и не было того ужаса, через который обитатели имения прошли почти два дня к ряду. Для них покойный Алексей Васильевич был тираном и деспотом, не знающим пощады и жалости к провинившимся людям, будь то крестьяне или представители дворянского общества; расправа ждала каждого, кто посмел прогневить отставного офицера. Варя нехотя села в постели и, откинув с лица необычайно густые каштановые волосы за спину, привычно дотронулась до груди, где ранее всегда покоился кулон. Сперва девушка испугалась, что цепочка порвалась во время ее сна, и, не обращая внимания на боль в израненных пальцах, она хлопнула по пуховой подушке сзади себя, запустила руку под нее, одернула край холодного одеяла, хотела было вскочить на ноги и перевернуть вверх дном спальное место, как внезапно остановилась и прикоснулась тыльной стороной ладони к высохшим от слез губам. Воспоминания о вчерашней ночи громом поразили ее разум, в глазах снова предательски защипало.

" Зачем Григорий Алексеевич так поступил? Хотел ударить меня как можно сильнее? Из зависти растоптать мою любовь к дядюшке? Отомстить? Но за что!? Я же и слова ему дурного никогда не говорила, чтобы он так меня ненавидел и презирал!".

От этих мыслей Варваре хотелось волком выть. Чем, ну чем она заслужила столь холодное отношение к себе? Почему Григорий при любой возможности ищет способы унизить ее и оскорбить? А ведь когда-то давно, когда она была маленькой девочкой, а Черняховский — подрастающим юношей, отношения меж ними не были настолько испорчены. В редкие минуты хорошего расположения духа только он помогал нерадивой "сестре" поучительным словом и не раз спасал от гнева крепостных детей. В свою же очередь, лишь своевременное вмешательство Вари в ссоры Гриши с отцом иногда спасали первого от хлесткой и тяжёлой "воспитательной" пощёчины. Неужели за это выросший барчук и мстит Ливневой: отыгрывается за слабину прошлых лет? Поэтому он лишил ее воли и привязал к себе, чтобы и дальше измываться над той, которая не сможет ответить ему, за которую никто не заступиться, до которой никому нет совершенно никакого дела… Она — отныне вещь. Хозяйская вещь. Его собственность. Сдерживаясь из последних сил, дабы не зарыдать от безысходности, подкрепляемой страхом перед Черняховским, Варя спустила ноги с кровати и шумно выдохнула. Ворсинки теплого ковра приятно защекотали ступни девушки и будто бы призывали пройтись по персидскому подарку, отвлечься от грустных дум хоть немного и позволить себе порадоваться даже такой сущей мелочи. Крепостная перебросила густые длинные волосы до поясницы через левое плечо, встала с почти нетронутой постели и, приобняв себя за щуплые плечи, подошла к окну. Стеклянная поверхность его была разукрашена дивными морозными узорами от верней рамы до самого низу, словно сам дяденька Мороз решил не скупиться и расщедриться на столь прекрасный подарок после теплого начала зимы. Детская улыбка затронула уголки Ливневой, а в темных омутах глаз проблестнул еле заметный огонек надежды. Если у природы есть шанс на то, чтобы ожить и оправиться от всех тягот, то, быть может, и ей не стоит опускать руки и продолжать бороться за свое счастье? Варвара перевела взор темных карие глаз на портрет старого мужчины, стоявший под образами.

— Знаю, вы хотели для меня иной судьбы, дядюшка, и я благодарна за то безмерно, ведь с вашего позволения много лет назад меня приняли в этом доме, дали образование, научили правилам этикета, обучили грамоте и дали ту жизнь, о которой я и в самых желанных мечтаниях помыслить не могла. Вас не заботили не досужие слухи, не сплетни, не укоры соседей; мое происхождение не помешало вам полюбить меня как родную и отставаить мою честь даже перед сыном. — речь девушки сбилась, в сердце опять защемило от тоски и душевной боли, стоило ей встретиться взглядом с нежным взором глаз масляного изображения старого помещика, написанного местным художником на закате лет Алексея Васильевича. — Однако ж теперь я выросла, и пришел мой черед вступить в неравный бой за свою самую большую мечту: стать счастливой. Да, это будет трудно, но обещаю вам, — слезы, накопившиеся за последние несколько часов, стремительно побежали по щекам Вари, но девушка этого и заметила и продолжила свой печальный монолог. — Я это сделаю. Несмотря ни на что, я всегда буду идти к своей мечте и, как бы тяжко и больно то ни было, но рано или поздно воплощу ее в жизнь.

Варя последний раз скользнула взглядом по портрету покойного помещика и, смахнув с ресниц жемчужные слезы, отвернулась от него и заставила себя встряхнуться. Нет, сейчас не время плакать да показывать свою слабость: слишком многие в этом доме будут рады ее поражению. Аккуратно, едва ли касаясь ступнями ковра, девушка подошла к прикроватному столику, где лежали ее скромные пожитки. Теперь только эти вещи и напоминали ей о старой жизни. Жизни, которую она по мнению многих не заслуживала. Варя опустилась на стул перед зеркалом и долго вглядывалась в собственное отражение, за одну ночь ставшее отличным от прежнего и привычного ее облика, что крепостная могла наблюдать каждое утро. Маленький гребешок, служивший для расчёсывания непослушных волос, покоился совсем близко к героине, поэтому ей не составило никакого труда добраться до, пожалуй, самого востребованного для девушки из любого сословия предмета по уходу за собой. Спустя десяток-другой лёгких и отточенных движений Варя убрала волосы в незамысловатую прическу, очень похожую на те, что делают крепостные бабоньки, когда хлопочут на кухне, и поднялась со стула, направляясь на этот раз к деревянной ширме. Платье с того злополучного вечера так и лежало на ней, перекинутое через высокий край и забытое своей обладательницей. Там же, только на низеньком кресле, бережно были сложены и прочие платья, дожидавшиеся своего часа. Ливнева без раздумий взяла первое попавшееся из них и, не глядя, потянулась к нижнему краю спальной сорочки. Сейчас внешний вид ее мало волновал, ведь боле не ради кого было облачаться в редкие наряды, свойственные гардеробу благородных барышень и ничем не уступающие им в красоте. Без особых усилий Варя справилась с голубой рубахой, надела поверх нее земельного цвета клетчатую поневу и, умело обвязав ее концы вокруг четко выраженной талии, подвязалась алым кушаком. Осторожно, чтобы не травмировать и без того измученные пальцы, девушка расправила складки своего одеяния и, ухватив со спинки кресла такую же белую ленту, вернулась к зеркалу. После мучительных десяти минут, проведенных в попытках вплести ее в блестящие каштановые волосы, Варвара наконец-то справилась с непослушной шевелюрой и удовлетворённо посмотрела на плоды собственных стараний. Лента как нельзя лучше дополняла образ темноглазой крепостной, придавая ей женского шарма и таинства: она опоясывала всю ее голову, изящно переплетаясь с локонами героини и создавая тем самым пышный объем, а затем перекочевывая в толстую косу, которую по своему обыкновению Варя закинула на левое плечо. Погрузив ноги в удобные туфли на маленьком деревянном каблуке, она подошла к маленькой побелённой двери и, набрав полную грудь воздуха, толкнула ее и вышла в общий коридор.

На первом этаже уже сновали комнатные девушки, кухарки выносили блюда с яствами и графины с водою в общую заллу, две крепкие бабоньки вместе тащили пузатый, пышащий жаром самовар, а здешние ребятишки, частенько помогающие старшим на кухне, позабыли о работе и столпились на крыльце дома, в волнении вглядываясь вдаль.

" Мы кого-то ожидаем?"

Подогреваемая любопытством, Варя быстро спустилась вниз по лестнице и, поймав за руку пробегавшую мимо нее Акулину, спросила :

— Что тут происходит, тетушка? К чему такой переполох?

Женщина в ответ ласково коснулась макушки своей любимицы да ободряюще улыбнулась.

— Надежда Васильевна к полудню прибывает-с, доню.

При упоминании имени младшей сестры Алексея Васильевича в сердце Варвары словно бы распустился бутон ароматного пиона, одурманивающий каждого, кто его почувствует. Даже печаль ее совсем немного, но все же отступила. Надежда Васильевна была совершенной противоположностью покойному брату, из-за чего многие, знававшие семейство Черняховских, искренне поражались тому, как такая воспитанная, мудрая, интеллигентная и терпеливая женщина может быть родственницей острому на язык и несдержанному мужчине. Несмотря на это, она полностью разделяла любовь брата к юной крепостной девочке, отчего каждый ее приезд в усадьбу становился для Вари настоящим праздником, ведь и сама она безумно полюбила нежную и отзывчивую дворянку, впустившую ее в свое сердце. За всю жизнь в поместье Черняховских Варвара видела ее лишь два раза: первый — в день смерти Ксении Даниловны, а второй — на праздновании десятилетия крепостной. После того Метлицкая уж не заявлялась в дом старшего брата и даже не писала ему писем, дабы справиться о его здоровье. До недавнего времени Варвара никак не могла взять в толк почему женщина не хочет иметь ничего общего с прославленным на весь высший свет семейством и всячески отгораживается от родственника. Прояснилось все и встало на свои места в последние годы жизни старшего Черняховского, когда он стал переходить все рамки дозволенного. Алексей Васильевич не гнушался писать ей письма, полные гнусных оскорблений и унизительных слов, откровенно обвиняя ее во всех его бедах и несчастьях, укоряя за то, что по ее вине он должен был провести свою молодость подле той, которую никогда и не любил вовсе, и принять в семью "нагулянного на стороне щенка безродного". Сперва Метлицкая пыталась на них отвечать, но потом перестала делать и это, не открывая и складируя запечатанные конверты с письмами в ящике письменного стола. Стоит ли говорить, что новость о прибытии женщины после семи лет затишья не на шутку шокировало обитателей имения?

— А зачем? Насколько я помню, Надежда Васильевна редко радует нас своим визитом.

— Вот чого не знаю, того не знаю, Варюшка. — Акулина покачала головой и опустила тяжёлые веки, будто бы на миг призадумавшись. — Об том тебе лучше у Григория Алексеича спросить, ему-то точно известно, а я пойду. — женщина обеспокоенно посмотрела на часы, висевшие напротив лестницы, а следом и на длинный обеденный стол, накрытый белоснежной скатертью, и недовольно ударила себя рукой по лбу. — Ну и кто такий у́мной, а!? Я же сказывала, шо темную скатерть ложить надобно!

С этими словами Акулина откинула руку Варвары и, грозно нахмурив морщинистый лоб, зашагала к трем девушкам, обмершим на месте при виде старшей крепостной.

Варя с беспокойством подняла голову к лестничному пролету второго этажа и сглотнула подступивший к горлу ком. Девушка не была готова показываться на глаза Григорию после вчерашнего ее публичного унижения; он ранил Ливневу в самое сердце осознанно, зная как наверняка причинить нестерпимую боль, навсегда лишить нелюбимую "сестрицу" шанса на спокойное существование. Грязную свою игру юноша начал сразу с козырей в рукаве и при первом же случае обезоружил Варю, нанеся коварный удар прямо в цель. Напрасно крепостная воспитанница таила в душе надежды на то, что со временем молодой человек поумнеет и станет терпимее к окружающим. Война окончательно убила в нем все человеческое, превратив Черняховского в глазах Ливневой и множества других людей в горделивого, алчного и жестокого человека, скрывающего свои пороки под маской лицемерия. Стал бы достойный человек обогащаться за счёт несчастной девушки из небогатой семьи, готовой на многое, лишь бы вылезти из пучины бедности и общественного порицания? Ответ очевиден: нет. А что сделал Гриша? Мало того, что растоптал самоуважение Анны Ивановны и вытер о него ноги, но и даже не собирался жить с нею совместно, чтобы хоть как-то помочь и уберечь от мерзких слухов о браке. Напротив, он без всякого сомнения со дня на день собирается дать ей развод и окончательно уничтожить в глазах общественности. Богатая, но глубоко несчастная. Разве это справедливо!? Скрип половиц под весом кого-то, в этот миг находившегося на втором этаже, заставил девушку отбросить в сторону размышления и шмыгнуть за первую же раскрытую дверь.

***

Анна Ивановна спустилась в обеденную заллу, когда на часах было около восьми часов, поэтому сразу же сталась погружена в домашние хлопоты крепостных, всегда предшествующие прибытию гостей. На оголённых плечах ее покоилась невесомая шаль нежного песочного цвета, покрывавшая с достатком ещё и поясницу, а светлые от природы прямые волосы были собраны, зачесаны назад и заколоты жемчужную заколкую. Приталенное коричневое платье без кружев подчеркивало тонкий стан княжны, а на ногах у ней были миленькие домашние тапочки, внутри обшитые заячьим мехом, придававшие ей образ совершенно домашней барышни, предпочитавшей пропустить чашечку чая за доброй беседой, чем потратить время впустую на роскошных балах и маскарадах. Собственно, так оно и было на самом деле, ведь Черняховская никогда не отличалась любовью к праздненствам и торжествам, которые так обожали представители дворянских общин во всех уголках государства и проводили их при каждом удобном случае.

Поправив шаль, княжна направилась на кухню и, справившись у Акулины о том, не показывалась ли здесь Варвара, приказала накрывать стол к завтраку. Состояние юной крепостной всерьез беспокоило Анну Ивановну, ведь она понимала, какую непростительную вольность ее супруг вчера вечером позволил себе по отношению к Ливневой и знала, что сделано то было умышленно, а отнюдь не по юности сердца. Прошлым вечером на глазах Черняховской оправдались все подозрения о духовной низости Григория и мелочности души, о которых с самого начала и предупреждал Сергей, опасаясь за ее сохранность под крышей бывшего лучшего друга. Беда не обошла стороной и ее. Слова, сказанные мужем в ее адрес по окончании публичного издевательства над воспитанницей отца, ударили девушку ниже пояса. Молодой человек без всякого зазрения совести гнусно унизил ее, указав на причину заключения брака с ним и упрекнув в излишней драматичности собственного положения. Жаловалась ли Анна на свою жизнь? Говоря на чистоту, временами и наедине с самой собой так оно и было, но прилюдно дворянка никогда не позволяла вызывать жалость к своей персоне у посторонних людей, а уж тем более — у супруга. Насчёт же последнего княжна была твердо убеждена в том, что он вообще не способен на проявление подобных глубоких человеческих чувств. Девушка степенно ступала по холодному полу гостиной, в котором можно было увидать свое же отражение лица не хуже, чем в зеркальной глади, и, задержавшись серыми очами на ставшее свидетелем смертоубийства фортепиано, продолжила свой путь. Обширное пространство гостиной у последней колонны превратилось в узкий коридор, освещенный десятком свечей; прищурившись от яркого света, Анна через пол сотни шагов очутилась в ещё одном помещении, но куда менее светлом. Стены этой комнаты цвета чёрного дерева поглощали свет от свеч, поставленных на стол в обрамлении канделябра, а скудных солнечных лучей, временами пробивающихся сквозь тяжёлые тучи, заметно не хватало, чтобы разбавить гнетущую обстановку. Во главе стола восседал единственный полноправный хозяин поместья, видимо уже успевший откушать, а сейчас же деловито попивающий чай из фарфоровой чашки, украшенной позолоченными узорами и цветами. Немного ближе к центру от него стояла ваза из темного стекла, ставшая вместилищем пышного букета из белоснежных пионов. Цветы эти боле прочих приходились по сердцу молодой княжне, поэтому во времена далёкого детства Черняховской только они и росли в скудном саду ее фамильного имения, специально предназначенные радовать глаз хозяйки. И сейчас, в эту самую минуту, перед девушкой стояли точно такие же цветы, словно попавшие сюда из далёкого прошлого, когда ее любимый крохотный сад под окном был ещё жив. Анна Ивановна приблизилась к столу и, дождавшись приглашения супруга составить ему компанию, присела на твердое и прохладное сидение резного стула.

— Доброго вам утра, Григорий Алексеич.

Чашка, до этого момента бывшая в цепких смуглых пальцах юноши, с приглушённым стуком очутилась на блюдце, а сам Черняховский поменял позу и подался вперёд.

— Доброе утро, Анна Ивановна.

— Чудные цветы. — княжна выразительно посмотрела на вазу и обернулась к комнатной девушке, пришедшей в помещение из другой двери.

Даринка, так звали эту голубоглазую полноватую девчушку лет четырнадцати, разложила перед барыней столовые приборы, начищенные до блеска и поставила на стол тарелку с наваристой ароматной кашей. Закончив с этим, она опустилась в книсене и поступила глаза вниз в ожидании дальнейших приказаний.

— Чего застыла? Чаю барыне вели заварить, да поторапливайся. — Григорий косо глянул на девчушку, после чего перевел очи на супругу, явно желая завести с нею разговор без лишних ушей.

— Слушаюсь, барин.

Крепостная быстро кивнула молодому человеку и, задержавшись у двери в запоздалом поклоне, скрылась на нею, спеша исполнить приказ помещика.

Из смежного с обеденной комнатой помещения потянуло дурманящим запахом свежеиспеченного хлеба, стоило Даринке убрать единственную преграду, ведущую прямиком на кухню, отчего пустой желудок Анны Ивановны дал о себе знать ощутимым толчком. Как только крепостная вышла из комнаты, княжна взяла со стола металлическую ложку и погрузила ее в кашу, где лежал цельный кусочек сливочного масла.

— Я хотел бы попросить прощения за вчерашнее непозволительное к вам поведение, Анна Ивановна.

Григорий спустил с колена ногу и выпрямился, прислонившись спиной к спинке на удивление неудобного стула.

— Вам не за что извиняться, Григорий Алексеич, — Черняховская оторвала глаза от тарелки с кашей и отложила ложку на край ее согласно правилам этикета. — Я уж и забыла об том досадном недоразумении.

— Я позволю себе вам не поверить, душенька, ведь порою я бываю совсем невыносим и в выражениях могу не стесняться. Держу пари, что мои слова вчерашним вечером больно задели ваше самолюбие.

— Отнюдь. — Анна бесстрастно посмотрела в глаза Грише, стараясь вложить во взгляд всю свою уверенность и непоколебимость. — На этот раз вы ошиблись, Григ.

Светлокурая девушка мысленно напряглась, приготовившись вступить в словесную перепалку с мужем, который вновь будет упрекать ее в неумении лгать, а потом и вовсе забудет о " досадном недоразумении", будто его и не было. Наверно, именно эта черта в характере Григория одновременно и настораживала, и отчасти даже пугала княжну. Неподражаемое умение Черняховского подделать любую эмоцию, начиная с сущих пустяков и заканчивая такими серьезными чувствами, как ненависть или напускная влюбленность, делало его опасным соперником и для прожженных опытом людей, которых вообще сложно водить за нос.

Однако, вопреки ожиданиям ее, на лице молодого князя не дрогнул ни один мускул, дыхание оставалось прежним: размеренным, спокойным, глубоким. Он выдержал небольшую паузу и, неслышно выдохнув, промолвил:

— Рад, что цветы вам понравились.

— Я лишь отметила как они красивы, Григорий Алексеич, но ни слова не проронила об том, что они мне пришлись по нраву. Так с чего вы взяли, что они мне понравились?

— Вас выдала реакция, милочка, — Гриша отодвинул от себя чашку и незаметно улыбнулся уголками губ. — Если бы они не заполучили ваше внимание с первого же взгляда, то об них не было проронено бы ни слова из ваших уст.

— Я могла сказать это из вежливости. — Анна качнула головой в сторону в знак не согласия со словами супруга и опустила руки на юбки платья. Аппетит ее пропадал с каждым словом молодого человека, и сейчас же ей не хотелось ничего, кроме как встать и удалиться из-за стола. — Однако если вы таким образом решили выказать свое сожаление, то это было сделано напрасно.

— Я не собирался покупать у вас прощение, душечка. — Григорий задержал взор на закрытой позе княжны, а после устремил прямо в ее очи цвета грозового неба, забираясь под кожу девушки. — Вижу, мое общество вам неприятно, Анна Ивановна, что ж, тогда не смею вас неволить. — стул под юношей протяжно заскрипел, и тот выпрямился во весь свой воистину богатырский рост. — Сегодня к полудню в поместье прибывает моя тетушка, Надежда Васильевна Метлицкая, поэтому я вынужден попросить вас ненадолго продолжить наш маленький невинный фарс, покуда она не отъедет в свое имение. Мне ужасно не хотелось бы попусту тревожить ещё и ее.

— Вам нет необходимости просить меня об этом, Григорий Алексеич, я все понимаю.

Черняховская понимающе кивнула и отодвинула стул нашла, дабы попрощаться с супругом, но он остановил ее властным жестом.

— Не стоит утруждаться, Анна Ивановна, — Черняховский заложил согнутую в локте правую руку за спину и взглянул на супружницу сверху вниз, изображая могильное спокойствие на усыпанном темными веснушками смуглом лице. — Откушайте лучше каши: сегодня она особенно хорошо удалась у Акулины.

Сказав это, Григорий пригнулся, чтобы не удариться о низкий порог комнаты, и вышел из нее, оставив княжну одну-одинёшеньку. Жест с цветами на самом деле не был мальчишеской забавой или глупой попыткой исправить положение в непростой системе взаимоотношений с названной супругой, хоть юноша готов был голову дать на отсечение, что так оно и выглядело в глазах Анны Ивановны. Впрочем, его это мало интересовало. Сложно сказать, что три четыре назад помешало ему наиграться с ней вдоволь, а потом бросить или, продолжив нечестную игру, заполучить все, что причитается ему по закону и отослать от себя наивную девушку, ставшей настоящей головной болью. Не сказать, что Черняховская раздражала Гришу, но и с присущей мужу любовью к ней он относиться не мог. Скорее, то была завуалированная система товарищеских отношений, держащаяся на соглашении и подкреплённая гербовой печатью. Юноша отлично знал, что нрав его слишком уж крут для этой нежной розы, выросшей в парнике семейного очага, поэтому и не рассчитывал на то, что Анна когда-нибудь сможет хоть на йоту приблизиться к нему. К слову сказать, Григорий ровным счётом ничего не потерял от нехватки общения с белокурой девушкой, напротив, наслаждался отсутствием необходимости безвылазно лгать. Он ей ничего не должен, и она ему ничего не должна.

Черняховский оттянул накрахмаленный ворот белой рубашки, взлохматил черные кудри на макушке, где их было больше всего, и отбросил с глаз густую от природы челку. Привычка стричься необычно для моды высшего общества, почти под корень состригая смольную пышную шевелюру на затылке и по бокам с обеих сторон, чудесным образом спасала молодого человека в жаркую погоду, а в любое другое время года придавала внешности его своеобразную перчинку.

Проходя по общему коридору первого этажа, ведущему в одну из многочисленных комнат, молодой князь приостановился напротив открытого пространства у лестницы на верхнем ярусе здания. Прямо напротив площадки хорошо просматривалась дверь комнатки Ливневой, отведенной ей покойным отцом, когда девочка окончательно заселилась в дворянский особняк. В памяти Черняховского невольно всплыли картины вчерашнего вечера, и внутри на мгновение что-то предательски дрогнуло. Неужели он испытывает вину за постыдное публичное унижение этой девки, по вине которой вся жизнь его пошла под откос!? Ну нет уж, этого допустить Григорий никак не мог!

" Не хватало мне ещё печься об ней! Довольно с чертовки беззаботной жизни; рано или поздно кто-то да должен был указать ей на законное место. Дворовой девке никогда не будет места посередь господ, и правды этой не изменит не образование, не хорошее воспитание."

Поднявшись наверх, Черняховский зашёл в отныне свой рабочий кабинет и, оглядев стены комнаты, подошёл к столу. Без промедления он выдвинул верхний ящик стола, всегда славившийся своей неподатливостью, и принялся шерстить бумаги на его дне. По истечении пары минут заветная коробчонка, обшитая внутри и снаружи черным бархатом, была найдена. Наверно, среди всего наследия, которое оставил после себя Алексей Васильевич, эта вещица представляла едва ли не самую большую ценность в глазах Григория. Неторопливо молодой князь откинул крышку коробочки и положил ее в таком виде в центр стола, где царили девственный порядок и чистота. Из недр черного бархата на него "смотрели" родовые перстни в количестве трёх штук, некогда завещанные юноше покойным дедом; сам же Алексей Васильевич подарок отца не оценил по достоинству, потому как посчитал нерадивого отпрыска недостойным чести обладать фамильной реликвией и убрал их прочь от глаз сына. Деда, Федора Ильича Черняховского, Гриша помнил очень смутно, ибо тот умер, когда мальчишке не было и пяти лет да и в Чернинку он заезжал редко из-за слабости здоровья. Однако это не помешало старику влюбиться в заводного зеленоглазого внука с черными овечьими кудряшками и уделять тому свое драгоценное время, отведенное богом. Незадолго перед смертью Федор Ильич и передал свой подарок единственному наследнику прославленного рода, который ему достался от его отца и который он носил до самого последнего вздоха. Григорий извлек из коробки один из перстней-колец и поднес к глазам. Тонкий плоский металл, лишенный драгоценных камней, искусная огранка каждого изгиба и уникальная гравировка внутри всех трёх колец — все это оправдывало причудливую неповторимость сперва ничем не примечательного ювелирного изделия. Сколько поколений повидали три этих кольца, передававшиеся из рук в руки на протяжении многих лет! Бросив косой взгляд на отцовское изображение над камином, Григорий вытащил и оставшиеся два дедовских подарка и поместил их на указательный и безымянный пальцы левой, ведущей, руки, а оставшееся и до сих пор лежавшее на ладони — на большой палец правой. Металл тут же "наградил" своего нового обладателя приятным холодком и разлил по телу долгожданную прохладу, словно приветствуя последнего из рода Черняховских.

Пробыв в кабинете ещё с полчаса, юноша поправил синюю жилетку из мягкой атласной ткани и, спустившись на первый этаж, принялся вновь отстукивать ритм собственного шага по глянцевому полу, направляясь к выходу из дома. Время на часах извещало о том, что если он не поторопится, то рискует заставить тётушку ждать и мёрзнуть на морозе вдали от города. Приказав Якову подать дорожное пальто да велев лакею закладывать карету, Григорий сошел вниз по ступеням крыльца и оглядел земли, отныне принадлежащие только ему одному. В детстве, когда жива была ещё матушка, он часто мечтал о том, как она вместе с его будущей супругой будут ходить по их чудесному саду, болтая обо всем и ни о чем одновременно, или сядут у корней могучих осин и просто начнут наслаждаться пением лесных птиц в приятном обществе друг друга, зачитывать друг дружке стихи Пушкина, произведения Гетте, труды Канта. Увы, но и этим мечтам его не суждено было сбыться, ведь вместе с уходом из жизни Ксении Даниловны покинула душу молодого человека и тяга к утопическим представлениям о мирной жизни.

— Барин, карету заложили, вы можете отправляться. — Степан подбежал к Григорию и, стянув с темно-русой головы шапку, поклонился тому в пояс.

— Я вернусь к полудню, так что приготовьте дом для торжественного приема Надежды Васильевны и, смотрите, не оплошайтесь.

Черняховский поднял твердый ворот черного пальто и, отдав последние распоряжения, нырнул в карету. Кучер ударил по холеным бокам старую лошаденку, громко присвистнул и послал ее вперёд, а следом за нею тронулась и сама повозка.

***

В поместье Корсачей с утреца пораньше все домашние уж были на ногах и занимались каждый своим делом, лишь единожды отвлекшись на совместный завтрак. Исключение составил лишь младший сын княжеского семейства, с первыми же петухами изъявивший желание отлучиться куда-то по делам в город. Софья Владимировна по обыкновению расположилась у камина в гостиной и с удовольствием проводила время за написанием очередной картины. Мольберт стоял напротив кресла, в котором восседала юная княжна, многочисленные кисти всех размеров и толщины были беспорядочно разбросаны по полу, палитра лежала под мольбертом, испачканная всевозможными оттенками красок, и теперь ее сменил передник одной из служанок, одолженный Соней для благого дела. Белые локоны цвета первого зимнего снега были убраны в аккуратный пучок, обрамлённый в переплет косы, на щеках и руках дворянки виднелись пятна краски, а в очах горел огонек азарта. Корсач была так увлечена процессом создания своего творения, что и не услышала звука приглушённых шагов позади себя и вздрогнула от неожиданности, когда чья-то ладонь легла ей на плечо.

— Боязливы вы стали в последнее время, Софья Владимировна, неужто шибко испужал вас?

Павел улыбнулся сестре от уха до уха и раскинул руки в стороны, призывая обняться.

— Да ну тебя, Пашка! — девушка наигранно обидчиво и совершенно небольно стукнула брата в плечо и рассмеялась. — Конечно, кто ж из-за спины-то подкрадывается? — Софья наскоро вытерла руки о передник и, положив кисти на подставку мольберта, бросилась к брату на шею. — Тебя долго не было, папенька собирался уж послать в город Архипа за тобою. — вдоволь намиловавшись, она ослабила хватку и сделала шаг назад. — Надеюсь, ничего худого не приключилось?

— Нет, что ты! — юноша заглянул в разные и пленительные очи сестры и ласково поцеловал ее в макушку. — Возникли безотлагательные дела, вот и пришлось немного задержаться.

— Не поделишься, какие такие обстоятельства вынудили тебя оставить нас, толком ничего и не объяснив?

Соня шагнула к мольберту и, щёлкнув защёлкой, сложила его "ножки" вместе, а затем прислонила к каменной стене камина и начала собрать свой внушительный инвентарь. Павел в ответ лишь мягко улыбнулся ей и наклонился вниз, где под ногами у него были хаотично разбросаны баночки с красками.

— Какие секреты у меня могут быть от семьи, Софьюшка?

— Рада, что ты разделяешь мое мнение, — белокурая княжна взяла из рук юноши несколько баночек и аккуратно положила их в деревянный ящичек, приспособленный именно для этого дела, — меньшее, что нам нужно — это скрывать что-то друг от друга, ведь держаться вместе надобно, особливо в такое непростое время.

— Ты говоришь об окончании войны?

— Не только об этом, — девушка снова вытерла руки о передник и оттерла тыльной стороной ладони пот с лица, выступивший на коже из-за жара камина. — Мы выросли, Паша, нам пора задуматься и о семье; смотри, Катя уж замужем, маменька с папенькой и мне жениха ищут, да вот только вы с Серёжей одиноки, как в поле березы. — Корсач подошла к брату и положила ручку на его широкую ладонь, грустно вздохнув. — Ты не печаль их, Пашенька, да прими приглашение Елены Петровны Облонской хотя бы из уважения. Знаешь, как она переживала и волновалась за тебя, покуда ты был на войне? По три раза на неделе к нам ездила из своего имения да все справлялась об здоровье твоём, тяжко тебе там иль нет, скучаешь ли по дому. Елена Петровна — невеста с завидным приданным, Паша, да ещё и влюблена в тебя с первой же вашей встречи на вечернем балу накануне войны.

— И ты придерживаешься мнения, что мне следует жениться на ней? — досада зазвенела в голосе Павла, и он мягко отпустил ладонь сестры. — Родители хотят как лучше, но я понимаю, что не смогу вступить с ней в брак, Соня! Я не люблю эту женщину и не хочу причинить ей боль и страдания, предавая ожидания и мечты. Я искренне верю, что в скором времени Елена Петровна встретит достойного ее любви мужчину и сможет жить в счастье с ним и согласии, они вместе построят семью, будут растить детишек, содержать хоз…

— Ты ужасно наивен, Павел!

Софья Владимировна шумно выдохнула, отвернулась от Павла и пошла к невысокому столу, давно ставшему завсегдатаем гостиной комнаты. Жестом она подозвала к себе комнатную девушку лет пятнадцати на вид и велела нести чаю с сушками. Тепло улыбнувшись брату, девушка указала на кресло подле себя:

— Оставим разговоры о женитьбе, Павел Владимирович, лучше расскажи-ка мне что тяготит тебя так сильно. — от проницательной красавицы-сестры не укрылось то, как неохотно и неловко улыбается ей всегда весёлый и беззаботный юноша, теперь же немного поникший головой. Со стороны все выглядело так, будто мыслями в эту самую минуту он был далеко от дома, и дела домашние его вовсе не беспокоили.

— Все-то вы видите, Сонечка.

Голубоглазый молодой человек попытался улыбнуться, но получилось у него настолько неестественно, что он почти сразу же пожалел о содеянном. Отодвинув кресло, Паша поправил полы зелёного сюртука цвета молодой весенней травы и сел на любезно предложенное сестрою место, стараясь не выдавать своим поведением общей тревожности.

— Сказать по правде, я и сам не знаю, отчего мысли мне тягостные лезут в голову… Послушайте, душенька, — Корсач придвинулся к белокурой княжне и положил сухие ладони на грубую ткань темных брюк, стараясь тем самым скрыть волнение перед предстоящим разговором. — Вероятно, ты видела воспитанницу старого Черняховского на званом вечере, устроенном в честь возвращения Григория с войны …

— Варвару Сергеевну Ливнёву? Разумеется, Анна Ивановна любезно представила нам с Катей эту чудную девушку. — Соня привычно улыбнулась и, развязав узел за спиною, сняла с себя передник и положила его на широкий подлокотник, дабы не забыть вернуть его законной обладательнице. Расправив юбку светло-голубого невесомого платья, княжна сложила руки на коленях, как и подобает поступать приличной барышне в достойном обществе. — Но к чему это вопрос?

Голубоглазый юноша на долю мгновения отвёл взгляд в сторону, набираясь с силами для решающего признания, после чего снова проникновенно посмотрел в разные очи сестры.

— Я ранее в своих письмах вам рассказывал о девушке, которую повстречал во время войны в наших окрестностях и которая так сильно мне полюбилась с первого же взгляда. Все мои мысли после отбытия были заняты только ею, этим неземным ангелом, одной лишь своею улыбкою способной возродить к жизни. Не скрою, что возможно, все эти годы от гибели меня берегли не только ваши молитвы, но и ее теплые слова и мольбы о сохранности моей души там, где об большем и мечтать нельзя. Сейчас же, когда война окончилась, у нас наконец-то появился шанс воссоединиться. — взор голубых глаз молодого человека, до этого момента горевший сердечным пламенем изнутри, потух, и голос упал, — Однако, все далеко не так просто, ведь девушка эта — Варя.

Выражение лица белокурой княжны сменилось с заводного и улыбчивого на потрясенное с ноткой недоумения. Редкие брови юной Корсач забавно сморщились, как всегда бывает с нею с минуты глубоких раздумий, а плечи безвольно упали, будто бы из девушки разом выбили весь дух.

— Варя? Ты говоришь о той самой Варе, выращенной под крышей семейства самих Черняховских?

— Да.

— Постой, быть может, ты ошибаешься и имеешь в виду другую Варвару? Мало ли девушек с таким обычным именем? К примеру, у четы Лебедевых год назад из института выпустилась старшая дочь Варвара, а у Мил…

— Соня, барышня, о которой я тебе сейчас поведал, это именно Варвара Ливнева.

Павел встал с места и в волнении взлохматил темные каштановые волосы, направляясь к окну позади сестры. Он знал, что иной реакции от нее не стоило ожидать, поэтому уже мысленно начал проклинать себя за эту минутную слабость. Он ведь мог и отшутиться, а не вываливать на сестру груз такой тайны, ведь весть о порочной влюбленности в крепостную — это прямая дорога к публичному унижению и порицанию не только юноши, но и всех членов его семьи. Подобная "правда" в миг может перечеркнуть жизнь всех Корсачей и лишить их спокойного существования, стоит лишь хозяину девушки прознать про это. От духоты в гостиной, вызванной отнюдь не жаром камина, молодой человек ослабил темный шелковый воротник и скрестил руки на совсем ещё юношеской груди.

Через пару мгновений в двери комнаты постучали, и в помещение прошла та же комнатная девушка, что была ранее послана Софьей Владимировной на кухню. Крепостная просеменила к столу, крепко держа за металлические ручки увесистый поднос, на котором стоял фарфоровый чайник с аккуратным носиком, две изящные чашки с серебристым орнаментом на маленьких блюдцах и тарелка, доверху наполненная разнообразием печения да сушек, и отошла в сторону, опустив голову.

— Благодарю, ты можешь ступать, Василина.

Корсач кивнула крепостной и поспешила отослать ее прочь, зная об излишней степени болтливости крестьян, бывших во служении у ее рода и готовых за дополнительную плату тот час же докладывать обо всем, что происходит на территории усадьбы, Владимиру Романовичу. Сделав глубокий вдох, юная дворянка медленно поднялась с кресла и остановилась на внушительном расстоянии от брата, уставившись на узор на противоположной стене. Слов правильных найти она не могла. Одна лишь мысль о том, что брат может в миг испортить свою жизнь из-за мимолётного увлечения удручала белокурую княжну. И ладно, она могла бы понять, будь избранница Павла девушкой его статуса, но крепостная… До какой же степени брат мог быть глуп, чтобы позволить себе такую не позволительную вольность! А она? Тоже хороша: окрутить достойного юношу и играться с его чувствами, понимая, что им никогда не быть вместе! А ведь с виду Варвара показалась ей очень милой и приличной девушкой, в душе которой нет места дурным помыслам или деяниям. Софья не менее прочих в уезде наслышана об истории появления в жизни старика Черняховского дочери обычного крепостного мужика, но никогда не задумывалась всерьез о том, что сподвигло надменного и гордого дворянина сжалиться над обычной дворовой девочкой и даже взять в свою семью. По уезду давно как ползли грязные слухи о связи покровителя с крепостной, отличающейся дивной, непривычной для дворянок красотой и мягким норовом, но Корсач прежде не обращала на них никакого внимания, считая их сущей ерундой и попытками высокопоставленных господ очернить князя в глазах других.

Удивительно, но даже в свете последних событий она с трудом могла поверить в то, что Ливнева умышленно проникла в нежное и влюбчивое сердце брата, чтобы потом так жестоко его разбить. Потрясение постепенно начало покидать девушку и уступать место здравому рассудку, помогая Софье собраться с мыслями.

" Нет, тут надо во всем разобраться прежде, а не рубить с плеча и выносить сор из избы. Да и потом, надо быть совершенным слепцом, чтобы не видеть, как сильно Паша в нее влюблен."

Княжна удручённо посмотрела на молчаливого брата и после минутного колебания приблизилась к нему, примирительно положив руку на молодецкое предплечье.

— Ты же не собираешься делать глупостей, верно?

— По-твоему я так безрассуден? — Павел криво улыбнулся, наблюдая за играющими в снегу крепостными детишками, а затем повернул голову к обеспокоенной сестре.

" Зачем я обременяю ее своими проблемами? Ей надобно о своем будущем задуматься, а не обо мне радеть."

Укол жгучей вины поразил молодого человека в самое сердце, заставил почувствовать себя последним подлецом на этом белом свете, разрушающим судьбы близких людей направо и налево.

— Ты знаешь о чем я, Паша, — девушка настойчиво развернула к себе лицом юношу и по-матерински ласково прикоснулась к его щеке, успокаивая его мятежную душу. — Не ищи бед на свою голову и не вздумай испытывать судьбу и терпение Григория Алексеича; одной твоей ошибки хватит, чтобы он мог навсегда разлучить тебя с возлюбленной. Для этого человека нет законов нравственности и морали; если потребуется, он будет действовать подло ради достижения своей цели. Думаю, мне не стоит напоминать тебе о том, как он поступил с Серёжей? А ведь для него Черняховский был самым лучшим другом…

— Я постараюсь не лезть на рожон, даю тебе слово.

Павел бережно отнял от щеки теплую ладонь Софьи и мягко поцеловал ее в розоватый, почти ещё детский лоб. Ей всего восемнадцать, но в ее взгляде уже нет места детской наивности и беззаботности, которые есть у барышень ее возраста, горящих идеей замужества и создания семьи. Напротив, эта совсем юная княжна рассуждает как зрелая и мудрая женщина, внутренне готовая на все, чтобы защитить близких ей людей. Когда Софье было всего тринадцать она отверженно заступилась за подругу детства, крепостную девчушку Машку, которую родители хотели продать на ярмарке, дабы выручить с рукастой девочки кругленькую сумму. Тогда только острое желание Сони сохранить жизнь дорогой подружнице спасло крепостную от незавидной участи быть отданной в полное владение одному из местных помещиков, известному всей губернии падкостью на маленьких крепостных девиц, не знавших мужской ласки.

Выдавив некое подобие улыбки, юный Корсач отступил от Софьи и, пристукнув каблуками сапог, поспешил удалиться из гостиной. Тяжёлый и сочувственный взгляд сестры был для него сродни медленной и мучительной пытке, вынести которую Паша не мог.

" Как все глупо и нелепо! Почему мы не можем выбирать кого любить, когда сами хвастаемся мнимой свободой перед крепостными, хотя и не обладаем ею до конца? Кто вообще решил, что любовь может быть порочна?"

Погруженный с головой в эти мысли, Павел быстрым шагом пересёк ещё одно помещение, находившееся за дверьми гостиной, и пулей выскочил на улицу в том, в чем и был. Молодой человек не обращал внимания не на крики пожилого лакея, бросившегося к нему с плащом в руках, не на крепкий январский мороз, пробиравший до костей. Корсач поднял голову к затянутому тучами небосводу и, выдохнув густое облако пара, присел на корточки и зачерпнул рукою пригоршню мягкого снега.

— Да что ж это делается-то, барин, на улице вон какой холод! Замёрзнете же, Павел Владимирович!

Седовласый лакей с очень приятным и добродушным выражением лица подбежал к голубоглазому юноше и, расправив плащ, накинул его дворянину на плечи, желая хоть как-то уберечь барчука от холода.

— Спасибо вам за заботу, Степан Андреич, но это ни к чему. — Павел стянул с плеч одежду, поданную лакеем, ответив ему благодарным взглядом. — Я уж давно как вырос и сам могу по заботиться о себе; вы можете возвращаться домой.

— Павел Владимирович, у меня и мысли таковой не было, чтобы обидеть вас ненароком, однако все же я очень прошу: оденьтесь от греха подальше. Батюшка ваш, Владимир Романович, очень серчать станет, коли вы простудились да захвораете. — пожилой лакей умоляюще заглянул в добрые глаза Павла и прихватил плащ одной рукою, не позволяя князю снять его окончательно, — Быть может, вы и выросли, но это не значит, что отныне об вас никто не станет заботиться. Послушайтесь совета старика: оденьтесь, не дразните судьбу.

— Хорошо, но только из уважения к вам.

Корсач положил руку на старческое плечо давнего слуги семейства и утвердительно кивнул ему, в подтверждение своих слов возвращая плащ обратно и укрывая им спину. Сразу после этого он оглянулся на окна белокаменного дома, в редких комнатах которого горели свечи, и сглотнул подступивший к горлу ком. Наконец, простояв таким образом с добрых три минуты, Паша развернулся к не на шутку встревоженному пожилому мужчине, собиравшемуся его вновь окликнуть, и проговорил:

— Если родители или брат с сестрой спросят меня, то скажи, что я уехал прогуляться по нашим угодьям и к обедне обязательно вернусь. И да, пускай не волнуются обо мне, если задержусь, ибо по дороге до дому непременно наведу господ Громовых по их приглашению.

— Воля ваша, Павел Владимирович, как скажете так и будет.

Мужчина заметно успокоился, когда барчук все же сподобился позаботиться о своем здоровье и укрыться от коварных зимних морозов и, уважительно поклонившись в пояс Павлу, поспешил вернуться в тепло протапливаемого хозяйского дома. Молодой человек поводил пожилого хранителя домашнего очага благодарным взором и. убедившись, что никто из дворовых за ним не наблюдает, запустил руку за пазуху зеленого кителя. Пальцы почти сразу же нащупали маленький дарреготип, спрятанный в небольшом внутреннем кармане одежды, и уж через несколько томительных мгновений перед очами самого младшего из наследников рода Корсачей предстал образ возлюбленной, обрамленный позолоченной рамкой. Каштановые кудри, развевающиеся на ветру, широкая и искренняя улыбка, играющая на миловидном личике, и взгляд, полный детского восторга да радости — разве возможно не влюбиться в этого ангела в человеческом обличие? При каждом взгляде на Варвару все внутри Корсача освещалось нежным светом, исходящим из глубин ее девственно-чистой души, сердце замирало, а дыхание и вовсе сбивалось, словно он в эти редкие секунды блаженства совершенно забывал как дышать. Казалось, что от одного лишь мимолётного, но такого нежного и теплого взора ее темных чайных очей, за спиной Павла расправлялись невидимые крылья, способные поднять его в поднебесье, а силы появлялись даже для того, чтобы свернуть цельные горы.

Задержав взгляд на дарреготипе ещё немного, юный Корсач трепетно положил его на законное место и окинул очами небесного цвета родовое имение. Январь полностью вошёл в свои права, и от недавней поздней листвы не осталось и следа, равно как и от небольшого извечно зелёного луга, на котором он в детстве любил резвиться с Серёжей да местными крепостными детишками. Теперь же этот островок детского счастья покоился под слоем пушистого снега, ведь браться за его расчистку не было никакого смысла покуда не сойдёт последний снег, а это произойдет очень нескоро. Эстетическая сторона самодельной полянки перед окнами поместья отошла на второй план в связи с взрослением детей и первыми же холодами, когда содержать ее в чистоте было слишком трудно и, откровенно говоря, бессмысленно потому как листва или снега обязательно покрывали бы изумрудный ковер растительности как бы сильно не трудились над его уборкой крепостные. Поэтому Владимир Романович и Елизавета Ивановна в один голос решили оставить полянку на попечение судьбе и не тратить деньги на тщетные старания ее расчищать за ненадобностью.

Поправив тяжёлое и теплое дорожное пальто, Павел Владимирович неспешно подошёл к запряженному скакуну у ворот имения. Гнедой красавец, бывший подарком отца за несколько недель до отправления на войну, приветливо тряхнул мордой и забавно раздул розовые ноздри, искренне радуясь знакомому лицу. Молодой Корсач отослал слугу и, потрепав жеребца по холке, поспешил тот час же сесть в седло, дабы к часам одиннадцати быть уж в городе.