6. Дом Хранителя

Ингилор. Ан Пил’аэ.

Ранняя весна.

659г.

Южный берег кеорийского плоскогорья — отражение северного, это все знают. Он так же окружен подпирающими небеса вэнтаррон с одной стороны и горами, что ещё выше — с другой. Он тоже — сказка, сон.

Цокали подковами по каменистым тропам трофейные митляндские кони, тряслась мешком в седле такая же трофейная Ясс, посланница «самого Андоррца». Нет, ей не на что было жаловаться. Её оберегали, о ней заботились, Нарэн смотрел участливо, спрашивал, не нужно ли чего, и, кажется, жалел. Как раз последнее и раздражало более всего. Разве она не добилась всего, о чём мечтала много лет? Разве она не выбралась из всех передряг, чтобы всё-таки пробиться к казавшейся малодостижимой цели? При чём здесь жалость?

Ветер развевал конские гривы, путался в жёстких прядях яскиных волос. Ланнан что-то говорил о весне, которая ещё только вступала в права, о том, что дальше будет лучше, будет чудеснее, а пока все голо и пусто, но не стоит обращать внимания.… Казалось, феарр и в самом деле был обеспокоен тем, какой его родина предстанет перед далёкой гостьей впервые, какой след первым оставит в душе. Хотя, наверное, она и сама бы чувствовала себя также, приводя чужестранца к себе домой. Хотя — она ведь и чувствовала — тогда, с Гэллом. Так всё и было. Когда у неё ещё был дом.

…Южный берег — очень похож на северный. Те же скалы, те же ущелья, те же бьющие из-под камней родники и узкие извилистые тропки. Белая пыль, чёрные ветки кустарника, которым поросли склоны — картина, нарисованная углём на стене. Никакого цветущего жасмина — и в помине нет.

А город есть.

Белый-белый, похожий на корабль из диковинной спарсианской книги, он вздымается над Ан Пил’аэ, будто входит в ледяную гавань, взламывая берега. Огромный, невероятный, пугающе прекрасный — Ингилор, Сердце Страны Ветров.

Скрипят канаты и доски висячих мостков, звенят, перекликаясь колокола…

Ясс спрыгнула на землю, выпростала тонкую руку из-под складок плаща…

Райдо, Белостенный, ты станешь мне домом? Я так долго шла…

Народа здесь было — ничуть не меньше, чем в Лиловом Городе, но то ли от более удобного расположения улиц, то ли от иного характера обитателей, столица Кеории как-то обходилась без суеты и неразберихи, вроде бы неизбежных при большом скоплении людей. Даже появление феарров с лошадьми не вызвало наплыва зевак, которые в Антйоррэ обязательно сопровождали бы их от ворот до самого Дома Хранителя. Пара мальчишек, увязавшихся следом, в счёт не шла.

Ясс никак не могла понять: нравился ли ей Ингилор или нет. Она так долго видела его во снах, что он чудился ей привычным, обыденным, давно изученным вдоль и поперёк. Невысокие — не больше двух этажей — дома, белокаменные и из светлого дерева, распахнутые окна, флюгера на высоких крышах, мосты и беседки — высоко над головами, ведь улицы города вились лентами серпантина вокруг гор, то подымаясь, то опускаясь — всё вот это казалось было рядом всю яскину жизнь.

Рыжая каннка улыбнулась: а что если так теперь будет всегда? Явь и сны так смешались в её голове, что ей отныне никогда не отделить одно от другого, не распознать, что касается её самой, а что, на самом деле, произошло с кем-то другим? Что тогда? Вот сейчас — через каких-нибудь шагов сто — ей должно предстать перед Алри Астариэнном, героем её детства, а в душе — ни намёка на трепет. Радостное ожидание — есть. Будто они давным-давно знали друг друга, очень близко, и теперь всё, что ждёт её — тёплая встреча. Как бы в таком настроении на шею ему не кинуться — то-то была бы потеха… Ведь это не она, бесполезная, непрошенная гостья, была когда-то ученицей Хранителя Кеории. Арамано Ярренвейн им был. Арамано акэ Аэнна, последний из рода Йостриннэй-йа-Эанэ— Тэрней. И довольно об этом.

Они довольно быстро добрались до места.

Резное высокое крыльцо, тяжёлая, полностью окованная металлом дверь — вот и всё, что отличало жилище самого влиятельного человека во всей Кеории от домов, стоящих рядом. А кроме дома — просторного и занимавшего почти весь двор — в окружении раскидистого кустарника стояла облицованная плиткой беседка с высокой крышей и узкими, нехарактерными для ингилорских построек, окнами.

— Что это? — нахмурилась Ясс. — Похоже на святилища «капюшонников». Откуда здесь такое?

Нарэн ласково улыбнулся.

— А ты войди. Всё увидишь сама.

Ясс пожала плечами и, перепрыгнув через несколько ступенек, толкнула скрипнувшую противно дверь.

Действительно было похоже на часовню. Дымные свечи со смолистым ароматом, венки из ветвей и засушенных цветов, какие-то символические подношения в виде браслетов, лент и колокольчиков. Только вместо уродливой конструкции, которой поклонялись митлы, в освещенной нише укрывался барельеф. На тёмном камне с металлическим блеском было старое, но ещё довольно чёткое изображение.

На дальнем плане — армия на холме, люди, кони, плещущие на ветру стяги; на первом — застыла женщина с длинными толстыми косами, одну руку вскинула вверх, подавая знак, другую вытянула перед собой ладонью вперёд в запрещающем, останавливающем жесте. Удивительной красоты и достоверности картина манила и завораживала, не давала отвести взгляд.

— Её здесь никогда не забудут, — тихо, с непривычным почтением сказал последовавший за рыжей каннкой Ланнан. — Сколько бы ни минуло поколений.

— Даже так? — удивлённо отозвалась Ясс. — Что же она такого сотворила, чтобы чтить её вечно, будто божество?

— Ну да, — снисходительно усмехнулся феарр. — Ты же с Запада, откуда тебе понять. Это — Агорэна, если ты вообще слышала это имя.

— Анга Агорэна? — ошеломлённо переспросила Ясс. — Та самая?

— Ну да, — подтвердил Ланнан. — Я думаю, что о ней помнят даже в Империи, такое не забывается. Правда, вряд ли её там любят. Идём, подарок, наверняка нас уже ждут. Ты не смотри, что на нас не обращали внимания. Хранителя оповестили, стоило нам появиться у переходного моста.

Он положил к ногам изображения веточку инирки и вышел. Ясс не могла уйти, не удостоверившись ещё раз, не убедившись, что не ошиблась.

Она встала точно напротив древней воительницы, навсегда изменившей историю этих земель, коснулась её ладони своей…

Та смотрела на неё сосредоточенно и словно спрашивая: зачем ты здесь? Зачем ты вообще, Ясс Эмметская? — и тонкие губы кривились в полу-усмешке, такой давно знакомой, наизусть выученной, и тёмно-бронзовое лицо, застывшее в этом выражении навсегда, совершенно невозможно было не узнать. Сколько бы ни минуло времени.

Потому что с барельефа на Ясс смотрела Чёрная Каньа, Атали Сэлдэнска.

***

Нет, не так она себе всё это воображала. Не было торжественной встречи в каком-нибудь белокаменном зале с величественным троном и суровыми воинами, выстроившимися у стен с клинками наизготовку. Преклонять колено и клясться в вечной верности Хранителю Страны Ветров тоже не пришлось. Вместо этого на крыльцо вышла высокая статная женщина в шерстяном платье, долго разговаривала с Нарэном, потом осматривала лошадей, отдавала какие-то распоряжения подошедшим из глубины подворья мужчинам и только потом заметила Ясс. Взгляд, которым она окинула рыжую каннку с головы до ног, не предвещал ничего хорошего. Что ж, оставалось надеяться, что за границу вэнтарон они ее е выкинут — просто поленятся тащить. Кеория полна загадок, которые Яска должна разгадать, даже если она сама никому здесь не нужна.

— Это ты, значит, эрэйлов подарочек? — хмуро поинтересовалась незнакомка. — Хоть бы раз что приличное прислал.

— Меня зовут Ясс, — рыжей каннке и без того приходилось задирать голову, чтобы смотреть незнакомке в глаза, но после таких слов она вздёрнула подбородок ещё выше. — Я привезла Алри Астариэнну письмо из Антйоррэ. От рона Сэлдэнска.

Выражение лица незнакомки осталось прежним — никаким, безучастным.

— А Эрэйл тут вовсе не при чём, — тихо добавила Ясс.

— Где письмо? — холодно спросила женщина.

Нарэн, внимательно наблюдавший за ними обеими, подошёл ближе, встал у Яски за спиной, даже руку на плечо положил.

— Не лютуй, Мина. Где Астариэнн?

— Тебе-то что? — вдруг усмехнулась суровая незнакомка. — Дела Хранителя феаррам не мо уму. Ваши — ему не по сердцу. Письмо давай сюда.

Феарр ей не ответил. Резко развернул Яску за плечи — лицом к себе. Вложил ей в озябшие руки разорванный конверт.

— Отдашь только в руки Астариэнну, как бы тебя не улещивали. Слышишь, подарок? Только Элиру. А теперь иди и слушайся тётю Мину только в том, что сама считаешь правильным.

С этими словами Нарэн неожиданно щёлкнул рыжую каннку по носу, поклонился Мине и зашагал прочь. Яска смотрела ему вслед, как прежде Гэллу, Милраниру и — всего однажды, но навсегда — Араману Ярренвейну, последнему из Серебряных ронов.

Она стояла, прижимая к груди глупую мятую бумажку с печатью Андоррца, а ветер, вдруг усилившийся словно пытался вырвать её из её рук. Глупый, что ему до чепухи, которую наврал Брес…

Она стояла, пока не ушли феарры, да и всё подворье не обезлюдело.

Она стояла, а над головой сгущались рваные тучи.

Ветер метался меж светлых стен Ингилора и в его резкое свистящее дыхание вплетался ровный глубокий гул, к которому, медленно нарастая, добавлялся мелодичный разноголосый перезвон множества колоколов Белого Города.

Сердце Ясс билось этой музыке в такт.

Как это было, Арамано? Ты тоже стоял у этого крыльца, слушая её? Тоже плыл в этих переливах, забывая обо всём на свете?

— Если ты не хочешь ночевать прямо здесь под дождём, ступай за мной.

Тихий голос Мины ворвался в эту грёзу одновременно с первыми каплями, упавшими на разгорячённое яскино лицо. Женщина добавила что-то ещё, а потом заметив, что рыжая каннка её не слушает совершенно, взяла за руку и повела, почти потащила в дом. Ясс не сопротивлялась, но и дороги, которой они следовали, почти не замечала. Вроде были деревянные ступеньки узких лестниц, тяжёлые двери и огромные, распахнутые во всю ширь окна, сквозь которые пробивался свет, в которые беспрепятственно врывался ветер.

Мина втолкнула Яску в одну их комнат.

— Здесь отдохнёшь. Вечером в купальню провожу, смоешь феаррский яд. Ты ж, наверное, вся им пропиталась насквозь.

Ясс передёрнула плечами.

— Если насквозь — мыть бесполезно.

Мина вдруг коснулась её остриженных волос, хмыкнула пренебрежительно. Вот и зря она так: сейчас Яска уже почти обросла, уже даже кудрями встряхивать могла презабавно — Эрэйл этот её жест ещё передразнивал. Рыжая каннка скосила взгляд на Мину: у той коса спускалась ниже талии. Ну, мало ли — и не такое видали в жизни. Вот амулеты на не по-женски широком запястье — дело другое. Их бы Ясс не отказалась рассмотреть и поближе. Но спутница её одёрнула широкий рукав и быстро вышла из комнаты. Дверью хлопнула.

Ясс мельком окинула взглядом новое пристанище.

Узкая комната с белёными стенами, окно чуть ли не во всю стену, полки с какими-то шкатулками и корзинками вдоль одной стены; в другой — неглубокая округлая ниша, задёрнутая занавеской. Ясс первым делом сунулась туда. Что ж, как и ожидалось, там скрывались не кеорийские тайны, а кровать. Ясс бросила на неё свои сумки, стряхнула с ног сапоги.

Подошла к окну, присела на широкий подоконник.

Дождь так и не пошёл, как следует, сыпал мелкой моросью. Ясс подставила ему ладонь.

Там, за окном, оказавшимся неожиданно высоко от земли, вилась тропка, огибая весь этот необъятный дом. Чуть дальше, за полосой раскидистого кустарника зиял провал глубокого, но узкого оврага, за которым тоже были какие-то дома. Что ж, будет время, и туда можно будет добраться, и не только туда. Ингилор велик, а Кеория, Страна Ветров — ещё больше.

Особо нахальный порыв ветра заставил Ясс вздрогнуть. А ведь она всегда была уверена, что на юге должно быть тепло. Она в северном Яшмете не мёрзла никогда и купалась в зимних озёрах, а теперь не могла отогреть дыханием ледяные руки. То ли кеорийские ветра её не полюбили, то ли — остывший огонь души выстудил и тело вместе со всей кровью тоже.

Рыжая каннка честно попыталась закрыть окно тяжеленными ставнями, но — безуспешно. Пришлось ложиться в постель, не раздеваясь, да ещё и поверх одеяла укрываться плащом. Интересно, зачем сумасшедшим кеорийцам такие громадины-дома, если в них всё равно ничуть не лучше, чем снаружи?

С этой мыслью Ясс и заснула.

***

Уроню голову на руки, выдохну немного. Здесь и сейчас — зачем я нужна? Убирать, стирать, поддерживать тепло в плохоньком очаге, прогонять любопытствующих, принимать тех, кто в отличие от меня, здесь и сейчас — необходим. Смотреть им в растревоженные, сострадающие, гневные, пристыженные, отчаянные, смелые, гордые — такие разные и такие похожие глаза, глотать слова утешения — не до них, не до меня. Ещё я могу делиться частичкой себя — с каждым, потихонечку, незаметно, стараясь лишний раз не разбередить — ни чего. Я — не женщина здесь, не человек, я — решение бытовых забот. Я радуюсь, когда меня не замечают. Потому что, если заметят — значит, я что-то не успела, не сумела сделать вовремя.

Чаще всего здесь — Рримэ. Ррийкэмээрэ. Побратим кровный. Его боль, его жгучий стыд, вина и радость обретения — всё как на ладони. Он не стесняется — ни говорить, ни плакать — ничего. Птицей в клетке мечется — а потом падает на колени у кровати больного. Иногда — он поёт. Тихо-тихо. Тише, чем дыхание рыжего, чем стук пестика в ступке, в которой я перетираю травы. Но силы в этой песне больше, чем во всех моих действиях. Так умеет только он — парой слов разверзнуть небеса, а после — заставить сомкнуться. Не знаю как раненному, мне — помогает. Забывается и усталость, и тревога, и нещадно саднящие ладони, и такое же неведомо где повреждённое сердце… Я его боюсь немного. Он сразу и слишком неземной и слишком живой и настоящий для одной глупой меня.

Иногда с ним вместе, иногда — сами по себе, но всегда вдвоём приходят брат с сестрёнкой, Тэйа и Тайо. Правда, лицом они на него совсем не похожи, на Рримэ — скорее. И даже сейчас, обеспокоенные судьбой брата, пережившие смерть родителей, потери и потрясения, они — даже мне — кажутся слишком юными и беспечными. Мне это нравится. Лёгкий нрав — то, чего мне не досталось самой, всегда привлекает меня. Я всегда улыбаюсь им, говорю мало что значащие слова. Иногда и чаю предлагаю — настолько осмелела. Но это — редко.

Двое других: надменный и холодный как лёд, молчаливый Тэйэнсэ и язвительный Нэррэ заходили лишь по разу. Мне хватило. Первый меня не заметил, спасибо ему за это. Только вот увечья брата рассматривал слишком пристально, кривил прекрасное лицо в брезгливой гримасе. Сидел долго, слушал внимательно, смотрел оценивающе, решал, взвешивал… да так и не сказал, что надумал. Второй же щёлкнул пальцами и стал отдавать распоряжения. Угрожал. Кусал тонкие губы. За это и простила ему — и тон, и манеры. Ему было очень не всё равно. Почти как мне самой…

И, конечно, каждый день и не по одному разу я видела Кейро. Строгого, сосредоточенного, решительного — совсем не такого, как те первые горячечные дни. Такого, каким я встретила и полюбила его на берегу Северного Залива. Ему нелегко приходилось. Сын сэлебра, старший, надежда и опора. Он был нужен настолько, что права не имел на собственную жизнь, но не колеблясь, рискнул всем, что у него было. У меня это вызывал трепет. Просто потому что я — так бы не смогла. У них был один шанс из тысячи — не больше. И они его ухватили.

Я старалась не слушать, что он говорит там, в полумраке комнатушки — не для меня, безликой тени эти слова. Но я не могла не чувствовать и самым сложным оказывалось сдерживать душившие меня слёзы бессилия. Потому что так — не могло, не должно было быть… Потому что должно было получаться — а не получалось. Ушёл рыжий опять за плотную стену, спрятался. Мука, боль и стыд остались. Больные безумные глаза, искаженное уродливыми шрамами лицо, и — молчание. Что бы ни было — глухое, отчаянное молчание.

Уроню голову на руки, посижу чуть-чуть, пока нет никого, а рыжий — спит. Плохо спит, беспокойно, но даже во сне — ни стона, ни вскрика, только брови на переносице сходятся сурово, мечется головой по подушке, губы кусает… И хотела бы помочь — да не знаю как.

Тихо-тихо входит в комнату Ламаирэ. Его вот ещё забыла упомянуть. А зря. О таких забывать нельзя.

Кладёт мне руку на плечо.

— Устала?

Мотаю головой. Нет, не особенно. Не с чего было. Скорее — изверилась. Поняла, что чуда — не для меня, нет, для Дэлькейра — не будет.

Мой гость улыбается.

— А зря. Никогда не позволяй себе терять веру, Урсэйлэн. Не мне тебя учить, я сам — только учусь этому…

Я улыбаюсь сквозь слёзы ему в ответ. Вот при всех держусь, а при нём — опять не сумела.

— Какая разница, во что я верю? — говорю. — Главное, что я делаю.

Он хмурится. Задумался.

— Может быть… Я привык по-другому, если бы я не верил — там, в чёрном пламени я бы погиб, наверное. Если бы Кейро не верил — он бы не совершил того, что совершил. Но ты — из другого народа, у вас здесь может быть всё иное… Мне пока не понять.

— Изучаешь нас? — спрашиваю.

— Да, — просто говорит он. — И вас, и нас, и жизнь…

Садится рядом со мной на скамью.

— Расскажешь мне?

— Что именно?

— Ну не то, как ты тут полы мыла, конечно. Хотя полы очень чистые, я заметил, — смеётся он.

Я рассказываю. Он ведь для этого и приходит каждый раз. Ему — обо всём. О Ведущем-Песнь и первых днях. О встрече с Поющим-Ветер и Искрой. О Долгом Пути. О Шепоте-Листвы и тайных тропах, которыми он нас вёл. О том, как даже в Сердце леса я услышала зов моря… Я люблю вспоминать. Память — река с медленным течением. Где-то она шире. Где-то уже. Где-то видно покрытое галькой дно. Где-то затягивают с головой глубокие омуты. И всё это время — мне хорошо и спокойно, даже когда говорить приходится о совсем тяжёлых вещах. Я знаю, это потому что Ламаирэ — рядом и не даёт мне провалиться в уже забытую боль.

— Я понял, — говорит он вдруг. — Не терять надежды — это не то, не твоё… Твоё — не опускать рук. Даже если дальше только тьма. Пообещай мне это.

Я киваю. С таким согласиться — легко. Это не какая-то там вера, это то, без чего не выживешь в Уумаре.

Он смотрит мне в глаза — пристально и пронзительно, а потом вдруг отталкивает меня, перемахивает в один прыжок через скамью и оказывается у постели.

— Ну, — говорит, — ты ведь слышал, о чём мы?

И меня бросает в жар, когда я слышу ответ. Тихий-тихий, но — отчётливый.

— Не опускать рук… Но рук-то у меня… считай, что и нет теперь…

В следующий миг — вихрем врывается в комнату Кейро. Как узнал, как почувствовал?

— А вот этого не смей, — шепчет яростно, — тоже мне нашёл повод оставить меня одного…

Ламаирэ пятится от них прочь, увлекая меня за руку в дальний угол, к распахнутому окну. Я с ним согласна — нам бы вовсе сейчас уйти, но в дверях уже маячат взволнованные лица не решающихся войти…

Моё сердце бьётся так яростно, что мне кажется — я сейчас закричу. Ламаирэ до боли стискивает моё плечо, а когда понимает, что этого недостаточно, просто и без церемоний зажимает мне ладонью рот.

А я — плачу…

… прости мне, — срывающийся шёпот, — я помнил, помнил о тебе, я…

… я думал, что потерял тебя навсегда, они все бежали к спасению, я — шёл к тебе…

… но если бы ты остался, может быть, тень рока не коснулась бы тебя…

…она уже лежит на нас всех…

Слёзы беззвучно бегут по моему лицу.

Для нас Итверна, Тёмное Вторжение была болью и войной. Для них — чем-то иным, особенным, ненавидимым и постыдно любимым одновременно.

«С тенью рока мы тоже справимся, Урсэйлэн, — я поднимаю глаза и встречаю мягкий и в тоже время отчаянно-дерзкий взгляд синих глаз. — Для этого мы и здесь, верно?»

***

Мина разбудила Ясс, когда уже стемнело совсем. Неодобрительно покачала головой, сказала, что-то про привычки диких феарров, которые юной деве вовсе не к лицу. Проводила в купальню, явно надеясь поразить немытую оборванку имеющимися роскошествами. Что ж, если б Ясс попала в этот дом сразу после Яшмета, может и удивилась бы. Но она достаточно долго прожила под одной крышей с Андоррцем, её теперь и золотой ночной вазой удивить было бы трудно.

Так что рыжая каннка без особого трепета вступила на прогретый камень, сняла и аккуратно сложила одежду.

— Рванину свою сюда давай, — велела Мина. — Я тебе платье приготовила чистое.

— Я не буду носить платье, — буркнула Ясс. — Мне они в Антйоррэ остодраконели. Хочешь быть полезной — принеси мою сумку, у меня есть там сменные штаны и рубаха.

— Я тебе не служанка, девочка, — покачала головой кеорийка. — Я хозяйка этого дома.

Странно сказала, вроде и уверено, но — будто саму себя убеждая в правоте своих слов.

— Что ж, — Ясс улыбнулась. — Это тебе нужно, чтобы я не ходила в грязных тряпках по твоему чистому дому. А мне и так сойдут. Не вздумай их выбросить, а то я отсюда и голая выйду запросто.

Мина вдруг улыбнулась.

— Эрэйлов подарочек… Как он тебя, такую, из рук-то выпустил? — спросила непонятно.

Ясс не стала об этом задумываться. Не теперь. Подошла к краю купальни, соскользнула в горячую, почти обжигающую после всего этого холода, воду, окунулась с головой.

На самом деле, не так уж многое требуется человеку для счастья. Особенно, когда в будущем собираешься получить весь мир.

Вымытую и переодетую Ясс Мина проводила обратно в комнату. Принесла ещё одеял, кувшин молока, краюху хлеба, а потом даже помогла закрыть окно.

— Вы, имперцы, такие неженки, — неодобрительно покачала головой. — Даже те, чьи предки были свободными людьми.

— Я не из Империи, — ответила Ясс. — Ты не угадала, хозяйка дома.

— Ну как же нет? Вы все, кто родился за стеной вэнтаррон, принадлежите Империи. Вы и думать забыли, что когда-то были другими. Мы здесь говорим нэгли — предатели.

Ясс болезненно поморщилась. Ну, конечно, именно так её назвал Эрэйл. Сказал — будто яд под ноги сплюнул.

— И кого же мы предали? — задумчиво поинтересовалась она.

Мина пожала плечами.

— Не вы. Ваши предки. Те, которые не ушли за Агорэной. Те, что не поддержали Кеорийский Бунт. Остались жить из милости митлов.

Вот так.

Ясс отставила кружку, задумчиво склонила голову к плечу. Вот так про неё здесь думали. Это у окошка родового замка хорошо мечталось о том, как без неё здесь и жизнь не движется.

Это, слушая Арамано, можно было представить, вообразить многое. Но, если для них даже потомки тех, кто к ним не примкнул — достойны осуждения, то кем для них стал ученик Хранителя, сбежавший от слишком большой чести?

Но этого она тоже не стала спрашивать. Милранир советовал слушать и смотреть самостоятельно.