Глава XV. По проторённой и дальше

Компания двигалась по занесенным тропам, скрытым под тенью лесов, в напряженном молчании. Никто и не думал его прерывать. Будто так было всем легче. Лишь на одной единственной остановке, еще на самой кромке настоящего безымянного леса, они обменялись несколькими короткими фразами. Там же пришлось и наскоро сменить грязные и мокрые одежды — иного выбора просто не имелось. Траурное черное выражение вперемешку с ужасом не сходило с лица Стьёла. Его руки продолжали трястись, тело тоже била мелкая дрожь, и перед глазами все еще стоял угасающий Нелос, весь в крови и взирающий на Одила с невообразимым и застывшим в глазах страхом. Воришка все еще не мог поверить, что он собственными руками убил друга. Человека… Не он лично вонзил заточенную сталь в шею, но что это меняло? Да, Брол был далеко не самым лучшим, честным и преданным, и последние горькие слова, которые слетели с его языка, звенели в ушах и продолжали пробивать дыру за дырой в груди. И он заслуживал чего угодно, но только не такой ужасной смерти, тем более от рук того, кто разделял с ним глупые детские приключения, какие-то мечты и авантюры. А ведь в Камышовой Заводи его ждет мать, отец и совсем крохотная сестра, которая появилась на свет недавно. Что будет, когда они узнают, что стало с Нелосом? Стьёл опустил стеклянный взгляд на раскрытые ладони и, вздрогнув, тут же принялся лихорадочно тереть их об одежду, пытаясь избавиться от недавно смытой крови. Он чувствовал ее отвратительное тепло, как та стекает с пальцев; видел, как она глумливо блестит в свете огней.

— Осёл! Болван! Дубина! Тупица! — наконец прорвало Одила.

Заорав во все горло, он зажмурился и замотал головой. Не дожидаясь, когда сани остановятся, парень неуклюже перевалил через борт, упал на колени в сугроб и стал колотить плотную снежную насыпь. Но уже через минуту вскочил на ноги и принялся метаться из стороны в сторону; глаза застила слезная пелена, в горле стоял ком, а ледяной воздух сжимал грудь, не давая вздохнуть.

— Зачем тебе это было нужно? Зачем ты это сделал, Нелос? Надо было возвращаться домой, а ты!.. Баран! Дурак! Дурак! Что ты наделал? Посмотри, я стал убийцей… Я убил тебя из-за тебя! Это ты виноват, а я опять должен отвечать! Я, а не ты!

Он резко обернулся и с диким непониманием и ужасом посмотрел на наемников: те молчали, но не отводили глаз, хоть взирать на терзания парня было невыносимо. Его побелевшие искривленные губы дрожали, и он продолжал в отрицании крутить головой, пожимая плечами и тряся руками — его потерянный вид вызывал жалость. Тяжелую, нестерпимую и такую немощную. Кирт сжал губы и хотел было вылезти из саней, но Или остановила его:

— Дай ему прийти в себя. Посмотри на него, прояви хоть каплю сострадания.

— У нас нет на это времени. Оплакивать свои потери он будет потом, когда все кончится, — мрачно произнес Кирт, наблюдая за тем, как Стьёл все глубже заходит в лес, увязая в заносах и заплетаясь в собственных ногах. — Парень должен взять себя в руки. Сейчас. Это не последний раз, когда кто-то умрет у него на глазах по его вине или по чьей-то еще. И жизнь внесет свою лепту тоже, и она не спросит, готов ли он к смерти или нет, когда конец настигнет кого-нибудь или его самого. Ты сама это прекрасно знаешь не хуже моего, так зачем пытаться лишний раз ограждать от того, что неизбежно?

— Стьёл не такой крепкий, как мы, он совсем другой. Нельзя от него требовать многого, — наемница с печалью взирала на то, как мучился Одил, чей вой и крики разносились по округе, замерзали в стылом воздухе и утихали среди деревьев.

— Ладно. Так и быть, пусть поостынет, но потом — никаких заминок. Нам нужно проделать длинный путь, и застревать сейчас надолго не самое лучшее решение. С нас хватит и ночевок. Если будем вязнуть на каждом повороте, то замерзнем, и огонь не поможет.

Мелон промолчала в ответ, мысленно соглашаясь с напарником. Дорога и впрямь предстояла трудная и долгая, стоило запастись терпение и не растрачивать силы понапрасну. Как и время. Спустя несколько минут Стьёл затих. Он сидел в сугробе среди кустарников и просто таращился пустыми и мокрыми от слез глазами в черную пустоту перед собой. Его губы бесшумно шевелились, руки безвольными плетьми повисли и утопали в снегу. И в этот самый миг лес осветила огромная луна, показавшаяся из-за плотного размытого облака. Мёртвое свечение мягко легло на снежный настил, коснулось черных деревьев, проникая всюду, где могло проникнуть. Лес преобразился, стал выглядеть и зловещим, и странно чарующим одновременно, изменившись до неузнаваемости в призрачном свете. Будто и не из этого мира. Где-то в стороне послышался легкий шорох, который пронесся по кругу, точно живой, и растворился. Одил поднял голову и замер: в паре десятков метров от него совершенно из ниоткуда возникла белесая бесформенная фигура. Покачиваясь, она в нерешительности, словно боялась чего-то, медленно приближалась, и чем меньше было расстояние, тем яснее становились очертания. Стьёл оцепенел и в немом ужасе раскрыл рот, не веря тому, что видел: из чащи к нему шел Нелос. Его бесплотное и почти прозрачное тело было перекручено, голова повернута набок и запрокинута, а одна рука обвивала шею, как змея. Призрачное видение не отступало. Оно приближалось и приближалось; бледное лицо выражало бесконечную боль и невообразимое смятение, обличенное кошмаром. А глаза! Те впились в бедного воришку и сверлили его, пожирая ненавистью и презрением, пронзали насквозь непониманием и порицанием. То, что выглядело, как Нелос, стояло в нескольких шагах от Стьёла, колыхалось, задыхалось и захлебывалось кровью. Свободно болтающаяся рука плавно поднялась и потянулась к парню, желая схватить, и тут раздался протяжный стон и хрип, такой же, как издал Брол перед тем, как испустить дух.

— Что ты скажешь людям? Как посмотришь в глаза моей семье? Ты — убийца. Тебе не смыть с себя вину, — будто раздалось со всех сторон, и видение в мгновение ока растаяло, но тут же возникло за спиной Одила, окутало собой и взвыло так, что душа ушла в пятки. — Я с тобой навсегда!

— Нет! Нет! Прочь! Убира-айся! Не надо! — заорал Стьёл, дернувшись и замахав руками, пока отчетливый голос Илиллы не усмирил припадок.

Наемница крепко обхватила со спины горе-воришку и попыталась унять его.

— Спокойно, это всего лишь я, я. Видишь?

— А где он? Где Нелон? — перепуганный парень принялся озираться, старательно вглядываясь в лесную чащу и вокруг себя. Но все было тихо: никаких призраков, никаких криков и мертвецов. Все это походило на страшный сон или безумие, плод уставшего и больного рассудка.

— Здесь только мы. А Нелос мёртв, — Или нахмурилась и опасливо оглянулась, прислушиваясь к лесу и такому обманчивому покою, что царил в здешних незнакомых местах. На секунду ей стало не по себе — странное предчувствие закралось, навевая не менее странные мысли. — Идем, нам пора. Прости, но мы не можем задерживаться. И ты замерзнешь, если останешься вот так торчать в снегу.

— Но я видел… Он говорил со мной.

— Еще неизвестно, кого видел и с кем разговаривал. Ты сейчас не в себе, могло и привидеться. Да и сидеть тут не выход, это вряд ли как-то исправит дело. Давай, поднимайся, — настойчиво повторила Мелон.

Стьёл выдохнул и послушно повиновался наемнице. Оба возвращались к саням в полном молчании и также молча расселись по местам. Тафлер сочувственно похлопал парня по плечу и протянул тому флягу с крепким дурманящим напитком.

— На, выпей. Полегчает сразу, — кивнул наемник, берясь за поводья.

Одил отбросил всякие раздумья и сразу же припал к горлышку. Он делал жадные и большие глотки, но никто его не останавливал. Незачем. Ведь сейчас это хоть как-то отвлекло от злых мыслей и позволило бы забыться бедолаге. Только тогда, когда фляга опустела наполовину, Стьёл прекратил заливать в себя пойло. Тяжело дыша, он вытер губы и вернул флягу Кирту. После чего пробормотал что-то неразборчивое, сделал непонятные жесты руками и завалился на бок, утонув шкурах.

— Пусть поспит, ему лишь на пользу пойдет, — Тафлер бросил короткий взгляд на уже похрапывающего горе-воришку. — Захочет потом еще напиться — я не буду возражать, да и выпивки хватит.

— Неплохое решение, на первое время. Наверное. Но все равно придется проглотить и смириться с тем, что произошло, и уже на трезвую голову. Похоже, ему начали призраки мерещиться. Да-а, придется нелегко, — расправив плащ, Илилла прикрыла им Одила.

— Переживет, как и все мы. Как ты, как я...

— Уж нам это известно, как никому другому, — горько усмехнулась напарница, поплотнее укутываясь в тяжелую теплую накидку. Откупорив ту же флягу, из которой пил Стьёл, она сделал пару небольших глотков и поежилась: крепкий напиток слегка обжег изнутри и тепло тут же разошлось по телу. — Помнишь, как нам пришлось хоронить нашего проводника?

— Ты про плута Тинта? Помню, конечно. Жаль мужика, хороший был человек, достойный. Вот ему-то как раз богам стоило отмерить больше зим, а вместо этого они позволили нашпиговать его стрелами.

Тинтей Орими, которого в свое время прозвали Плутом Тинтом, и большинство знало и называло его только так, стал одним из звеньев той цепи, что скрепила Кирта и Илиллу. Плут являлся отменным проводником и знатоком практически всего Кордея — жизнь успела его потаскать так, что волей-неволей пришлось многое увидеть и запомнить. Что, собственно, только сыграло на руку. Маленький и далеко не молодой мужичок, добродушный, проворный, хитрый, но напрочь лишенный кровожадности — что было редкостью для «Звенящего мешка» среди тамошних проныр — в первое время оказался приставлен к Тафлеру. Когда тот только попал на рынок и стал вращаться в закрытых кругах, Наллен лично распорядился, чтобы Тинт приглядывал за новичком и выходил вместе с ним на задания туда, где без проводника не обойтись. А таких мест хватало, и нередко они приходились на разные пещеры, безымянные руины и малоизвестные деревни, в которых жили не самые приветливые люди. Сделки совершались повсюду, как и кровавые казни, и «разговоры по-хорошему» с теми, кто шпионил или же перешел дорогу Диаде. Но порой просто приходилось что-то разведывать самим или же достать, и вот для таких случаев Плут как раз подходил лучше прочих, кто работал на теневой рынок. И именно Тинтей был рядом с Тафлером, когда того отправили в старые горные развалины ближе к Ревенту, добыть кое-какую ценную реликвию для одной крупной и важной персоны. Наемник согласился без раздумий. Ему хотел очередной раз проверить себя на прочность, а заодно показать, на что он способен по-настоящему, и Закромщик с хозяева базара это оценили. Чего нельзя было сказать об Илилле, которая тоже охотилась на ту же вещицу, что и Кирт. Разумеется, тоже по чужому заказу и, по удивительному стечению обстоятельств, заказчиком оказался тот же самый человек. Но это никого не смущало, ведь все понимали: если кто-то платит многим и за раз, чтобы получить что-то одно, значит, игра стоит свеч.

Мелон получила в спутники другого проводника, с которым она не сговорилась с самого начала, и этот гад просто завел ее в глубь лабиринта и сбежал. Оставил свою подопечную среди тупиков, бесконечных тоннелей и притаившейся опасности бывшего ритуального жертвенника и древних захоронений Первых Жрецов. Все, что когда-то имело внушительный и богатый вид, превратилось в затхлые, полные смертельной пыли и наполовину разрушенные помещения: бывшие огромные мастерские, такие же в прошлом внушительные хранилища и лаборатории. Даже горные склепы, где покоились все чародеи и практики, оказались погребены под завалами. И все, что сохранилось в своем первоначальном виде, был лишь лабиринт Змея и Шакала. Тот находился в недрах Плачущей горы, в самом ее сердце, и трудно сказать, что позволило уцелеть хитросплетенным петляющим галереям: то ли непростое и надежное расположение, то ли заклинания. Илилле пришлось в одиночку искать путь к заветному лабиринту и пробираться через множество разрушенных комнат, в большинстве которых ловушки давно не действовали. Она стремилась сделать работу быстрее, желала, чтобы в ее руках оказалось искомое, но когда, наконец, выбралась на место, то столкнулась с Киртом. Обоих подстегивал дух соперничества, жажда победы и превосходства, и ни один не собирался уступать другому. На кону стояли крупные деньги и возможность обзавестись собственным именем среди заказчиков. Плут Тинт, который все это время вел уже поднаторевшего наемника, нисколько не спасовал перед напористой и явно способной на все ради достижения цели конкурентки. Хоть Тинт и смекнул сразу, что девица не лыком шита и вполне могла бы стать неплохим компаньоном кому угодно, но тогда она была не более, чем соперником. И серьезным. Однако никому так и не удалось добыть реликвию: в момент, как Или и Кирт не на шутку сцепились, гора словно ожила. Ее начало трясти, она гудела и выла, точно почувствовала появление чужаков, явившихся, чтобы забрать из богами забытого горного святилища то, что никому из смертного грязного отребья не должно принадлежать. Плут Тинт мгновенно почуял неладно и чуть ли не за шкирку поволок на выход своего подопечного. Мужичонка имел отменную память и ему не составило ни малейшего труда в одночасье вывести обратно и себя, и Кирта. Чего нельзя было сказать о наемнице, которая потерялась в лабиринте, оставшись лицом к лицу с неминуемой гибелью. И бывшие ритуальные жертвенники могли бы похоронить в себе еще одну и последнюю жертву, но Тафлер вместе с Плутом вернулись за Илиллой. Поскольку бороться было уже не за что, то и тягаться друг с другом, а уж тем более проливать кровь, потеряло всякий смысл. Во всяком случае, так рассудила наемница, и Тафлер, который был чрезмерно вспыльчив и мог долго остывать, в конце концов, согласился с девушкой. И Тинтей поддержал их примирение. Он сразу уловил: эти двое составят друг другу неплохую компанию. И не ошибся.

Когда Кирт распрощался с поводком Диады, Илилла оказалась не прочь вместе странствовать. Но связей с проводником они поддерживали и не собираться их рвать. Однако судьба нещадно сама их оборвала, управляя рукой одного из кочевников до мозга костей дикого и кровожадного племени. Конечно, Плут Тинт стал не единственным, кого напарникам пришлось предавать огню или земле. После него было еще много — как и до него. — и все они являлись не просто безликими тенями.

Кони спокойно протаптывали путь через заносы, без устали таща за собой сани. Луна вскоре вновь скрылась за тучами и темноту теперь разбавлял лишь свет небольших фонарей, подвешенных к бортам и короткому шесту спереди.

— Надо бы остановиться, дальше в такой темноте ехать — верная смерть, — заметила Мелон, распрямляясь и окидывая взглядом местность.

— Да, пожалуй. Если кони переломают ноги, то тогда нам точно отсюда уже будет не выбраться. Но как только начнет светать, сразу двинем дальше.

Они проехали еще несколько метров, и Кирт чуть придержал поводья, останавливая животину. Та, фыркнув, послушно встала, как вкопанная и закивала головами. Илилла ловко выпрыгнула из саней, расправила попоны и накрыла ими коней.

— Славные, славные, — она ласково погладила каждого по морде, и тут же обратилась к соратнику. — Я расчищу место для костра.

— Хорошо. Гляди-ка, а наш друг, похоже, крепко набрался. Слабый он какой-то — всего с пары глотков вон как разобрало, — добродушно рассмеялся наемник, покидая насиженное место.

— Оставь его, не буди. Пусть проспится.

— Его счастье, что он забылся сном, иначе треклятые кошмары наяву его еще до утра свели бы с ума.

— Неужели тебе его совсем не жаль? — Илилла криво улыбнулась, с укоризной посмотрев на друга, и принялась за костер.

— Что с той жалости, а? Да ничего. Та жалость, какую видел я, напрасное ничто, она приносила и приносит только еще больше невыносимых мучений. У нас в Лиафе, помню, некоторые любили жалеть без дела, без помощи и пользы, а потом эти же жалостные втаптывали в грязь того, кого жалели. Люди у нас в городе неплохие живут, но вот такие могут испоганить все вокруг. Парню нужна не жалость, а стать крепче, и только.

— А как же сочувствие? Нет, погоди, не отвечай. Ты можешь говорить что угодно, но я тебя знаю, как облупленного, и скажу, что оно-то тебе точно не чуждо. Будь ты другим, то наши дороги разошлись бы быстро.

— М-да, что верно, то верно.

Тут раздался громкий храп, который точно нарочно вклинился в разговор, подтверждая каждое прозвучавшее слово. Затем послышалось невнятное бормотание, и Стьёл лениво повернулся на другой бок, на чем и успокоился, вновь погрузившись в глубокий сон, полный пустоты.

Очень скоро помимо света фонарей тьму разогнало и жаркое открытое пламя. Расположившись напротив костра на поваленном и утонувшем наполовину в снегу дереве, наемники тихо переговаривались, изредка отпивая из другой фляги согревающего, но не пьянящего эля. Эти леса были незнакомы напарникам, и Или все чаще прислушивалась к ним: то и дело доносился едва уловимый треск ломающихся веток, возникающий и тут же исчезающий звук хрустящего под ногами снега. Изредка слышался протяжный вой, далекий и совсем не похожий на волчий.

Когда Зеленые горы были еще целы и занимали свое место, про них среди тогдашнего малочисленного и дикого люда ходило множество толков — самых разных, — и всех их опутывали невообразимые тайны, суеверия и искреннее благоговение. Однако никто не боялся, и каменным великанам чуть ли не поклонялись. После того, как горы разрушились, слухов от этого только прибавилось, и далеко не самых приятных, и начали поговаривать, будто местные леса стали пристанищем недобрых сил, несмотря на защиту Шадиона, которую приписывали необычному месту, где возвели столицу. Зеленые гиганты в старые лета считались вместилищем того, что не должно видеть свет Залии и встречаться с людьми, и существа те даже не имели имени. Во всяком случае, их никто никогда не называл как-то по-особенному. Время шло, но все те россказни, что дошли до нового народа, ни разу не подтвердились, и с годами предрассудки превратились всего лишь в необычные сказания, которыми пугали непослушную ребятню. И то их знали лишь единицы.

— В чем дело? — нахмурился Тафлер. — Ты какая-то встревоженная.

— Странно. Мне все время кажется, что за нами кто-то идет. Прямо по пятам. Вот как только сошли с тропы, так ощущение преследования не оставляет.

— Думаешь, те ублюдки увязались?

— Не похоже, я чувствую что-то другое, не совсем… человеческое, что ли. Не знаю, — наемница помотала головой и сжала губы. — Как будто нечто знакомое, но совсем не безобидное. И что-то еще… Не могу понять.

— Проклятие, этого еще не доставало. Нужно быть вдвое осторожнее, мы не знаем, чем кишат местные земли. Ты ложись спать, а я покараулю — нельзя, чтобы нас снова кто-то застал врасплох, мне это порядком надоело. Можно подумать, будто мы теряем хватку.

— Что, уже записал себя в старики? — улыбнулась Мелон, получше закутываясь в накидку и подсаживаясь ближе к огню. — Но ведь мы и правда не молодеем, Кирт, и кто знает, сколько каждому из нас отмерено. Наверное, мы просто устали — столько странствовать, увидеть и пережить… Немудрено, что зоркость притупилась.

— Усталость? Не смеши! Усталость только для слабых духом и развращенных телом, а мы с тобой из другого теста. Нутром чую, что все это, — он обвел рукой пространство вокруг себя, — далеко не конец. Не спеши нас списывать в утиль, как ненужный хлам, не для того мы дышим и топчем землю.

— Иногда мне кажется, что боги слишком часто проверяют нас на прочность. Их забавляет наблюдать за тем, как мы барахтаемся в этом мире.

— Да-а, и делают ставки кто сколько выдержит, — громко хохотнул Тафлер, подбрасывая веток в огонь. — Позови они меня в свою теплую компанию, я бы тоже сделал ставку — на кого-нибудь из них. Слыхал, Высшие любят, когда кто-то им бросает вызов.

Мелон лишь слабо улыбнулась в ответ и, завернувшись в сшитую из мелких шкурок накидку, улеглась спать. Она могла бы просидеть у костра вместе с напарником или вместо него до самого утра, но навалившаяся дремота упрямо слипала веки. Кирт же продолжил нести караул в компании тягостных дум и оживленного горящего пламени. Такие стоянки, да еще и ночные, не были редкостью, скорее обыденностью в выбранной странствующей жизни. Порой приходилось не просто нелегко, а очень даже туго и опасно, ведь на Кордее хватало гиблых и коварных краев, которые нельзя обойти стороной. И сейчас, после того, что наемник видел и пережил, заснеженный непонятный лес, укрытый мглой и безмолвием, за которыми могло скрываться что угодно, казался всего лишь одним из неприметных мест. Просто глухая безымянная чаща. По сравнению с тем, где приходилось бывать и останавливаться, здешние просторы в глазах Тафлера выглядели слишком скучными. Чего от них можно ожидать, кроме зверья или возможности заплутать? Во всяком случае, так он рассуждал. Гораздо больше его тревожили предчувствия Или, и только поэтому Кирт держал ухо востро и гнал от себя дрёму всеми возможными способами.

… Был я женат на девице одно-ой,

Той, что имела характер дурно-ой.

Однажды швырнула в меня котелко-о-ом...

Я малый не злой, и сварил её в нё-ём.

Вторая жена гулящей была-а:

С десятком спала, от троих родила-а.

Однажды застукал с заезжим хлыщо-о-ом ...

Обоих пришлось «приласкать» топоро-ом.

Третья попалась совсем без ума-а,

Замерзла нагая зимой у пруда-а.

В приют превратить хотела мой до-о-ом...

Ее я с бродягами вышвырнул во-он.

За что так судьба жестока со мно-ой,

Богатым красавцем с добрейшей душо-ой?

На свете прелестниц и умниц полно-о-о...

А мне достается одно лишь...

Тихо напевал Тафлер одну из тех мерзких кабацких песен, что довелось слышать несколько раз в путешествиях. Он осторожно поправил подброшенные ветки в костре и потянулся — жар от огня действовал не хуже, чем хорошая выпивка. Нести дозор одному, пока все спят, не было чем-то непривычным, это нисколько не тяготило, хотя порой угнетали навязчивые мысли, воспоминания и все яснее возникающее чувство вины за совершенные деяния, которыми едва ли можно хвалиться. И только чужая болтовня о пустом могла заглушить неприятные думы. Наемник хлопнул себя по колену и тяжело поднялся. Посмотрев на мирно спящую Илиллу и проверив Стьёла, который все также храпел, но уже не столь громко, он стянул один из фонарей и неспешно двинулся в сторону огромного кривого дерева. Выпитый эль, наконец, дал о себе знать. Мороз стал еще крепче, и теперь он неустанно и нещадно кусал за нос и заставлял делать короткие вдохи. Кирт выдохнул и белесый густой пар сразу же лениво растекся по воздуху призрачной пеленой, но не растаял, будто обледенел.

— Время помёрзнуть малость, — прикрыв лицо толстым вязаным воротом, Тафлер обошел дерево и уже принялся расшнуровывать штаны, как резкий звук ломающихся веток заставил резко обернуться.

Подхватив фонарь с земли, Кирт вытянул руку и посветил в темноту, облепившую его со всех сторон, но ничего, кроме частых древесных стволов, выкорчеванных здоровенных корней и море снега, не увидел. Однако это лишь еще больше насторожило. Простояв с минуту неподвижно, вглядываясь в чащу, наемник все же развернулся и быстро зашагал обратно к лагерю — отходить от него пусть недалеко и ненадолго сейчас не стоило. Только он сделал пару шагов, как вновь раздался тот же звук, но уже намного ближе. В лесу водилось зверье, без сомнений, но чутье подсказывало, что это не оно прячется где-то там и наблюдает.

«Ну давай, покажись, кто бы ты ни был. Выходи или я сам пойду за тобой», — наемник прищурился и осторожно огляделся, положив руку на рукоять меча, припрятанного под плащом.

Шуршание и непонятная возня усилились, а вместе с ней нарастала и тревога — кто-то приближался. Фонарь замерцал и дрожащий свет зловеще затанцевал на сугробах и черной уродливой коре. За спиной, совсем рядом, послышались отчетливые шаги. Тафлер одним решительным движением обнажил клинок и, развернувшись, рассек им стылый воздух. И он бы нанес новый удар, окажись лицом к лицу с явной опасностью, но рука больше не поднялась. В метре от него стояла перепуганная девушка: невысокая, с круглым открытым лицом с миловидными чертами. В огромных глазах читалась оторопь, а пухлые губы застыли в беззвучном вскрике. Появление незнакомки привело в замешательство наемника, ведь тот ожидал увидеть хищника, какую-нибудь ночную тварь, пожираемую скверной, или, на худой конец, очередного бандита.

— Что за?!.. Какого бешеного?! — замешательство сменилось негодованием и колкой подозрительностью.

С минуту оба стояли, как истуканы: девушка не смела пошевелиться от напавшего на нее страха, а Тафлер — от одолевших сомнений.

— Жить надоело? — помедлив, Кирт все же убрал меч обратно в ножны, но продолжал оставаться начеку. — Ты еще кто такая? Откуда взялась? Ночами по лесам шастает всякая дрянь, а девки вроде тебя сидят по домам. Отвечай, пока не вытряс из тебя правду силой. Подослал кто? Да не молчи ты, как рыба, не трону я тебя, если не выкинешь чего.

Незнакомка вся съежилась и виновато опустила глаза, прижав руки к груди. Затем она поправила на голове шерстяной платок и подышала на озябшие тонкие пальцы. Одета девица была тепло: простое деревенское тяжелое платье с многослойной юбкой в пол, удлиненное пальто из овчины и толстый платок, который обматывал шею с плечами и закрывал голову. И тем страннее выглядело отсутствие рукавиц, без которых худенькие ручонки должны были легко окоченеть на таком морозе.

— Немая, что ли? — нахмурился наемник, добавляя. — Плохо. От такой ничего не добьешься.

— Нет, господин, я умею говорить, просто очень испугалась, — незнакомка робко показала на меч.

— Гляди-ка, язык на месте, оказывается. Что ж, уже половина дела, — он поднес фонарь ближе к девичьему лицу, желая как следует рассмотреть его.

Теплый свет тут же явил Тафлеру выбившиеся из-под шали сальные пряди, ссадину на подбородке и рассеченную нижнюю губу. На бледных руках виднелись свежие царапины от колючего кустарника. Девушке на вид было лет семнадцать-восемнадцать и она совсем не походила на коварную разведчицу или разбойницу. Да и страх ее выглядел искренним, как и боязливость. Но что-то в ней настораживало. И не совсем обычным были ее глаза: один черный, как ночь, другой зеленый, будто свежая трава. Такого Тафлер еще не встречал в своей жизни.

— Так кто же ты и что тут делаешь? Пока не скажешь, с места не сдвинешься. И поверь, меня не поймать на жалости — сколько угодно можешь дрожать, но без ответа теперь уже никуда не пойдешь. Следишь?

— Прошу, господин, — она внезапно взмолилась. — Меня… Я… Я сбежала из дому. Еще вчера. А сегодня утром дошла до лесу, хотела скоротать дорогу, но целый день плутаю, уже из сил выбилась. За все время вы — первый человек, что попался на пути, помощи бы...

— Сбежала? От чего? — Кирт покосился на девицу, продолжая допрос, но уже не столь сурово. — Или от кого? Просто так не покидают родительское гнездо, и уж тем более в лютые морозы. А срезать дорогу через чащу — ну и глупая затея, кто только надоумил.

— Нет у меня родителей, я давно сирота. А сбежала от своей тетки и ее мужа. Я сама не хотела к ним, но наш староста заставил, а у нас нельзя ему перечить. У меня больше никого нет, но я согласна жить так, чем с теми, кто меня ненавидит.

Короткая история звучала не слишком убедительно, и неизвестная селянка не казалась изможденной и замученной, не считая мелких увечий и дрожи. Она шмыгнула носом и потопталась на месте.

— Это они тебя так поколотили? — наемник поморщился и поводил рукой возле лица неизвестной.

Та ничего не ответила, лишь снова опустила голову и спрятала глаза — лишнего слова от нее явно не дождешься. И снова Кирт въедливым взглядом осмотрел крестьянку: ни котомки, никаких пожитков. А о лошади и какой-нибудь захудалой повозке и речи не могло идти.

— Гляжу, у тебя ни воды, ни еды нет, ничего, кроме своих двоих и одежонки. Как же смогла два дня среди снегов бродить и не обледенеть?

— Ох, одним небесам известно, как. Я знаю много о природе, она меня не оставила. Добыть еду можно где угодно, как и воду, да и согреться тоже всегда найдется место.

— Да ну? — недоверчиво ухмыльнулся наемник, не спуская глаз с озябшей незнакомки.

— Но лучше огня и горячей похлебки нет ничего, — та покосилась в сторону стоянки.

Делать ничего не оставалось, кроме как пригласить бедняжку погреться к костру. Необычное знакомство не входило в планы, но теперь уже прогонять девицу, точно бездомную собаку, было бы не по-людски. Многозначительно постучав пальцами по ножнам, давая понять, что в любой момент вновь обнажит меч, Кирт пропустил селянку вперед. Уже через пару минут та жадно пила воду и с не меньшей жадностью уплетала предложенную пищу. Она даже не обратила внимание на спящих Илиллу и Стьёла, когда Тафлер привел ее к лагерю, и совсем не удивилась тому, что наемник был вовсе не один. Не задала ни единого вопроса, как обычно бывает, словно всех уже знала.

— Полегче, а то назад полезет. Повезло тебе, что голова на плечах осталась. Вот боги свидетели: еще немного — и она бы слетела ко всем проклятым. Я бы снес ее одним махом, клянусь. Чего голоса не подавала, если видела меня и хотела просить помощи?

— Так вы ж сами сказали, что по ночам в лесах бродят только недоброе всякое, вот и хотела сначала проверить, что вы — человек, а не зло, обернувшееся им.

— И то верно, — улыбнулся Тафлер, оценив, как ловко его подловили. — Но в следующий раз лучше не подкрадывайся со спины, а то долго не проживешь. Согрелась? Славно. Ты хоть скажи, как тебя звать-то, а то глупо как-то делить с кем-то еду, не зная его имени.

Тут девушка на мгновение замялась, будто язык проглотила. Ее глаза забегали, а на лице мелькнула тень замешательства. Совсем на миг, но этого хватило, чтобы почуять неладное.

— Ой, а мне и вправду надо говорить, как меня зовут? У нас в деревне заведено чужакам не открывать своего имени — вдруг нашлют напасть какую, — будто заметив, как наемник напрягся, поспешила ответить девица.

— Я по-твоему похож на колдуна? Или черного заговорщика? Что это за запрет такой? Вот у меня на родной земле и в помине нет подобного, наоборот, чем больше кто-то произносит твое имя, тем больше сил это дает. Конечно, если кто-то не скрывается. А коль уж с кем-то сидишь за одним столом или принимаешь помощь — так тут уж нельзя не назваться.

— Надо же, никогда бы не подумала, — она облизала губы и, отложив в сторону надломленный кусок хлеба, хмыкнула, точно не верила тому, о чем рассказывал Тафлер. — Я… Тей… Тейла.

— Тейла? — повторил Кирт, в мгновение ока помрачнев: знакомое до боли имя прозвучало набатом в ушах. Он сглотнул подступивший ком и уставился безумными глазами на огонь. Это имя не было редким, но за все прожитые зимы наемник знал лишь свою единственную Тейлу, и никакую больше. И тем страннее казалась внезапная ночная встреча именно с той, которая звалась точно так же. Или же хотела зваться. — И куда же ты шла, Тейла? Совсем одна, без припасов.

— О, я шла в другую деревню… она о-очень далеко отсюда. Там живет мой жених, — затараторила девушка, улыбнувшись. — Мы очень любим друг друга, он обещал взять меня в жены, когда заработает достаточно. Мой жених работает подмастерьем у кожевника, — гордо подытожила она.

— Ты же говорила, что у тебя никого нет, кроме тетки? — наемник вдруг выпрямился, но не повернул головы.

— Я так сказала? Разве? Нет, что вы, господин, у меня есть… Эрд.

Эрд. Эрд! Услышав это, Тафлер вскочил с места, как ошпаренный.

— Что ты сказала? — процедил он сквозь зубы, отступая к Мелон, которая все так же крепко спала и ни разу не пошевелилась, что настораживало. Ведь ее сон всегда был чуток, и она бы проснулась, услышав их разговор. — Эрд? Нет, невозможно, — не веря в столь мутные случайности, пробормотал наемник. Он почувствовал затылком, как что-то или кто-то подступаем к нему сзади, но стоило обернуться, как наваждение пропало.

— Да, Эрд Линти. Но я могу быть и с тобой, Кирт Тафлер. Ты же этого хотел. Хочешь, — девушка расплылась в неприятной улыбке и медленно поднялась с места. Голос ее стал вкрадчивым и до омерзения ласковым, а большие глаза горели любопытством и странным желанием. — Забудь обо всем и пойдем со мной куда пожелаешь.

Огонь, будто под чьей-то неведомой силой, ярко вспыхнул, отшатнувшись от Тейлы, и безумные обжигающие языки взмыли в воздух вместе с ворохом искр. Мгновение — и пламя потухло, точно его проглотило нечто незримое, затем погасли и фонари. Все погрузилось во тьму, и слабого света едва пробивающейся сквозь снежные тучи луны не хватало, чтобы разбавить ночной мрак. Виднелись лишь зыбкие очертания среди снегов, покоившихся в густых тенях и смешавшихся в одно целое деревьях. Кое-как различая впотьмах местность, Кирт ринулся к соратнице и принялся настойчиво ее толкать, но все было без толку. Со Стьёлом прошло тоже само: до этого громко посапывающий и похрапывающий, он точно превратился в бревно или же безвольную куклу, чью душу вытряхнули и отправили в небытие.

— Не трудись напрасно, тебе их не разбудить, — прозвучало прямо над ухом и ядовитый звонкий смех разлетелся по округе. — Им нравятся их сны, пусть они в них и остаются. Это же намного лучше, чем прозябать в мире, где нет ничего, кроме разочарований и бессмысленных желаний. Где среди смертных никому ни до кого нет дела. Зато потерянным всегда рады мы — нам же тоже нужно что-то есть. А ты оказался крепче своих спутников, но ничего, это поправимо.

— Проклятие, — оскалился наемник, оголяя клинок и прижимаясь спиной к дереву, — вот так и верь людям. За каждой рожей человечьей прячется какая-нибудь тварь. Выходи! Покажись! Я не боюсь тебя, будь ты даже из самой Бездны!

В ответ раздался очередная волна глумливого смеха, переросший в шипение и шепот. Тьма сгущалась и отовсюду потянулись ожившие тени, в которых слабо улавливались очертания существ, отдаленно напоминавшие людей.

— Не бойся, Кирт Тафлер, ваши жизни пойдут на благо. Нам на благо. Никто из вас не умрет, нет. Всего лишь станете частью нас. Прими это за великую честь.

Но Кирт не собирался сдаваться неизвестно чему или кому, хоть твердо знал, что тягаться с чем-то иным, инфернальным, будет непросто. И помощи ждать неоткуда. Он в сердцах корил себя за то, что так опрометчиво поверил той, что прикинулась слабой и беззащитной, но теперь уже было поздно думать о совершенной ошибке. Все трое попались в ловушку по вине одного. И с чем предстояло бороться, Тафлер совершенно не представлял. Он чуть пригнулся, прислушался, и стоило раздаться малейшему шороху, как наемник тут же нанес удар. Клинок мгновенно утонул в черном облаке и напоролся на что-то. Попытка высвободить меч увенчалась провалом.

— Не сопротивляйся. Ей же ты не противился.

Внезапно костер вновь разгорелся, и в его ярком свете наемник увидел стоящую перед собой Тейлу. Свою Тейлу. Она выглядела такой живой, такой настоящей. Наточенная сталь вонзилась ей прямо в грудь, пронзив сердце, но на белоснежной сорочке, тончайшей, подобно лунному свету, не было ни капли крови. На секунду Тафлер опешил, но этого хватило, чтобы позволить иным силам получить свое. Видение широко улыбнулось, одним резким движением рванула вперед и, схватив за горло Кирта, слилась с ним в поцелуе. В голове в одночасье все перемешалось, перед глазами поплыл туман и очень скоро наемник рухнул в сугробы, впав в глубокий зачарованный сон.

— Что происходит? — он дернулся и огляделся: вокруг расстилалось зеленой поле, залитое солнечным светом, а сам он сидел под высоким ясенем на одиноком холме. Это место Тафлер узнал сразу, отчего необъяснимое умиротворение накрыло его, точно материнское благословение. Он посмотрел на раскрытые ладони, потер лицо, пригладил бороду и похлопал себя по бокам — ничего особенного. Все, как должно быть, и никаких кошмаров. С губ сорвался нервный смешок, за которым последовал облегченный выдох. — И приснится же такое.

— А я говорила, что спать в такой час — не к добру, — раздался мягкий знакомый голос, заставивший сердце забиться быстрее.

Наемник осторожно перевел взгляд: подле него, в легком платье, сидела Тейла и плела венок из полевых цветов. Прежде он не видел ее такой нежной, словно первый весенний цветок. Такой простой, обычной, как многие другие, что не обременены тяготами лишений, жертвами, чужой кровью, неравной борьбой с неизведанным и вечными скитаниями в поисках правды. А ее улыбка, которая почти всегда казалось печальной, будто Тейла видела нечто неизбежное и уже смирилась с тем, сейчас была совсем другой.

— Ну конечно, это я! А кого ты ожидал увидеть? Мертвяка, призрака, кровопийцу? — рассмеялась девушка. Ее глаза сияли, как в день, когда она ответила взаимностью, когда она впервые оказалась в объятиях Кирта.

— Под взором Залии-то? Вот уж точно не их, — он коснулся тыльной стороной ладони щеки Тей.

— Наверное, это все жара, раз ты не узнаешь меня. Может, вернемся домой?

— Домой? В лагерь? А как же остальные? Я бы не хотел разговоров...

Девушка приподняла брови и снова рассмеялась, затем возложила венок на голову наемника и прошептала ему на ухо:

— Свет мой, тебе, похоже, приснилась очередная чепуха. В наш дом, который ты построил своими руками, где нас ждут Рен и Дая — наши славные дети. Твои дети, Кирт, — непривычно мягкий голос обволакивал все сильнее, как и речи, которые он облачал собой.

— И правда. Как я мог забыть? — он внезапно вспомнил то, о чём грезил так давно, и что стало реальностью. Внезапно прожитые годы в странствиях превратились в пыль, что осела на истоптанных сапогах, их будто и не было, как и того, что ему «снилось». Кошмары развеялись и ушли в ночь, и не стоило их вновь призывать.

— Мы всегда мечтали о том, что у нас будут сын и дочь, и они есть. Мы есть, — снова тот же шепот и горячее дыхание. — Ты мой муж, я — твоя жена, и наш союз вечен.

Тафлер посмотрел на Тей так, словно видел ее впервые, и непонятное колючее чувство на миг пронзило его сознание: он часто говорил о наследниках, которых ему подарит она, а Тейла не видела такого будущего и отрицала его. Но все обернулось иначе. Но бывает ли так? Быть может, дороги действительно изменились, жизнь расставила по своим местам и она продолжилась именно такой, какой он ее хотел? Завидев тень сомнений и мысленные метания, молодая супруга обвила руками шею наемника и, сев к тому на колени, начала страстно целовать его. Жаркие и жадные поцелуи действовали, как дурман, туманящий разум и подчиняющий себе. И Тафлер отвечал на ласки — не было причин их не принимать и не дарить. Тей без капли стеснения скинула воздушное платье и настойчиво принялась за одежду Кирта.

— Ты нетерпелива, — он запустил пальцы в густые золотые локоны возлюбленной, слегка сжал их в кулак и припал губами к тонкой шее.

— А разве ты не такой? — она отстранилась и игриво толкнула наемника в зеленую траву. — Забудь обо всем, пусть все будет так, как ты хочешь. Как должно быть, — ее рука скользнула по его обнаженной груди, животу и нырнула в расшнурованные штаны. — Твоя жизнь — здесь, а не там. И твой путь — не бродить за тем, чего нет и не будет. Оставайся здесь, со мной. Дай слово, что не покинешь меня никогда. Поклянись. Я хочу, чтобы ты был лишь моим без остатка.

Кирт почти утонул в наслаждении, но последние слова, поразив молнией, разбили его: нежные до этого речи теперь пропитывала неприятная жесткость, непримиримость и блажь. Он открыл глаза и взгляд упал на разгоряченное стройное тело, извивающееся и объятое летним солнцем. В его объятиях была Тей, не кто-то другой, но упрямые ощущения неправильности и чего-то ненастоящего продолжали мучить. И чем больше наемник пытался их понять, тем более страстной становилась Тейла. Она будто видела насквозь, читала мысли Тафлера, и желала избавить его от них.

— Очнись, Кирт. Просыпайся! — внезапно раздался громкий голос в голове. В нем было одновременно столько силы, твердости, сострадания и любви, наполненной горечью. Пьянящая пелена постепенно рассеивалась и в одночасье спала, и на смену туману пришло внезапное отрезвление. — Приди в себя, посмотри, это же не я! Кирт! Просыпайся! Ты нужен Илилле и Стьёлу!..

В ту же секунду перед ним возникла Тейла, та самая, которую он знал и любил. Она схватила его за плечи и тряхнула, точно мешок. Ее голос становился громче и громче, пока, наконец, не докричался, и Тафлер, подняв голову, узрел, что на нем сидит уродливое нечто без кожи с изуродованным лицом, а вокруг — лишь выжженная земля, охваченная кроваво-огненным заревом. Повсюду царила дикая опустошенность, пропитанная отчаяньем и беспросветностью.

— Невозможно, — прохрипело нечто и, вцепившись длинными костлявыми пальцами в плечи наемника, пригвоздило его к земле. — Ты не можешь видеть, ты — никто, и останешься здесь, пока я не выпью тебя до последней капли.

— Гори в пекле! — Кирт освободился от хватки и, без жалости зарядив кулаком прямо в нос нежити, с силой скинул ее с себя.

Тварь упала на спину, но тут же резво поднялась на ноги и оглушающе заверещала. Ее омерзительные отвисшие груди болтались и бились по выступающему брюху, ртом служила безобразная широкая щель, в которой виднелись короткие острые зубы. На грязно-багряной плоти, лишенной кожи, запеклась кровь, а на теле проступали оголенные желтые реберные кости. Наемник подскочил на ноги и по привычке потянулся за оружием, но при нем ничего не оказалось. Его руки оказались пусты.

— Это сон. Проснись! Проснись! Проснись! — вновь раздался голос настоящей Тей.

Омерзительное существо зашипело и бросилось вперед, и в этот самый миг женские и до боли знакомые руки обхватили и опрокинули Тафлера во мрак...

Пробуждение было резким и внезапным, подобно вдоху выплывшего на поверхность вод человека. Ледяной воздух сразу же обжог горло и грудь — окружал все тот же заснеженный ночной лес, и теперь уже точно не навеянный кошмарным забвением. Но то, что в нем обитало, вылезло из своего логова и сейчас подступало со всех сторон тоже было настоящим. Повсюду сновали высокие тонкие тени, которые выхватывал свет все еще горящего костра, и среди них с рокотом и шипением мелькали безобразные обнаженные существа, чья кожа облезла и свисала сухими лохмотьями. Одно нечто лежало рядом с Илиллой, которая не шевелилась и продолжала пребывать в черном сне, другое — нависало над санями.

— Ты-ы, — протяжно взвыла обожженная тварь с разными глазами, вцепившаяся в ноги Тафлера, — мо-ой. Решил обмануть? Хотел обхитрить? Принес в наш лес чужие чары, думал защититься им. Не выйдет, человек, они больше не помогут. Они станут нашими.

— Да провались ты уже в Бездну, тварь, — наемник отпихнул существо, подскочил и молниеносно рубанул мечом по лысой голове, изъеденной незаживающими ожогами и кровоточащими язвами.

Раздался хруст, и любой бы уже упал замертво, но нечто расхохоталось, затряслось и мгновенно пропало с глаз, оставив от себя лишь черную дымку. Из чащи, как по команде, потянулись такие же существа — они чуяли жизнь, чуяли и то, что она притащила за собой. И Кирт быстро смекнул, что так заинтересовало их. Он приложил руку к поясу, туда, где обычно висел кошель с кулоном, но к своему ужасу, не обнаружил его. Только оборванная веревка.

— Твою ж мать, — выругался вслух наемник и заметался, точно загнанный в угол зверь. — Проклятая дрянь!

Он быстро окинул взором стоянку и, на свое счастье, заметил, как кошель спешно утаскивала в глубь леса одна из мерзких тварей. Думать было некогда, и Кирт стремглав бросился следом, молясь Высшим, чтобы его не сожрали раньше. Ведь неизвестных безобразных сущностей становилось все больше. Они, точно грязные крысы, что вылезали из всех щелей, тянулись за едой и разносили заразу, не отставали от своей жертвы. Но больше пугало то, что они с легкостью оборачивались кем угодно: секунда — и из мглы выглядывали лица родных или незнакомых, еще секунда — и вокруг расплывающиеся неясные образы.

— Ты больше меня не любишь? — рядом мелькнули очертания Тейлы. Затем появилась с другой стороны.

Она была везде. Но поддаваться мороку Кирт не собирался, и, едва настигнув убегающее существо, навалился на него со спины. Вдавив колено в хребет до хруста, он вонзил в обгоревшее тело меч и одним крутым движением свернул твари шею. После этого кошель перекочевал из цепких когтей обратно под накидку, но как только наемник сделал шаг назад, нечто зашевелилось — оно вовсе не умерло. Справиться с жуткими обитателями здешних окраин оказалось намного сложнее, и их явно не брало ничего из того, что любого отправило бы к праотцам. Присосавшиеся к Или и Стьёлу существа не отпускали их и продолжали выпивать жизнь, а остальные продолжали обступать Тафлера. Быть может сладить с тем, что он видел впервые, и вышло бы, но точно не в одиночку. Их застали врасплох. Кони, до этого ведущие себя спокойно, будто сошли с ума: вставали на дыбы, били копытами землю, натягивали и дергали поводья, силясь сорваться и ускакать прочь. Кирт стиснул зубы и рванул к костру. Выхватил из жаркого пламени длинную палку, он, не выпуская меча из рук, стал размахивая ею во все стороны, отгоняя ночную мерзость. И она отступила, на что надежды было мало. Та стерва, что прикинулась деревенской сироткой, явно не опасалась открытого пламени и даже могла усмирить его, но остальные всяко дрожали перед обжигающими языками и с ужасом смотрели на горящую палку. Даже твари, что нависали над спящими спутниками, с криками отскочили в темноту.

Кружа, будто в смертоносном танце, по вытоптанной полянке, наемник подбежал к Мелон и кое-как одной рукой взвалил себе на плечо. Но стоило ему повернуться спиной и скинуть соратницу в сани, как когтистые пальцы впились ему в руки, ноги и голову, норовя содрать одежду и разорвать на куски. Взревев, Кирт заметался, скидывая с себя ненавистную погань, клацающую зубами прямо у его лица. Впав в ярость, он принялся рубить всех без разбора, напоследок одного бросив огонь. Визг горящей нежити тут же разнесся по округе, взбудоражив дремлющий лес. Костер жадно пожирал тварь, и та корчилась и орала до тех пор, пока не превратилась в пепел. Паника охватила остальных выродков леса. Не дожидаясь нового нападения, Тафлер запрыгнул в сани и, громко гаркнув, несколько раз стеганул поводья, веля животине нестись во весь дух. Кони, заржав, тронулись с места и погнали по узкой тропе, подгоняемые диким страхом. Внезапно налетевший колючий ветер хлестал по лицу, заставляя заходиться тяжелым дыханием и прищуриваться, но остановиться означало бы верную смерть.

— Когда же вы только очнетесь? Нашли время спать, — в сердцах выругался Кирт на друзей, не спуская глаз с дороги. Фонарь, что болтался на шесте, ходил ходуном и огонек внутри него неистово дрожал, то затухая, то вновь разгораясь. Мерцающий свет неровно озарял путь, но этого хватало, чтобы не заблудиться. — Пошли! Пошли! Но-о!

Злосчастная стоянка осталась где-то там, но наемник затылком чуял, что нежить преследует их. Бранясь последними словами в голос, он продолжал гнать до тех пор, пока не выехали на границу леса к развилке. Той самой, которая должна вывести на нужный путь. И только сейчас Тафлер остановил коней, позволяя им передохнуть. Оглядевшись, прислушался: ничего. Все та же привычная тишина, нарушаемая фырканьем ретивых и едва слышным скрипом ржавых петель. На распутье стоял столб с прикрепленной деревянной табличкой, но даже света фонаря и острого глаза не хватало, чтобы разобрать надписи на ней. Но вот неизвестный символ разглядеть оказалось проще, хоть и были вырезаны поверх слов неумелой рукой и по виду не являлись законной частью указателя. Изображал он стрелку, указывающую на леса, перечеркнутую крестом.

— Стало быть, кто-то знал, что сюда ходить не следует. Отметины старые, наверное, о них уже и не помнят или не обращают внимание, — задумчиво произнес Тафлер, обходя столб. С обратной стороны таблички он обнаружил еще один знак в виде двух человечков, меж которыми проходила толстая и глубокая зарубка. — Граница, верно? Сюда они, выходит, уже не сунутся? — сам себя спросил наемник, бросая пристальный взгляд на чащу.

Проверять свои догадки он не слишком-то хотел, даже шага лишнего делать в сторону леса не собирался. Но чувствовал нутром, что неспроста здесь оставили предупреждение. Вдруг послышалось тихое шуршание, и Кирт непроизвольно схватился за рукоять меча, но тут же отпустил ее: из саней, вымотанная зачарованным темным сном, тяжело вылезала Илилла. Следом за ней из-под накидок показалась голова ничего не понимающего Стьёла.

— Наконец-то! — воскликнул наемник, вознося руки к небу и запрокидывая голову, будто на него снизошла благодать солнца и луны. — Хвала небесам!

— Что происходит? Почему я тут, а не...

— Где? На какой-нибудь пирушке или в своем родном доме, или где-то еще?

— Нет, я же была с… Неважно, — Мелон удивленно осмотрела себя, затем огляделась, будто не верила своим глазам. — Постой-ка, не говори, что все это был морок? Почему мы на развилке?

— Ты спала, Или. Вы оба спали, и очень крепко. Да так крепко, что могли отдать душу там же, во сне, и даже не заметили бы.

— Это от твоего пойла? — горе-воришка помял лицо и недовольно посмотрел на Тафлера.

— Если бы, — усмехнулся Кирт, залезая в сани и снова хватаясь за поводья. — Я все объясню по дороге, только, боюсь, история вам не сильно понравится. Но сначала давайте выберемся отсюда и как можно живее.