Глава II. Полутона в тени

Отовсюду несло сыростью и гнильем, тянуло пронизывающим мертвым холодом, будто окружали не стены крохотной каморки, а со всех сторон придавливала земля старой и всеми забытой могилы. Убогой безымянной ямы, вырытой в мерзлой тверди, где давно погребены и прокляты чьи-то кости, опутанные стылой темнотой. В подвальном полумраке, тронутом едва горящим тусклым фонарем, послышалась твердая поступь. Шаги становились все ближе и громче, однако вскоре они оборвались, но лишь на мгновение; со скрипом и тяжело щелкнул засов, покрытое трещинами и царапинами дерево затрещало, словно его сжали в огромных тисках, и старая дверь, ведущая в одну из оставленных кладовых, с шумом распахнулась.

— Знавал я одного выскочку, который вечно крутился рядом и всюду совал нос туда, куда не просят, постоянно открывал свою пасть, думая, что его слово имеет вес. Путался он так под ногами долго, им уже были все сыты по горло, особенно те, кто имел власть и не собирался ею делиться. А таким людям дорогу переходить не стоит, и тем более метить на их место, и они не скупятся на расправу. И правильно делают, а иначе нельзя. Иначе можно оказаться на самом дне и среди тех, кто живьем тебя разорвет. И вот однажды он допрыгался: решил, что может равняться с теми, кто ему платит, под чьей крышей живет, с чьей руки жрет. И кое-кому это сильно не понравилось. Этого мелкого ублюдка, который шнырял везде, просто вздернули на дереве и выпотрошили, как рыбу, — Манрид переступил порог и провел пальцами по изогнутому лезвию своего трофейного «скорпионьего» кинжала, с которым никогда не расставался, и которым дорожил настолько же сильно, насколько дорожил своей жизнью.

— Давай уже перережь мне горло и закончим на этом, ты же для того пришел? — парень прищурился и впился глазами в кинжал.

— Не гони лошадей, я еще успею это сделать. Когда угодно и где угодно. Скажи-ка мне лучше, Уден, откуда ты вообще такой взялся? Из какой дырки вылез? Давай-ка вместе немного подумаем и вспомним кое-что, — рыжебородый уселся напротив привязанного к подпоркам Мора и прижался спиной к стене. — До сегодняшнего дня, да и вообще до недавнего времени ты и голоса не подавал, я даже не знал о твоем убогом существовании, не знал, что такая тварь завелась в моей прекрасной и теплой компании. И вдруг такое пустое место заговорило и начало позволять себе слишком много. С чего это, а? Ты за кого меня держишь?

— Знатная вещь, — ответил невпопад Уден, переведя тяжелый пытливый взгляд с оружия на главаря и обратно.

— Нравится? Когда знаешь, чего хочешь, когда оказываешься в нужном месте и в нужное время, то такие полезные и ценные штуки попадают тебе в руки чуть ли не сами. Вот и мне свезло, но одним богам известно, чтобы было, если б я лично и крохи усилий не приложил, чтобы попасть туда, куда нужно. Но с этим, — рыжебородый тихонько постучал себе по виску пальцем, — все в порядке, так что, сам понимаешь.

Уден молчал. Его не волновали сейчас ни разбитый нос, который изредка дергала острая боль, ни рассеченные губы, ни ноющая челюсть. Казалось, его не волновало вообще ничего, даже собственное незавидное положение, которое могло стать намного хуже в любую минуту, скажи он что-нибудь не то или пошевелись не так. На его лице покоились холодность и полное равнодушие, впрочем, как и всегда — выражение не поменялось нисколько, а в темно-синих глазах читались только мрачное спокойствие и странная заинтересованность неизвестно в чем.

— Знаешь, каково испытывать проклятый зуд, когда невыносимо чешется где-то, особенно внутри, а избавиться от него не можешь? Вот и у меня сейчас руки чешутся до костей. Кожу готов содрать — так хочется прихлопнуть тебя, как поганую надоедливую муху.

— Так за чем же дело стоит? Чего медлишь? Что останавливает? — все с тем же каменным безразличием отозвался Уден, уронив голову набок и спокойно уставившись на главаря.

— Кто. Они. Они меня останавливают, — проревел Манрид, наклоняясь к парню и указывая куда-то на дверь, — и тебе следует быть благодарным. Твоя жалкая шкура ничего не стоит, но ты, похоже, в любимчиках у удачи, раз она спасает уже который раз. Будь все иначе, то уже давно захлебнулся в своей крови. Проклятье, ты настоящий везунчик! — перемены в настроении рыжебородого становились все острее и заметней, будто два разных человека поочередно являли себя миру. Главарь поднялся на ноги и принялся расхаживать по подвальной «темнице», с азартом посвящая приспешника в происходящее. — Я тут потолковал с теми, кого ты привел, знаешь ли, стало любопытно, что за мусор пригрелся у меня в логове. Но нет, оказалось, стоящие люди, не отребье безрукое, и головы есть на плечах, у одних даже имеются хоть и мелкие, но надежные связи в Хиддене, а это пригодится. Почти все умеют обращаться с оружием, а такие мне и нужны, особенно сейчас. Даже тот сопляк, который бахвалится, что отменный вор, может держать в руках лук. И где же ты их нашел?

— Кого где. Одного — в придорожном бараке для бедняков, других — в безымянной поселковой дыре, они как раз искали работенку. На тех троих, у которых связи, наткнулся у старой развилки, где обычно останавливаются караванщики. А вот карманник подвернулся под руку совершенно случайно, когда пытался обчистить… меня.

— Что? Отменный вор, ловкач, который попался, как дурак? — Железный Кулак гоготнул, брызнув слюной, и с отвращением посмотрел наверх. — Если бы он знал, к кому полез в карман, то был бы осмотрительнее. Ладно, пускай пока расслабятся, думают, что все улажено, а я буду следить за ними, наблюдать за каждым. Теперь твоя жизнь полностью зависит от них, и если кто-то выкинет чего такого, что мне не понравится, если кто-то решит подставить меня, то уже точно снесу твою поганую головешку. Ты будешь отвечать за тех, кого притащил, собственной шкурой.

— Конечно. Как скажешь.

Железный Кулак еще раз смерил недовольным и брезгливым взглядом Удена, затем обошел подпорки и обрезал веревки, сковывающие парня. Тот, не произнеся ни слова, расправил плечи и потер запястья, разгоняя кровь в затекших руках.

— У нас сейчас нелегкие и паршивые времена, но скоро они закончатся. Надо перемолоть кое-что, проверить и собрать вещички. И вам всем, — рыжебородый несколько раз ткнул пальцем в грудь Удена, — придется постараться, чтобы не напороться вот на это, — он снова продемонстрировал кинжал.

Манрид обожал показывать при любом удобном — и не очень — случае, что для расправы у него есть не только голые руки, которыми он любил пользоваться не меньше, чем оружием. И он считал, что нет ничего лучше, чем видеть и чувствовать, как то, что дано от природы и с рождения, забирает чью-то жизнь.

— Что, вылазка? Сваливаем куда-то? Удалось узнать что-то важное? — посыпались вопросы, однако звучали они так, словно за ними ничего не крылось, ни малейшего искреннего интереса.

— Да. И от того, как решим вопросы и провернем дело, зависит наша свобода и останутся ли при нас наши головы. Надо добраться до дороги Старейших — она нас выведет прямиком к кучке мразей, с которых я собираюсь потребовать должок.

— Дорога Старейших? Эта та, что в уйме километрах отсюда?

— Если положиться на это, — Железный Кулак достал из-за пазухи сложенную карту, — то срежем добрый кусок пути, по которому все привыкли ехать.

— Ты?.. Не говори, что решил двинуть по обходным тропам. А не стоит ли проверить сначала, насколько они хороши?

— На это нет времени, тем более все давно рассчитано.

— Хм… Я бы не рискнул довериться неизвестному пути, который прочертил тоже неизвестно кто. А если это ловушка? Вдруг кто-то захотел прибрать к рукам то, за чем ты гоняешься? И сколько выложил за помощь?

— Много болтаешь. Или у тебя есть план лучше моего? А может ты хочешь еще и мое место занять, повести людей другим путем? Не думай, что умнее меня, и что можешь трепаться, о чем взбредет в голову, — рыжебородый сжал зубы, — и если я захочу, то узнаю, что таится в твоей башке раньше, чем ты сам. Иди готовь новеньких, объясни им что к чему — скоро уходим. Надо успеть до буранов.

— Слишком рискованно, нас занесет и мы замерзнем в снегах. Переждать было бы разумнее, Манрид, и со мной согласятся многие. Представь, если застрянем по дороге. Хочешь, чтобы твои люди тебя же разорвали на куски за то, что так легко отдал их в руки смерти? Благодарности за такую "свинью" точно не жди.

— Я что-то не вижу баб среди нас, так что, никому отсидеться в логове не получится. Хотя-я… Помню, по молодости имел одну девку, отбившуюся от семьи, гулящую, палец в рот ей не положи, так она и то не ныла и не жевала сопли, как ты сейчас. Дикая и своенравная дрянь была, впереди всех мужиков лезла, и я ни разу не слышал, чтобы она выла из-за какой-то ничтожности. Хватит скулить уже. Теперь пошел наверх и занялся делом, или тебя назад привязать? Ну что, отличный выбор? Зато твоя шкура будет в тепле, пока мы работаем. Только не думай, что получишь хотя бы один лирий, — не дожидаясь ответа, главарь развернулся и зашагал прочь из подвала.

— Попробуй сначала заполучить свои деньги, — последнее, что услышала подвальная каморка, прежде чем полностью опустеть. Слова, сорвавшиеся шепотом с разбитых сухих губ Мора, застыли и растворились в холодном воздухе, не успев долететь до ушей Манрида.

Горько пахнущая горячая вода обжигала, словно раскаленное до бела железо, причиняя едва выносимую боль. Впрочем, она затихала так же быстро, как и вспыхивала, стоило лечебному средству, пусть и не самому лучшему и безопасному, попасть на рану. Несколько мгновений — и ощущение, что кожу облизывает открытое пламя, проходило, оставляя после себя только красноватые пятна и мелкие волдыри. Пригодные лекарские запасы в логове давно иссякли — Железный Кулак не особо заботился о таких мелочах, а стоило, о чем ему не раз говорили, — а то, что осталось, давно протухло, и даже зацвело. Среди же того, что еще можно было пустить в ход, не находилось ничего полезного: мешки со старыми засушенными сборами из неизвестных растений и ягод, подозрительные порошки в пыльных и мутных бутыльках. Наполовину заполненные деревянные коробочки непонятными испорченными мазями, которые все еще источали выедающие глаза запахи; в дорожных рабочих ящиках, среди пузырьков, старых порванных записей, попадалось то, что осталось от сушеных грибов. Ядовитых и нет. Все, что имелось в самой дальней комнатенке бывшего рабочего дома, когда-то принадлежало двум мелким казенным лекарям, дабы те на месте лечили землепашцев. Однако они не очень-то стремились к порядку и аккуратности, и грязи и хлама от них было больше, чем помощи. Потому Удену пришлось обходиться тем, что имелось в его личных закромах. И одним из его тайных запасов была скромная и дешевая бутылочка с горячей водой, которую он успел купить у какого-то торгаша еще в Трех Дубах. У того ничего лучше на полках не нашлось и пришлось взять, что осталось — дрянную настойку из подножных ингредиентов. Заживляющее лекарство для бедняков, коей ни Мору, ни его семье никогда не приходилось пользоваться. На такие случаи у них имелось гораздо более действенное и дорогое средство, которое не каждому было по карману. Там же, в Трех Дубах, заодно обзавелся и туманным отваром — далеко не безобидным средством для рассудка, и способным вместо тревожного сна и диких видений убить, если не рассчитать. Уден ухмыльнулся: его все еще забавляло и удивляло, как никто из банды ничего не увидел, не услышал и не узнал, особенно вездесущий Фес, который сновал всюду, как крыса, и которого стоило опасаться, как открытого неистового огня. Он стоил Железного Кулака, который при всей своей беззастенчивости, был настоящей неожиданностью — от него можно ожидать, чего угодно. Снова с брезгливостью взглянув на обжигающую воду, парень последний раз прижег ссадины и раны, небрежно бросил использованные лоскуты от разорванной рубахи на пол, закупорил и убрал бутылочку под одежды.

— Эй, Уден! Где ты, сопляк? Там надо отвести новеньких в конюшню и заняться лошадьми и повозками! И провизией тоже! — снаружи раздался хриплый громкий голос, и вскоре дверь в бывшую лекарскую со скрипом отворилась и в проеме показался Долт. — А, вот ты где! Надо было сразу догадаться, что зализываешь раны в углу, как побитая собака. Фес так тебя и назвал: брехливая псина.

— Неужели? На его месте я бы держал язык за зубами, — парень облегченно выдохнул и прислонился к потертому шкафу, — а то ведь однажды ему не поможет даже та магическая погань на теле.

— Чего? Что за бред ты несешь? — долговязый вдруг вытянулся, будто его хлестнули плетью по спине, а на лице застыл испуг. Он сделал непонятное движение руками, затем нервно дернулся и, слегка отклонившись назад, выглянул в проход. — Жизнь лишняя завалялась? Фесу не понравятся такие разговоры, если он узнает. Хочешь, чтобы он тебе все кости пересчитал? Я лично не хотел бы стать его мешком для битья и на себе испытать его… силу, хватает того, что видел. Он одного так отделал!..

— Но ты же не расскажешь, да? Иначе Фес подумает, что ты тоже против него что-то имеешь, а там и Манрида заразит подозрениями.

— Пошел ты, Уден! Я не такой дурак, чтобы себя еще подставлять, хотя тут есть из чего выбирать. И у Костяного на плечах не глиняный горшок, а башка, разберётся что к чему, и меня он трогать не станет. Как и Манрид.

— Ты говоришь о том, кто даже не подумал остановить Железного Кулака, когда тот из тебя дух выбивал? Да ему плевать на какого-то долговязого, ему плевать на всякого, кроме своего вожака. И тебе не кажется, что он слишком часто прячется за свою силу, как жалкий трус?

— Трус? Да он же вроде как чуть не сдох когда-то из-за нее. Костяной не болтает много о том, что с ним случилось, но все знают, что какой-то безумец разрисовал его, как каменную скрижаль.

— Ты о печатях на спине? — Уден достал из кармана пару огневых камешков, похожих на те, что имел при себе рыжебородый, и принялся ими выбивать мелкие искры. Ему нравилось смотреть на бледно-золотистые ворохи отблесков, разлетающихся в стороны и слегка обжигающих кожу, и всякий раз именно они напоминали о доме. О том, что от него осталось. — Мне нет дела до какого-то безумца, главное то, что те знаки стали настоящим незаслуженным подарком. Не удивлюсь, если однажды Фес что-нибудь выкинет, от чего все пострадают. Опасная сила… Только всему рано или поздно приходит конец, ничего не может длиться бесконечно.

Речи Мора становились все более дерзкими, мрачными, но еще не настолько открытыми, дабы понять, что именно творится в его голове. Но все же и их хватало для того, чтобы даже такой, как Долт, уловил неприкрытый и довольно красноречивый намек.

— Угрожаешь, что ли? — долговязый сделал было шаг вперед, желая схватить зарвавшегося парня за грудки, но быстро остыл. Нахмурившись, он посмотрел куда-то наверх и почесал затылок, явно проникаясь мыслью и раздумывая над словами.

— Всего лишь предупреждаю, — небрежно бросил Уден. — Может случится все, и вряд ли кому-то захочется однажды быть убитым во сне или еще как-то от руки помешавшегося. Как и быть загнанным в ловушку и бесконечные неприятности стараниями Манрида, из-за которых тоже можно отправиться к праотцам. А ведь он уже не первый раз никого не берет в расчет и делает что хочет. А потом все за ним дерьмо хлебают, разве нет?

— Проклятье, а ты же дело говоришь! — воскликнул долговязый, и тут же принялся изливать накопленное недовольство. — Я ему сколько предлагал толковых мыслишек, да и другие тоже, когда мы все вляпывались в какую-нибудь передрягу, или просил его делить навар так, чтобы было честно. И постоянно он что-то недоговаривает, скрывает какие-то свои делишки, а нам ничего не говорит. Только Костяному. Раньше Железный Кулак не был таким ублюдком, а если он что-то задумал?

— Кстати, сейчас тоже собрался всех куда-то тащить, еще и обходными тропами, которые и в глаза никогда не видел. Вижу, что ты уже в курсе. Ставлю собственную голову на кон, что деньги за карту Манрид из общяка выложил на бочку непонятно кому. Боюсь, как бы не завел он нас туда, откуда никто живым не вылезет.

— А ты хочешь поспорить с ним? Плюнь! Тут еще и треклятые бураны скоро накроют с головой. Сейчас двое уже пытались объяснить, что лучше пересидеть, так их быстро заткнули. Не нравится мне все это, попахивает тухлой затеей, — бандит несколько раз цокнул языком, пересчитывая оставшиеся зубы, и, брызнув слюной, и постучал пальцами по попавшейся под руку склянке. Он сомневался. И боялся. И все это перекрывало раздражительность и недовольство. — Поганая Бездна! Все равно придется делать, что говорят, иначе не видать нам деньжат, как собственных ушей. Я лично не хочу остаться на мели, пока другие звенят монетами и кутят, тоже хочу так же. Так что...

Внезапный грубый окрик прервал Долта на полуслове, от чего тот едва не подпрыгнул на месте: он явно задержался здесь вместе с Мором. Засуетившись, будто что-то потерял, долговязый неловко развернулся и чуть ли не вылетел, как ошпаренный, из комнатенки.

— Чего орешь? Нашел я его, там он сидит, лечится.

— Пусть пошевелится, а то времени нет. Я не собираюсь делать его работу, пока он, как королева, прохлаждается, сидя на заднице ровно. И Манрид уже на взводе, — старый приятель Долта подошел к каморке и заглянул в нее, словно хотел воочию убедиться, что самый нелюдимый член банды действительно там. — Ну и рожа! Такую точно теперь придется прикрыть, чтобы не привлекать лишнего внимания. Манрид сказал, что проблем быть не должно, когда выдвинемся, и что он разобрался с теми погаными объявлениями — нас никто не станет разыскивать. Но лучше не светиться лишний раз, особенно в таком состоянии. Деревенщине всякой только дай повод, как потом прохода не будет. Ладно, хорош трепаться уже и мух ловить, дела-то не ждут. Долт, ты пойдешь со мной — поможем близнецам собрать снедь и кое-какое барахло, а то так копаться будем до завтра, если все на одних взвалим. А тебя, побитая рожа, в конюшню послали.

— Знаю, — спокойно отозвался Мор, продолжая сидеть на месте как ни в чем не бывало.

— На месте Железного Кулака, я оставил бы тебя в подвале да язык подкоротил.

Долговязый последовал за приятелем, который продолжал что-то объяснять, время от времени косясь через плечо на Удена. И только тогда, когда их голоса затихли, парень сдвинулся с места: подобрав все окровавленные лохмотья, он закинул их в железную миску и поджог. Едкий запах старой ткани и дешевого настоя мгновенно заполонил бывшую лекарскую, как и сизый дымок. Но вскоре и то, и другое рассеялось, и лишь слабо догорало то, что осталось от лохмотьев.

Занесенные снегом двери в конюшню не сразу поддались: и без того старые неухоженные петли успело еще слегка подморозить, и пришлось приложить немного силы.

— А этот Манрид не промах, точно не пальцем деланный. Я-то представлял себе его зачуханным жалким трусом, который заставляет всех выполнять грязную работу, пока сам отсиживается где-то. А он всегда такой?

— Какой? — поинтересовался Мор, даже не взглянув на новенького, того самого незадачливого молодого карманника.

— Да бешеный. Не хотелось бы встретиться с ним один на один где-нибудь в закоулке или подвернуться под руку в припадке, если ему что-то не понравится. Тебе вон не повезло уже, — парнишка хохотнул. — Лихо же тебя отделал, я думал, он вообще убьет! Да у него, похоже, есть чему поучиться.

— Ты не говорил, что ваш главарь — почти животное, хотя с таким порядки будут жестче, а это главное, — встрял в разговор шрамированный, несколько раз пнув колесо повозки и облокотившись о невысокий борт. — Но лучше бы ты сразу сказал еще там, в бараке, куда меня тащишь и на кого предлагаешь… работать, я б тогда подумал. Не охота быть прибитым в любой момент.

— Хочешь — уходи. На это место полно желающих найдется, даже из той грязной лочуги, где ты жил до сего дня. Помнится, там был один тип, кажется, вы с ним что-то не поделили и он чуть не прирезал тебя… Ммм… Тот, что все время лез ко мне и напрашивался взять его с собой, и постоянно говорил, что ему есть, что предложить. Уйдешь ты — придет он, — как бы невзначай отозвался Уден, но уже предугадывая реакцию. Ему ничего не стоило поиграть на чужих нервах, особенно, когда знал, что человек перед ним давно уже попался в ловушку, причем выставленную им же самим.

— Да ни хрена у него нет! Эта пьянь лжет столько, сколько его знаю, и делать ничего не умеет — руки забыли приставить при рождении. И доверять ему точно нельзя, не из того теста, одна гниль в нем. Да я лучше отрежу себе все пальцы, чем позволю ему занять свое место, даже такое, как это, — раздухарившийся не на шутку новенький обвел пространство вокруг себя руками.

Еще вчерашнему попрошайке и повесе явно не пришлась по вкусу мысль, что ненавистный пройдоха и далеко не друг, который воровал его еду ночами и подставлял перед держателями барака, может оказаться полезнее и станет заменой. Такой шанс, какой выпал шрамированному за долгое время, упускать не стоило, и потому он, изрыгнув короткую тираду ругательств, отвернулся и уже молча продолжил проверять и нагружать повозку.

Внезапно поднявшийся ветер, силящийся просочиться в конюшню, будто поторапливал троицу заканчивать приготовления, напоминая о том, что непогода, которая должна затянуться на несколько дней, не станет никого ждать. Снаружи тоскливо и пронзительно завыло, затем что-то глухо, но отчетливо захлопало, точно в небо взмыли десятки здешних воронов, и все затихло.

— Что это? — насторожился карманник, поднимая голову и рыская глазами по подпоркам и потолку, будто пытался рассмотреть сквозь деревянные доски, что происходит снаружи. — Глухое же здесь место, странное оно какое-то. И могу поклясться чем угодно: когда ехали сюда, то казалось, что за нами кто-то смотрел. Слушай, а тут точно больше нет людей? А может...

— Чего от каждого шороха трясешься, как испуганная девка? Нечего тут бояться, наверняка это кто-то из банды болтается по двору или ветер снег сносит с крыши, а ты уже в штаны навалил, — шрамированный схватил и грубо потрепал паренька за шею. — Да-а, молокосос ты еще, такому только под бабской юбкой сидеть и сидеть.

— Полегче! Иначе без своих обрубков останешься, — карманник дернулся, сбросил с себя тяжелую руку невольного «приятеля» и оттолкнул того подальше.

— Все готово? Выдержит дорогу? — Мор оценивающе осмотрел недавнюю разбитую телегу, которая уже не первый день грудой бесполезных досок стояла в углу конюшни.

— А то! Я свое дело знаю, недаром когда-то был подмастерьем у одного ремесленника. Эта развалюха еще послужит, и уж точно довезет куда надо.

— Заканчивай с ней и поменяйте попоны лошадям.

— А ты-то сам куда собрался?

Ничего не ответив, Уден бросил беглый взгляд куда-то мимо новеньких и вышел прочь из конюшни, надежно закрыв за собой просевшие замерзшие двери.

— Странный он какой-то, — нахмурился шрамированный, глядя на паренька, скривившего губы и энергично закивавшего в знак согласия. — Слова лишнего не вытянешь, а если чего и скажет, так только мути больше нагонит. Мне он еще при первой встрече не понравился, как будто что-то скрывает. Хм, парень точно себе на уме, я таких чую на раз, уж поверь.

— Да уж… Ладно хоть не обманул, когда предлагал прибиться к банде. Я вообще думал, что он заливает про все, и про это место тоже, но слово свое сдержал, — пожал плечами молодой карманник.

Так, продолжая переговариваться о выпавшей им внезапной — но сомнительной по мнению честных людей — возможности подзаработать и обзавестись какими-никакими связями, новоиспеченные разбойники поторопились закончить сборы. У остальных же все было готово: снедь, дорожные покрывала, а в ящиках, обернутое на случай чего замызганной тканью, лежало припасенное оружие, какое смогли собрать и привести в порядок. Даже для дешевой выпивки нашлось место — почти все посчитали, что без нее никуда, да и согреться она поможет лучше огня.

В предрассветных угрюмых сумерках, опутавших Бездыханные равнины, точно саван усопшего, заключенного в склепе, на снегу различались глубокие следы. Они тянулись от конюшни и уходили прямо к невысокому уступу над началом бывших пахотных земель. На самом краю, там, где нашли укрытие несколько тощих деревьев, зажатых высокими валунами, спиной к логову стоял Уден и о чем-то шепотом неразборчиво говорил сам с собой, при этом складывая и пряча под плащ кусок пергамента. К ровно такому же, что хранился у него за пазухой уже несколько дней. Под ногами валялась разломанная печать и оборванный кусок бечевки. Но парень быстро похоронил в снегу то, что недавно скрепляло свежее послание, переданное ему лично, просто пнув мусор подальше. Рядом с валунами петляли чужие и крупные следы, но никого, кроме одинокой фигуры на уступе, и близко видно не было. И все же Мор, словно проверяя, так ли это, по-волчьи осмотрелся. Никого. Только отчетливая жженная вонь вперемешку с неприятной гнилостной все еще кружила в воздухе. Довольно улыбнувшись, он достал из кармана мелкую жестяную коробочку, открыл ее и всыпал в рот немного сильнопахнущей травы. На вкус та была такой же нестерпимо горькой, как и на запах.

— Какого бешеного ты тут торчишь, все уже собрались и с минуты на минуту выдвигаемся! Тебя Манрид уже обыскался. Эй, я с тобой говорю! — раздался недовольный голос и в плечо Удена внезапно вцепилась костлявая, но крепкая рука Феса, и его пальцы сжались с такой силой, что почти сразу вдавились в плоть через наплечник. — Чем это ты занимаешься вообще? Что, решил, как трус, по-тихому свалить и спрятаться, да? Говорил я Манриду, чтобы не выпускал тебя из подвала, а то опять что-нибудь выкинешь. И что это за запах? Что ты жег тут?

Костяной грубо толкнул и обошел Мора, пристально разглядывая его и ловя носом горький едкий запах, точно натасканный охотничий пес.

— Ты об этом? Иногда позволяю себе, — Уден тут же выплюнул разжеванную траву и выдохнул на Феса. — Горный пыльник, храню немного при себе. Для личной надобности.

— Хм, не думал, что ты на забвение подсел. И откуда он? Слыхал, что за пыльник просят, как за кусок земли рядом с золотыми шахтами, а у тебя таких денег быть не может, ты такой же босяк, как и мы все, — Костяной снова с подозрением посмотрел на парня и огляделся, словно хотел что-то найти.

— Вижу, ты тоже не прочь попробовать. Знаю, где можно достать почти за бесценок, только для этого придется немного попотеть, чтобы его заполучить.

— Ладно, хватит! Сейчас не до того, — резко оборвал Фес, чувствуя, что его мертвой паутиной начинает обволакивать ненужный разговор. — Сворачивайся и пошли уже.

— Конечно, — сплюнув остатки травы на землю, Уден покосился на удаляющегося Феса. Поправив широкий пояс, проверяя, все ли на месте, он плотно затянул шнурок на левом рукаве, накинул капюшон и последовал за приятелем.