Глава III. Улицы Шадиона

(иллюстрация авторская)

Под высокими и массивными стенами, неприступными, как отвесные выступы самого крепкого и охраняемого форта, толпились люди: бродячие балаганы, переселенцы, нищие и простые заезжие зеваки, желающие посмотреть на столичный город. Среди них были караванщики, везущие и всевозможные дешевые побрякушки, и скрытые от посторонних глаз подпольные товары, и даже оружие. Конечно, странствующие дельцы надеялись, что досмотрщики ничего не найдут и тихо-мирно пропустят за ворота, однако всех, кто до них пытался втайне провезти что-то нежелательное, раскусывали сразу, как орехи. И все же это не останавливало пройдох, грезящих о большой прибыли, и каждый думал, что уж он-то сумеет обвести стражу вокруг пальца. Зная, что в Шадионе можно хорошо заработать — молва о щедрости его жителей, как и о разборчивости и охочести до разных вещиц, разлетелась далеко за пределы столицы, — многие хитрецы стремились в город самих избранников богов и носителей «чистой крови». Столь необычнаяя молва о "чистоте" ходила среди люда уже очень давно. Некоторые считали, что через правителей говорят Высшие, посылают им знамения и сакральные видения, которые черни никогда не понять, не разгадать и вовсе знать не следует. Поговаривали и о том, что если обычный человек — землепашец, рыбак или еще кто не особого происхождения — познал бы хоть крупицу того, что посылают королям и королевам боги, то он бы тотчас лишился бы рассудка. И это не единственное, о чем болтали. Среди народа ходили разные слухи и россказни, шептались даже о том, будто боги иногда сами приходили на землю в виде какого-нибудь наследника, которого когда-то рожала очередная королева, и в свое время наследовали трон. И находились те, кто горячо верил в подобное.

— Не понял, почему их пропустили раньше меня? Я торчу тут уже почти сутки и ни один даже не досмотрел мою повозку, только твердят, чтобы я молча ждал своей очереди. А эти пришли недавно и их уже за ворота! Я тут каждого новенького, кто тут появился после меня, запомнил, так что, не проведете! Что тут вообще за порядки такие? — послышались внезапные возмущения. — Скоро все накроют белые бураны, и что прикажете, сидеть тут, пока не превращусь в сугроб? Или разворачиваться и катить отсюда? Нет уж, не годится! Не хочу в дороге пропасть. Вы хоть знаете, сколько я в пути пробыл, пока сюда добрался? Ну потерял я свое приглашение, да, и что? Подумаешь, проблема какая, мне теперь из-за этого попусту просиживать тут штаны и мерзнуть, что ли?

Чуть в стороне от сторожевого поста, через который проходили все, кто желал попасть в город, с раздражением голосил косматый мужик, облаченный в обноски, перепачканные смолой и грязью. Как и его небритое лицо и руки. Даже стоптанные меховые обмотки, служившие вместо сапог, и те были измазаны. Незнакомец все больше и больше распалялся, не скупясь на крепкие словечки и проклятья в сторону стражников, которые почти не обращали никакого внимания на шумного приезжего.

— Что это за шут? — Кирт убрал назад во внутренний карман жилета печать и покосился на неизвестного путешественника, продолжающего размахивать руками в сторону странников.

— Да так, бродяга один. Явился сюда не пойми зачем, при себе нет ничего, что позволило бы ему проехать со своими пожитками внутрь города. Вот и орет, как осел на ярмарке, — один из караульных вернул Стьёлу его дорожную котомку и продолжил перебирать скарб, попутно отдавая распоряжения напарникам, крутящимся возле лошадей.

Парень лишь криво улыбнулся и растерянно посмотрел в мешок: все вещи переворошили так, что они едва не выпадали наружу. Здесь, как и везде, стража не отличалась трепетным отношением к чужому добру и не считала нужным возиться с чьими-то пожитками, как со своими. Небрежность, грубость, дотошность, граничащую со вседозволенностью, с какой осматривались вещи, повозки, люди, и чрезмерное высокомерие вперемешку с насмешливостью — даже здесь, в столице, одни из представителей порядка, обученные не на задворках и имеющие неплохое положение в обществе, позволяли себе такое. Стьёл, обескураженно посмотрев на Илиллу, будто искал поддержку, кое-как затолкал все назад, затянул узел и водрузил котомку себе на плечи.

— Надеюсь, проблем с вами тремя не будет. И только попробуйте размахивать вот этим, — досмотрщик указал на оружие, которое принесли с собой Или и Кирт, — если до наших ушей дойдет, что вы устраиваете беспорядки — мигом окажетесь в темнице, вам все ясно? Не думайте, что если печать позволила пронести оружие, то она же спасет вас от плахи или виселицы. Здесь свои порядки, и никакие безделушки не помогут, и плевать, чьими они будут, и хоть с королевским гербом, хоть с божественным. Животина ваша отправится в стойла, ее накормят и напоят. Свободны. Следующий! Ты, да, ты, с птичьими клетками — подходи!

— Да уж, тепленький прием, и хорошо еще, что не застряли, как вон тот бродяжка, — Одил на ходу обернулся: казалось, что народу, собирающегося попасть в Шадион, прибавилось, как и темных снежных туч на горизонте.

Небо давно затянуло слепым бесцветным пологом, что стремительно становился все мрачнее и мрачнее; с севера подтянулся остервенелый ветер, а воздух стал плотнее и будто бы потерял свою прозрачность. Где-то вдалеке звучал глухой грохот, раздавались раскаты, будто трубили в Небесный рог самого Карантиса, несущего погибель тварям Бездны, и били Бесплотным молотом Турита, кующего небесную и земную твердь.

— Давайте, проходите, проходите, — поторапливал троицу другой стражник, по виду явно стоящий на ранг выше остальных. Что-то помечая в пергаментах, он машинально махал свободной рукой, подгоняя очередных заезжих.

— Прямо, как на аванпосте, — Мелон уверенно подхватила колчан с луком со стола, кинула Кирту ножны с мечом, расправила плечи и двинулась к открытым воротам. — Но это и не мудрено, и будь я на их месте, то вообще раздевала бы до исподнеговсех до единого.

— А ты была там? Вы оба? На аванпосте? — брови Стьёла от удивления приподнялись и он прибавил шаг, чтобы не отстать. — Я слыхал всякое про них, про укрепления, но не от тех, кто там бывал и все видел своими глазами.

Путники с трудом пробились через внезапно и из ниоткуда столпившийся на их пути народ.

— Ну что ты будешь делать, а? Вы только посмотрите на них! — опять послышался голос того же оборванца — он все никак не унимался, тыча пальцем в троицу. — Эй, стражники, да за ними же сама Смерть ходит, они ее с собой привели, не видите, что ли? Особенно за тем мелким, на его голове аж сидит! Вот начнут у вас тут люди дохнуть, как мухи, тогда узнаете, тогда вспомните мои слова, да будет поздно.

Одил тут же вздрогнул, едва до его ушей долетели жуткие, но изобличительные слова. Он отшатнулся в сторону, уже готовясь бросить все и бежать — ведь ситуация могла измениться в худшую сторону, как думал парень, — но крепкая рука Тафлера тут же вцепилась ему в плечо.

— Не дергайся, — тихо произнес наемник и подтолкнул Стьёла вперед, к воротам. — Если кто увидит, что ты мечешься, как крыса в клетке с углями, то это точно станет поводом прислушаться к тому оборванцу.

— Умолкни, наконец, пока не погнали отсюда палками или чем похуже. Здесь тебе не рынок, и если не успокоишься, то твоя очередь никогда не наступит, и будешь сидеть тут до тех пор, пока не замерзнешь. Проблемы и шум здесь только от тебя, — все с тем же каменным лицом произнес главный на посту, но было ясно, что он не шутит. Тот даже не поднял головы, а его люди и не посмотрели на вновь прибывших путешественников — их взоры были обращены или на болтливого бродягу, или на других людей. — Залезь в свою повозку и сиди в ней так тихо, чтобы я не слышал даже, как ты дышишь. Клянусь богами, еще не знаю твоего имени, откуда и зачем явился, но ты уже сидишь у меня в печенках. Еще одно слово, и...

— Никакой благодарности от людей, — последнее, что сорвалось с языка шумного незнакомца, прежде чем он умолк, нарочито обиженно насупившись и усевшись рядом со своей телегой, которая выглядела настолько хлипкой и потасканной, что, казалось, вот-вот развалится.

Стьёл, пребывавший под странным и неприятным впечатлением от неизвестного болтуна, от его слов, в самую последнюю секунду не удержался и обернулся: бродяга сидел прямо на снегу и сверлил острым взглядом их маленькую компанию. И от взгляда этого стало бы не по себе любому.

— Не надо, — одернула парня Илилла, заметив, как тот, свернув шею, пытается разглядеть за мельтешащими туда-сюда людьми незнакомца, — не привлекай его внимание попусту, оно нам ни к чему. Не смотри на него.

— Но ты разве не слышала...

— О чем он болтал? Ты же не решил, что он и впрямь что-то может знать? Я встречала таких, как тот тип, и ничего, кроме шума, лжи или бреда, который им нашептывает неизвестно кто в голове, от них не дождешься.

— Ну, да, только проблемы от их пустой бессмыслицы могут быть самые настоящие. И никому дела не будет до того, правду несет или нет — некоторые и разбираться не станут, а там, глядишь, из-за их страха и боязни даже собственной тени можно угодить в петлю или на костер.

— Это точно, не буду спорить даже. На всякий случай лучше держаться в тени и вести себя как можно неприметней, обычно, никуда не влезать и лишний раз ни с кем ни о чем не говорить, — наемница чуть приспустила капюшон и пригладила растрепавшиеся волосы. — Хотелось бы, чтобы наше пребывание в городе обошлось без ненужных заморочек. И без того завязли уже по самое горло, и как только выпутываться теперь из этого, не представляю.

— Нам бы только переждать, спутать следы, чтобы те двое потеряли нас из виду, а там можно и снова в путь выдвигаться. Не вечно же сидеть здесь — проблемы сами собой не решатся, — громко зевнул Кирт и осторожно потер раненное место, которое, на удивление, перестало болеть.

— И хорошо бы где-нибудь остановиться, ведь не на улице же ночевать, — Одил получше закутался в накидку и поежился, давая понять, что продрог до костей.

Мороз становился все крепче и крепче, а без того ледяные и колючие ветры стали намного суровее — дыхание белых буранов было все ближе и ближе. И в такую пору оставаться вне дома, просто выйти за порог, а особенно пребывать где-то в дороге, грозило смертью. Обычные метели были не столь лютыми и опасными, и беспокойства они не вызывали, их даже можно было назвать благосклонными и мягкими — настолько привычными казались, в отличие от надвигающихся.

Компания миновала еще пару караульных, которые не обратили на пришлых внимания, и вошли в город, встретивший их четырьмя массивными колоннами, держащими короткий свод. Тот тянулся от стены, служа верхней смотровой площадкой, и, нависал над частью лицевой парадной дороги, что уходила вверх по низкому склону. У самого его основания стояла тонкая высокая стелла, объятая сплошным кольцом из белого гранита, крепившегося на серебряных спицах. Белоснежная мраморная плита, стремящаяся ввысь и окруженная с обеих сторон серыми каменными домами с небольшими окошками, смотрела на дорогу в обе стороны лицами самих первых правителей древности — женским и мужским. Выбитые из мрамора лики — грозного и величественного короля и благородной и мудрой королевы Старого мира — венчали стелу, на каждой из семи граней которой виднелись выгравированные письмена. Что они гласили, толком не знал ни один человек, даже для мудрецов и ученых персон письмена не открылись. Язык, что красовался черным золотом на мраморе, являлся одним из мертвых наречий древности, из тех, которые считались давно утерянными, и на которых никто уже не изъяснялся. Для простолюдинов он был, как часть чего-то непонятного, как давно стертые временем легенды, что превратились в глупые сказки; или же, как странное украшение или безделушка, доставшаяся от предков. Однако для искушенных и знающих мужей и женщин этот язык был подобно редчайшему сокровищу, в котором крылась неразгаданная тайна. И, пожалуй, среди всех земель Кордея, только в королевском городе и еще нескольких крупных на юге и востоке помнили об исчезнувшем языке и сохранили те крупицы, что от него остались.

Вдоль вымощенной крупным желтым камнем и чуть обледенелой дороги с обеих сторон тянулись двухэтажные дома серо-песочного цвета с плоскими крышами. Обнесенные налипшим снегом, с узкими, но высокими окнами с распахнутыми ставнями, со множеством пристроенных крылец и увешанные не горящими железными фонарями — нельзя сказать, что встречающий вид был печальным или же неуютным. Однако понурые и тусклые краски, что заглушила собой зима и разбавляли снежные заносы, ледяные ветры и померкшее небо, явно уступали бы летним или же весенним. По парадному двору, не отличавшемуся особым простором и размахом, туда-сюда торопливо сновали облаченные в военные одежды люди — поблизости стоял солдатский учебный гарнизон. И все же такая оживленность казалось странной.

— Зачем так много солдат? — присвистнул Стьёл, с неподдельным интересом разглядывая серьезные и бездушные лица прошедших мимо лучников и их ярко-алые плащи с вышитым королевским гербом. — Целая тьма. Их тут еще больше, чем снаружи.

— Да уж, и правда многовато что-то. Разве где-то проблемы? — Или вопрошающе посмотрела на Кирта, но тот только отрицательно покачал головой.

— Не знаю. Не слышал, чтобы кто-то сцепился или что-то не поделил, тем более здесь, иначе бы нас вряд ли пустили внутрь. Надеюсь, ничего серьезного, а то я пока сыт по горло приключениями, меньше всего хочется снова оказаться в какой-то заварухе. Лучше в теплой постели, но сначала неплохо бы залезть в горячую воду — от меня несет, как от собаки.

— И выглядишь ты так же, — уколол Одил, мгновенно отпрянув от Тафлера, почувствовав, что шутку едва ли оценят.

Простых же жителей на переднем дворе по пальцам можно было пересчитать — вся будничная суета и шум царили в глубине города, которая в одночасье накрыла путешественников, стоило им оказаться ближе к центральной площади. Масса уличных лавок, мелких и покрупнее конторок и бакалей, торговых и увеселительных заведений, пекарен, объятых пряными ароматами и запахом горячего хлеба. Дома в этой части Шадиона не слишком разнились с теми, что остались позади, разве что этажей имелось больше и крыши смотрели ввысь острыми коньками. Теснились постройки так, что между ними едва ли оставалось пространство, чтобы пробраться, и казалось, стены одних домов наползали на другие, образуя окаменелый водопад. Особенно это бросалось в глаза там, где жилища возвышались на подъемах и уходили дальше, к самому дворцу — город стоял на холмистой местности, на той части, где прежде когда-то высились величественные Зеленые горы. Но как однажды их создала природа, она же их и уничтожила: земли в центре континента раньше часто «говорили», гудели, их трясло, будто в лихорадке. И горы, окольцовывающие цветущие холмы, постепенно стали терять свою монументальность, лишаясь кусков собственной каменной плоти, которую, казалось, ничем нельзя было взять или разрушить. И окончательно они пали, рассыпавшись на куски и провалившись в земную утробу, в ночь черной луны. Случающейся раз в сотню лет, снимающую слепую тень с границы между мирами, позволяющей с легкостью дотянуться тьме до людей, и принесшей с собой тогда не только невиданную бурю, но последнюю мощную тряску. Разумеется, многие увидели в таком необычном совпадении не иначе как знамение, что все именно так и должно быть. От Шадиона, возведенного спустя какое-то время на том самом месте, к незаселенным просторам и пашням по сей день тянулась глубокая расщелина, разлом, как главное напоминание о прошлом. Здешние мудрецы — прошедших и настоящих дней — в один голос твердили, что в этом и есть сила и даже защита краев, и пытаться как-то засыпать или спрятать расщелину не стоит. И они были правы: по всему континенту время от времени случались разрушительные бури, вспыхивала невыносимая и иссушающая все вокруг жара, бывали и падёж скота, и повальная порча урожая, и даже странные болезни, накрывавшие собой целые деревни. Но только не в самой Веланвии или же Тронте. Все напасти — творимые ли природой или богами — словно обходили стороной центральные провинции, позволяя жившим там людям чувствовать себя в полной безопасности и спокойствии. Но у всего и всегда есть две стороны: даже в столь безмятежных на первый взгляд местах не удавалось избежать и скрыться от того, что могли совершить человеческие руки. И торговля контрабандой и чем-то запрещенным было наименьшим из всех возможных земных зол. Порой случались кражи, драки или же нечто гораздо худшее, когда проливалась чья-то кровь.

— Это просто невероятно! Никто не поверит в деревне, что я здесь побывал, — оторвавшись от спутников, Одил с открытым ртом принялся крутить головой, разглядывая шумные и гудящие улицы и площадь.

Его жадный взор не мог ухватить все, что окружало, глаза метались туда-сюда, стараясь рассмотреть каждую мелочь, деталь. Даже в Глациеме — а тот слыл не последним городом в том же Хиддене, и мог сравниться по важности с любым другим ключевым городом каждой провинции — горе-воришка не разглядел такого размаха. Правда, тогда его заворожил Глацием-Терра, после Камышовой Заводи и дрянных захолустий казалось, что богаче и ярче места просто нет. Когда же парень ступал за ворота торговой северной столицы, он и не представлял, что позже окажется и в самом Шадионе, который способен пленить любого пришлого. И его жители по праву гордились этим, как и тем, что им выпало родиться или обосноваться здесь, а не где-то в захудалом и никому неизвестном захолустье.

— Эй! Подходите, подходите! Сегодня последний день, когда удача может улыбнуться вам, стоит только повернуться к ней лицом и всего лишь кинуть пару монет! — голосил во все горло, старательно перекрикивая других уличных торговцев, какой-то зазывала, обвешанный непонятным хламом и со странной птицей на плече. Подле его ног стояло три закрытых глиняных кувшина, из которых тянулось по веревке. — Клянусь всеми богами, если еще и покормите мою пташку, то она предскажет вам будущее! Не верите? Подойти и проверьте!

Рядом с крикливым фигляром, не прочим подзаработать на наивных ротозеях, настаивая попытать удачу и, возможно, выиграть неизвестно что, стояли такие же шумные и улыбающиеся во весь рот завлекалы. И каждый предлагал свое: кто обещал показать самих Высших и даже дать поговорить с ними, а кто заманивал магическими безделушками. Были и такие, которые за кругленькую сумму готовы были продать колдовские зелья, защищающие от всех бед на свете, или же эликсиры бессмертия, или же снадобья, дающие великую силу. И находились те, кто охотно верил каждому слову искусителей в облике старухи или же излучающего молодость крепкого паренька, или даже обворожительной девицы. Сказать, что блюстители порядка Шадиона, да и часть горожан тоже, были очень довольны тем, что улицы пестрят разношерстными закликалами, но закон не запрещал их и те «развлечения», которые они так щедро предлагали. Конечно, бывало, какого-то плута, пойманного за руку на обмане, закрывали на несколько дней в местных темницах, заставляя при этом вернуть обманутым их деньги. Но на этом все и заканчивалось — более жесткого наказания ни один не мог понести, и они просто продолжали появляться на улицах огромной столицы.

Стьёл, украдкой глянув на наемников, запустил руку под ворот и достал из вшитого внутреннего кармашка пару мелких монет. Последние деньги, которые он и потратить-то уже на что-то дельное не мог, глухо звякнули в отрытой ладони.

— Ты это чего удумал? — в голосе Илиллы проскользнули нотки недоумения. — Только не говори, что решил потратиться на это надувательство? Помнится мне, у тебя и так карманы пусты, а ты готов выкинуть на ветер оставшееся. Поверить не могу.

— Пусть делает что хочет, оставь его в покое, пускай хотя бы он распоряжается своими деньгами, — отозвался Кирт, которого напарница контролировала в излишних тратах и ограждала от непонятных забав. — Дай парню быть облапошенным. Несколько раз останется без штанов — и быстро научится обходить стороной вот таких проходимцев, — он кивнул на кучку ряженых мошенников, окруживших себя якобы магическими атрибутами и цветными тряпками.

— А вам, что ли, никогда не было интересно, вдруг повезет? И вы никогда не покупали ничего у таких торговцев? Не верю!

— У меня страсти нет к подобным сомнительным развлечениям, — помахала перед собой рукой Мелон. — Зато Кирта хлебом не корми, только дай влезть в какую-нибудь игру на деньги или вообще подраться с кем-то. Но я всегда рядом и готова наставить его на правильный путь, — прозвучала ироничная колкость, на которую Кирт нисколько не обиделся.

— Да, да, да. С ней трудно поспорить. Но я всегда знаю, что делаю, с кем лучше связываться и как, потому всегда в выигрыше, — самодовольно улыбнулся Тафлер, бравируя своими умениями и чутьем, и похлопал по кошелю с монетами, висящему на поясе. — Тут надо с умом подходить, а не кидаться на все подряд, и уж тем более надо обходить стороной уличных хитрецов. А вот Или совсем не азартна, если только дело не касается оружия и странствий. Так что, вот тебе совет: если захочешь пойти куда-то, чтоб выкинуть кровно заработанные, то она тебе не помощница — отговорит и отобьет все желание. Зато я всегда могу помочь, даже поделиться собственным везением, только не тут и не у этих проходимцев.

— А у меня дома говорят, что у них, — Стьёл указал на торгашей, — могут найтись редкие штуки всякие. У нас сосед купил у одного такого заезжего мешочек с семенами какими-то, а потом оказалось, что внутри были спрятаны самоцветы!

— Хм, дай угадаю: и никто, кроме самого мужика, в глаза не видел тех камней, да?

— Он нам не показал их, только сказал, ну и что с того? — пожал плечам парень и недоуменно посмотрел на Кирта, не понимая, к чему тот клонит.

Наемники переглянулись, и Кирт внезапно разразился хохотом.

— Ну ты даешь! — он по-дружески похлопал Одила по плечу. — Единственным сюрпризом среди бесполезного хлама уличных пройдох может быть только давно засохший навоз вместо ценной земли да козлиная моча, которую назовут хоть зельем вечной жизни, хоть невидимости. Да чем угодно!

— Хочешь сказать, что он соврал? — насупился Стьёл, чувствуя себя так, словно его окунули в ледяную воду с головой.

В историю с неожиданной и ценной находкой в Камышовой Заводи тогда все поверили, никому и в голову не пришло попросить показать камни или сомневаться в словах соседа. И разговоров было об этом столько, что обсуждали аж несколько недель, и многие не скрывали зависти к столь невероятной удачливости. А тут в один миг все переворачивается и оказывается, что это могло быть неправдой, и всех держали за круглых дураков.

— Смотри-ка, да ты догадливый. Похоже, у вас в деревне одни невиданные простаки живут, что даже свой легко сумел затуманить вам глаза. Не удивительно, что и твой друг так легко уговорил на глупую затею и обвел тебя вокруг пальца. И только не говори, что когда-то тебе неизвестный убогий провидец предрек корону на голову, а ты ему поверил.

— Нет, такого не говорили, — чуть помявшись, несмело ответил Одил, поняв, что он для наемников, как открытая книга. — Помню, один сказал, что судьба поменяется туда, куда я никогда и не смотрел...

— Все, хватит Кирт, отстань от бедняги — с него уже достаточно, — вступилась Мелон за горе-воришку, который успел хоть и неловко, но все же парировать выпад. — Себя лучше вспомни хотя бы в первую нашу встречу: большего глупца и гуляки свет не видывал. И тогда ты был далеко не желторотым птенцом. Вспомни, сколько я потратила на тебя сил и времени, чтобы ты стал похож на человека. Вспомнил? Вот так.

— Но согласись, что даже перед таким животным, как я, ты с трудом устояла, иначе добрыми друзьями мы бы тогда не стали. Да и не таким уж пропащим я был, если хорошенько подумать.

— Ну да? Знаешь, что он вытворил в одной таверне и как потом за свою глупость чуть не поплатился? — слегка наклонившись к Стьёлу, прошептала Илилла и лукаво прищурилась. — Любое безрассудство кого угодно не сравнится с тем, что выкинул Кирт.

— Только посмей ему рассказать. Та история не для его ушей, — наемник резко развернулся, расправил плечи и, сурово посмотрев на соратницу, указал на нее пальцем. — Нечего ему знать то, из-за чего он потом возомнит себя невесть кем, еще и за мой счет. Тем более все это уже в прошлом, да и никто тогда не пострадал.

— Да брось! Зато поучится на чужих ошибках.

— Напомни, когда это я ему в учителя нанимался? Нет уж, хватит и того, что он теперь к нам, как веревкой привязан, и ладно хоть не намертво, — Тафлер и не думал уступать даже в такой малости, как посвящение какого-то юнца в то, о чем не хотелось и вспоминать.

Наемник предугадывал слишком бурную реакцию Стьёла, узнай тот о нелепице, чуть ли не стоящей свободы и даже чести Кирту. А виной всему была всего-то недальновидность… и, чего скрывать, упрямство и честолюбие. И, конечно же, изрядное количество деревенского вина, которым старательно опаивала его одна хитрая семейка, что держала кабак в непонятной безымянно дыре. Не будь тогда Илиллы рядом, то Кирт до сих пор торчал бы там, лишенный всех денег, без пальцев на ногах — или вовсе без ног — и с чужими детьми, которых нагуляла где-то навязанная женушка. Девка-то та была и впрямь хороша собой, но кто же знал, что она и ее родня в виде единственных братьев-мясников окажутся с гнильцой.

— Холодает, — поежилась Мелон, глядя в слепое небо, и тут же спрятала шею в плечи, приподняв ворот. — Надо осесть где-то, а остальное пока подождет. Только вот где?

— Попробуем туда податься? — Тафлер указал на слишком оживленную улочку прямо по курсу.

— С чего это ты так решил? — нахмурился Одил, старательно пытаясь разглядеть то, что мог приметить наемник.

— Где еда и жаркий очаг, там всегда полно людей. И сдается мне, там точно найдется место для еще троих чужаков.

— Да тут везде люди. Но стоит проверить, — последовало одобрение соратницы, — и мне не важно, что там будет и как, если найдется хотя бы крошечная комната, то буду рада чему угодно.

Компания обошла обледенелый фонтан, украшавший площадь Кайлы, что получила свое название в честь несчастной дочери одного из правителей далекого прошлого, и двинулась в сторону массивных построек.

— Ну и ну, и тут лицо, — протянул паренек, глядя на вытянутую вверх чашу, которую опутывало каменное тело грозного змея. — Помешанные они на них, что ли? Фанатики.

Из стеклянного шара, водруженного на широие подпорки в центре и покрытого тонкой коркой изморози, выглядывал женский лик, высеченный из такого же мрамора, что и стелла. Когда-то образ Кайлы Талий, единственной дочери одного из первых королей Старого мира, было приказано увековечить в благородном камне. И ее замерший и навсегда юный облик по сей день так и оставался никем не тронутым — никто и думать не смел убрать сферу и снести фонтан. Со временем многое о Кайле успело растворится, превратиться в прах, однако об ужасной смерти безумной с рождения принцессы помнили хорошо. Да и как такое может забыться? Несчастную заколол собственный брат алтарным ножом в давно снесенной часовне в день совершеннолетия Кайлы. И случилось это прямо на глазах у собравшихся. Зачем он это сделал, так и осталось загадкой; и даже стоя на эшафоте, наследник трона не пролил свет на содеянное. Убийца унес с собой в опозоренную могилу эту тайну, но люди меж собой говорили, не скрывая: он не просто убил, а принес в жертву сестру. Ибо ходили слухи, будто наследный принц давно связался с тем, от чего следует держаться подальше. Конечно, болтовня о тайной ложе, черных мессах, поклонении Бездна знает чему оставались всего лишь пустой болтовней, но она сумела наложить свой поганый отпечаток на королевскую семью.

«Посторонись, посторонись! Дайте дорогу!.. Торопитесь приобрести отменный котелки по выгодной цене!.. Не проходите мимо, загляните на огонек до закрытия в лавку диковинных вещиц!.. Только что привезенная свежайшая вода из самого горного источника, попробуйте, не пожалеете!.. Слыхали, говорят, из города никого не выпустят, пока бураны не пройдут. Оно и правильно, наверное, зато никто не пропадет… Точно, уж лучше дома пересидеть, в тепле. Боги, снега и сейчас хватает, страшно представить, как нас занесет в надвигающиеся метели», — раздавались со всех сторон обрывки фраз.

Несмотря на промозглый ветер, который с каждым часом только усиливался, некоторые окошки были распахнуты настежь, как и двери немногих среди бесчисленной уймы заведений. Мимо пронесся какой-то торопыга, навьюченный связанными деревянными заготовками и мешками, из которых сыпались мелкие опилки. За поворотом троица наткнулась на двух девушек, которые, явно угадав в компании чужаков, тихо засмеялись. О чем-то быстро шепнув подружке, одна из юных особ как бы невзначай указала на Кирта, а затем на Стьёла, от чего тот мгновенно сконфузился. Однако уже спустя мгновение незнакомки исчезли из виду, а на смену им показался грузный мужик в грязной рабочей одежде. Что-то бурча себе под нос, он перекатывал небольшие бочки через улочку. Поглощенный своими заботами, он не обращал никакого внимания ни на одного человека, что успел за это время промелькнуть перед ним, огибая его тучную фигуру и груз. А народу здесь было в достатке, однако даже в столь жуткой суете, где каждый куда-то бежал, что-то делал, всё находилось при полном порядке. Даже возле ремесленной, у дверей которой в иных городках или поселках по обыкновению валялся всякий нужный хлам и мусор, стояла лишь пара ящиков, плотно приставленных к стене, да несколько деревянных палок.

— Хвала богам! Неужели я сейчас смогу наконец-то прилечь?! Кирт, а ты прав оказался, глядите, — воодушевленно воскликнул Одил, поправив на плече веревку от ноши. Ему не терпелось скинуть с себя котомку, стянуть сапоги и устроиться у огня, однако о своем горячем желании заикнулся только теперь, боясь, что своими разговорами будет только докучать. И все же сейчас он не удержался.

Улица уходила вглубь одной из частей Шадиона, огибала очередной холмистый подъем с лестницей и, упираясь в развилку, разбегалась в разные стороны. Свернув налево, в какой-то проулок, путники оказались рядом со скромным заведением, над которым висела табличка с надписью «Харчевня «Вороний глаз».

— Надеюсь, место названо не в честь главного блюда. Доводилось пробовать всякое, особенно, когда застревал в дороге неизвестно где, но сейчас как-то нет желания набивать свой живот птичьими глазами. А на все остальное я согласен, — не снимая перчаток и капюшона, наемник поднялся на низкое крыльцо и толкнул дверь. — Да тут почти, как дома! — воскликнул Тафлер, заходя в харчевню и зовя жестом за собой товарищей.

Внутри и впрямь все выглядело весьма уютно, и если бы не толпа постояльцев, занявших чуть ли не каждый угол, бесконечный звон бутылочного стекла, несмолкаемые разговоры и хохот, то можно было решить, что это вовсе и не общее заведение. В отличие от наружного облика, холодного, каменного, выцветшего, изнутри харчевня была обита светлым теплым деревом, не считая огромного очага. Даже пол оказался устлан аккуратными гладкими дощечками, новенькими, будто их только вчера уложили. По обе стороны от стойки, где крутилась невысокая и далеко немолодая женщина и двое мужчин, стены украшали нанизанные на толстые грубые нити всевозможные сушеные мелкие плоды и травы, чеснок, гроздья черного стручкового перца. Среди них попадались и связки с горчичными цветками, которые нередко добавляли в еду. И тянулись сушеные полезные запасы аж до самого потолка, некоторые и вовсе наползали на него и доходили до потемневших люстр. Заключенные в не счищенные наросты из свечного сала, те нависали так низко, что казалось вот-вот заденешь их головой. Массивные обеденные столы неплотно заставляли трапезный зал, но зашедшие на огонек визитеры исправили это «досадное упущение», заполнив собой все свободные места. И протиснуться сквозь шумных гостей, которые то и дело вскакивали из-за столов и принимались сновать из угла в угол или отчаянно жестикулировать, рассказывая очередную захватывающую историю, было непросто.

— Как дома, говоришь? — насмешливо прищурилась Или, покачав головой и обходя друга.

— И где это так людно в домах, что даже яблоку упасть негде? — задумчиво спросил Одил, оценивая харчевню.

— В Лиафе, — сухо отозвался Кирт.

— Что? Где? — чуть помедлив, выпалил парень и почесал затылок, силясь вспомнить город с таким названием. Но, разумеется, его скромных познаний хватало только на глупые выдумки, которые слышал от своих соплеменников, и знал он лишь о тех местах, которые были у всех на слуху.

После короткого осмотра зала все трое двинулись подальше от выхода, в единственный самый свободный угол рядом со стойкой. Кто-то из незнакомцев приметил вновь прибывших и зачем-то громко поприветствовал их, проявляя явное дружелюбие. На проходной выкрик глухо отозвались пара человек, поддерживая приветствие, и все вернулось в прежнее течение — каждый смотрел себе в кружку или на соседа по столу. Однако уже через минуту, едва путники устроились за еще неубранным столом — куски раскрошенного хлеба, куриные косточки и разлитое пиво красноречиво говорили о том, что кто-то недавно успел неплохо подкрепиться, — как женщина за стойкой удостоила вновь прибывших своим вниманием.

— Да-а, сегодня народ валом валит, и еще бы! В такой-то день — Основание Трона! И если бы не денежки, что сыплются мне в карман, я бы силой заставила каждого за собой убирать. Клянусь всеми богами, при другом хозяине эта харчевня давно превратилась бы в свинарник, — она тут же выскочила в зал и принялась собирать объедки на поднос и вытирать пивные разводы. — Сейчас, погодите… Ну, вот, порядок. Добро пожаловать в «Вороний глаз», здесь рады каждому. Уж тут-то вы точно найдете все, что вам нужно, а еды — да на любой вкус, все, что захотите, как и выпивка.

— Выходит, мы удачно попали на торжество? Весьма кстати, — Кирт одобрительно кивнул несколько раз и бросил на стол снятые перчатки. Только сейчас, рухнув на стул, он ощутил странную и такую непривычную изможденность, однако точно знал, что больше его вымотала не дорога, а чрезмерно запоздалые последствия от ранения и отравления. Даже находясь в ледяных тоннелях под «Звенящим мешком», так остро это поганое состояние не чувствовалось. Но внезапная слабость не столько беспокоила, сколько раздражала наемника, хоть он и понимал, что неожиданная усталость временна. — Для начала принеси-ка… горячей можжевеловой наливки на двоих, а вот этому мальцу — чего-нибудь… мм… безобидного.

— Что, проблемы? — съязвила женщина, косясь на Стьёла.

— Проблемы, — отстранённо отозвался Тафлер, и тут же невинно развел руками, поймав на себе кислый и возмущенный взгляд парня. — Слышал, что в больших городах, таких, как Шадион, очень щедры на угощения в особые торжественные дни. Доводилось бывать в парочке, и меня там чуть ли не даром накормили так, что едва ушел из-за стола.

— В других местах — может быть, а здесь подобный трюк не пройдет. И даром что-то в моей харчевне вы получите ровно столько же, сколько и остальные — по соленой рыбине на нос и хлеб, — хозяйка заведения выпрямилась и подбоченилась. — Хотя вам, как новым лицам, я еще накину сверху кувшин овечьего молока, так и быть.

— Идет. Неси. И еще: здесь зайчатину подают?

— А то! Лучшую во всей Веланвии!

— Тогда и ее захвати. Все остальное — после.

Женщина хмыкнула, подхватила поднос и неспешным шагом направилась за стойку, в дверной проход, ведущий в подсобку.

— А ты умеешь торговаться, — улыбнулась Илилла, снимая с себя тяжелую накидку и поудобнее устраиваясь за столом. — Главное, чтобы потом она не взяла назад свое слово и не стрясла с нас втрое.

— Не похожа она на такую, уж я бы точно заметил, будь что не так.

Соратница пожала плечом и, откинувшись на спинку стула, внимательнее оценила обстановку. А присмотреться тут было к чему, да и послушать тоже: одна половина из подвыпивших и развеселых гостей оказались местными воинами. И, похоже, они здесь были частыми визитерами, ибо подавальщицы не слишком утруждали себя сдержанностью и чрезмерной учтивостью, ровно, как и солдаты. Другая же половина, судя по одежде — обычными людьми, явно не входившими в особый круг приближенных ни к королевскому двору, ни к блюстителям порядка. Но даже среди них имелись хоть и небольшие, но весьма колоритные компании из грубого здорового мужичья, по виду напоминавшие кузнецов. Среди шумных постояльцев терялись и женщины, занявшие самые неприметные места у стены и о чем-то шепчущиеся между собой. Удивительно было то, что среди гама и разнообразия голосов Или уловила обрывки разговора сидящих неподалеку двух женщин солидного возраста. Те, неаккуратно перебирая мясо костлявыми пальцами и жадно отпивая из кружек, обсуждали последние новости.

— …ничего я не вру, мне одна торговка сказала, а ей — какой-то мальчишка, который все время околачивается подле придворной кухарки. А та слышала своими ушами и видела своими глазами, как какой-то незнакомец разговаривал с королевским писарем, и тот сказал, что на днях должен прибыть… — последние слова тут же проглотил чей-то гогот, но после речь продолжилась. — Якобы при нем будет новый глава лекарей самих короля и королевы с каким-то помощником, о как! И еще слыхала, что самый старый посвященный помер, и его прямо в башнях ордена похоронили… и тот лекарь займет его место.

— Да брешут они все! — точно птица, замахала руками вторая женщина, чуть ли не подпрыгивая на стуле. — Зачем им еще, когда у них и так уже целая свора этих умников есть?.. Со стороны же не берут...

—… а зачем тогда они недавно вскрыли залежи со своими свитками?.. меняют все под него, от старья избавляются… Вот потеха-то! Одни собирали, другие сжигают… да точно хотят сделать так, чтобы кто-то чего-то не прознал… там сейчас почти проходной двор...

— Да ты-то откуда взяла этот вздор и выдумки? Почему тогда об этом никто в городе, кроме тебя и каких-то попрошаек, не знает? Ты ври да...

—… у них там всякого хватает, знания не чета нашим… а вот как не досчитаются, так и проблем не… — не унималась сплетница, голос которой все чаще терялся в посторонней громкой болтовне.

То, что долетело до ушей Мелон, показалось довольно любопытным и даже полезным. Одно смущало: насколько прозвучавшее являлось правдой? Ведь, если трактирные сплетни и не сплетни вовсе, то в числе необходимых записей могут оказаться и те, что способны пролить свет на интересующие тайны.

— Слушайте, а если те двое и здесь найдут? — почти шепотом вдруг спросил Одил, придвигаясь ближе к наемникам. — Незаметно пройдут в город и доберутся до нас?

— Вряд ли. И им сюда точно не пройти — слишком надежное место этот Шадион, почти крепость. Да ты сам видел, и на каждом углу поджидают крепкие ребята с оружие наготове.

— А как же базар? Туда же они смогли проникнуть, а там полно мордоворотов и всяких колдунов, и никто не помешал тем людям навести шороха. Помнится, ты говорил, что они там чуть не спалили все. Я как-то не хочу быть поджаренным заживо.

— Вообще-то, он прав, Кирт. Да, город окружен почти неприступными стенами, хорошо охраняется, но всего предусмотреть нельзя, — Илилла переключила внимание на друга.

— И что ты предлагаешь?

— Действовать, как и задумывали, и, главное, меньше бродить по улицам, особенно в одиночку. А пока мы тут, неплохо бы попасть в королевские хранилища — быть может, там найдется что-то, что поможет разобраться с кулоном. Нужны хоть какие-то объяснения и ответы, а они точно есть в закрытых библиотеках… или свитковых, я чувствую. И если то, что матерь Шелна говорила о Праетере, правда, то все очень плохо.

— Сдается мне, затея твоя безнадежна. Нас даже ко дворцу не подпустят, не говоря уже о том, чтобы дать порыться в тайных записях, которые явно не для чужих глаз.

— А некоторые посторонние языки болтают другое, и если им верить, то в обители придворных посвященных грядут нешуточные перемены, а вместе с ними будут затронуты и все записи, какие есть. Боюсь, что после такого уже точно не будет никаких шансов даже одним глазом взглянуть на хранилище и найти то, что нужно.

— А как же печать? Разве с ней нельзя пройти? Может, если ее показать, как тогда, у ворот, то впустят? — словно озарило Стьёла.

— На твоем месте, я бы не рассчитывал на нее, она не поможет. Точно не в этом случае.

Беседу прервало появление владелицы харчевни, которая, не церемонясь и без лишней обходительности, протиснулась между Одилом и Тафлером и принялась выставлять угощение. Спустя несколько мгновений на столе оказалось ровно то, что было обещано, однако не стоит даже и говорить о том, что горячее пряное мясо, которое только-только сняли со спиц, стало первым главным блюдом. Стьёл потер ладони и без тени смущения тут же перетащил к себе на блюдо несколько еще дымящихся кусков.

— Как раз вовремя. Еще немного — и наш голодный друг принялся бы за нас. Можжевеловая? — Тафлер приподнял кружку.

— Самого крепкого настоя, здоровяк, — подтвердила трактирщица, явно гордясь тем, что в ее заведении подавали такую наливку. — Меня, кстати, Берна звать. Обращайтесь, если еще что понадобится.

— Нам бы пару комнат — нужно остановиться где-то, а более подходящего угла пока не нашли, как видите, — не упуская момента, сходу заявила Или и сняла с пояса кошель. — Маленькие или большие — все равно, главное, чтобы было где спать. Цена не важна.

— Послушай, милочка, здесь не ночлежка. Набить животы, погреть косточки — это всегда пожалуйста, а если надо где переночевать, то тогда можно остановиться у моего кузена. Он держит за стеной заезжий дом, идите туда, скажите, что Берна вас послала, и тогда он возьмет с вас меньше, чем обычно берет с чужаков. Ну-у! Чего смотрите? Я не дура, которой можно голову затуманить, и не по доброте душевной расстелилась, просто вы понравились мне — видно же, что не отморозки и не грабители, — женщина отошла к стойке, облокотилась одной рукой о столешницу и еще раз смерила каждого взглядом. — Та-ак, и что же вас сюда привело? Видать, издалека приехали, и, похоже, дорога вас сильно вымотала — видок у вас тот еще.

— Вот и вопросы начались, — устало прошептал Стьёл, отворачиваясь и закатывая глаза. Он почесал кончик носа, украдкой посматривая на наемников, которые продолжали вести себя невозмутимо. И тут его будто ужалили: круто развернувшись, парень припал плечом к подпоркам и беззастенчиво начал вещать, решив взять слово первым. — Да занесло сюда случайно. Ваш город как раз на пути попался, а про него много чего слышали, ну и решили, что неплохо бы своими глазами посмотреть.

— Да? — приподняла одну бровь Берна, словно в чем-то засомневалась. — И что же вы слыхали о нас?

— Что люди здесь хорошие, — Кирт осушил одним махом предложенный напиток и шутливо пихнул Стьёла кулаком в плечо, заставляя того прикусить язык, — вот, что он хотел сказать, верно, дружище?

Горе-воришка пожал плечами и виновато улыбнулся, но намек наемника понял и переключился на зайчатину. Последний раз он ел ее в Камышовой Заводи, как раз тогда, когда Нелос впервые, но безуспешно пытался уговорить на безумную авантюру.

— А, это да, люди тут замечательные все как на подбор — достойные, честные, порядочные и, что немаловажно, очень гостеприимные. Вот я, к примеру — живое тому доказательство, — хозяйка «Вороньего глаза» нисколько не скромничала насчет своей персоны и продолжала мимоходом делать громкие комплименты, расхваливая и себя, и Шадион.

Не скупясь на похвалу, Берна щебетала, как утренняя птаха, купающаяся в лучах солнца. Уже не глядела в сторону путников и явно увлекшись, она перешла на невнятное бормотание, попутно занимаясь обыденными для «Вороньего глаза» делами. Стоило ей вовсе умолкнуть, увлечься собственными мыслями и скрыться из виду, как Илилла тут же тихонько и незаметно для Стьёла толкнула локтем Кирта, который только-только собрался наслаждиться выпивкой и едой.

— Кирт?..

— Ты что?

— Скажи, что глаза меня не обманывают и я вижу его?

— Постой, кого именно? — насторожился соратник, чуть склонив голову и по-волчьи осмотрел трапезную.

— Вон, возле выхода… — приложив пальцы к губам, прошептала Мелон. — Разве это не тот бродяга, что околачивался у главных ворот снаружи? Ну, тот самый, что еще крик поднял?

Почти рядом с дверью, в гордом одиночестве, если можно было так сказать, на скамье за низеньким столом и впрямь сидел уже знакомый незнакомец. Обложенный со всех сторон дорожным скарбом, как рыночник-старьевщик, почти неподвижный, все в тех же засаленных грязных лохмотьях, он что-то перебирал в руках и сверлил острым взглядом троицу.

— Могу поклясться, что еще пару минут назад его здесь вообще не было.

— Хм, неужели босяка все-таки пустили? Странно все как-то получается. И тебе не кажется подозрительным, что он оказался именно в этой харчевне, где мы засели? И чего он так уставился? Не нравится мне этот тип, и что в его косматой голове делается, одни боги знают. Хотя не нужно быть богом или провидцем, и так ясно, что ничего доброго.

— Может, он как-то связан с теми двумя, что теперь преследуют нас? — предположила Или, снова осторожно посмотрев на неизвестного.

— Не знаю… Не похоже на то. Вот и укрылись, называется, глазом не успели моргнуть, как кто-то снова прицепился. Что будем делать? Я могу растолковать ему на деле прямо здесь, что не стоит ходить за нами по пятам, и он надолго запомнит эту «беседу».

— Нет, не надо. Не хватало, чтобы потом погнали отсюда с кулаками или вовсе местные охранники нас скрутили — мы не за этим сюда пришли.

— Тогда остается или сидеть на месте, есть и пить, как ни в чем не бывало, и наблюдать за бродягой, или же просто убраться отсюда, пока нашего нового приятеля не посетила мысль что-нибудь выкинуть.

— Если мы уйдем, то он подумает, что мы бежим от него или еще от кого, раз так сорвались с места. Но врать не страну — такое навязчивое и пристальное внимание мне не по душе, поэтому я бы лучше ушла, только как это сделать незаметно? Увидит — потащится за нами, вот как чувствую.

— Есть одна идея, клянусь, безобидная и никто не пострадает, — поручился Кирт, лукаво прищурившись.

И Илилла верила ему. Она знала, что Кирт не подведет, и если что-то пообещал, то все сделает в лучшем виде. Теперь оставалось только ждать.

— А чего вы не едите? Вкусно же, у меня в деревне так зайчатину никто не готовит, да и виноградная выжимка — язык проглотишь, — Стьёл оторвался от трапезы, видя, что наемники чем-то озадачены и почти не притронулись к пище.

Он поднял глаза и поймал острый мимолетный взгляд Тафлера куда-то вперед.

— Раздери меня три бешеных пса, это же тот колоброд, — парень едва не подавился, когда увидел угрюмого мужика, от вида которого мурашки бежали по спине. — Что он здесь делает? Разве его не заставили сидеть где-то там и помалкивать? И он что, на меня смотрит? — посыпались те же вопросы, какими задавались и наемники.

— Надеюсь, ты успел достаточно закинуть еды в себя? — Илилла завернула сушеную рыбу в чистый платок и убрала в дорожный мешок.

— Да разве этим наешься? — Одил вытер рот рукавом, громко шмыгнул и вопросительно посмотрел на Кирта. — Я только начал...

— Придется закончить, — наемник повернул голову в сторону стойки и, отыскав Берну, подозвал ее.

Женщина не слишком расторопно снова вышла в зал.

— Что, добавки захотелось? Даром ничего не будет больше, — видя почти опустевший кувшин из-под молока и исчезнувшую рыбу, отрезала она, явно ожидая нахальства от чужаков. Ей было не привыкать сходу ставить всех и вся на место, и сейчас она не думала изменять себе.

— Мы бы хотели расплатиться за выпивку и мясо, — Тафлер высыпал на стол из мешочка несколько лирий. Потом, чуть подумав, отсчитал еще, сгреб монеты в руку и протянул их трактирщице. — А знает что, мы заплатим за все, в знак благодарности за теплый прием.

Не ожидая такой щедрости, Берна не сразу, но расплылась в слащавой улыбке, а при виде денег ее глаза заблестели, как у уличной гадалки.

— Неужто уходите? — она быстро спрятала блестящие монеты в карман платья. — Жаль.

— Так где, говоришь, находится заезжий дом твоего кузена?

— Да за стеной, только придется обойти весь дом — вход-то с другой стороны. Не заблудитесь.

— Славно. Чуть не забыл: что у вас тут за праздник такой, из головы совсем вылетело? — нахмурил брови Тафлер, делая вид, что пытается вспомнить название, которое ему хорошо запомнилось.

— Основание Трона. Только торжество совсем не связано с правителями древности, про них в этот день не очень-то вспоминают, хотя, если бы не было их, то не было бы и Шадиона, и вообще нашей провинции.

— Но торжество есть торжество, неважно, в честь кого или чего, так ведь? Поэтому, — на стол снова посыпались монеты, — выпивку всем этим славным людям за наш счет. И пусть ваш заскучавший менестрель, — наемник кивнул на стоящего в углу тучного музыканта с лютней, — сыграет чего-нибудь веселенького и споет самую заводную песню.

Дважды просить не пришлось. Медлительность Берны сменилась бойкой расторопностью: она мгновенно оказалась рядом с менестрелем и, отчаянно жестикулируя, принялась что-то ему объяснять. Тот буквально просиял, когда получил неплохую плату за то, чтобы еще больше поднять на уши «Вороний глаз». И спустя минуту по заведению разлились первые аккорды и громкие напевы — заголосил мужичок так, что сумел заставить всех присутствующих замолчать на несколько секунду и обратить на него внимание.

… Пусть льются рекою мед и вино,

И пиво плескается в кружка-ах!

Так выпьем, друзья, и нальем заодно

Прелестным нашим подружка-ам!

А мрачный моряк, избранник богов,

Поведает нам из могилы,

Как был он коварно убит за добро,

Что спрятал на дне Ольфеила-а.

Не-е сыщешь правдивей пыльных сапог,

Что Ловкому принадлежали-и.

И он исходил бы в них много дорог,

Но его великаны сожрали-и.

Хей! Хей! Славься Кордей!

Все-е двенадцать провинци-ий.

Здесь не счесть мудрецов,

Полно хитрецов,

Но больше всего дурако-ов!..

Знакомую всем песню тут же поддержали несколько кузнецов, а за ними подтянулись и все остальные. Каждый драл глотку, как мог, наперебой звучали голоса, слова на пьяных языках путались, сбивались, однако это никого не смущало. Менестрель продолжал петь, перебирая струны и уже расхаживая по залу, заводя и увлекая за собой толпу. Особо набравшиеся и слишком легкие на подъем то и дело поднимали вверх кружки, трясли над головами мясом на кости, с которого капал жир, и топали в такт. Кто-то разошелся настолько, что взобрался на стол и стал горланить другую песню, а музыкант только и делал, что улыбался да подыгрывал. Вскоре вся харчевня гудела и буквально захлебывалась в безудержном веселье от безумной гулянки, и в слишком оживленной ораве гостей потерялся тот, из-за кого все затевалось.

— Пора, — скомандовал Кирт, вскакивая со стула и на ходу набрасывая на плечи плащ.

Все трое, держась ближе к стене по левую сторону от дверей, почти без труда пробрались к выходу, возле которого успели пристроиться четверка тучных мужиков. Они как раз закрывали собой вид на ту самую скамейку, где пристроился бродяга. Но разглядывать, на месте тот или нет, времени не было, да и различить уже что-то в постоянно движущейся толпе просто не представлялось возможным. Протиснувшись меж знатно подвыпивших гостей, путники проскользнули в приоткрытые двери и вновь оказались в узком проулке. Осмотревшись, троица двинулась в противоположную от развилки сторону, чтобы потеряться в тесных переходах, в которых сновали горожане. Оставалось только обойти здание, как подсказала Берна, и скрыться в заезжем доме — уж там-то проклятый бродяжка вряд ли догадается искать. В конце концов, в Шадионе полным-полно постоялых дворов и ночлежных уголков, и второго такого совпадения, как в харчевне, не может случиться. Во всяком случае, на то была надежда, иначе все засевшие в голове подозрения только подтвердились бы. Перебрасываясь короткими фразами, они все дальше и дальше уходили в проулок. Дом, в котором находилась и харчевня, и ночлежка, и еще с десяток всевозможных лавок, оказался на деле намного длиннее и больше, и где-то посередине он имел странный изгиб. И все же такой затейливый путь показался друзьям надежным и верным, пусть и долгим. Наконец, впереди показалась сквозная улица, идущая вдоль низенькой постройки, и в которую упирался проулок. Людей здесь было не меньше, чем на той же площади, но и в этом никто не видел проблемы, скорее наоборот, ведь чем больше лиц, тем проще затеряться.

— Эй, осторожнее! — воскликнул Стьёл, оборачиваясь на какого-то не слишком вежливого горожанина, который пронесся мимо и толкнул его, да так сильно, что едва получилось избежать падения. — Глаз нет? Или вместо ног деревянные палки?! Вот же люди...

Тут парень запнулся, словно проглотил язык, а его глаза округлились, будто пред ним предстало привидение или чудовище. Не оборачиваясь, он вытянул руку назад и нервно стал ощупывать воздух, стараясь, не глядя, дотянуться или до Мелон, или до Тафлера.

— Ты чего застрял? Обратно собрался, что ли? — твердый голос наёмника вывел Стьёла из ступора. — Что ищешь-то?

— Там… — медленно произнес Одил, едва заметно показывая куда-то в толпу.

В десятке метрах от них мелькнула знакомая фигура и тут же скрылась среди прохожих.

— Похоже, кто-то напрашивается.

— Как думаешь, он понял, что мы заметили его?

— А вот это мы сейчас узнаем. Но, если не дурак, то должен был понять, иначе с чего он вдруг так рванул? Эй, Или, — окликнул соратницу Кирт, — кажется наш таинственный друг не спешит отставать. И мне порядком надоели эти игры.

Почти все тупики в здешней части города заканчивались высокой стеной с массивными железными дверями или же деревянными перекрытиями с нежилыми закутками, куда сбрасывался мусор и разные рабочие пожитки. Не считая черновых рабочих, основными обитателями, пусть и нечастыми, там были лишь крысы да бродячие собаки, коих насчитывалось скромные единицы. Из-за дощатых навесов дневной свет по обыкновению сюда плохо проникал, а с наступлением темноты редкие фонари почти не зажигались, да и ни к чему, ведь ночами здесь и вовсе никто из людей не появлялся. В тени послышался хруст ледяной корки под чьими-то ногами, и прозвучавшие торопливые шаги через мгновение стихли. Темный силуэт скрылся под прямоугольной аркой, шмыгнул «карман» и затаился.

— Не вздумай дергаться, — внезапно послышалось над самым ухом и тело незнакомца сковала крепкая хватка. — Я сказал, не дергайся. Ну, что, потолкуем?

— Да брось, дружище, я же ничего такого не сделал, — с губ неизвестного сорвался нервный смешок.

Кирт вытолкал из укрытия на серый свет наконец пойманного колоброда, который сжался в жалкие комок и смотрел затравленными глазами на преградивших путь Илиллу и Стьёла. От недавней наглости и вызывающей крикливости не осталось и следа, их словно выжгли.

— Давай-ка сразу к делу… дружище, — наемник припечатал бродягу к стене так, что тот едва мог пошевелиться. — Ты кто такой?

— Ну, чего так кипятиться, я всего лишь странствующий барахольщик, простой, как соломенное чучело, и безобидный, как ребенок.

— Ну да? И поэтому ты следишь за нами? Кто-то надоумил или сам решил? Или, проверь-ка его карманы — может, там завалялось что-нибудь интересное.

— Что? О, Высшие, да я же нищий, как… вот этот камень, — перепуганный незнакомец нащупал под ногой осколок от какого-то булыжника и пнул его. — У меня денег почти нет, и хотел что-нибудь из своих запасов продать вам. Видно же, что можете позволить себе прикупить пару безделушек. Ничего такого, клянусь Скоммом и всеми богами.

— Продать, значит? Сдается мне, ты лжешь, и, знаешь, сильно облегчишь себе жизнь, если скажешь, кто и зачем тебя подослал?

— Мне он с самого начала не понравился, — встрял Стьёл и подошел к Кирту. Тот, видя, что парень вместо соратницы принялся ощупывать карманы барахольщика, не повел и бровью. — Пусто, кажется, только исписанные клочки бумаги, но они не очень-то похожи на… не знаю, на что. Какая-то чепуха, — он повертел в руках бесполезные заметки и скривился, не сумев разобрать написанное.

Никто из троицы и не думал верить незнакомцу, наоборот, подозрения только ширились, но было понятно, что добиться хотя бы одного правдивого слова будет непросто. Или вовсе невозможно.

— Погодите-ка, — Мелон, молча наблюдавшая за происходящим, жестом попросила ослабить хватку. — Если он не сам по себе, то, возможно, надо осматривать не карманы.

— А что тогда? — нахмурился Одил, с которого все это время почти не спускал глаз босяк. — Да тут и думать нечего, он точно не из нормальных, взгляните на него. И зачем он еще у ворот пытался сделать так, чтобы нас не пустили в город? Не спроста же кричал о Смерти, и что...

— Успокойся, ладно? Сейчас все узнаем… если будет что узнавать. Кирт, помоги, разверни его спиной.

— Эй, что вы творите? Отпустите меня. Я же сказал, что ничего плохого никому делать не собирался, и даже не думал о чем-то таком.

Илилла же, невзирая на горячие протесты, наклонила косматую голову колоброда вперед и принялась разглядывать его шею. Однако кожа на ней оказалась чистой, без каких-то знаков или татуировок, и кроме следа от шнурка, как и самого шнурка, ничего не было. Оттянула ворот ниже — снова ничего.

— Обычно у всяких лазутчиков и мелких проныр-соглядатаев имеется на теле клеймо того, на кого работают. Вот поэтому, — наемница грубо развернула обратно лицом к себе хитреца и, поочередно закатав его рукава, осмотрела руки, — надо получше проверить. Боюсь, только, проверка может затянуться — столько тряпья...

Однако, вопреки всем опасениям, особенно со стороны незнакомца, долго досмотр не продлился: на груди, аккурат по центру, на измазанной сажей коже красовались письмена. Выбитые красными чернилами то ли неумелой, то ли старой рукой не читаемые знаки шли тремя короткими столбиками подряд.

— Гляди-ка, а наш друг-то не так уж и прост, оказывается. Это оно? Клеймо? — Тафлер попытался разобрать символы, вспомнить, видел ли похожие когда-нибудь, но все было без толку.

— Не уверена, — Или присмотрелась к письменам. — Но это штуковина точно не ерунда и не бессмыслица. Я давно не видела такого, и могу ошибаться… Если память не изменяет, то мой наставник использовал похожие символы. Он говорил, что они не для обычных людей… Ими пользуются только жрецы, маги и знахари, но не все подряд. Это же элни, так ведь? — наемница отпрянула и вопрошающе посмотрела на босяка, но тот не издал и звука в ответ.

— Та-ак, и кто же ты? Жрец, маг или знахарь? Хотя, знаешь, плевать мне на это, я хочу знать, что тебе надо от нас. И лучше говори по-хорошему, пока не пришлось по-плохому отвечать.

— Да он ничего не скажет. Будет молчать, как рыба. Из такого и клещами ничего не вытянешь, — сухо констатировал Стьёл. — Может, пожалуемся на него страже, хотя бы тем, что у ворот — те его быстро узнают, и отправят в тюрьму. Вдруг он сюда обманом попал? А нас за то, что поймали этого гада, поблагодарят.

Тут бродяга прыснул от смеха, попутно обрызгав лицо Кирта слюной и обдав настолько зловонным дыханием, что наемник невольно отшатнулся. Омерзительный гнилостный запах незримым облачком ненадолго повис в воздухе, но спустя пару секунд растворился. Бедняга, забившись в безумном хохоте, аж закашлялся, и, едва отдышавшись, прильнул назад к стене и запрокинул голову.

— Пустая трата времени, от него и правда ничего не добьешься.

— И что теперь? Неужели хочешь его отпустить? — голос Одила дрогнул. Его по-прежнему терзали опасения, и он ощущал необъяснимый страх и колючую скованность в обществе странного типа. И сейчас парень боялся больше всего, что, отпусти они его просто так, то тот обязательно притащит за собой какую-нибудь беду.

— Есть одна идея. Если он не хочет говорить с нами по-доброму, то тогда вообще никому и ничего не скажет, — твердо произнесла Мелон, снимая перчатки. — Так будет спокойнее и уже точно не придется опасаться очередной слежки от него.

Стьёл, смекнув, к чему идет дело, беззвучно зашевелил губами и отошел на несколько шагов назад. Он не думал, что снова увидит, как проливается чья-то кровь. Но если тогда, в лесах, пришлось защищаться от дикого зверья, которое безжалостно растерзало охотников и сопровождающего, то сейчас дело обстояло совсем иначе.

— Вы чего это удумали, а? — оживился незнакомец. С его потрескавшихся губ в одночасье слетела презрительная ухмылка, а карие глаза, в которых еще секунду назад искрилась насмешливость, в испуге округлились. Он тщетно пытался вырваться из железной хватки наемника, успевшего уловить, что затеяла напарница. — Не надо, не убивайте меня! Эй, кто-нибудь! Помогите! Тронете хоть пальцем — и мой разгневанный дух будет каждого из вас преследовать до самой смерти, клянусь всеми богами! Я буду являться вам во снах, ходить тенью по пятам.

Угрозы, больше походившие на театральные претенциозные монологи, наигранные и совершенно пустые, не произвели должного впечатления на наемников. Грязный бродяга выпучил глаза и в красках, завывая, стал описывать, что троицу ждет страшная кара за их преступное деяние. Однако острастка не сработала, так и повиснув в воздухе глупой и бесплодной манипуляцией. Илилла вновь приблизилась к босяку и уже без лишних слов и малейшей брезгливости коснулась его небритого лица. Тот, на мгновение вытянувшись, как струна, и одарив напоследок помутненным взглядом наемницу, обмяк и рухнул на землю — Кирт уже не считал нужным, держать его.

— Что с ним? Он живой? — Стьёл, не понимая, свидетелем чего только что стал, подошел ближе и, нагнувшись, потрепал бродягу за плечо, но тот как лежал бревном, так и оставался лежать.

— А ты что, думал, мы его убьем? Ну уж нет, это не тот человек, чьей кровью я запачкаю свои руки, — задумчиво отозвалась Или и потерла подбородок. — Давайте его перетащим под крышу.

— Мы оставим его прямо здесь?

— Да. С ним ничего не случится, оклемается еще до вечера и пойдет… уж не знаю, куда, но пойдет — ноги же у него не откажут, верно? — Кирт посмотрел на напарницу, все еще пребывавшую в раздумьях. — Не откажут. И замерзнуть не успеет. Так, Стьёл, бери его за ноги, а я за руки — и понесли.

Спустя несколько минут все было улажено. Чрезмерно заботиться о лазутчике не стали: его усадили на куче из сена среди бочек в одной из ниш и прислонили к стене. Тот был послушный, как глина — лепи что хочешь. Отряхнувшись от невидимой грязи, Тафлер оправился и глубоко вдохнул морозный воздух. Убедившись, что вокруг ни души, как и было до этого, компания поспешила убраться из тупика. Но как только стихли последние шаги и их фигуры скрылись где-то за бесконечными поворотами, бродяга открыл глаза и, цокнув языком, лениво и кряхтя поднялся на ноги — тень забвения даже и не подступилась к нему. Покачав головой, словно осуждал что-то или был недоволен, он расправил плечи и слегка размял тело. Похлопав себя по бокам, проверяя, на самом ли деле он цел и целы ли его немногочисленные пожитки в виде обносков и клочков бумаги с записями, колоброд засунул руку во внутренний карман штанов и вытащил на свет амулет в виде четырехконечной звезды. Ровно такой же, какой носил при себе Стьёл, только выполненный не из кости, а из чистого голубого стекла.

— Хвала Скомму. А я говорил, что лучшего места для ценностей просто нет, — довольно улыбнулся бродяга и, повесив звезду на шнурок, развязной походкой вышел в проулок.