Глава XIII. Ржавое железо за дружбу (1.1) Иллюзии

Воняло невыносимо! Особенно сейчас, когда по Шадиону разливался горячий пар, идущий прямо из подземных вместилищ. Воздух в отводных от этого превратился в слишком сырой и теплый, и отвратительное зловоние врезалось в нос, сбивая дыхание и заставляя то и дело давиться кашлем. Однако здесь, на самых окраинах, вонь никого не волновала — жилых домов тут не имелось, как и всевозможных заведений, где собирался народ. Только сточные закрытые канавы и отхожие грязевые тоннели, куда зимой черновые люди из самых низших сословий заглядывали нечасто. Последний раз сюда захаживали в утро, когда белые бураны успокоились; чистильщики удостоверились, что никаких проблем нет, и спокойно убрались восвояси. В отводных были только удушливый смрад, нечистоты, шайка Манрида и их пленники. Впрочем, сейчас глаз с троицы не спускали лишь двое из банды, остальным пришлось вместе с главарем вновь выйти наружу и замести кое-какие следы. Железный Кулак всегда чуял, когда нужно сворачивать дело, и нынешнее не стало исключением. Уже. И теперь главарь готовился с особой тщательностью, надеясь на полный успех и крупный навар от сделки.

За все время пребывания в Шадионе он успел свести весьма полезные для него знакомства. Одним богам известно, как у него получилось отыскать в чужом городе, где его нога никогда не ступала, нужных людей, которые не гнушались грязными делишками и помощью всякому отребью за хорошее вознаграждение. И не всегда брались деньги, порой назначалась услуга за услугу, и такое даже ценилось гораздо больше, чем звонкие лирии. Сообщникам лишь оставалось догадываться, сколько заплатил или что обещал Манрид тем, кто их «приютил» у себя и снабдил далеко не самыми скудными и мелкими знаниями о столице. Многие годы понадобились для установления твердого порядка внутри сердца Кордея, для возделывания и взращивания уклада, что способен отогнать позор и дурную славу, и дал спокойную жизнь доброму люду и благородным господам. Однако даже за внешним величием и крепостью, за единением, порядочностью и неподкупностью, на поддержание которых каждый вложил немало сил, все же смогла спрятаться гнусная и вороватая нечистоплотность. Но то едва ли может удивить, ведь к чистому всегда тянется грязь, с жадностью цепляясь и питаясь тем, чего сама лишена.

Но среди всех сообщников, верный своему вожаку Костяной Фес был единственным, кто знал обо всех планах главаря. Он всегда слышал и видел больше прочих, всегда находился рядом, доказывал свою преданность настоящим делом, а не пустыми словами. За что и являлся тем самым надежным человеком, которого рыжебородый приблизил к себе настолько, что посвящал во все дела и тайны. И рьяная преданность не таила в себе выгоду и не пропиталась подлой хитростью. Парень был обязан Железному Кулаку всем, что у него имелось, включая жизнь — то ценное, чего он когда-то чуть было не лишился в обители коварного Тавана. До встречи с рыжебородым Фесу пришлось немало скитаться, пытаясь приткнуться хоть куда-то — после долгого отсутствия он не посмел вернуться к тем, кто его знал, — но то, что с ним сотворил треклятый чернокнижник, наложило жестокий изуродованный рок. Не им избранный, но полученный, выжженный и проевший плоть до костей, и теперь грызущий их неустанно.

Когда-то парень носил фамилию гордого рода — Норргел, которая была у многих на слуху на западе. Точнее, в одном из его крупных городов, названия которого менялось так часто, что люди попросту перестали запоминать и называли его кто как. И все понимали друг друга, если заходила речь о рабочем городе. В самой молодой из всех двенадцати провинций, в Заари, полный серебряными рудниками уголок был единственным, который так и не обзавелся постоянным именем. Ни тогда, ни сейчас. В разные годы его именовали то Серебряной Жилой, то Халеолом — в честь одного из тамошних блюстителей порядка, — то Даркелом. Костяной Фес же помнил место, в котором появился на свет и прожил так мало, как Энделия — родина добытчиков лунного металла. Среди местных семья Норргелов не слыла баснословно богатой, не имела влияния и каких-то высоких связей, и свое уважение от других этот старинный род получил благодаря умению безошибочно находить самые «жирные» месторождения серебра и даже самоцветов и по истине мастерской добычи того и другого. Многие обращались к Норргелам, когда дело доходило до рудников и ценных залежей. Собственным положением семья Клефеса была вполне довольна, и парень в свое время тоже мог пойти по стопам предков, с той же гордостью носить полученную фамилию и продолжить род, но выбрал иное. И оступился. Хотя со временем горечь совершенной ошибки успела ослабнуть, порой она все же напоминала о себе. Многое изменилось, и то уже давно осталось в прошлом, умерло, превратилось лишь в едва различимые отголоски. После заблуждений, за которые настигла расплата, заклейменный и разбитый, Клефес так и не посмел возвратиться домой и показаться на глаза родным, которые бы его точно не признали и отреклись. Он знал это очень хорошо. Такого позора они бы не стали на себя навлекать — никто бы не пожелал, — а оскверненный черным колдовством сын — то самое постыдное клеймо, которое выжечь с фамильного древа не вышло бы. О том, кем он был прежде, пришлось забыть, и неизвестно, какие еще испытания и лишения на него обрушили бы небеса, не попадись он на глаза Манриду.

Жестокий и алчный бандит взял под свое крыло Феса почти сразу. Он разглядел в юнце и его непростой ноше полезный для себя ресурс, который мог сослужить хорошую службу. И сослужил. Его не интересовало, как и кто потрепал парня, откуда тот явился и куда направлялся, рассудив так: если потасканный жизнью, людьми и всеми богами грязный оборванец оказался там же, где и он, то это важный знак. В те времена Железный Кулак нередко придавал значения предвестиям, которые видел лишь он сам, и никогда не просчитывался. Кто-то из тогдашних приятелей рыжебородого с насмешкой отнесся к новоиспеченному сообщнику, видя в нем никчемного молокососа, с которым проблем не оберешься. Над его жалким обликом, от которого, как частенько говорили, несло слабостью, постоянно потешались, поднимая на смех тощее тело, похожее на больное и сухое деревце. Однако вскоре насмешки сменились опасливостью, когда секрет Феса стал известен не только главарю. Очень скоро он доказал свою нужность, а еще позже настолько освоился, что, казалось, он всегда занимал свое место в банде и его знали чуть ли не всю жизнь. И не последнюю роль в его новом положении, конечно же, сыграла пугающая одним только своим видом печать во всю спину. И именно благодаря такому ценному приобретению в лице Клефеса, Железный Кулак сумел нагнать на многих своих врагов и просто несговорчивых страха. С того момента с бандой рыжебородого приходилось считаться всем, кому не посчастливилось с ней столкнуться. Зато Костяной Фес напротив, признал эту встречу самой большой удачей в жизни, и ему льстило, что такой человек, как Манрид, предложил свое покровительство. Но даже прочное положение правой руки главаря порой превращалось в ничто, если рыжебородый считал свое слово единственно верным.

Так было раньше, так произошло и сейчас, когда Клефес шепнул о недоверии Удену и Долту и изъявил желание лично приглядеть за пленниками. Но получил от главаря лишь резкий отказ, услышав, что он может понадобиться на улицах, и ему пришлось вместе с остальными покинуть временное убежище. И все же это никак не мешало задуманному и сговору, который касался рыжебородого и Костяного. Теперь стоило только дождаться вестей от тех, кто оставил клеймо на руке Манрида. Правда, Клефес не находил себе места: беспокоила мысль, что Илилла может не заинтересовать темное общество, и тогда его свобода и, возможно, жизнь вновь окажутся под угрозой. А этого нельзя было допустить. Гнетущее чувство, будто приставленный в горлу нож, не отпускало и все сильнее давило, и избавиться от его плена можно было лишь одним способом: обменять свою душу на душу наемницы. И Костяного злило, что не в его руках находится решение и последнее слово, отчего он вновь почувствовал себя пленником Оплота Ночи и жалким куском мяса, из которого выжмут всю кровь до последней капли, а после — поджарят.

Но вот Мора и долговязого вполне все устраивало, не считая смрада. Те отсиживались в тени, пока другие улаживали вопросы, и ждали, когда все, наконец, разрешиться и они покинут столицу. Надолго оставаться здесь было опасно, ведь со дня на день жизнь в городе снова станет прежней, и тогда ускользнуть с живой добычей даже под покровом ночи будет очень сложно. Но если нелюдимый Уден вел себя настолько невозмутимо, что можно было подумать, словно ему совершенно все равно, то шумный Долт слишком уж дергался и даже паниковал, несмотря на надежное укрытие. Он то и дело посматривал в сторону выхода и прислушивался, изредка ругаясь и высказываясь вслух о своих подозрениях. Но поддержки у сообщника его речи не находили — Уден даже не смотрел в сторону долговязого, лишь изредка бросал острый взгляд на схваченных, которые уже пришла в себя.

Наемников рассадили по разные стороны, как следует связали и приковали неизвестно откуда добытыми цепями к железным кольям, вбитым прямо в стену. Кирт и Илилла могли видеть друг друга, но не дотянуться, и эта беспомощность доставляла особое удовольствие Манриду, который успел насладиться тем, как Тафлер пытался высвободиться из оков, и тщетно рвался к соратнице. Ошарашенного же Стьёла бросили отдельно, прямо рядом с отхожими канавами, и теперь двое отморозков наблюдали за тем, как того чуть ли не выворачивает наизнанку. Посадить его туда было идеей Нелоса, который с особой горячностью и издевкой глумился над бедным парнем. Из «своего» угла горе-воришка мог видеть только Или и сидящего поодаль одного из бандитов. Стьёл поначалу не сопротивлялся ничему: попав в цепкие когти очередного предательства, он был поражен, и пребывал в полном замешательстве. Осознание происходящего далось тяжело, но как только Одил переварил то, чего совсем не ожидал, а заодно и незавидное положение его и друзей, то сразу же отчаянно принялся бороться за свободу. Правда, попытки хоть как-то ослабить путы ни к чему не привели; парень напрасно старался отыскать что-то, что поможно надрезать веревки, чем забавлял молчаливого Удена. Тот с неподдельным глумливым интересом искоса поглядывал на пленника, однако, несмотря на свою причастность, стал единственным из шайки, кто и пальцем не тронул никого из пойманных. Но когда Одил подал голос и стал кричать во все горло, веселье закончилось — ему затолкали в рот грязный платок и для надежности повязали сверху кусок тряпки. Теперь звучали только монотонный шаг и голос долговязого, шум воды и редкий глухой грохот где-то под землей.

— Какого хрена они там копаются так долго? — снова принялся причитать Долт, растирая руки и судорожно облизывая пересохшие губы. — И на кой нужно было ловить этих свиней прямо в городе?

— А что, надо было дождаться, пока они уберутся и сгинут неизвестно где? — холодно отозвался Мор, плюнув на кусок заточенного и раскаленного железа, который тут же зашипел. Затем небрежно повертел его и снова отправил в небольшой огонь, разведенный от скуки. После чего вытащил из маленького кисета на поясе галтовку из шунгита и спокойно принялся ее начищать. — Отсюда можно сбежать в любую сторону, затеряться в лесах, снегах — да где угодно. Ты и правда думаешь, что лучше было бы снова обыскивать все вокруг и бегать, как голодные волки, за еще живым мясом? Как по мне, покончить с проблемами здесь — не самый плохой выбор Манрида. Только теперь мы все в ловушке, — черноволосый уже будто сам с собой разговаривал, и голос его становился все глуше.

— Вот именно, в ловушке. Еще и вместе с этой тварью, — долговязый резко остановился и бросил полный извращенной злобы взгляд на Илиллу. Он приблизился к наемнице и, схватив ее за волосы на затылке, поднял голову и заглянул в измученное лицо. — Это из-за нее мы здесь. Эй, ты кто вообще, а? Ведьма? Чародейка? Таких уродов надо всех жечь, как сухую траву, но сначала — отрубать руки, чтобы после смерти сами себя не поднимали из могил. Слыхал, вы и такое можете провернуть, даже превратившись в пепел. Мрази Бездны. Всегда вас ненавидел, — Долт на секунду умолк и облизал Или похотливыми глазами, а затем грубо ухватил ее за грудь. — Ведьма, не ведьма, а такая же баба, как и другие, со всем чем надо. Ты вроде ничего, в самом соку, а я таких люблю.

Мелон затуманенными глазами смотрела на скалящегося отморозка, желая вцепиться зубами ему в горло, но сил пошевелиться не было. Она не понимала, что с ней сделал Фес, и тяжелое ощущение полной опустошенности словно вытянуло все жизненные нити, придавило и не отпускало.

— Не трогай ее! — грозный, похожий на рев, выкрик Тафлера разлетелся по отводным. — Убери от нее свои грязные лапы, или, клянусь: ты будешь ползать без них у меня в ногах и жрать землю.

На угрозу Долт лишь зашелся хохотом. Отпихнув наемницу, он с надменным видом важной персоны по-хозяйски завел руки за спину и обратил свое внимание на Кирта. Того переполняла дикая ярость. Мысленный зуд о расправе над ублюдками превращался в слова, которые сейчас, увы, ничем не могли помочь. И это приводило в бешенство еще больше. Цепи звякнули и натянулись — Тафлер в очередной раз рванул их, силясь оборвать или выбить проклятые колья, но железо было слишком крепким, даже для наемника.

— Что ты собрался сделать, урод? Повтори-ка, а то не расслышал. Не, пока мы тут, а ты со своей шлюхой и щенком на привязи, никто ничего нам не сделает. Видал я здоровяков и покрепче — все один хрен, ничего не стоят.

— Да-а, место для отбросов вроде вас — самое оно, — Кирт сплюнул скопившуюся во рту кровавую слюну и исподлобья глянул на долговязого выродка, который расхаживал туда-сюда и выписывал круги. — И что еще взять с тех, кто промышляет грязными боями, грабежом, убийствами и трусливо бежит, когда начинает пахнуть жареным?

— Заткни пасть, — прошипел Долт и что было сил ударил наемника ногой в спину. — Долго же мы за вами гонялись. Вот надо было вам тогда влезать, а? Это мы-то убийцы? Эй, Уден, слыхал? А у кого, интересно, ручонки в крови наших приятелей? — он состроил идиотское выражение, округлив глаза и скривив рот, и осмотрелся по сторонам. Затем растеряно развел руками и, оскалившись, засучил рукава. — Ну, теперь-то вы за все ответите. Уж я-то оторвусь на славу, особенной с вашей девкой. Из-за нее у меня до сих пор башка трещит. Когда мы все по-очереди будем ее иметь, вы оба посмотрите. А потом...

— Эй, завязывай уже. Южанку сказано не трогать… пока что. Да и этих двоих тоже.

— Слышь, Уден, не лезь, иначе...

— Иначе что? — Мор перестал начищать галтовку, которую тут же бросил назад к остальным в мешочек, и через плечо глянул на сообщника.

— Я не дурак, и хорошо помню наш разговор в убежище. Манрид будет рад узнать о нем.

Уден в одночасье стал мрачным, как туча; он резко поднялся с места и в плотную приблизился к долговязому.

— Давай, иди, — прошипел парень над самым ухом сообщника так, чтобы только тот его и слышал. — А потом я с удовольствием посмотрю, как твое длинное тощее тело поплывет по этим канавам, полным дерьма, и отправится в ущелья. Или же полюбуюсь на то, как Железный Кулак выбивает из тебя весь дух. Думаешь, если начнешь трепаться, то этот рыжий ублюдок даст за это кость? Как же. Он в первую очередь отправит тебя к праотцам вслед за мной или до меня, а после примется за других. Манрид только и может, что болтать про какое-то единство, но ему плевать на всех, кроме себя. И ему ничего не стоит даже за крамольные мысли каждому перерезать глотки. Твоя жалкая жизнь для Железного Кулака ничто, как и жизни других, кто еще ему подмахивает и заглядывает в рот. Но это ненадолго, и ты сам об этом догадываешься. Я сам по себе, мне-то терять нечего и всегда есть куда идти, а вот вы… Манрид, конечно, еще крепок, но время-то идет, а старость и дряхлость никого не щадит, и что? Хотите и дальше идти за ним в никуда, околачиваться по подворотням и наживать себе проблем? Неужто у тебя и твоих приятелей лишняя жизнь завалялась?

Слова Мора звучали не просто убедительно, а очень даже правдиво, и долговязый нутром почуял, что его лучше послушать и не высовываться. Долт молчал. Ему и правда порядком надоело кочевать по континенту, постоянно выполнять всю грязную работу и ничего весомого с этого не иметь, кроме вечных насмешек и унижений. Когда он только примкнул к Железному Кулаку, то думал, что это-то точно отменное подспорье, в отличие от ковыряния в грязи и воде, добывая никому ненужный мусор. Долт мечтал разбогатеть на набегах и запрещенных боях, как ему обещал рыжебородый, а вместо этого он с остальными только и делал, что получал крохи и скрывался по разным углам чуть ли не по всему континенту.

— Умеешь ты все испортить, — с досадой произнес долговязый, отступая. Нервный смешок вырвался из его рта, и Долт, потирая замерзшие руки, осел в одном из углов. — Ладно, мне-то эти твари вообще не нужны, не охота тратить на них силы. Пусть лучше Манрид с Фесом сами с ними разбираются, они же заварили всю эту треклятую кашу.

— Другое дело, — одобрил Уден, убирая руку из-за спины, пока что оставляя в покое свои заточенные клинки, спрятанные под плащом.

— А крысы как всегда, разбежались по темным норам, и ждут, пока кто-то выполнит всю работу за них, да? — из-за угла выплыл Костяной Фес, шаркая ногами и недовольно озираясь. Где-то пропадая вместе с другими прихвостнями, он по привычке вернулся так же тихо, как и ушел. Фес любил безо всяких объяснений делать и ходить куда вздумается, и отчитывался лишь перед рыжебородым. И особенное удовольствие ему доставляло появляться тогда и там, где его не ждут. — Так что там мы с Манридом должны, не расслышал?

— Расхлебывать треклятую кашу, — твердо повторил слово в слово Мор, нисколько не пасуя перед правой рукой главаря. — А есть какие-то проблемы? Или я как-то несправедлив? Кажется, Железный Кулак нас привел сюда и заставил бегать за этими тварями, так пусть он и решает, что с ними делать. Или нет? Мы только и приставлены охранять. Что, снова не прав? Не угадал?

— Мы все заодно, и никому не выйдет соскочить с дела, уяснил? — чуть покачиваясь из стороны в сторону, подобно мерзкому змею, Фес подошел к Мору и несколько раз ткнул пальцем ему в грудь. — Что, думаешь не замарать ручонки, как это было и раньше? Я-то за тобой наблюдал с первого дня — слишком скользким и мутным ты мне показался еще тогда, когда старина Генри тебя привел. Не знаю, откуда он тебя вытащил, из какой дырки, но явно совершил ошибку. И сейчас ты ведешь себя очень подозрительно и много болтаешь, а я это ненавижу, как и Железный Кулак. Делай что говорят, а то как бы чего не вышло.

— Да-а, — холодно и как-то странно протянул Уден, глядя прямо в глаза Клефесу, — всякое случается. Боги бродят по земле наравне с людьми, как и дрянь, что выползает из Бездны. Солнце становится черным, люди внезапно пропадают — никогда не знаешь, что приготовит судьба. И за спиной может ходить то, чего не видишь. Да, всякое случается, — повторил он, медленно переводя взгляд куда-то за Феса.

Хмыкнув, Мор отступил в сторону, с нарочитой вежливостью пропуская доходягу, после чего вернулся к обыденным делам. Однако поведение и речи не возымели на Костяного никакого эффекта — тот лишь презрительно бросил:

— Тоже мне, прорицатель нашелся. Лучше бы молчал, как было всегда, а то что-то язык уж больно развязался. Ладно, что с этими? — он пристально посмотрел на наемников, «позабыв» о Стьёле, который его совершенно не интересовал. Пустое место — так бандит успел прозвать паренька, чье существование никого из шайки, кроме Нелоса, не волновало. Даже мелкой помехой горе-воришку никто не считал.

— А что с ними? Сидят, как видишь, никуда не делись, — огрызнулся долговязый, успевший остыть и немного притихнуть. — Где остальные? Долго нам еще тут торчать?

— А ты куда-то спешишь? Так тебя никто не держит — вали на все четыре стороны, только помни: обратно можешь не возвращаться. Хватит ныть, все почти готово. Парни скоро подойдут, и тогда Манрид все объяснит. А пока — сидим тут до ночи, до смены караула. Сейчас их вывалило на улицы слишком много, нельзя высовываться. Будем отсиживаться, а заодно немного поболтаем с нашими новыми друзьями, — Клефес оголил в омерзительном оскале желтые зубы и уселся на корточки напротив Илиллы. — Вот мы и встретились, тварь. Удивлена, что твои штучки не прошли со мной?

— Нет, — выдохнула Мелон, поднимая голову. В ледяных глазах наемницы читалась брезгливость вперемешку с ненавистью, и она не скрывала своего отвращения к меченому черным колдовством ублюдку. — Тебе стоило быть осторожнее тогда, в трактире. Я разную мразь встречала, но такую — впервые. Что ты со мной сделал?

— О, это только самая малость из того, на что я способен. Но беда в том, что я не всегда выбираю сам, чем удивить своих врагов. Мне даже любопытно, что будет, если я сделаю вот так, — он облизал пальцы, которые охватило уже знакомое свечение, и припечатал их к груди Мелон. Затем вцепился ей в шею, и наемницу накрыло бесплотное серо-голубое пламя, заставляя зайтись тело в судорогах. Пытка длилась несколько секунд, но ее хватило, чтобы вновь ввергнуть Илиллу в пучину невообразимой боли, ужаса и бессилия.

За изощренными развлечениями с нескрываемым удовольствием наблюдал Долт. Где-то раздобыв слегка порченное яблоко, он нарезал его на дольки, смаковал каждую из них и улыбался, требуя как следует задать наемнице. Тафлер же только и мог, что греметь цепями и выкрикивать угрозы. Веревки на его теле местами треснули, но продолжали сдерживать пленника.

— А знаешь, в чем мое преимущество? — насладившись криками, Клефес, наконец, прекратил пытку и Мелон тут же обмякла. — Даже если мне свяжут или отрубят руки, я все равно смогу показать свою силу. В отличие от тебя. Но тем, кто очень заинтересовался тобой и скоро заберет, твои руки вряд ли понадобятся. Думаю, я сделаю покупателям большое одолжение, если немного подправлю их товар, так, на всякий случай, — он жестом подозвал к себе долговязого и одолжил у того нож. — Этим кисти не отрежешь, но пальцы — самое оно.

— Нет! — в этот момент в Кирта словно бешеный зверь вселился.

На лбу набухла вена, разбитое лицо побагровело, брови дрогнули и сдвинулись так, что из-под них едва проглядывали глаза. Издав звук, похожий на рык, переходящий в протяжный крик, он что было сил опять рванул цепи. Послышался сухой треск: каменная крошка осыпалась на пол и из трещины выпал один из кольев. Кусок заточенного и кривого железа тут же свалился прямо под ноги разъяренному Тафлеру. На краткий миг все умолкли и замерли, будто под ними разверзлась земля, но онемение мгновенно спало, когда поняли, что произошло. Долт, в страхе взирая на наемника, готового оборвать вторую цепь, отшатнулся и чуть было не упал на спину, оступившись. Уден оживился и тут же бросился на помощь Фесу, который уже оставил замученную Илиллу и переключился на Тафлера. Справиться с ним в этот раз оказалось непросто, несмотря на сдерживающие оковы, и на мгновение смятение взяло верх над бандитами. Уден в мгновение ока схватил валявшуюся цепь и потянул ее на себя, не давая пленнику полной свободы, а Костяной, не теряя ни секунды, успокоил Кирта ударом ногой в грудь.

— Треклятые идиоты. Что вы устроили? Вам было сказано всего-то проследить за порядком, а вместо этого развели полный бардак.

В отводные, наконец, заявился Железный Кулак с остатками банды. Те приволокли с собой набитые провизией и каким-то тряпьем тюки. Побросав ношу, они тут же разбрелись по углам и уставились на Манрида, который неторопливо подошел к поверженному наемнику. Смерив его полным превосходства взглядом, он чуть повернул голову и осмотрелся, оценивая обстановку, которая его явно не удовлетворяла.

— Псина никак не унималась, пришлось ее успокоить. Девка тоже слишком строптивой и несговорчивой оказалась, вот, хотел ей разъяснить что к чему, — непринужденно, точно ничего не произошло, ответил Фес.

— Отрезав ей пальцы, — встрял долговязый, отряхиваясь и трусливо прячась за главаря. — Если бы не ты со своей затеей, дружок этой паскуды не озверел так.

— Довольно. Пригвоздите этого обратно, да как следует, а то снова проблем не оберешься. Девку оставьте в покое. Пока. Она нужна целой. Заруби это себе на носу, Фес, если не хочешь оказаться на ее месте. Что до их щенка, то с него нечего взять. Будет обузой, поэтому от него избавимся перед самым уходом — пусть гниет тут, но уже без нас, — распорядился главарь и, пнув для проверки лежащего без сознания наемника, щелкнул пальцами и велел разбирать вещи.

Сообщники тут же вытряхнули мешки, демонстрируя наживу в виде какого-то потрепанного неприметного шмотья, явно шитого не специально на них. Выяснилось, что это одежда готовилась не только для бандитов, но и для их пленников. Среди тряпья имелось несколько невзрачных накидок, каких-то стоптанных сапог и старых головных уборов подобных тем, что носили крестьяне. Разобравшись со скарбом, отморозки принялись за еду: растащив кто что, они разбрелись по углам и засели в них, молча пережевывая пищу и планы рыжебородого. Кто-то сидел в городом одиночестве, кто-то на пару с кем-то, но все то и дело косились друг на друга, будто в чем-то подозревали. Шрамированный мужик, тот, что попал в шайку недавно, швырнул в сторону огрызок и с ехидством обратился к Бролу:

— Эй, малой, пойди-ка сюда. Говорят, тот молокосос твой да-авний приятель. Это правда?

— Кто говорит? — парень изобразил удивление. — Никакой он мне не приятель, я его вообще не знаю.

— Тогда откуда разговоры такие, а? Ладно тебе, не ломайся, как девка, тут же все свои.

— Говорю же, не друг он мне, — внезапно переменился Нелос, чувствуя, что его положение может быть мгновенно загублено. — Разве я похож на того, кто водится с убогими вроде него? Просто он мне сразу не понравился, вот так. А все уже решили, что я его знаю? Ну вы даете!

— Да он сам же и проболтался.

— И вы приняли его скулеж за чистую монету? А что бы ты сказал на его месте, лишь бы тебя не трогали? Ага! Любой соврет с три короба, такого навыдумывает, чтобы только сохранить себе жизнь.

— Это точно, — шрамированный приподнял руку и потряс указательным пальцем. — Только сопляку, кажись, уже ничего не поможет — раз Манрид велел прикончить его, значит, он не жилец. Эй, куда ты пошел?

— Немного потолкую с мелким выродком, напоследок вправлю ему мозги, чтоб в следующей жизни не чесал языком что в голову взбредет.

— Да оставь ты его в покое. Кто вообще с мертвецами разговаривает?

Но Нелос уже не слушал. Чуть сгорбившись и искоса поглядывая на других бандитов, он прошел в соседнее помещение, где находился Стьёл. Горе-воришка бросил все попытки высвободиться, и теперь только сидел, как окаменелый, и глазел в одну точку. С появлением старого друга он чуть повернул голову, но тут же отвел взгляд, не желая даже смотреть на того. Брол потоптался на месте, после чего все-таки сделал несколько шагов в сторону, потом еще, и, описав короткую дугу, развязно уселся напротив Одила. Пренебрежением так и несло он того, кого Стьёл слишком давно знал; он и прежде замечал и ощущал нечто похожее на презрение, но всегда отмахивался, считая, что это только кажется. Теперь, когда все изменилось до неузнаваемости, будто слетело притворное обличье, странная брезгливость, исходящая от Нелоса, предстала во всей красе. Новоиспеченный приспешник Железного Кулака какое-то время просто разглядывал друга, затем устало выдохнул и взъерошил свои густые каштановые волосы, которые и без того спутались и торчали во все стороны. Засучив правый рукав, он гордо продемонстрировал недавно выбитую татуировку в виде крепко сжатого кулака — свидетельство его посвящения в банду. Лицо Одила по-прежнему выражали безразличие — вид клейма нисколько не впечатлил; он что-то промычал в кляп и уставился на «доброго приятеля».

— Кто бы мог подумать, что мы вот так встретимся, — наконец, произнес Брол, щелкнув пальцами. — Знаешь, когда я увидел тебя тем утром здесь, в столице, то даже не поверил своим глазам. Серьёзно, старина! Сначала думал, что схожу с ума или меня начинают преследовать призраки прошлого. Решил, что это какая-то злая шутка богов или сущностей Бездны, потому что ты должен был сгинуть в подземельях Глациема. Тебя же поймали, да?

Глаза Стьёла округлились, и он дернулся, снова что-то пробубнив.

— Ах, да, я и забыл, что с этой тряпкой ты не можешь говорить, — усмехнулся Нелос и одернул повязку вниз. — Наверное, туго пришлось?

— Что? — опешил Стьёл, выплевывая платок. В его горле тут же пересохло и слова облачились в сдавленный сухой хрип. — Что ты сказал?

— Вообще-то, я понял, что ничего не выгорит, когда ты только зашел в город. Надо было, конечно, пойти за тобой, но… как-то поздно было, что ли. Да меня бы и не пустили все равно. Наверное. Ты же сам видел, какие там громилы стояли, а внутри, поди, еще хуже было, хотя откуда мне-то знать. И вообще, лучше кто-то один из нас, чем сразу оба попались бы, правда? Ну да хрен с этим, дело прошлое, как говорится. Небесное горнило! Надо же вот так было случиться нашей встрече! Просто волшебное проведение какое-то!

— Нелос, очнись уже. Что ты такое несешь? Мы же с тобой друзья… были когда-то… Разве нет? Зачем тебе все это? — вспыхнул Одил, выпрямляясь и поднимая голову. Задыхаясь от обиды, лжи и предательства, он непонимающе смотрел на Брола, и его переполняла дикая ненависть. — Эти люди… Что ты вообще делаешь с ними? Откуда? Как? Ты же не такой...

— Как я к ним примкнул? Да точно так же, как ты — к эти двоим. Это судьба, улавливаешь? Каждому достается свое, но ты так ничего и не понял? Жизнь — хреновая штука, несправедливая, жестокая, но даже при таком раскладе она всегда укажет на твое место. Ты совсем не соображаешь? Это тебе пора прийти в себя, а не мне. О, да, вечно добренький и наивный Стьёл, который только и может, что ныть и прикидываться таким… таким… славным для всех. Уже в печенках сидит твое стремление угодить всем вокруг, меня тошнит от твоей помощи, которая никому не нужна. И мне тоже!

— Отпусти нас, слышишь, пока не случилось беды. Еще можно все исправить, и разойтись мирно. Да что с тобой такое? Я не узнаю в тебе того Нелоса, которого я знал много лет, — парень стал извиваться, пытаясь высвободиться, на что Брол рассмеялся. — Вспомни о своих, они же ждут тебя дома...

— А ты когда-то знал меня по-настоящему? Меня хоть кто-то знал в деревне? Нет. Зато каждый знал тебя, да-а, хоть твоя семейка и из пришлых. Не понял? Твое имя было везде, меня тыкали в него постоянно.

— Ч-то? Ты не в себе. Я ничего такого не сделал, и никто никогда на меня не смотрел, как на особенного. Да я же никто!

— Хм, и, наверное, потому каждый проклятый день мне вливали в уши отец с матерью о том, какой «славный сын у Одилов»? Я помню, как ты постоянно околачивался у каждого двора и напрашивался то на одну работу, то на другую. Весь такой правильный… и трусливый. Жалкий и трусливый. Но со временем я понял, что это не так уж и плохо, и из тебя выйдет хорошая собака, верная, которая будет бегать за мной всюду, лишь бы не остаться в одиночестве.

— Боги, — только и смог, что прошептать Стьёл, с ужасом взирая на знакомое лицо, которое в одночасье превратилось в чужое и настолько отталкивающее, что хотелось сорвать его. Разорвать в клочья, уничтожить, стереть, как и мерзкую ухмылку, которая ранила Одила, резала и оставляла невидимые раны. — Собака? О чем ты говоришь? Нет… Нет, не может быть. Одумайся, Нелос, все же совсем не так.

— Все так, дружище, все так. Ты, как полуслепой и убогий нищий, который ползает на коленях с протянутой рукой и вечно наматывает сопли на кулак и цепляется за каждого встречного. Какое же ты ничтожество и слабак. Угораздило же меня родиться в болотной дыре! Мне приходилось терпеть тебя, потому что выбора не было, слушать всякую дурь и вечное нытье. Зато теперь я сам по себе и могу найти компанию получше. Уже нашел. С этими ребятами уж точно все пойдет, как по маслу, и деньгами разживусь, и мир повидаю, и под защитой буду, — мечтательно посмотрел куда-то в потолок Брол и расплылся в улыбке, будто уже держал в руках неподъемный мешок с золотом.

— Ты сошел с ума. Защита? Да посмотри же на них: они тебя первого убьют, когда что-то пойдет не так. Не видать тебе богатства, Нелос, с этими мразями только смерть скорее найдешь. Твоя мать мне когда-то сказала: «Мой сын слишком своенравный, никого не слышит. Ты приглядывай за ним, а то, боюсь, он плохо закончит свои дни. Плохо и слишком рано». Она чувствовала недоброе.

— Лучше заткнись, пока насильно не заткнули. Если не заметил, то пока что проблемы только у тебя и твоих новых дружков, а я, как видишь, в полном порядке. Обо мне еще узнают, я своего не упущу. Не теперь. Так и кто из нас двоих плохо закончит, а? Я-то думал, что избавился от тебя, но ты снова вылез, как кости из могилы. Но скоро все закончится, и никто больше не вспомнит даже твое имя. А жаль, — внезапно и по-театральному смягчился Нелос. — Похоже, рассвета ты не увидишь.

От прозвучавших слов у Стьёла все похолодело внутри. Брол крепко затянул повязку, затыкая рот «другу», и спокойно оставил его наедине с тягостными мыслями в ожидании ужасного и неизбежного конца. О справедливости, которая до этого момента еще слабым огоньком теплилась, пришлось и вовсе забыть — все рушилось на глазах. Рассыпалось на куски и тонуло в полной безнадеге и горькой обиде. Если прежде хоть крошечные искры веры в честный исход поддерживались совершенно неожиданной милостью судьбы в виде нужных людей и удачно складывающихся обстоятельств, то теперь надежды на это не осталось.

Время шло. Кирт пришел в себя, как и Илилла. И теперь уже никто из них не мог ни пошевелиться, ни обронить лишнего слова — обоих сковали еще крепче и заткнули рты, как и Одилу. Когда наемники очнулись, бандиты тут же принялись глумиться над ними. Их перекошенные от злобного смеха рожи светились удовольствием от собственного превосходства, от того, что в их руках человеческие жизни, одна из которых равнялась неслыханной награде. Разумеется, о многом Железный Кулак умолчал, но и ту часть, о которой он рассказал своим приспешникам, они уже начали делить между собой. Это превратилось в некий ритуал, и происходило не раз, когда отморозки еще в глаза не видели добычу, а успевали на словах посчитать каждый свою долю в собственном кармане и на тех же словах ее спустить кто на что. Уден, Фес и несколько новеньких были единственными, кто не принимал участие во всеобщем угаре и подсчете денег, которые еще только предстояло получить. Железный Кулак тоже не удержался от соблазна делить шкуру не то что не убитого, но даже не пойманного медведя, хвастаясь, что теперь-то он заживет на широкую ногу, и все, кто прежде его предавал, угрожал и гнал, он под эту самую ногу и загонит. Все знали о злопамятстве и мстительности рыжебородого, о его неуемной жажде поквитаться с каждым из прошлого или же настоящего. Однако сам Манрид никогда не допускал мысли о затаенной обиде или ненависти кого-то на него, он считал подобное невозможным. В его голове твердо засела уверенность: кто захочет связывать с тем, с кем любая шутка способна обернуться пролитой кровью? А его репутация давно пропиталась собственной кровавой религией.

Когда преступникам наскучили издевательские забавы, они как ни в чем не бывало вновь разошлись по углам, потеряв всякий интерес к пленникам. Новые члены банды обособились от старичков, сгрудившись рядом с выходом и о чем-то переговариваясь. Троице, что с первого дня держалась в тени и молча присматривалась ко всему и всем, больше всего не нравилось происходящее. Они рассчитывали на иные дела, когда соглашались вступить в ряды рыжебородого, а теперь попали в одну из самых неприятных за последнее время переделок. Никто из приспешников — будь то привычная кровь или свежая — не был святым, более того, некоторые старались не уступать в жестокости своему вожаку. В прошлом каждого имелось такое, что заставило бы любого доброго человека содрогнуться от ужаса, но чем гордились сами бандиты. И все же, на удивление, кое у кого были собственные принципы, от которых отступить означало бы навсегда стать рабом чьих-то чужих стремлений и больных идей. Стать чьей-то безвольной тенью и замараться в грязных и низменных преступлениях, на которые способны лишь мелкие и трусливые дорожные разбойники, жалкие скудоумные мошенники и подонки всех мастей, чья жизнь проходит среди подобных им отбросов. В былые времена среди бандитов возникали разногласия, но все они были крепко повязаны кровью и до безобразия схожей природой, которая спасала шайку от внутренних разногласий, способных отменно навредить. Но не сейчас, когда все стало слишком зыбко и пропитано мрачными сомнениями.

— Глядите-ка, эта паскуда Уден в одиночку решил залить в глотку пойло. Откуда оно у него вообще? — прошипел приятель Долта, тот самый, что сторонился и не доверял Мору с первых дней. — Не слишком-то вежливо не угостить своих друзей.

Парень и в правду сейчас не искал тесной компанию. Он отстранено занимался своими делами, перебирая личные вещи, держал при себе и никому не показывал. Поймав внимательный взгляд сообщников, Уден поспешно прибрал под накидку мелкие бумажные свертки и переключился на напиток, который не спешил пробовать, а лишь смочил им пальцы и растер по коже.

— Пусть напивается, нам-то что. Наверняка у него какая-то дешевая брага в бутылке, от которой все его кишки вылезут наружу. Когда мы разделаемся с тремя свиньями, мы сможем позволить себе такую выпивку, которую только сами боги пьют, — рассеянно произнес долговязый, одергивая подельника, и тут же добавил как бы невзначай. — Надеюсь, что в этот раз все будет по-честному. Помнится, в прошлый раз Манрид вместе с Фесом не совсем по совести разделил навар.

— Что он несет? — оживился один из верзил и непонимающе переглянулся со вторым амбалом. Эти двое тоже повелись на обещания Мора, опьяненные хорошей жизнью под «честным и надежным» предводительством Железного Кулака.

— Ничего особенного. Было дело, ну и что. Этот дурень нашел что вспомнить, — раздраженно отмахнулся от расспросов коренастый крепкий мужик.

Он, как и остальные, не любил вспоминать о том случае, который был не единственным — рыжебородый нередко позволял себе брать из общей добычи больше, обделяя других. И называл подобный подход «наказанием», считая, что его люди слишком плохо отрабатывают свой хлеб и те лирии, которые попадали к ним в руки. Разумеется, бандитов это не устраивало, ведь каждый вносил свою «непосильную лепту», и порой их подмывало устроить настоящие разборки и заставить Манрида делить монеты по справедливости. Но весь их пыл и праведный гнев затухали, стоило лишь подумать о том, во что их превратит Костяной Фес. Потом приходили мысли, что не так уж и плохо они живут, ведь у них была «крыша», жратва, а самое главное, что подкупало — страх. Их банду боялись в некоторых краях настолько, что им в старые добрые времена кое-где даже неплохо платили только за одно лишь обещание не быть тронутыми. Подобная власть опьяняла и приводила в восторг. Конечно, на Кордее имелись банды и пострашнее, и посолиднее по своему размаху, влиянию и связям, с которыми едва ли могла сравниться «теплая компания» Железного Кулака. Однако никто не спешил терять насиженное место среди знакомых лиц; к тому же их шансы попасть и закрепиться в другой своре равнялись нулю. Да и жить по иным правилам не слишком-то хотелось. Каждый это понимал, и потому никто не питал напрасных надежд и довольствовался имеющимся. За что и расплачивался каждый день своей никчемной жизни, в которой ни один не совершил ничего стоящего.

— Не хочешь налить и друзьям тоже? Что это у тебя? Не похоже на наше обычное, — коренастый навис над Мором, разглядывая небольшую темно-красную бутылку в его руках. — Откуда оно у тебя? Мужики вроде не приносили с собой ничего похожего.

— Это «Кровь Солса», — отрезал Уден, продолжая смотреть сквозь темное стекло на огонь.

— Чего? За дурака держишь? Откуда у тебя могло заваляться такое редкое вино? — от удивления лицо отморозка вытянулось. — Украл, да? И решил в одну глотку все залить? Эй, слыхали, что у нашего молчаливого приятеля залежалось в кармане? Сама «Кровь Солса»! Ну-ка, дай взглянуть.

Многие тут же оживились и сгрудились возле сообщников, в голос выражая свое желание попробовать глоток-другой дурманящей редкости, сделанной из алых сладких ложных персиков. Солнце Залии — так прозвали огромные сочные плоды, чья мякоть полнилась ароматным нектаром, переливающимся в солнечном свете цветом пылающего заката. Сады с этим фруктом встречались лишь в Солсе, в его восточной части на берегах моря. Их пытались завести в другие провинции, выращивать всеми хитростями, но низкие капризные деревца никак не приживались на новых местах. Земледельцы и знатоки садового дела прикладывали массу усилий, чтобы только сохранить завезенные ценные саженцы, но все труды оказывали напрасными. Будто некие силы противились тому, чтобы Солнце Залии росло где-то, кроме родных земель.

— Думаешь, достоин даже понюхать это вино? Оно не для тебя, не для них, — парень спокойно кивнул на других членов банды, — и даже не для меня.

— Хорошенькое дельце! Для кого тогда хранишь?

— Чего-то не верится, что в бутылке «Кровь Солса». Не может такого быть. Оно стоит целое состояние, и добыть его здесь не так-то легко.

Со стороны бандитов посыпались вопросы и колкости, но Мора ни то, ни другое нисколько не выбило из колеи и не смутило. Он лишь покосился на приятелей, затем плеснул немного напитка в огонь и золотисто-рыжие языки тотчас же окрасились в ослепительно-белый. Всего лишь на мгновение, но этого хватило, чтобы любопытные убедились в подлинности. Из всех вин мира «Кровь Солса» было единственным, что имело такой странный эффект, о котором давно уже знали везде, где только можно. Это не являлось каким-то секретом и никого не удивляло столь странное явление. Подобным способом проверки чаще всего пользовались торговцы и ценители особых напитков, и он никогда не подводил.

— Надо же, не врал. Так что, не нальешь? И кому же такая честь выпадет, — не унимался коренастый.

— Манриду. Подарок ему от меня.

Ответ пришелся бандиту не по вкусу; тот сразу же скривился и тяжело задышал, раздувая ноздри. Презрительно хмыкнув, он прищурился:

— И чем же я или другие хуже Манрида? Кажись, все в одной лодке, все заодно.

— Да? Не похоже, чтобы ты заслужил того же, чего заслуживает он. Но… Если хорошенько потрудишься, то тогда и твоя жизнь будет полна внезапностей, да таких, которые нельзя предсказать, — речи парня вызвали оторопь у отморозков.

Каждый из них ставил себя чуть ли не вровень с рыжебородым, считая свою ущербную персону не менее ценной фигуры главаря, хоть вслух никогда об этом не заикался. Закончив возиться с вином, Мор поднялся с места, прошел через столпившихся бандитов и двинулся в сторону закутка, где устроился Железный Кулак. Там же околачивался и Костяной, раскладывающий по тряпичным сверткам имеющееся оружие.

— А ты все больше и больше вызываешь любопытства среди наших. Что там за сборище было? — рыжебородый развалился на мешках, подобно безродному лорду трущоб и нищих, к которому пришли на поклон отбросы всех мастей. — Думаете, все будет сделано мною за вас ублюдков? Разве я что-то пропустил? У каждого вроде своя работенка есть, но сдается мне, кое-кто хочет выехать на чужом горбу. Кто стоит на входе?

Уден покосился назад через плечо:

— Долт собирался. И кто-то из новеньких.

— А что делаешь ты? Чем таким важным занят, раз свой зад с трудом поднял только для того, чтобы подойти сюда? — помрачнел Манрид и с подозрением исподлобья посмотрел на парня. — За тобой было дело немного прибрать здесь, подчистить и избавиться от всего ненужного. За нашими старыми знакомыми я и сам могу приглядеть, а Фес поможет, случись чего… Им осталось недолго. Что хотел?

Мор помедлил, затем, держа обеими руками бутылку, протянул вино рыжебородому, чуть поклонившись. Непонятный и неуместный жест и манеры, совершенно чуждые далекой от высшего света компании, вызвали недоумение у Костяного Феса. Тот переглянулся с настороженным Манридом, который продолжал сидеть на месте, не думая и шелохнуться. Он смерил въедливым взглядом парня, так внезапно и странно проявившего свое уважение главарю. Ни один из приспешников и приятелей прошлого, с которыми Железный Кулак хлебнул по полной и вместе умывался чужой кровью и слезами, ни разу не кланялся ему, не считая случаев, когда их силой принуждали. Добровольного знака почтения и признание важности его фигуры Манрид — как и Клефес — не ожидал ни от кого, тем более открытого выражения, с избытком хватало знать, что его боятся. И потому неожиданный вычурный жест выглядел вдвойне странно, особенно от того, кто прежде прятался за спинами других и лишь недавно открыл рот. Все напряженно замерли, выжидая, что же произойдет, и уже представляли, как рыжебородый вновь накинется на парня, но тот вдруг расхохотался, запрокинув голову и хлопнув себя по коленям.

— Только посмотрите на него! Что, решил задобрить меня, и заодно понял, где твое место? Вот это подход к делу! Вот это я понимаю! Да-а, стоило тебя раньше как следует тряхнуть, чтобы выбить все дерьмо. Ладно, хорош стелиться, давай сюда, — Манрид причмокнул, принимая бутылку. Больше денег он был падок на лесть, любую, и отдельно на грубую и неприкрытую, в которой скрывались беспомощная ненависть и смятение. Это забавляло и придавало сил. — Что в ней? Явно не из наших запасов, иначе бы я знал. Но выглядит знакомо… Хм.

— Подожди-ка, — Костяной Фес тут же перехватил стеклянный сосуд. Слегка взболтав вино, доходяга откупорил его и немного плеснул на ладонь.

— Что ты делаешь? — прохрипел главарь, подаваясь вперед и следя за непонятным ему действом. Однако вскоре недоумение сменилось искрой озарения и любопытства. Но рыжебородый, одобрительно закивав, не проронил ни слова, наслаждаясь тем, как верный ему во всем сторонник готов вцепиться в горло всякому, кого посчитает угрозой. И то, что Костяной точил зуб на нелюдимого и странного парня, уже ни для кого не было секретом.

— Ничего, — отозвался Клефес, глядя на то, как вино меняет цвет на горячей коже. Слабая серая дымка заструилась по воздуху, почти сразу же растворяясь. Верхняя губа Костяного дрогнула от отвращения и досады.

Он вернул бутылку и, сделав шаг в сторону Мора, который вел себя все так же сомнительно почтительно, чуть ли не пресмыкаясь, схватил его сзади за шею. Тонкие цепкие пальцы тут же впились в кожу.

— Попробуешь что-нибудь выкинуть — и я нашпигую тебя железом или забью, как свинью, — процедил сквозь зубы Костяной, усиливая хватку. — Запомни: я слежу за каждым твоим шагом. И глаз с тебя не спущу. Твоя рожа — самая лживая и поганая, какую только встречал. Таких, как ты, я вижу насквозь.

— Хватит. Будет с него, если что пойдет не так, то я сам из него все кишки выпущу, — Железный Кулак вновь перевел внимание на выпивку.

— Это...

— Сам угадаю, — главарь нахмурился, жадно втянул пьянящий сладкий аромат и тут же без лишних церемоний сделал большой глоток из горла. Проведя языком по зубам и вытерев ладонью рот, он постучал пальцами по темному стеклу. — Я не я, если это не то самое пойло из Солса.

— Оно самое, — подтвердил Уден, растягивая губы в довольной, но ядовитой улыбке.

— О, я его вкус запомнил навсегда. Вот как впервые попробовал в как ее там… Да, точно, Интории, так уже ни с каким другим не спутаю. Столько лет прошло, а будто вчера потягивал его в доме одного ублюдка. Настоящее, не разбавленное помоями. Не верю, что ты смог его достать здесь. Откуда вино?

— Из Интории и есть, — вкрадчиво произнес Мор, сосредоточенно всматриваясь в лицо Манрида, которое постепенно начало меняться.

— Брешешь? Нет, нет, нет, это же невозможно. Туда и добраться-то непросто, а что-то перекупить такому, как ты, тем более. Да, я очень давно бывал в тех краях, но клянусь своей головой: порядки там едва ли изменились, — Манрид сделал еще несколько глотков и громко рыгнул. — Или у тебя есть какие-то связи, о которых я не знаю? Я вот обзавелся там только мертвецами вокруг себя, но от них толку уже никакого, и они остались там, а я здесь. Но в то время из них я все-таки выжал все, что мне захотелось. Мне тогда нужно было где-то переждать непростые времена, и сами боги забросили в Солс, как будто знали, что там мне найдется чем заняться и поживиться. Жалею только об одном: что не досталось роскошная резиденция! Ее пришлось спалить до основания, иначе меня бы превратили в угли. А так бы давно уже осел там и жил не хуже какого-нибудь вельможи.

— Уверен? — уколол Уден, пряча руки за спину под плащ.

— Еще как.

— Жители тех земель тебе бы не дали покоя, и ты бы встретил свою смерть в собственной постели посреди ночи, при лучшем раскладе. Там не церемонятся с чужаками, которые чинят беспредел и собственные порядки. В Солсе принято иное. Кровью там никто не брезгует, и не прочь ее пустить кому-то неугодному, но даже у таких есть свои законы.

— Больно много болтаешь, — встрял Костяной, швыряя в парня грязный балахон. — Время идет, надо подготовиться.

— А Фес прав: что-то у тебя язык развязался. И откуда тебе знать, что происходит в Солсе? Мне плевать на их порядки, и если бы тогда хоть один их местных попытался убить меня, то его поганая башка висела бы где-нибудь на воротах или столбе — чтобы все видели. Я бы засеял всю Инторию мертвыми телами, если бы на то была надобность. Но, на счастье, я тихо оттуда убрался, ни одна тварь даже не посмела преследовать меня. Так что, захлопни свою пасть и займись делом.

— Как скажешь, Манрид, — криво улыбнулся Мор, отступая.

Он еще раз поклонился и неспешно убрался обратно в «свой угол». Рыжебородый чуть взболтал вино и сделал еще пару хороших глотков — такое неожиданное подношение льстило, но Железный Кулак не был бы Железным Кулаком, если его можно было так легко купить.

— Что будем делать с этим ублюдком?

— Немного подождем, он еще пригодиться. Как только закончим со сделкой, так избавимся и от него, — главарь тряхнул головой, отгоняя легкий туман. — Этот Уден Мор… Чует мое нутро, что-то тут не так. Пока присмотри за ним.