26 Хейлетъ.

Кто-то осторожно разбудил Выря. Он открыл глаза, перед ним стояла молоденькая кухарка.

— Вам не следуют тут быть. — Пролепетала она. В ее глазах горело благоговение. — Вернитесь в четвертую гостиную. Сейчас тут будет кипеть работа…

— Ты как нельзя кстати! Принеси мне быстренько бумагу и лобасту.

Девушка все подала. Вырь записал на пергаменте: «Водан, шестнадцать тысяч пятьсот шестнадцатое лето, Мирг, Ждар, Домна, Нил, Гонтогар».

— Сны удивительная штука, не правда ли? — обратился беглец к девушки, пристально разглядывая ее. Горничная покраснела и поспешила уйти из людской. Вырь мучительно сосредоточился, голова гудела, и, припомнив еще несколько нюансов сна, дописал: «Герув, Оляна, Ежий, Стратим, палица».

— « Ох, доктор, доктор… Ты впутан в скверную историю и едва ли догадываешься об этом. Тут еще мы тебе на голову свалились… Думает Тарус спас его…Ха, Ламор, смотритель и сейчас тебя спасает! События заворачиваются вокруг тебя вихрем, доктор». — горько подумал Вырь, заворачивая пергамент, и запихал его в волосы.

* * *

Утро было серым, туманным, холодным. Ламор задремал на диване у камина. Шамаш зашла в четвертую гостиную. Под ее ногой скрипнула половица, и доктор проснулся.

— Иди к себе спать.

— Я жду тебя все ночь…

— Вырь не ждал — спал, и тебе стоило поступить так же… — беглянка села рядом с Ламором.

— Мы ходили зря?

— Конечно, нет. Сегодня же вечером отправимся за картой. Если Нил так просто рассказал нам о карте, значит, и другие знают или скоро узнают. Мы первые заберем карты у Раций-Кара. — Ламор заглядывал Симерии в глаза, хотел что-то сказать. Она же, старательно избегая его взгляда: — Почему так жалобно поет этот дрозд? Он будто украл мой голос. — За окном на подоконнике пели птицы. — Когда мы только расставались, Заким обернулся, я знаю, он прощался с нами. Он смеялся — как гром раскатисто. А Ката…Ката— в ней было столько жизни. Помню, я стояла в стороне, а она раскладывала свои вещие карты. Почему они ее не предупредили? — Воспоминания мелькали в глазах Шамаш, и ее лицо менялось, переживая их заново.

— Я сочувствую твоим друзьям… — сказал Ламори, прикоснулся рукой к руке девушки. Симерия одернула руку как от огня.

— Они бы тебя не пожалели, как и нас! — Шамаш вздохнула и, повернувшись к доктору, посмотрела ему на шею, а он ей прямо в лицо. Ламор снова попытался поймать ее взгляд. Вдруг беглянка спросила:

— Ты не местный, да? — встала, подошла к подоконнику сняла пиджак, из внутреннего кармана достала синий платок.

— Не понял. Что значит не местный я уже несколько лет в землях Верлиока. — Доктор задумался. — Около трех с половиной лет.

На каминной полке стоял стакан с водой. Девушка макнула в него уголок платка. Посмотрела на свое отражение в окне, протерла шею и лицо от грязи.

— Ты не местный, потому, что в первой империи ни кто не смотрит в глаза так открыто. Это не принято. Ясный взгляд — жест людей из второй империи. В первой параллели уже много поколений выросло после союза с Гелами, и из-за него люди больше не смотрит в глаза друг другу. Но если нужно, то это короткий взгляд, а не такой протяжный как у тебя. Жители обоснованно бояться. Такой взгляд чреват, могут прочесть твои мысли, намеренья, душу или того хуже — истинное имя! Зачем ты так смотришь на меня? Разве не знаешь, напористый взгляд означает либо агрессию, либо другие глубокие эмоции? Так вызывают на поединок или откровенный разговор. Драться с тобой я отказываюсь, и сказать мне нечего.

— Теперь понятно, почему я так быстро впутывался в драки с бандитами в начале своей столичной жизни.

Симерия окунула платок в стакан и подошла к доктору. Двумя пальцами приподняла его подбородок и стала осторожно вытирать кровь с его лица. Вернувшись из подполья, молодые люди еще не успели умыться, переодеться или отдохнуть. Погоня засела в их головах.

— Хмм — Ламор усмехнулся. — Как в детстве…

— Расскажи мне, откуда ты? — Симерия вытирала лоб молодого человека. Не ссадин не синяков уже не было. Ламор все-таки доктор. От увечий нанесенных охотниками остались только кровавые потеки и пульсирующая боль в теле. Беглянка старательно избегала глаз доктора. Он, в свою очередь, тщетно продолжал вглядываться в девушку, не смотря на ее замечание. Странно, но доктор не испытывал привычного смущения или робости. Он вел себя смело и открыто.

— Почему должен делиться? Я даже не знаю, как тебя зовут.

Она макнула платок в стакан. Помедлив, рассмотрела, как красные облачка растворяются в воде.

— Меня зовут Шамаш. Я не помню, сколько мне лет. Наверное, около двадцати. Даже не знаю, что тебе рассказать… Я помню подполье. Но уточню, это были не те грязные кварталы прогнившей столицы, а глубина подполья в старом городе, в центре муравейника, в логове воров и архитекторов. И ближайшая моя задача вернуть свой дирижабль. Как украсть его, между прочим, научили воры, а как оборудовать архитекторы. Так, что я довольна тем, как все когда-то сложилось. Думаю, мне повезло больше многих…— Шамаш, отвечая заметно нервничала. Ей казалось, что доктор ухмыляется про себя и смеются над тем, что беглянка гордится своим прошлым. На самом деле Ламор нечего подобного не думал. Напротив, восхищался хваткой Шамаш, потому, что сам он не особенно гордился своим опытом в подполье, и знал, выжить там непросто.

— Рассказала, слегка касаясь правды? — Поднял брови доктор, но дальше говорить Шамаш не собиралась, она отбросила платок и прислонившись к стене строго посмотрела на молодого человека, наконец, поймав его взгляд. Ламор уже не был этому рад. Много слухов впитал он, когда-то о чудовище Шамаш и поверить, что оно теперь на него смотрит, доктор не как не мог. Но чем дольше он смотрел в глаза беглянки, тем сильнее проникала в него вера. В итоге, Ламор первый отвел глаза. Уголки рта девушки чуть заметно дернулись.

— Знания врачей духа передаются и крутятся строго в роду. Такие семьи богаты и старинны. Хранители родов не отпускают от себя сыновей. По близости нет достаточно старых домов. Откуда ты приехал? И так хорошо ориентируешься в путях к первому подполью… — Разговор зашел на тему, которая была молодому доктору не то, что неприятна, а омерзительна. По наущению Таруса, отказать или, наврать нельзя. — Как ты оказался у смотрителя? — Вопрос был задан жестко и требовательно, доктор поежился:

— Ты все верно говоришь… Я родился в провинциальном, но очень богатом поселении у тихого моря под названием Ян — Ядро. Переводя с образов рун это означает «дающий ядра». Вокруг Ян-Ядра с востока — горы, с юга — поля. В горах добывают зеленые камни. Смотрительница наших земель Юсма, очень мудрая женщина под ее управлением земли и города процветают до сих пор. В нашем поселке о материальном состоянии семьи можно судить по наличию домов для шулов. Каждая третья семья разводит уникальные породы этих прекрасных зверей. В общем, с доходов от рудников и продажи зверья наши земли цветут. Море развивает торговлю, но горы ограничивали Ян — Ядро. Мы, можно сказать, отрезаны ими от крупных городов империи.

Мой отец Алобар, носитель древнего знания нашей семьи «Удрзец» — что с образов можно понимать как «Раздрай в нити жизни» или «раздирающий нити жизни», но ты делай скидку, с древней руники нечего дословно перевести невозможно. У отца есть младший брат Старид. По традии старший сын является хранителем «Удрзец», согласно приданию он может сосредоточиться на сохранении и придачи знания. Первый сын не тратит силы на сохранения себя, его защищает от всех напастей Род. Часто размышляю, почему Род хранил от бед только первенца, а нежену его… Когда пришло время, отец женился на Смилне, дочери крупного купеческого Рода, а Старид женился на Магдовит дочери имперца седьмой ступени из городского совета. В общем, деды Рода могли гордиться, оба их сына сколотили достойные партии. — Ламор поморщился. — Пришло время, мать родила сына. Чаян — мой брат. Они долго не могли зачать, поэтому назвали его «долгожданный». Спустя три года появился я. Меня назвали в честь отца матери.

Рассказываю и не верю собственным словам. Вырисовывается такая идиллия. На самом деле, отец одержим работой. Мать была одинока. Магдовит, прожив с дядей несколько лет, безумно влюбилась в отца. Нет, он не отвечал взаимностью не чему кроме «ремесла», но эта женщина бредила им, угрожала матери. Мама пыталась предупредить отца, попросить защиты. Это приводило к скандалам, он был глух. Вскоре после моего рождения завистливая Магдовит прокляла мать. Мама слегла за пару месяцев пораженная полным параличом. Отец бился над ее болезнью, бился, и спустя год забросил, оставил все, так как есть.

Об этих событиях мне рассказывала вскользь старая нянька Кувола — сварливая старушка делала для меня все. Наша семья владела тремя больницами, а дом был на окраине Ян-Ядра в живописной долине, при поместье еще состоял шулов дом. Что бы добраться от нашего дома к соседнему, приходится ехать около суток, но спасали ключи.

Я не смел требовать лучшего воспитания от Куволы потому, что на ней был дом, мать, и звери. Я, как ты поняла, рос сам себе. Воспитанием хранителя занимался лично отец. Чаян всегда был с ним, с самого детства а я… А я похож на мать: русый, глаза синие как у нее. Думаю, он отрекся от нас. Чаян вылитый отец и даже по характеру. Только не по способностям. Как бы высокомерно это не звучало, но родовой талант, видимо, перешел ко мне. Отец страшно злится, я схватывал все на лету, а не брат. В детстве, мне хотелось чтобы отец обратил на меня внимание, хоть раз взял меня в больницу или на уроки для Чаяна… Брат кичился этим — но мы были дети. Дома, как потом выяснилось, я освоил тот же уровень, что и брат совершенно самостоятельно. Отец был зол…— Ламор засмеялся. — О, да, как он гневался!

Когда Чаяну было десять, отец начал планомерно обучать его практическим врачебным техникам и способам создания ядов. Повзрослев, я узнал все-таки, что наша семья в осовном прославилась ядами и редкими противоядиями, а не вылеченными душами. Странно понимать, что твое призвание излечивать, но ты часть вечного поколения умертвляющих. — Ламор говорил с пустыми глазами, молодой человек по мере рассказа все глубже уходил в себя. — Мне было семь лет. Отец считал, я слишком маленький и недостаточно сообразителен, поэтому он оставлял меня, на свою беду, дома. Я же изучал все, что попадалось мне на глаза без особого труда. В дом отец приезжал к обеду в 2 часа дня неизменно, как делали в свое время его отцы, и деды и прадеды…

Однажды к нам забрели торговцы. Кувола, приготовив все к обеду, ложилась вздремнуть до прихода отца. В это время постучала в дом торговка. Я открыл. Она сразу же зашла:

— Где твои родители? — спросила она. — Купи шаль, парень.

Я растерялся и молчал, к нам редко приходили, я побаивался незнакомых людей. Она снова спросила, будто умилялась моей нерешительности:

— Где твои родители, мальчик?

Я ответил, что няня отдыхает, отец приедет к обеду, а мама всегда спит в комнате. Показал этой женщине, где покои матери. Зайдя в комнату, торговка всплеснула рука и цветные браслеты на ее ногах и руках забренчали. Торговка была для меня как не виданный зверь, она шуршала украшениями и пышными юбками, была черна волосом и глазами.

— Давно лежишь, хозяйка? — нежданная гостья покачала головой, взяла руку матери, и я уверен, рука задымилась. — Мальчик сколько мать твоя тут спит?

Я тогда ей нечего не ответил. В детстве я часто не считал нужным отвечать и объясняться, по этому окружающие считали меня странным. Вот и торговка, наверное, подумала так же. Она велела мне не будить няню и принести стакан чистой воды. Могу поклясться, и вода и стакан, которые я принес, были абсолютно прозрачны. Торговки взяла стакан в руки, что-то прошептала маме на ухо, поставила стакан на пол. На дне стакана появилась, черна земля. Тут в комнату вошла няня. Всполошилась. Кричала, что отец скоро прибудет, что торговке здесь делать не чего, но, заметив стакан, опешила.

— Порча на вашей хозяйке была, на землю могильную...

— Что же это делается такое, Боги наши нас все-таки не оставили… — причитала Кувола. Она женщина в возрасте любила поплакать и не стыдилась этого.

— В ближайшее время тот, кто проклял, заболеет или умрет. Вы узнаете. — сказала торговка.

В дом, громко смеясь, вбежал Чаян. Няня остановила его в прихожей. Помню, как торговка вдруг посмотрела на меня и усмехнулась. Наверно видела, что-то, но сказать не успела. Правильно говорят, все они, торговцы, колдуны. Не писаны для них законы империи. Потом Кувола вбежала в комнату, сунула гостье мешок камней и раскланялась. Торговка быстро ушла.

Тогда сильно жалел, что она не сказала мне не чего. Я ждал нечто особенное, и ругал про себя Чаяна, думал, он отобрал у меня своим появлением и эту маленькую радость. В детстве, я отчаянно нуждался в поддержке, возможно слова торговки могли бы все изменить…

Отец, конечно, узнал о торговке, но не гневался, хотя я уже успел испугаться наказания. У нас в семье все строго, отец не верил в магию, он верил только в империю и свое ремесло. Император заменил ему Богов, а верность отечеству веру. Не было у нас священного места в доме, только карты второй империи. Он опроверг все, сказанное торговкой, и решил, что мы мнительные затворники и верим любую чушь. А кто винтовать в нашем затворничестве? — Ламор был обижен, зол и растерян. Доктору тяжело вспоминать, тем более озвучивать, свое прошлое. Шамаш видела это, знала, что он следует приказу смотрителя, но останавливать не стала. — Он поменял свое мнение, когда Магдовит, поскользнувшись в банной, разбила голову о бортик ванны и быстро умерла. Тогда поползли сплетни по городу. К этому руку няня конечно приложила, любила такие истории, любила и боялась… На похоронах тетки было пусто, только дети плакали, я их не знал тогда и сейчас не знаю. После смерти Магдавит я совершенно стал отрезан от семьи, в отличии от Чаяна.

Через неделю мама встала с постели впервые на моей памяти — то было великое чудо в моей детской душе. Левая часть ее тела так и осталась недвижной. Маме было трудно говорить и ходить, но со временем она даже пекла мне пироги вместе с Куволой. Мать прожила еще одиннадцать лет, после чего ушла во сне. Она говорила со мной очень мало, но всегда слушала. И мне казалось, свои высказывание она долго вынашивала, подбирала сильные слова, а потом короткими фразами говорила мне. Я помню каждое из них — эту мудрость я сохраню до конца своего сознания. Часто она говорила не громко «я люблю тебя», а иногда говорила, например такие вещи: «не заботься об одобрении людьми, которых ты не знаешь или которых призираешь», таким ее высказываниям я следую беззаветно.

Отец завез новую породу шулов — полосатых, короткошерстых, длинноногих. Она учила меня, как водиться с ними. Мы много времени проводили вместе.

— А что твой брат? — Шамаш взглянула на Ламора, доктор не понял, почему ее взгляд так пронзителен, ведь он нечего дурного не сказал.

— Он некогда не был близок с матерью, так же как я был далек от отца. Папа много учил брата и вводил в практику больниц с детства. Отец на работе и Чаян с ним. Я учился дома сам. Вот мне исполнилось десять лет и отец по традиции, так же как и брата, взял в больницы. Обряды я освоил рекордно быстро, но практика давалась тяжелее, чем Чаяну. Он делал все твердой рукой. Отмерено и хладнокровно. Я не мог создавать яды. Опыты, которые проводил отец, вводили меня в состояния дикого оцепенения. Они противоречили моей природе. Отец обвинял мать в этой «погрешности» моего характера.

Когда мама скончалась, я был потерян и скомкан. Ее похороны запали мне в память. — Шамаш не могла поверить, что доктор делиться с ней такими подробностями. Это пугало ее. Девушка подумала, что это накладывает на нее какую-то неизвестную доселе ответственность. С каждым, словом доктора Шамаш проникалась к нему доверием и старалась изо всех сил скрыть это. — Когда хоронили Магдавит, в прощальной зале было пусто. По правилам, новые процессии не могут приезжать, до того как не уйдет предыдущая. А здесь, меня поразило, такое огромное количество покойников. Процессии стояли в очереди, похоронные экипажи сгрудились вереницей перед зданием усыпальниц, а в зале один гроб ставили на другой. Не успевала выйти одна процессия, как тут же начиналась другая. Все эти ритуалы, прощания, покойники были поставлены на циничный конвейер.

После похорон я снова уехал в родовое поместье. И прожил так какое-то время. Няню мою давно отослали, и в доме остался жить один я. Отец приезжал все реже, брат переехал в центр, туда, где кипела жизнь, туда, где «милые барышни», за которыми можно волочиться и дома, где можно проматывать отцовское состояние. Если конечно возможно промотать такое богатство. У меня отношения с братом очень теплые, пусть мы мало общались. Чаян искренне сокрушался тому, что я гублю себя и талант в уединении.

Если посмотреть сейчас, с высоты лет, на то, как я жил. Выясняется, я понятия не имел чем мне заниматься. Жениться? Делать карьеру? Уехать в столицу? Я задавался этими вопросами каждый день и тут же откладывал их решение на «завтра», которое наступило внезапно. Как-то раз брат прислал письмо, в ключах мы часто переписывались, в нем помимо всего прочего, он беспокоился большим количеством смертей, сказал, что советы не успевают хоронить людей. А потом обмолвился, отец приложил к этому руку. Он думал я в курсе. Я не стал его разубеждать и отправился к отцу в больницу. Нашел его в подвале, где отец предложил хранить покойников, до того как над трупами совершат ритуал. Из нашего короткого разговора, мне стало ясно, отец замешен в частых смертях и его покрывает империя.

— «Все ради ремесла! Это подарит нашему императору и нашей земле могущество и процветание» — заявил он мне. — Ламор грозно зыркнул в пустоту, не осознанно скопировав взгляд отца. — Я попытался объяснить, что он просто ставит опыты над людьми, которых еще и убил, при этом прикрываясь защитой имперцев, это всего лишь убийство, а не ремесло. Отец только презрительно велел убираться.

Вот и наступило мое «завтра», над котором столько размышлял. Я «убрался», не дождавшись посвящения, без фамильного ножа, как безродный, как однолетнее растение. Позор! Собрал вещи и уехал в первую столицу. Там для меня настало скверное время. Но это лучше чем жить с мучителем и убийцей. Это не отец отрекся от меня, это я от него отрекся. И ты все снова правильно заметила, сыновей не отпускают. Я до сих пор опасаюсь, что он потребует меня назад.

В столице ввязался в какую-то отвратительную ситуация. За это меня совет отправил умирать на фронт. На тот момент как раз пришелся пик конфликта между смотрителями и империей. Но по дороге я встретил Таруса. В госпитале, в который меня для начала откомандировали, Тарус остановился претерпеть приступы. Я помог ему избавиться от них. Когда-то, я вывел ягоду. Она нейтрализует определенные таксоны в организме. Но тебе не интересно углубляться в это…— Ламор улыбнулся Шамаш. Она сидела на подоконнике и внимательно слушала. Девушка удивлялась, как доктор может ей так беззаботно доверять? Задавалась вопросом, зачем ей знать его жизнь? Она все-таки призналась себе, что хочет знать, опасалась только за свою порядочность. — В общем, он сердечно просил меня отправиться с ним. И я согласился, Тарус подкупил меня покоем, свободой и защитой. Потом уже, я узнал, меня отправили в полк, который не вернулся из первого же боя. Ясно, от меня хотели избавиться, Тарус спас. С тех пор я живу здесь. А к политическим делам смотрителя, я не имею не какого отношения. Иногда доставляю какие— то бумаги, но даже не знаю что в них. Касательно, приступов смотрителя, я ищу лекарство от его недуга, считаю, это будет достоянная плата за его помощь. — Ламор вдруг сменил тон. Его голос оживился, стал настойчив. — Ты знаешь способ помочь ему? У тебя есть средство…

— Не чего предложить тебе не могу… — отрезала беглянка. Добавила, смягчившись и игриво. — Ты всем так откровенно рассказываешь о своем прошлом? Если да, то понятно, почему ты вляпался в какие-то передряги. Теперь модно помалкивать…

— Ты закрыта и испуганна...

— Что за предъява?! — Беззлобно возмутилась Шамаш. После такого проникновенного рассказа в серьез обидеться на доктора не получилось.

— Одна из истин которую оставила мне мать звучит так: «Если хочешь, чтоб с тобой поделились, поделись последним, что имеешь. Тогда ты получишь то, от чего отказался».

— Ты не прав. Здесь люди прячутся друг от друга совсем не спроста. Ты еще не понял… Иди спи, доктор, мы сегодня вымотаны. Теперь твой сон будет спокойным. Впредь нечего не потревожит тебя. — Она робко подошла и погладила тыльной стороной ладони Ламора по щеке и шее. Ее, прикосновение холодное и невесомое, щекотало кожу. — Будем считать, это мая благодарность, ты вывел нас через течение к подполью. Без тебя я бы заблудилась и попалась охотникам. Благодарю за помощь.

— Откуда ты знаешь, что я плохо сплю? — опешил доктор. Он знал, панцирь держится четко, и беглянка нечего не могла прочитать через его вены.

— Всегда ты задаешь столько дурацких вопросов… — Шамаш вздохнула. Она поняла, доктор пытается раскрутить ее на откровенность. — Ты рассказал сегодня чуть больше, чем планировал. В следующий раз будешь людям в глаза меньше смотреть. — Ламор мрачно задумался. — Не переживай, здесь не чего личного… Иди, пожалуйста, мне нужно подумать над предстоящим походом.

Молодой доктор низко поклонился и вышел.

Спустя минуту, в коридоре послышались возня и женский писк. Симерия подняла платок и спрятала в рукав. Послышался крик Альюда и шум затих. В четвертую гостиную зашел Вырь, в одном полотенце, обернутом вокруг бедер. За ним вбежал Ламор, весь взъерошенный и сразу же накинулся на беглеца:

— Ты…Ты зачем голый по дому бродишь?

— Я шел с банной.

— Где твоя одежда? — давясь смехом, спросила Шамаш.

— Я ее постирал, другой у меня нет. Мы бедные беглецы. Уж извини, зажравшийся докторишка.

— А куда ты ее дел? — спросил, пыхтя от гнева, Ламор.

— В банной постирал и повесил. Я хороший мальчик!

— Для этого есть специальная веранда. Тут так не принято. Женщины в доме, а ты…

— Какая у вас банная шикарная… Обалдеть! Если когда-нибудь придешь мыться к нам в дирижабль, я посоветую тебе заткнуть дырку в ванне пяткой. А когда выйдешь, скажу затнуть рот, потому, что у меня банная мужика, там не получают удовольствие. — Полотенце стало угрожающе сползать. Вырь проворно схватил его обеими руками. — Так и скажу, не сомневайся!

— Это что полотенце для лица? — продолжал сокрушаться Ламор.

— У вас одно полотенце для лица, другое для тело, третье для ног, четвертое для волос… У нас в банной тоже есть полотенце. Одно. Я не хочу хвастаться, но оно подходит для всего! — Ламор не знал, что на это сказать и тупо таращился на беглеца — Сам то, что тут делал, пока меня не было? — спросил Вырь в ответ на упреки. Следуя любимому принципу: «лучшая защита — нападение».

— Мы говорили. — Ответил Ламор, не поведя бровью.

— Ах, ну точно…Я тебе говорил, что так делать нельзя? — ехидно заметил беглец и стал потихоньку выталкивать доктора из комнаты.

— Тебе нужна одежда?

— Может, принесешь? Спасибо за заботу! Пока. — Вырь взорвался сарказмом. — Не торопись там…— Выпалил он, толкнув доктора в коридор, заперся изнутри.

— Вот накройся. Страшно на них смотреть. — Смерия подала другу плед с кровати. Все тело молодого человека покрыто шрамами и свежими ссадинами.

— Я сниму его? — спросила Шамаш. Вырь позволил ей снять шаманское ожерелье. Острые зубы, подвешенные на нем, до крови расцарапали парню грудь.

— Что-то случилось? Почему амулеты работают? Такие тяжелые… — она положила амулеты на полку камина.

— Сон был. Ты знаешь девушку по имени Домна?

— Да. И это не лучшая тема для разговора.

— Мне снилось прошлое. Сначала о докторе, потом о ней. Или о тебе. Я спросил Ламора о его прошлом, и пришло видение, но потом оно резко сменилось: мне для чего— то показали события до пожарище — котловище.

Шамаш подошла к кровати и настойчиво похлопала по подушки. Вырь послушно лег.

— Пожар и жизнь до него — это сон. Нечего от тебя не скроешь! Вечно в душу лазишь… — она села рядом. Мотрац под тяжестью ее веса не прогнулся. Шамаш не весома. Вырь заметил это и сжал ее мизинчик.

— Мне за тебя страшно! Тем более, когда ты так уходишь, бродишь где-то. Объясни мне— я пойму. Сама провоцируешь меня просить о воспоминаниях твоей жизни...

— Это плач не о ком— не любя не скорбя. Слишком тихо в этих полях. Вот и все…

— Тоскуешь, сама не знаешь от чего. Если бы позволила помочь тебе…— Вырь подергал ее за мизинчик. Шамаш не ответила. Ее глаза — стальные блюдца, заслезились.

— Как твоя спина? — она перевела тему, а Вырь не стал настаивать. — Я понаблюдала за венами. Еще пара дней и будешь совсем здоров. — Шамаш погладила буйную голову друга.

— Эти клятые превращения растревожили рану! Опять спина заныла… — Вырь прикрыл глаза, наслаждаясь прикосновениями рук Шамаш. — Помнишь, доктор подлатал мне ногу в подполье? На совесть сделал. Молодец парень — не растерялся.

Перебирая дрэды на челки беглеца, Шамаш спросила дрожащим голосом:

— Что думаешь о случившемся с Катой и Закимом?

— Тут не исправишь уже нечего! — Глаза беглеца начали слипаться, и настоящий живительный сон нападал на него, а не тот, что приносят ведения. Эти «особенные путешествия» как называл их сам Вырь, уходя, оставляли его изможденным. — Я записал знаковые слова из путешествия. Не хочешь послушать. Думаю это связанно с …

— Быстро ты отстранился…

— Кому как не мне знать наше настоящее и грядущее — это одно и тоже. Я не намерен превращать будущее в скорбь. К тому же каждому воздается по заслугам. — Вырь зевнул. — Вот что я помню из путешествия: Домна, Ежий, Оляна…— Беглец засыпал. Голос звучал слабее и тише. — корабль Водан и Гонтогар…— Вырь вспомнил, что Водан это корабль на котором доставили Нуку в Маяк на Кольцо — Остове. Сон на мгновенье отступил.

— Погоди! А что ты будешь делать, пока я отсыпаюсь? — Симерия накрыла друга и, подоткнув одеяло, весело сказала:

— Буду бояться Раций — Кара. Это мое любимое занятие — от него не отделаться.

— Поспи…— Предложил он и быстро зажмурился, ожидая крика или оплеухи.

— Я в порядке. Сон — непозволительная роскошь в моем случае. — холодно отозвалась Шамаш.

— В порядке? А под твоими глазами случайно не мешки из-под картошки?

— Они самые… Спи и не болтай. Твоему телу нужен отдых.

— Твоей душе тоже…— Парень быстро уснул. Девушка немного понаблюдала, как грудь беглеца вздымается и спокойно опускается. Боль уступала место здоровью.

* * *

Тарус скинул свой бордовый халат на низкую софу. Медленно опустился в дымящуюся воду. Ванна благородного бурого цвета — чаша с краями, закрученными вовнутрь, спиралью.

Словно из камня, тело Таруса было могучим и крепким, пусть болезнь и точила его изнутри. Доктор восхищался, каждый раз, наблюдая его. На Тарусе не было не одного пигментного пятнышка, ни родинок, ни шрамов, ничего, что могла бы омрачить идеально гармоничное тело.

Пар от горячей ванны клубился в белесом вечернем солнце. Пасмурно, тонкая пленка облаков заволокла небо. Свет, проникающий в банную, делал окружающее пространство блеклым. Пар съедал и затирал краски.

— Сегодня у меня есть для вас сода. — Сказал доктор. Он давно ждал смотрителя, разбирая свои склянки и парашки. Ламор отодвинул от правого глаза вторую толстую Стеклину очков. Еще раз взглянул на белый порошок. Ламору нравилось рассматривать структуру соды. Но от непривычного запаха его подташнивало.

Молодой доктор взял в руки сушеные фиолетовые цветы, растер на плоское блюдо, взял еще пару цветов и снова размял. Растение громко хрустело, а доктор старательно размельчал каждый лепесток.

Тарус молчал. Каждый раз, когда звук ломающихся цветов касался его слуха, смотритель болезненно морщился. Делая над собой усилие, он продолжал молчать. Тарус вспомнил Нуку и ее погибель, а хруст цветов напомнил смотрителю хруст костей «известной женщины». Доктор высыпал цветы в ванну. Комната наполнилась тонким приятным ароматом. Он скрыл запах соды.

Смотритель абсолютно сливался со своим домом. Если в комнатах он прирастал к гобеленам и креслам, то здесь смотритель такой же, как пар от воды: заполняет своим присутствие все пространство, такое же бледное и живое. Разум его чист и не уловим, как блеклый свет.

— Ванну с содой я рекомендую принимать не более 20 минут, Смотритель.

— Как скажешь…-Ответил низкий и слабый голос.

— Сода должна вытянуть из тела токсины. Это поможет вам первые три — четыре дня.

— Все что угодно… Только бы твои старания были не напрасны, доктор.

Лепестки окрашивали воду в фиолетовый цвет. Запах становился сильнее, но не раздражал обоняние. Чем темнее становилась вода, тем больше расслаблялось тело смотрителя. Ламору нравилось это тотальное доверие, которое оказывал ему Тарус. И чем больше это доверие, тем сильнее ответственность за здоровье смотрителя земель Верлиоковых давила на плечи молодого доктора. Он ждал, когда цветы распарятся окончательно и отдадут в воду все свои лучшие свойства. Ламор понимал, что относиться к Тарусу, как к отцу, которого в детстве доктору мучительно не хватало. И так же понимал, как глубоко ошибается в этом наивном чувстве, понимал насколько оно губительно. Ждал, наблюдая за паром, и чем больше ждал, тем больше понимал.

Вдруг он вспомнил о недавних сообщениях, что видел в ключе и сказал:

— Снова действует закон о стерилизации младенцев по национальному признаку, как в первую войну.

Тарус ответил коротко:

— Да. Это подло.

— Через границу вчера перевозили детей сирот из Вавилона, прочь от боевых действий. Они беженцы?

— Да. Это верно.

— у одного ребенка не было ключевой ветки.

Это особая вена она формирует связь с землей на которой ты рожден. Лобасты опираются на эту вену, когда выходят из ключа. Так же связывая эту вену с лобастой можно использовать порталы. Вена может быть закрытой или спящей, но ее отсутствие вызывает сильнейшее подозрение.

Комментариев не последовало. Ламор продолжил:

— Всех детей отправили назад. Эта вена не так уж и важна. В бедственном положении она превращается в формальность.

Тарус упорно не хотел поддерживать разговор.

— Там проводят тотальную растянутую во времени зачистку. Смотритель, помоги организовать проход в земли Драгица. Нельзя позволить перекрыть поток беженцев. Смотритель, ведь ты ждешь ужесточение ситуации в Вавилоне. Нужно налаживать какие то мосты…Это ведь невинные дети!

— Все будет решаться после моего возвращения.

Ламор плеснул воды на раскаленные камни небольшой печи. Пар клокотал, шипел. Он, горячей волной, обволок банную. Доктор стер со лба капельки пота и с силой в голосе сказал:

— Люди готовы выйти за Вавилон, но не готовы выйти против «мягкой силы»? Для них влияние второй империи на Вавилон нечто мифическое.

— Пусть помирают. — Жестоко ответил Тарус. — Ну, если люди приняли решение умереть, то это их права, потому что Велизар введет гвардию и некого не пожалеет. Ламор, пойми, у них такая форма суицида. Тут мы нечего не можем сделать. Это их решение.

— Нет. Это не их решение!

— Нет. Это их решение! Ты все время их оправдываешь. Доктор, говоришь что он — любой из второй империи, не понял, не прочел предупреждения в ключах, не связался со штабом ополчения. — Тарус прищурился и разрезал пространство взглядом. — Они глупые люди!

— Они работают. У них семьи. Люди освобождаются поздними вечерами, а ведь еще есть дети…

— Ламор, пусть помирает. Вот и детей на их глазах растопчут шулы, порежут каратели. А они пусть знает, это произошло по их личной вине, по их личному выбору.

— Но для людей во второй параллели «мягкая сила» это мифический враг. Люди ее не видят не понимают.

— Да я же не против. Пусть помирают… Ну что ты меня уговариваешь?! Кто хочет умереть, тот умрет.

— Я ищу пути решения…

— Ты же сообразил что происходит. В сражающихся за свободу частях Вечного города сообразили. В Стожар — Горах сообразили. Так почему все вы боретесь, а остальным можно не понимать, отсиживаться дома?

— Я говорил с людьми из Стожар-Гор через ключи. Даже те из них кто «сообразил» говорят о том, где больше платят, где условия лучше, где жилье дешевле. Люди думают о своем быте…

— Значит они догадались пойти за правильными лидерами и то хорошо!

— Народ не мыслит как вы, Тарус, категориями политики они мыслят категориями, что у них перед носом: магазинами, площадями, портными.

— Народ на уровне интуиции пошли за лидером, который увел их от бандитской власти. Они вышли за ним на те же площади и влились в систему борьбы против Гелов. Я это и имел в виду, когда говорил, что люди борются на интуитивном уровне и даже не знают, почему они поступают, так как поступают. Это память Рода. Вот и все. А кто к корням не вернется тот и зачахнет как однолетнее растение. Пусть помирают!

— Тарус, люди сейчас не знают, кому верить. Их столько раз обманывали…

— Я не против, пусть помирают. Да хоть двадцать тысяч раз обманывают, хоть миллион. Хочет человек умереть и прикрывается тем, что ему некому верить да пусть — его воля. Подчеркиваю не погибнуть, а умереть. Погибают герои — что боролись под началом Желона, погибают ученики Такируфа, погибают, защищая Род. А остальные хотят лишиться семьи, жизни и души — это их решение.

Чтоб ты понимал: почему мы говорим о необходимости решений от второй параллели, через год Велизар будет там. Тогда сюда в наш с тобой дом войдет темная Навь и уже нам не будет спасенья. Первая параллель упадет безвозвратно. Те, кто там бездействуют, предают и тебя и меня.

У нас всё сдали, всю столицу. Держимся только мы — окраина. Благо, репко держимся. И теперь я говорю падшим землям, туда, где теперь разруха и беззаконие, смерть: «Почитайте то, что год назад мы вам говорили». Лобасты все записали. Это « непонятливые» тогда посмотрели на Гелов и не сделали выводов. Дело даже не в том, что они проигнорировали, опыт предков проигнорировали, историю! И что говорят во второй столице, когда оглядываются на наш сегодняшний день? Опыт первой империи тоже нечему их не научил. Жители второй империи слепы, думают, Истр спасет их всех. Один без поддержки. Случившееся с первой параллелью это плата за предательство! Мы возомнили себе, будто такие же как кощеи и наказание пришло...

Почему нашему поколению платить за грехи далеких пращуров? Это другой вопрос. Наказание с отсрочкой… Так же как и зачистка о которой ты говоришь. Предательство всегда наказуемо. — Разгорячать от нахлынувших эмоций Тарус сжал кроя ванны и оставил на них небольшие вмятины. — А первый имперский совет волнуют только дети и земли второй параллели. Что тут не понятного? Они возьмут что хотят, а остальные тихонько помрут.

Ламор высыпал давно приготовленную соду в ванну.

— Пять дней я буду уходить как можно дальше, около одиннадцати дней проведу в забытье. Примерно неделю буду возвращаться обратно — учитывая мое состояние, после линии лун я не смогу вернуться раньше, как бы мне этого не хотелось. По возвращению, я сделаю все, что возможно и для детей, о которых ты сказал. Я услышал тебя, не требуй от меня невозможного… — сказал смотритель, устало, прикрыв глаза.

В коридоре перед банной появился Альюд. Он махнул Ламору. Тарус почувствовал это и предупредил:

— Ламор, с беглецами будь аккуратен. Я знаю, они были в архиве во время совета и не сержусь. Ты сблизился с ними?

— Да, смотритель.

— Будь внимателен. Не забывай, беглецы от всех нас отличаются кардинально, не дай глазам себя обмануть.

Ламор поклонился. Подошел к вешалке и накинул на плечи влажную от пара рубашку. Альюд прошел в банную и оставил для Таруса простые штаны, рубаху и поставил короткие крестьянские грубые сапоги. Так же старый управляющий принес кожаный ремень. Но на нем не было ни карабина для фляги, ни хлястиков для сумки. Ламор был уверен, смотритель с собой даже холщевого мешка не возьмет. Так и уйдет пустой…

Доктор вопросительно поглядел на Альюда, тот моргнул в ответ. Молодой человек понял — беглецы его ждут.

— Ламор, я оставил Альюду подробные инструкции. В этот раз они изменены. И одно из важных изменений — беглецов укрывать, но по возможности задерживай всех до моего возвращения. И береги домочадцев, если «гости» будут опасны. И себя береги…

— Всего 20 минут, смотритель. — Напомнил о соде Ламор, поклонился и поспешил в четвёртую гостинную.

* * *

Покинув Таруса, доктор отправился к беглецам, они давно ждали его. Увидев Ламора, Вырь запустил пятерню в свои волосы в районе макушки и достал кожаный сверток похожий на очень крупный кисет. Развернул его там, в отдельных кармашках лежали букетики сухих трав и палок. Комната наполнилась крепким, дурманящем ароматом. Аккуратно достав желтые цветы, он свернул кисет и запихал его обратно в свою гриву.

Доктор подошел к Вырю.

— Позволь…— Спросил он, беглец кивнул. Ламор ощупал его макушку.

— Там нет кисету. Как ты это сделал?

— А что там есть? — спросила Симерия. Девушка сидела на диване, укрывшись пледом. Она и Вырь переглянулись и засмеялись.

— Только какой-то мусор и волосы. Много волос! Парень, у людей столько волос на голове не растет! — От изумления у Ламора вытянулось лицо. — Я доктор, я точно знаю. Что с тобой такое вообще?

— Сам удивляюсь, сколько всего туда помещается. Но ты прав у людей может и не растет, а может и растет… — самонадеянно отозвался Вырь. Потом подошел к Шамаш и жестом пригласил Ламора сесть.

— Ну что, понеслась? — улыбнулся Вырь. Из его волос высыпалось битое стекло. — Незадача…— задумался Вырь. — Кажется, в беседке окна побились, когда нас из завесы выбросило. Теперь буду долго стекло из волос выжимать.

— Не выжимать, а вытряхивать, и шнурки завяжи и …— строго начала Шамаш. Беглец поднес букетик к лицу девушки. Вдохнув, она тут же уснула, не успев договорить.

— Помолчи, дорогуша. — Вырь накрыл ее плечи. — Так-то лучше. Спакойно. Правда? — беглец вопросительно посмотрел на доктора. Тот не смог оценить по достоинству выходку. Доктора заботило только то, что будет дальше.

Вырь поднял букет.

— Погоди. — Остановил его доктор. — Ты идешь вслед за нами?

Вырь отрицательно помахал головой.

— Я прослежу, что бы вы проснулись во время. А для тебя есть особое задание. Перед Туумом увидишь лестничный пролет. Это промежуточное пространство — мост между сном и Туумом. Шамаш может потерять там осознание и отправиться, куда глаза глядят. Разбуди ее если что… Встряхни, кричи, раздавай оплеухи, делай все что угодно только верни домой. И кстати, вот тебе вода и гвозди. — Запустил в челку руку, достал большой черный сверток сунул его Ламору прямо в карман жилета.

— Зачем?!

— Ну вдруг запыхаешься, попьешь. Пригодиться. Бери мамочка плохого не предложит!

— А гвозди?

— Да вот же они, что спрашиваешь. Бери! — Вырь поднес букет ближе. Ламор трусил, но не успел остановить беглеца. Сладкий дурман окутал его тело, оно обмякло. Доктор привалился в забытье.

Открыв глаза, Ламор оказался неведомо где. Вокруг доктора по тротуару взад и вперед сновали люди. Голова болела. Оглядевшись, он понял, это место даже отдаленно не напоминает параллели. Люди на дороге толкали его, пока он осматривался, и ему пришлось сойти с их пути на большое засыпанное песком поле. О его ногу ударился шар.

— Эй! Подай мяч. — Закричал ему, какой-то паренек издалека. Несколько молодых людей уставились на доктора и чего-то ждали, а Ламор уставился на мяч.

— Что значит «подать мяч»? Пнуть его что ли? — Крикнул он им в ответ.

Вдруг все вокруг заволокло туманом. Руку доктора кто-то крепко схватил и потянул в некуда из неоткуда. Туман быстро возник и быстро рассеялся. Доктор стоял на том же поле. Перед ним стаяла Шамаш.

— Так-то лучше. — Сказала она и довольно хмыкнула. —

Когда люди во сне не осознанны, они такие смешные. Тела Ламора и Шамаш мягко мерцали.

— А куда все делись? Их туман унес? С ними все в порядке? Почему нас туман не украл? — Заволновался, всполошился Ламор и стал озираться еще беспокойней. На место солнца пришла всего одна луна. В ночи зажглись фонари. По другую сторону поля болото и вереница фонарных огней отразились в его водах. Кто-то зажигал свет в окнах соседних зданий. Вокруг не души.

— Успокойся это все не взаправду. Мы спим и видим совместный сон. — Сообщила Симерия, но заметив замешательство Ламора пояснила, — мы в моем сновиденном мире. Люди, которых ты видел, не настоящие. Кроме тебя и меня здесь некого нет. Это можно определить вот так — она помахала ладонью у Ламора перед носом. — Если светишься, значит, осознан, если осознан, значит живой.

— Это место такое красивое, аж жутко! — Еще немного поглазев по сторонам, он спросил. — Куда нам теперь?

— Если следовать моей сновиденной карте мы находимся на футбольном поле университета. Пойдем по этой тропинке и выйдем к дороге напротив школы. Потом пойдем к областной больнице, там есть вход в подземку, через него мы попадем в Туум. А там уже по ситуации посмотрим… Времени достаточно торопиться некуда. Можно даже прогуляться в Тууме, если хочешь. Ты ведь не был в мирах за приделами параллелей? — говорила Ламору Шамаш, шагая, в ранее указанную сторону.

— Честно говоря, я больше чем удивлен. В голове так ясно!

— Дальше лучше. Прибереги силы, устанешь удивляться. Но держи это состояние, не упиваясь им. Сон — коварная вещь. Осознанность может ускользнуть, как только ты почувствуешь, что подчинил ее. Здесь нужно быть внимательным и беспристрастным. Не поддавайся очарованию неоправданной смелости. Погибнув здесь — некогда не проснешься.

Пустые дороги были гладкими и блестели в свете оранжевых и розоватых фонарей. Ламор долго искал людей и знакомые, вымещенные камнем дороги, но все тщетно. Высокие дома похожи на большие серые коробки, мало зелени, огромные фонари, светились не светом лобаст, не от огня. Это даже не магия. Он слышал от лазутчиков, пока был в доме Мирг, что в явных мирах есть физическое свойство — электричество. Ламор в глаза его некогда не видел. А спрашивать у Шамаш не стал. Подумал, что и так выглядит глупо, решил не углублять это дурное впечатление о себе. Сейчас доктор особенно хотел, что бы девушка испытывала к нему не уважение, а симпатию. Они подошли к лестнице, ведущей под дорогу.

— Мы отправляемся к Раций — Карру. Он владеет тысячами рук и картой, которая нам жизненно необходима. В Тууме о нем не слово или о том, куда мы направляемся, иначе Раций-Карр сразу узнает о нашем прибытии, упустим элемент внезапности. Обычно Вырь составляет всякие хитрые планы, у меня все просто. Зачем хитрить?! Поступим так: в доме Руций-Карра много мелких и дорогих для него вещей. Он коллекционер. Твоя задача устроить фарс, будешь их опрокидывать, и даже разрешаю что-нибудь поджечь. — Она протянула Ламор зажигалку. — Этим пользуются так. — Шамаш взяла зажигалку в одну руку и большим пальцам шаркнула пару раз о колесико. — Вот, покрутишь его, и будет гореть. — Ламор взял и сделал так же. Оранжевая зажигалка дала огонь. Доктор так заволновался, будто ему подарили зонт. И испытал странное чувство ответственности. — А я тем временем — продолжила Шамаш — схвачу карту. Дальше мы будем бежать от него со всех ног потому, как он обязательно попытается нас убить. В прочем все увидишь сам… Мне не придется уговаривать тебя уносить ноги!

— Может просто попросим карту? Вдруг он войдет в наше положение…

Шамаш расхохоталась:

— Я нечего не прошу. К тому же придти туда может каждый, только от этого старикашки невозможно уйти. Убежать? Далеко не все успели. Надеюсь, нам с тобой сегодня улыбнется удача.

Спустившись на три ступеньки, Шамаш остановилась и остановила Ламора. Они постояли недвижно несколько мгновений и зашагали дальше. Освещение изменилось. Желтый свет фонарей больше не пробивался на лестничный проход с улицы. Они прошли под дорогой, словно под мостом. Поднявшись никакой больницы уже не было, как и самой дороги. Ламор обернулся, переход под дорогой тоже пропал.

— Отлично мы пробрались в Туум. — Обрадовалась Шамаш и, потянув Ламора за край длинной синей жилетки, нырнула в пеструю и безликую толпу. Они пробирались сквозь поток людей и не людей по широкому бульвару. Ломар тщетно пытался рассмотреть лица и одежду прохожих. Их образ ускользал от взора, как мыло из рук.

— Не стоит обращать внимания, они скрыты для нас, а мы для них. Наверняка ты слышал о лазутчиках, так вот это они в рабочей, так сказать, атмосфере. — сказала Симерия. — Вот тут повернем и зевак станет поменьше.

Действительно, стоило им перейти на соседнюю улицу, как толпа поредела, и темп ее течения стал прогулочным, непринужденным.

Шамаш и Ламор прошли насквозь несколько жилых кварталов путаными дворами и сели за пустые столики уличного кафе. Плетеные кресла с кованым каркасом были холодны и тяжелы.

— Неужели здесь некого нет или мне кажется? — спустя некоторое время спросил молодой доктор. За все время, которое они чего-то или кого-то ждали, Ламор не увидев не одного человека или лазутчика, но наблюдая за Шамаш, она не волновалась, доктор тоже расслабился.

— Это вообще не чего. Я имею в виду эти дома. Воспринимай их как пустые коробки с опасным сюрпризом. Вот ведешь мост? Перейдем его и окажемся во владениях Раций-Карра. Эти улицы используют лазутчики для перегона «крупного товара». Из-за этого прохожие обходят стороной этот и следующий кварталы. — Шамаш указала на дорогу за мостом. — Это один из коротких путей лазутчиков.

Ламор подошел к краю дороги и посмотрел на реку:

— Отойди от края, от беды подальше. Не видишь, тут даже подножия, бардюра или перил нет. — Предупредила Шамаш, наблюдая не за доктором, а за другим краем улицы. — Нравятся раскаленные недра Туума? Под нашими ногами течет такая же каша.

За место воды в русле проносились с дикой скоростью тысячи цветных огней. Сливаясь, они предавали реке белый цвет, но, приглядевшись, можно разглядеть разноцветные потоки.

— Ламор подойди сюда скорей, они идут.

Послышалось дребезжание стеклин в зданиях близко расположенных к дороге. Порушилась стена дома стоявшего рядом с рекой. Обломки падали в воду, река проглатывала их и плавила, пуская вверх пузыри света.

На дорогу вышли колонны огромных зверей. Это слоны в накидках из драгоценных камней, шелковых тканей и ярких платков. Некоторые из животных раскрашены с ног до головы. Они делились на колонны шириной в восемь и длинной в пятнадцать слонов. Между каждой колонны шел человек в черном. Колонны тянулась по широкой улице цветастым парадом. Свет реки отражался от убранства животных и слоны играли всеми цветами радуги, больше напоминая фарфоровые фигурки, что дарят на удачу, чем на древних и умных созданий. Яркие пятна, синие, красные, оранжевые, зеленые, золотые бликами освещали улицу и лица наблюдателей.

— Они прекрасны! Посмотри и большие и поменьше, и даже совсем слонята. Вон видишь второй справа? Весь раскрашен голубыми цветочками. — Восторгался Ламор. — Я слышал о них, но некогда не видел. Как жаль, что в параллелях нет таких слонов. — Слово «слонов» он произносил особенно смакуя. — Я восхищен…

— Вижу…— буркнула Шамаш. — Их украли из чьих-то снов. Теперь перегонят каким-нибудь особенно богатым людям из всех точек миров, продавать за огромные суммы. Возможно, даже парочка окажется в параллелях. Они еще долго будут тянуться. — Парад слонов чинно шествовал нескончаемым потоком. — Подождем. Потом будет перерыв. Проскочим. Но нужно обязательно успеть до того как пойдет следующая партия. Если не успеем, они перекроют нам проход к мосту. А если успеем, то колонны остановят погоню Раций— Кара.

Ламор одним ухом слушал ее и во все глаза впитывал образ прекрасных слонов, стараясь запомнить каждую их морщинку, изучить их кокон.

Шамаш иронично смотрела на него. Доктор веселил ее своей детской непосредственностью.

— Как же так получается? Разве можно перебрасывать живых существ из одного мира в другой?

Шамаш посмотрела на него как на полного дурака.

— Мы с тобой, что делаем сейчас?

— Наши тела в параллелях, а эти слоны полностью тут. Я вижу это по их венам. Почему они не умирают, когда переходят из мира в мир? Ведь плотность миров абсолютно разная. Это касается и перехода. Я всегда недоумевал, как люди проходят из мира в мир без ключей. — Наконец оторвался от парада доктор и серьезно обратился к Шамаш. Он говорил без опаски и ноток вежливости, как обычно бывало. Решимость, о которой предупреждала его беглянка в начале пути, ударила доктору в голову. Все казалось ему простым, сознание раскрылось, и молодой человек в мыслях не переставал сокрушаться, как он мог жить без этого «осознания».

— Потому, что мы при путешествии двигаем не тело а «Я».

— А кто такой «я»?

— Если ты не правильно отвечаешь на этот вопрос, то твоя деятельность просто бессмысленна. Как ты можешь принести себе благо, если ты не знаешь даже кто ты.

— Я человек.

— Тогда ты пытаешься принести благо человеку, но не себе. Потому, что я человеком не является. Человек — это сложносоставное слово. Чело, выданное на век. — Она перекинулась через столик, и потрепал Ламора за рубаху, — как вот эта одежда выдается на определенный период — мы ее выкидываем. — Теперь ущипнула доктора за руку. — Износилось тело человека — мы тоже выкидываем. «Я» не является человеком. По этому необходимо разобраться, а кто же «Я» на самом деле. Ты ведь говоришь «мое имя Ламор», «мое тело», «мои мысли». Когда-нибудь задумывался чье это все? Кому принадлежит то, что является основой твоей личности. Ведь Ты даже не личность ты говоришь «Я» — личность.

— Объяснись. Я плохо улавливаю твои идея, даже эта ясность в голове не помогает...

— Я — это живая индивидуальная самостоятельная часть изначального света. «Я» некогда не рождалась, некогда не умирала. «Я» вечное изначальное и блаженное. «Я» не погибает когда погибает тело. Размер «Я» одна десятитысячная часть диаметра волоса. Неужели ты этого не знаешь? —

Ламор виновато улыбнулся. Шамаш продолжила:

— «Я» невозможно разрубить оружием, не сжечь, не намочить, не иссушить ветром. Оно вне времени и вне пространства, оно духовно и не материально. Когда «Я» желает проявиться в явном или, например, в мирах параллелей или в любом другом материальном мире оно начинает подчинять своей воле другие такое же «Я». Как в любом коллективе появляется неформальный лидер таким же образом и «Я» соединяясь с другим «Я» образует пространство и время.

— То есть взаимоотношение двух «Я» создают пространство и время? Первый раз слышу.

— Ну да. Сначала два «я» потом три четыре… так пространство все более гармонизируется и упорядочивается. Лидер, который берет на себя управления, становиться «Я» — дающее жизнь. Увеличивая себя «Я» создает первую частицу. Потом ядро. Дальше оно становиться все более сложным. Так проявляется молекулярная решетка. Она германизируется, упорядочивается и в соответствии с ее формой «Я» учится строить различные элементы и химические, кстати, тоже. В материи это проявляется как построение различных материалов. Венцом развития в минеральном царстве является белый кристалл. Он наиболее гармоничен. И в благоприятных условиях может расти. Это почти живое существо. Благодаря накопленному опыту «Я» переходит в следующее царство — растительное, далее животное. Каждое «Я» умеет построить любое растение или животное, которое существует в этом мире и знает их качестве. Например, если шул заболел, то он знает, какую траву есть. Бахтияры говорят, информация передается по генам от отца и матери. Бред! Что будет если привести дикого и больного шула из тихого леса, например, в пограничные степи?

— Ммм… Он будет кушать траву, которую едят местные шулы при этом заболевании. — Постепенно идеи Шамаш как пазл начали складываться в голове Ламора.

— Да! — Девушка хлопнул в ладоши и подпрыгнул на стуле. — При этом, предки дикого шула некогда в первой параллели не жили, эти дикие звери водятся только в тихом лесу. И растения, которые они будут есть, некогда во второй параллели не росли. Поэтому генная информация не может передаться. А «Я» знает, как эта трава произрастает и какими свойствами обладает. Древние пользовались и веной с информацией через «Я» и информацией в генах. А современные Бахтияры только гены изучают.

— То есть мы и тут примитивнее?

— Ну разумеется. Когда «Я» выстроило все возможное в животном мире, оно становится человеком и изучает людские уроки.

— А как узнать старость души? — Ламор посчитал, что задал каверзный вопрос, который выведет теории Шамаш из строя.

— Старость души вычисляется по количеству воплощений. А древни души воплощались в тысячи мирах и проживали множество уроков, будучи не только людьми, но и существами выше человеческих. Те, кто дорос до звания Бога, может возрождаться из животного в человека как пожелает. Сохраняя себя. И после того как побывал в теле камня, может снова стать Богом.

Шамаш воодушевлялась все больше. Не смогла усидеть на месте, вскочила и начала расхаживать возле столика:

— Что в данной ситуации является «Богом»? Это специфические виды энергии. Но они разумны, с ними можно общаться. Боги вышли за пределы пространства и времени.

— Они подвержены приходящим и уходящим событиям, войнам?

— Это они приводят события и уводят. Темные и светлые периоды наступают по их воле.

— То есть все на благо?

— Однозначно! Это всего лишь тренажер. Сон, иллюзия. Все в их воле. Травинка не колышется, волос с головы не падает. Или ты думаешь, есть что-либо в этом мире без управления?

— Ну может… — Начал неуверенно Ламор. Шамаш Его перебила:

— Это просто не возможно.

— А что на счет равновесия? Кто на противоположной чаше весов?

— Демоны. Различия в целях. Боги создают, демоны под себя гребут. Я называю их малоимущие — они, сколько не имеют, им все мало. Встать на этот путь — значит все сжимать. В нас есть и Бог и Демон. Но «Я» по желанию в состоянии пройти и тот и тот путь.

— А почему души растут?

— Душа это одна из Одежд «Я». И оно взращивается постепенно с помощью такого инструмент как характер.

Этим разговором Ламор явно задел живую тему для девушки. Он еще не видел ее такой бодрой и раскованной.

— Рост души зависит не от ситуаций, а от отношения, от качества выводов, которые мы выносим из произошедших с нами событий. Не важно, какую иллюзию тебе покажут. А важны результаты, которые мы приобретем после этих иллюзий. Что скажешь?

— Нужно проявлять здравомыслие, если я правильно тебя понял…

— Да! — Шамаш снова хлопнула, звук хлопка эхом отразился в пустых переулках. — И когда ты поймешь, как правильно поступать тебе грабли больше не попадутся. Попадется тяпка…— Она хитро расхохоталась.

— Говорят, Тарус видел демонов. Как отличить демона от Бога? Он сказал, что они одинаковые.

— Их выдает гнев. Совести у них нет.

— Как это понимать?

— Все люди понимают, что хорошо, а что такое плохо. Они владеют понятием совести. Они различают как по совести и бессовестно поступать. Но есть же не люди. Они понятия о совести не-и-ме-ют. Им это не доступно. Потому, что совесть это совместная весть. Когда у человека есть отец, дед, продет, щуры, пращуры и этот ряд уходит в бесконечность. Его предки стали уже Богами мира Слави, Богами мира Прави. Совместная весть из мира предков дает совесть. А демоны это искусственно созданные существа у них совести как мерило отсутствует. У сотворенных демонов появляются дети внуки правнуки. И они могут воспользоваться опытом отца, деда, а потом все… нет дороги дальше только их создатель, но Род создателя им опять же не доступен. Они даже взрастить совесть не могут. Не понимая, что растишь нечего и не вырастишь.

— Но есть те, кто в результате смешения кровей через сотни поколений получают выход к совести? Демоны могут стать Богами однажды?

— Но ты же знаешь, существуют «породистые», так скажем. Их гены передаются не через отца как у нас с вами, а через мать. Демоны ненавидят не похожих на себя. Это конкретные вампиры. Для них остальные люди это животные. Но Демоны не кровь сосут, они силу сосут. Имперцы это прекрасно знают и понимают. Это паразиты. А что бы их отличить посмотри им в глаза. Когда Демоны злятся или едят, их ирис исчезает. Радужная оболочка глаза исчезает. Просто, — Девушка оттянула веко и потыкала себя в белок мизинцем, — тускнеет, тускнеет и белок один остается. Вот сидит такая тварь перед тобой, сразу поймешь, что это Демон. А наша сила в правде. Говоря с ними нужно четко разделять, они черные мы белые. Если показывать им картину происходящего, а не словоблудием занимать, то Демоны, в конце концов, сдадутся. Ну, это касается мирной беседы, а если нет, то берегись. Они высоко интеллектуальны, логичные существа. Демоны согласятся с тобой, если говоришь логично, и можно даже красиво разойтись. Бездуховный интеллект приводит к демонизму. Но часто Демоны потом на тебя очень гневаются.

— А переход страшен тем, что появляются великие души? Великие Боги могут пройти на сторону тьмы, и только великие демоны могут пройти на сторону света.

— Я не слышала, чтоб мелочь пархатая сумела на сторону света перейти, у них мозгов просто не хватит, опыта. Эта мешанина и столкновение интересов грозит катастрофой мирам. Наверное, это и имеют в виду провидцы, когда пугают пророчествами. — Шамаш потрогала голову, солнце напекло макушку. Девушка села обратно за стол в тенек. — По большому счету, «Я» не имеет разграничений, не имеет принадлежностей ни к правой, ни к левой руке Бога. «Я» вне этих категорий. Есть легенды о том, как великие святые становились ужасными демонами и порабощали все на своем пути. Это от большой внутренней силы. Можно творить одно только добро и вредить, а можно творить только зло и причинять добро. В этом нужно разобраться. Не все так просто, как вам говорят. О…— Она указала в конец улицы, вдаль за поворот:

— Кончились. Идем...

Ламор и Шамаш перешли мост и бегом достигли перекрестка. Пройдя немного спокойным шагом по ярко освещенной улице, и дав Ламору передохнуть, Симерия резко свернула в темный переулок. Высокие дома стояли очень близко друг к другу. Ломар шаркал плечами о строения. Дома были сделаны из обложенной красной глины и окна светились чернотой и проваливались в стены. Стекол в них не было, одни только рамы. Ламору казалось будто их провожают по переулку десятки голодных, хищных глаз.

— Почему мне кажется, что за нами следят?

— Потому что за нами следят. — Саркастично заметила Шамаш. — Страшно да? По тому здесь некто не ходит и нам это на руку. Они прибавили шаг. В начале переулка освещение изменилось, яркие вспышки цветных огоньков освещали путь. Свет прорывался в пустые окна первых этажей, так, что можно было разглядеть маленькие пустые комнаты. Колонны слонов проходили за маленьким домиком и пропадали в проходных дворах. Шамаш и Ламор срезав путь, догнали уходящий хвост парада.

— Вот мы и пришли. Осторожно ступай.

Ламор пригляделся. Впереди кончилась гладкая черная дорога, и начиналось что-то белое и бугристое. Он достал очки и нащупал в том же кармане сверток, который дал ему Вырь. Опустив второе увеличительно стеклышко, он разглядел, из чего же сделана дорога впереди.

— Не отставай! — Крикнула ему Семерия.

Примерно в пяти шагах от доктора заканчивалась дорога, и начиналось море сплетенных человеческих рук. Маленькие и побольше, детские и ладони стариков застилали землю. Ламор поднял взгляд и ахнул. В этом милом двух этажном жилище все как и в любом другом доме, кроме того, что весь он и его содержимое сделано из живых человеческих рук. Стены и крыша состояли из невообразимо больших пальцев и запястий. Куда не глянь, везде были пальцы, ногти, костяшки и локоточки.

Рядом с доктором толстая ладонь перевернулась тыльной стороной. Это вывело доктора из ступора, и он подбежал к Симерии.

Когда они подошли к входу руки из которых она состояла, расцепились и согнувшись в локтях открыли проход в чрево дома. Руки старались погладить или коснуться входящих. Это вызывала у Ламора рвотный рефлекс. Увеселительной прогулки начинала напоминать кошмарный сон. В доме была лестница. Ступеньки сделаны из рук с загорелой кожей, а перила из нежных женских пальчиков. Под ногами ступени продавливались, и хрустели под башмаками, а подошвы оставляли на руках ранки, из которых просачивались капельки крови. Ламор наклонился низко к перилам, что бы ближе рассмотреть их. В венах и жилах дома пульсирует кровь. Один из белых пальчиков больно щелкнул доктора по носу, от этого очки сползли на бок.

— Псс…

Доктор обернулся. Симерия на него строго посмотрела. Девушка стояла на пороге большого помещения.

— Все как договаривались…— прошептала она и решительно прошла вглубь комнаты. Ламор остановился на пороге, выбирая, что и куда ему опрокинуть. Хозяина было не видно.

— Эй! Раций — Кар к тебе тут пришли. — Крикнула Шамаш.

Ламор рассматривал ножи на полках, когда Шамаш обратилась к хозяину, и заметил, как по крепким мужским рукам, из которых были сделаны полки, поползли мурашки и волосы встали дыбом.

— Зачем пожаловала, Забытая? Знаешь ведь чем нужно платить за мое время…

Из-под стола вынырнул сухой отвратительный старик с редкой длинной бородой. Одежды на нем не было только маленькие детские живые ручки с переплетенными пальчиками клубками свисали с Раций-Карра.

Шамаш заметила карту за спиной старика. Ее держали десятки корявых закостенелых ладоней.

— Как живешь тут? Не одиноко? С руками особо не поболтаешь…

— Что надо? Я вас не звал. — Отозвался старик. Из его борода вынырнула маленькая ладошка и прикрыла ему рот. Старик зевнул.

Ламор подошел к полке и стал ворошить бумаги. Рука схватила Ламора за ногу, доктор оступился и уронил вазу за своей спиной. Хрупкий фарфор разбился. Осколки порезали чей-то локоть. Комната была страшно захламлена, сложно было не уронить чего-нибудь. На мягкой коже предметы стояли неустойчиво. Руки не успели подхватить падающую вазу. Реакция Раций-Карра была уже не та, что в юности. Молодые руки, управляемые дряхлым умом, заторможены и медлительны, так же как их хозяин.

— Ой, разбилась…Ой, мая ручка порезалась! — Старик, причитая, подковылял к Ламору. Он едва доставал до пояса доктора. Вцепился всеми детскими и своими руками в штаны и жилет доктора, что-то бормоча на непонятном языке. От вида и запаха старика Ламора мутило.

Доктор с мольбой посмотрел на Шамаш. Девушка подняла руку сжала ладонь в кулак и сделала большим пальцем движение, будто шоркает колесико зажигалки, давая Ламору знак. Доктр кивнул. Старик толи пытался залезть на доктора, толи наклонить парня ближе к себе. Слабые детские ручки, заменявшие Раций-Карру одежду хватали Ламора за рубашку. Но в детских ладошках и в теле дряхлого старика не хватала сил, чтобы опрокинуть полного здоровья молодого человека.

Шамаш подошла к полке с ножами. Взяла один из них и с размахнувшись воткнула в лодонь на столе.

Раций— Карр обернулся и злобно закричал. Слюна мелкими пузырьками скопилась в уголках его сморщенных губ.

Шамаш с усилием выдернула нож. Брызнула кровь и потекла, оставляя красные дорожки, заполняя собой щели между ладонями. Пальцы поврежденной руки извивались как щупальца. Старик ждал, что беглянка сделает дальше, и все сильнее сжимал свои ручонки на жилете доктора. Раций— Карр повалить Ламора не смог, но мешал ему двигаться. Шамаш демонстративно сунула окровавленный нож себе в сапог.

— Что ты делаешь? Положи на место, грязная девка. — Крикнул Раций-Карр, не отводя глаз от Шамаш. Она взяла второй нож с той же полки и медленно сунула его в другой сапог.

— Верни Рашап!

— Этот? — она взяла третий нож. Краем глаза заметила, что Ламор держит в руках зажигалку и ждет удобного случая. Раций— Карр следил за беглянкой не веря своим глазам: его нагло грабили! Она дразнила взбешенного старика. Повертела в руках прозрачное лезвие, так что оно, пропуская через себя свет, переливалось всеми цветами радуги, и сунула нож в глубокий карман своего черного пиджака. Раций — Карр красный от злости разжал руки и кинулся на девушку.

— Давай! — Скомандовала Шамаш. Ламор схватил старика за длинную бороду и поджег ее. Шамаш прыгнула через стол и дернула карту, попыталась оторвать ее от стены.

Раций— Кар отбежал от доктора, чтобы потушить себя. В это время Ламор зажег свитки. Они быстро разгорелись. Запахло паленой плотью. Пламя оставляло сильные ожоги на мебели из живого мяса. Старик метался, не зная, что спасть руки или имущество. Пожар перекидывался с предмета на предмет. Шамаш дергала карту со всех сил. Наконец карта поддалась, и беглянка выдернула ее из мертвой хватки стены. Раций — Карр тушил всеми своими руками свитки, хватал барахло и отбрасывал его от огня. Вдруг гневно обернулся на Шамаш. Он перенес внимание на руки, что держали карту. Костлявые пальцы мертвой хваткой вцепились в один край карты, другой край тянула на себя Шамаш. Стол неповоротливо расцепился на множество ладоней. Старик уже много лет не двигал столько конечностей одновременно, поэтому они тяжело подчинялись его воле. Раций-Карр разобрав полки, мешал Ламору подойти к Шамаш. Ручонки кидались на молодого человека, целясь то в глаза, то шею. Он едва успевал уворачиваться. Ладони угрожающе зависли над головой беглянки, бывший стол грозился раздавит ее. Она вцепилась зубами в ближайшую кисть и сжимала зубы, пока кисть не отпустила карту. Этого было мало, Раций— Кар не желал расстаться с картой. Выхватив нож из кармана, девушка вспорола карту пополам.

— Бежим, бежим, бежим… не оглядываясь. Карта у меня! — запаниковала Шамаш, схватила Ламора за руку и бросились прочь из дома.

— Я вырву ваши жалкие огрызки и сожру, обгладывая каждый пальчик! — Вопил Раций — Карр в след ворам: — А ваши жалкие тела брошу в вонючую яму умирать...

Но они уже выбежали из дома. Выйти было не сложно. Раций — Карр разобрал весь с вой дом, теперь он напоминал гигантского спрута, огромную кучу живого извивающегося мяса. Десятки рук оживали и тянулись за ними. Хватка каждой из них сулила погибель. И чем дальше они удалялась от дома, тем больше рук пускались им вдогонку. Ладони под ногами копошились как черви и мешали бежать.

Наконец Шамаш и Ламор ступили на твердую землю. И побежали по тому же узкому переулок, из которого пришли. Вдруг из окна первого этажа вылетал здоровенный кулак и разбил свои костяшки в кровь о стену близко стоящего здания. Стена вся пошла трещинами. Удар пришелся в полуметре от девушки. Куски глины из трещин от удара посыпались ей на голову. Шамаш замерла.

— Он здесь слеп и глух. Это просто удар в надежде задеть или задержать нас. Раций-Карр, скорее всего, попытается подловить нас у моста. Это единственный выход к параллелям. К сожалению, старик знает, что мы оттуда. — Шамаш стряхнула пыль и крошки с лица. Она и доктор осторожно прошли под неподвижно замершим кулаком и побежали к мосту. На широкой дороге перед рекой Шамаш огляделась. Слоны уже шли впереди. Она побежала к мосту. Ламор следовал за ней след в след, как вдруг странное клацанье заставило его посмотреть через левое плечо. Вдалеке в переулке доктор узнал дом Мирг. А сверху сидел паук, занимая добрую часть крыши. Его тело состояло из голубых пластин. Сгибая и разгибая ножки, паук издавал скрипящие клацающие звуки. Ламор смотрел на паука, а паук на него. Дом и соседние здания были укутаны паутиной. А в окнах можно разглядеть, как в доме копошатся тысячи мелких паучков. И чем дольше смотрел доктор на паука, тем ближе он казался, а звук его движений звучал у самых ушей молодого человека.

— Ламор, Ламор…— Шамаш звала доктора так громко, как могла. Но он услышал ее только спустя пару минут. Этого времени хватило, чтобы стройная колонна расписных слонов закрыла проход к мосту. Опомнившись, молодой доктор подбежал и встал напротив Шамаш, между ними шествовали животные.

— Что ты застыл?

— Там был паук…

— Я видела… — Шамаш ловко выхвалила нож из сапога и метнула. Лезвие, задев висок доктора, оставила глубокий порез. — Ложись! — Скомандовала Шамаш.

Доктор упал на землю. Рашап воткнулся в руку, что почти схватила Ламора за горло, вынырнув из ближайшего пустого окна. Вынимать нож со всех сторон кинулись сразу пять кистей. Только Ламор успел закрыть голову руками, взрыв обдал его жаркой волной, разбросав куски плоти вокруг. Гром взрыва и ударная волна напугали слонов. Трубя, они сломали ровный строй и скучковались в стадо.

— Не вставай! — предупредила Шамаш. Из переулка неслось переплетение огромных ладоней. Оно ударилось прямо в стадо. Слоны топтали руки, а те хватали слонов, которых удалось поймать в слепую, и бросали их в раскаленные недра. Лодони, что побольше, хлопали по земле во всех направлениях стирая кожу до белых костей. Раций— Карр будто давил насекомых оставляя после себя раздробленную дорогу. Попав по Ламору, такая ладошка легко раздавила бы доктора. Раций — Кар отчаянно искал обидчиков.

— Быстрей думай, как добраться до моста, пока лазутчик не пришел. Тогда нам всем не поздоровиться. — Перекрикивала трубящих слонов беглянка.

— Вырь дал мне мешок гвоздей.

— Что валяешься тогда?! Кидай и беги…— Девушка метнула еще один рашап в ладонь Раций — Карра. Она стучала по земле, приближаясь к Ламору. Доктор отпрыгнул от взрыва, ударная волка чуть не сбила его с ног. Руки и слонов, что были близко к взрыву, волна толкнула в реку.

Ламор вытряхнул мешок, неестественно крупные гвозди покатились в поднявшейся пыли под ноги слонам. Звери, натыкаясь на них, трубили и отходили назад. Ламор осторожными перебежками, уворачиваясь от слонов побежал через мост… Перед его носом рухнул огромный кулак. Рука пролетела под мостом, обогнула его и ударила наугад. Лаздчик остановил все ладони, угрожавшие его колоннам, но этот кулак пропустил. Тело руки, пробравшейся под мостом, обварилось до самой кости, раскаленные недра Туума изжаривали все, что касалось их в считанные мгновенья. Кулак был просто огромный и перекрыл мост, когда Ламору оставалось пересечь несколько метров.

Кулак закрыл обзор и Ламор не заметил, когда Шамаш бросила в руку последний рашап. Взрыв застал доктора врасплох. Ламор упал на дорогу.

Шамаш подбежала к доктору, перепрыгивая разбросанные везде острые кости и остатки от мяса кулака.

— Вставай! Что с ребрами? — Уши заложило, в глазах доктора потемнело. Потеряв ориентацию в пространстве, он не смог точно определить места, где больно.

Слонов уже успокаивал второй лазутчик.

— Сама вижу, на гвозди напоролся. — Шамаш помогла Ламору подняться. — Хорошо бы убраться отсюда, пока лазутчики не поняли, что это мы во всем виноваты.

— Дай мне минуту… — выдохнул доктор. Шамаш удерживала его от падения. Ламор пришел в себя, в голове снова прояснилось. Он быстро вылечил свое тело. — Можно двигаться.

Они добрались до перехода в параллели. Спустились под дорогу. Туум исчез.

— Сейчас появится выход. У нас есть время отдышаться. — Сказала Шамаш, вытирая юбкой кровавые брызги с лица и коленей.

— Уф…Ну и погоня! Адреналин так и прет в кровь…— воскликнул доктор, упираясь руками в колени. Отдышка перехватила ему дыхание. Он повернулся к беглянке:

— Я в восторге! Сначала слоны, потом Раций— Кар и этот мост…Мне давно не было так весело…

— А мне уже давно не весело в Тууме. Ты, Ламор, думаешь что это сон, а я не обманываюсь… Если бы не моя патологическая клептомания, как бы ты спасся? Нам очень повезло, рашапов хватило. — Девушка старалась удержать строгое лицо, но неумолимо расплывалась в улыбки. Шамаш старательно избегала взгляд молодого человека.

— Думал, тут ты будешь посмелее…— Улыбнулся Ламор, снял очки и засмеялся. Его смех был так заразителен и естественен, что девушка, поддавшись обаянию доктора, тоже рассмеялась.

В темноте проявились ступеньки наверх. Ламор сделал на встречу к выходу шаг. Шамаш была чуть впереди него. Доктор вдруг отчетливо и болезненно осознал, что сон кончается.

— Шамаш…— Он окликнул ее. Девушка обернулась, отводя взгляд. Доктор подошел к беглянке и не смел прикоснуться.

— Ну, посмотри же на меня…— попросил он. Шамаш испуганно подняла глаза. Она пятилась назад, поднялась на первую ступеньку, и почти поравнявшись с Ламором в росте. Оба зацепились взглядом. Шамаш позволила доктору прикоснуться к себя. Он одной рукой нежно притянул ее, так близко, что ощущал ее слабое дыхание на своих губах.

— Была бы моя воля…— Горько прошептал он и скользнул рукой по ее бедру от калена вверх по.

— «Подвязки»! — судорожно вспомнила Шамаш: ее как молнией пронзило. Девушка вывернулась из рук доктора и взбежала по ступенькам наверх. Ламор почувствовал, как земля дрожит под его ногами. Сон разваливался, и доктор поспешил проснуться.