24 Хейлетъ

Ламор вынужденно признал, предложение воспользоваться имперским деревом было весьма кстати. Он достаточно потратился на извозчика. Сэкономленные на бесплатном портале камни можно оставить в любимой лавочке на небольшой подпольной площади в первой столицы. Эта площадь как раз на пути второй точки, о которой говорил Острад и, сосредоточившись на выгодной прогулке, Ламор совсем не задумался, зачем Отсрад попросил открыть второй портал. Так как имперские деревья дают возможность, тем, кто знает пути, пользоваться ими не однократно, то Ламор рассудил, что успеет и на площадь и вернуться домой вовремя.

Имперский портал — это большой гобелен с вышитым древом. За место листьев на нем роятся лобасты, от прикосновений они просыпаются и загораются. Пока лобасты бодрствуют, портал открыт. Как только они садятся на свою ветвь и засыпают, портал закрывается.

Доктор аккуратно коснулся двух капель. Они мягко замерцали. Молодой человек изучил сочетание веток и перенесся прямо к магазинчику. Такой перенос почти мгновенен, но от этого долго кружится голова.

В, выше упомянутом, магазинчике нелегально торгуют вещами, добытыми лазутчиками. В нем можно приобрести товары из совершенно разных миров. Ламору улыбнулась небывалая удача, он смог разжиться за хорошую цену содой из яви и даже остались деньги на леденцы тех же чертогов. Молодой доктор любил их безумно!

— « Кто бы мог подумать, что топленый сахар может быть таким вкусным…» — думал он, съедая одну конфету за другой. Доктор вышел из магазина и, пошатываясь, голова все еще кружилась, побрел вдоль широкой людной улицы с намереньем свернуть в первый попавшийся переулок и вернуться домой…

Ламор не успел отпрыгнуть. Какой-то невысокий парень врезался в него. Чьи-то руки теснили Ламора и убегавшего человека. Несчастный умоляюще вцепился в жилет доктора. Ламор понял, это те саамы беглецы, кому удалось добраться до площадей. Охотник и жертва исчезли, беглец и пискнуть не успел. Несколько проходивших мимо людей недоуменно приглянулись. Толпа понеслась дальше. Ламор протрезвел, начал озираться по сторонам и заметил, в разных частях площади возникает какая-то возня и неразбериха, после чего пропадают люди. Доктор поспешил к выбранному переулку. Проходя мимо последних торговых рядов, он краем глаза увидел девушку. Она стояла у прилавка спиной к толпе и всхлипывала. Девушка нечего не выбирала и, с видом полной обреченности, рыдала. Пятно суеты неслось прямо на нее. Бежать — значит привлекать к себе внимание, стоять столбом, как она и делала, такой же безвыходный вариант.

— С вас три зеленых камня, красавица. Что камней не хватает? Ну, ну, полно … милая я могу скинуть для тебя цену, отдам корзину за два камня, так и быть — уболтала… — громко сказала торговка, поглаживая девушку по руке. Нежданная спасительница протянула беглянке корзину, полностью накрытую платком. Суета пронеслась мимо Ламора и мимо девушки, остановилась у соседнего перекрестка и схватила кого-то. Беглянка, покосившись на удаляющееся пятно, побледнела. Ламор подошел к прилавку ближе:

— Посмотри, там повозка у ворот площади, та, что с кувшинами. — Сказала старушка, наклонившись к девушке, беглянка, не оборачиваясь на повозку, кивнула. — Сейчас туда начнет набиваться народ, сядешь с ними. Извозчик повезет вас по окольным проселочным дорогам к безопасному месту. В корзине еда и теплые одеяла. Передай своим. Повозка будет прибывать каждые два дня в это время.

Только торговка договорила, многие из толпы перестали плыть в хаотичном движении и направились к воротам, не переглядываясь и не оборачиваясь. Быстрым шагом Ламор прошел торговые ряды. Он опаздывал в поместье к назначенному часу, но все-таки обернулся: девушка растворилась в пестрой массе, а за прилавком старушки стояли приготовленные корзины.

В закоулке, доктор развернул портал, заложил в него переплетение ветвей. Вдруг Ламор вспомнил, что знает дорогу, по которой уже везут беглецов. Она ведет в ближайшую к площади деревню, где делают масла и на карте посередине этой дороге засветился портал, именно тот, который просил открыть Острад. Беглецы неминуемо попадают в него. Проследить куда ведет второй портал доктор не смог — это закрытые имперские карты.

— «Разве аристократы связаны с охотой на беглецов? Зачем Остраду это? Мне пора стать внимательней… Не натворил ли я чего дурного…» — думал доктор по возвращении домой. Время в землях Верлиока течет быстрее, чем в первой столице. Замешкавшись на площади, молодой человек вернулся в поместье глубоким вечером и уже опаздывал на встречу с Тарусом. Сегодня приходят влиятельные гости, и смотрителя земель Верлиоковых должен сопровождать личный врач, на всякий неприятный случай.

* * *

Вечернее солнце разбудило Выря. Оно прорвалось в комнату и напекло парню голову. Все тело молодого человека страшно болело, снова заснуть не получилось. Поерзав в постели еще немного, он спросил:

— Ты спишь?

— Нет. Кто-то должен оставаться в сознании… — Отозвалась Симерия. Она встала с кровати и села на диван в ноги к беглецу. — Болит?

— Болит, конечно! Я вчера чуть не сковырнулся! — Вырь обнял Симерию. — Я благодарен тебе за все.

— Почему тогда не слушаешь меня?

— Я сказал, что благодарен, а не послушен. Ты все опять перепутала! — Хихикнул он.

— Ламор назвал тебя Симерией. Зачем не представилась, как положено?

— Я виделась со смотрителем. Его зовут Тарус. Ему я представилась «как положено», но он мне не поверил. Поэтому я решила все переиграть. Так даже лучше… А доктора я пожалела. Незачем пугать человека понапрасну. Кстати смотритель рассудительный человек, хотя я не понимаю, что он задумал. Ты видел, что все так и будет, да?

— Ну, разумеется! Каждый раз, когда мы делаем что-то спонтанное, думаешь это просто так? Почему ты все еще сомневаешься? Кстати сколько уже раз мы спасались, только благодаря мне?

— Оуу, как завернул, «благодаря мне»…Вспомни тогда, сколько раз мы попадали в передряги «благодаря тебе»? — Симерия похоже передразнила друга.

— Ну почему со мной случается что попало?

— Потому что ты так выглядишь!

— А вот это обидно было… — Вырь зевнул. — Ламор видел, как ты вчера меня лечила?

— Пришлось рискнуть, медлить было нельзя…

— Я говорю не о предосторожности… Он твердо уверен, что ты владеешь каким-то лекарством, а не магией. Наш юный друг проговорился, что не побрезгует взглянуть на препарат…

— Он нечего не видел и не увидит! Я не намерена объясняться.

— По моему ты вчера лишку дала. — Уклончиво заметил Вырь, потирая спину. — С этим докторишкой нужно быть поосторожней. Он Духовник. — Беглец похлопал себя по губам.

«Духовник» — так говорят только подпольщики. Это прозвище дали докторам духа маги, еще во времена первой войны границ, за то, что доктора способны разрушать негативное воздействие на дух человека. Отдельно выделяется « — ник» означающий отречение. «Духовник», разбирая руническую вязь, получаем — «нет духа» или «духовно не какой». Это слово считается таким же большим оскорблением, как и слово «Эссзза».

— С чего это ты взял, что он в духе сведущ? Доктор, конечно, видел твои каналы силы, но сейчас все больше людей обладает такой способностью…

— Ты до сих пор не разбираешь отличительные знаки в одежде? Как так можно?! У него рукава на рубашке расклешенные и собраны на узкий манжет — это отличительный знак докторов духа. Считается что энергия, с которой они работают, собирается в воланах и переходит в поля у ладоней. Хотя я не знаю точно… — Вырь почесал затылок. — Если Ламор действительно нечего не видел и сам догадался, то он почти так же гениален как я, хотя нет, я лучше…— Вырь высокомерно задрал голову и невинно поднял взгляд к потолку.

— О да, ты соткан из восхитительности…

— Ну, если отбросить балаганщину, Ламор действительно способный парень.

— Что теперь делать будем? Остаться здесь надолго ни как не можно. — Вырь вопросительно посмотрел на беглянку. — Да, мы здесь не останемся. Смотритель хороший человек, и люди здесь добрые. Мы не будем подвергать их опасности.

— Дирижабль украли, вместе с картами и порталами, если ты вдруг забыла… У меня нечего не осталось.

— Главное что сами целы. А с этих мы еще спросим. Смотритель курил явную трубку. Такие вещи можно достать только у лазутчиков. Лазутчики в подполье. Для проникновения в подполье нужно знать карту, значит у Таруса она есть. Давай попросим их и переправимся во вторую империю…

— Подожди, подожди… Ты сказала «попросим»? С каких это пор мы что-то просим? Пойдем, да сами найдет, может, еще что-нибудь прихватим интересненькое. К тому же, кто сказал, что смотритель тебе что-то отдаст?

— Предлагаешь пойти перекопировать карты?

— Да что с тобой? Зачем копировать? Мы просто заберем их и все. Ты всю жизнь так делаешь!

— Это ты всю жизнь так делаешь…

— Не важно, мы распорядимся ими как положено. Идем. — Вырь встал и направился к выходу.

— Сейчас?! Может, знаешь, где они лежат?

— Ты мне подскажешь, правда? — Вырь скорчил жалобную физиономию.

— Сидит смотритель и говорит: «О, милая девочка, хочешь взять карты? Забирай все и камни прихвати, и оружие и драгоценности!» …Так ты это видишь?!

— Шамаш, посмотри, где ключ. Где ключ там и карта. — Сказал Вырь и покосился на Симерию как на личность недалекую. — Ты ведь чувствуешь ключ?

— Да, «чувствуешь»… — Беглянка прошлась по комнате, периодически всматриваясь в пустоту. — Есть два пути. По правому крылу и по левому. Пошли, попробуем сначала по левому без купола. Все люди в закрытой части дома, там пройти незамеченными тяжело… И, прежде чем мы пойдем, переоденься во что-нибудь, пожалуйста.

— Я весь грязный, не хочу чистое надевать…

— Ну, так сходи, помойся!

— Не успеем. — Вырь стал серьезен. — Время поджимает. Я переоденусь, ты только отвернись!

— Да ты издеваешься…— Симерия отвернулась.

— Все поворачивайся обратно. — Вырь стоял, довольный, в той же подранной зеленой рубахе и черных рваных штанах, с одной штаниной. На беглеце появились только не зашнурованные белые кеды. — Идем скорее, а то не успеем. — Парень вприпрыжку выбежал из комнаты, точно рассчитав, еще секунда и Шамаш его поколотит. Он всегда тонко чувствовует момент, когда нужно прекратить дурачиться и уносить ноги.

Пройдя по запасным лестницам, через левое крыло поместья, беглецы поднялись на третий этаж, и зашли в маленькую комнату. Там у большого открытого окна бил ключ. Теплый ветерок сквозил в помещении. Они обшарили все, но никаких карт не нашли.

— Почему не хранят карты у ключа? Это ведь удобно. — Удивился Вырь, открывая шкаф и пролистывая очередную стопку каких-то документов.

— Может, потому что карт нет или для того, чтобы такие как мы их не украли… — сказала Симерия, открывая дверь в соседнее помещение. Комната с ключом была проходной и вела в следующею комнату с двумя дверьми, одна, та в которую зашла Шамаш, и напротив — вторая узкая. В длинном помещении, похожем на коридор, было три окна, много комодов и стульев, кресло, низкий письменный стол и шкаф с пронумерованными ящиками.

Вырь прошел в архив и довольно потер руки:

— Отлично, что-нибудь интересное нароем!

— Ты даже не знаешь что ищешь…— Шамаш уже повернула ручку, второй двери как Вырь окликнул ее:

— Шамаш, посмотри-ка сюда. Тут копии писем, отчетов и договоров первой императрицы. И еще дневники смотрителя, хотя нет — это не его. Короче, тут какие-то дневники …— Вдруг Вырь подошел к Шамаш взял ее за руку и сказал:

— Сюда пришли. Обещала, кто бы тебя не спрашивал, всегда отрицала наше пребывание здесь и сказала, что не прочитали эти бумаги, понятно? — Симерия кивнула, это манера беглеца делать напутствия резала слух. Он метнулся к шкафам. Открывал ящик за ящиком, комкая, скидывал без разбора документы в непонятно откуда взявшийся мешок. Через полчаса Вырь обчистил, подчистую, все, что смог открыть. Стемнело. Симерия сидела за столом. Она не останавливала друга, но и не помогала ему. Наконец спросила:

— И что теперь? Как ты скроешь кражу?

— Я не крал! — Оскорбился Вырь. — Думай, что мы сходили в библиотеку и взяли бумажки почитать. Потом все вернем. — Беглец нарисовал в воздухе крест — запечатал каждый шкаф. — Когда они снимут печать, мы будем уже далеко. — Сел на низкий подоконник. — Осталось не долго.

— Мало того что нарушил закон о запрете колдовства, так еще и документы помял, не стыдно? — Ехидно кольнула друга Шамаш.

— Я потом поправлю… А вот и он!

В комнату через узкую дверь, запыхавшись, вбежал Ламор.

— Вы что здесь делаете?

— Нечего…— вскрикнула Симерия. Она от неожиданности растерялась, обернулась назад, мешок с бумагами исчез.

— Как это понимать? Вы что-нибудь трогали? — Ламор говорил шепотом. В архиве не горел свет. Обстоятельства сложились не в пользу беглецов.

— Нет, не трогали, конечно…мы тут ээмм…одним словом и не скажешь…

— Да, Ламор, мы читали архивы, документы и дневники…теперь я все про тебя знаю, шалун! — Вырь давился смехом, и старался не шуметь.

— Ты же сказал не говорить… — возмутилась девушка, она, поддавшись атмосфере, тоже перешла на шепот.

— Я пошутил! — Ответил Вырь. — Ламор, ты торопишься, я вижу…

— Вы сумасшедшие, вам жить надоело! Тарус нас всех порешит.

— Ты волнуешься? Неужели смотритель не знает, что ты тоже по его дневнику пробежался глазками? — Вырь в издевке не пощадил никого.

— Откуда ты знаешь? Хотя не важно! Вы не успеете уйти. Сидите тихо, пока я не вернусь, и не выведу вас. Наведите морок и молите Богов, чтоб вас не нашли… — гневно предупредил беглецов Ламор, собрался с духом и вышел.

* * *

Круглое помещение напоминает черную широкую пропасть. На полу комнаты блестит водная гладь как на дне колодца. Мелькая рябь, пробежала по воде и от цельного озера отделилась капля не больше ногтя. В капле медленно зажегся синий огонек-заря. Тусклое мерцание осветило кресла, расставленные кругом в центре. Капля поплыла вверх и ярко полыхнула. Мгновенье и тысячи синих огней вихрем мельтешили в пространстве, бились о стены, сливались друг с другом. Хаос воцарился в колодце.

Мерный звук тяжелых шагов гулко отражался от стен и нарушал синюю тишину. Одна из узких высоких дверей отварилась, и в пропасть шагнул Тарус. Наполированные пуговицы его черного длинного мундира отразили свет лобаст. Тарус вошел в вихрь как нож в масло, озеро под его ногами забурлило, закипело. Встав в центре комнаты, смотритель властно топнул по воде, брызги разлетелись во все стороны и зависли. На секунду все замерло. Капли стали плавно собираться в огромные кисельные святящиеся фигуры. Фигуры эти были настолько огромны, что им приходилось сгибать плечи под потолком колодца, они были текучи и не однородны. Синие огни свободно вытекали и втекали в них. Тарус ждал чего-то и нервно перебирал белые четки.

Распахнулась вторая дверь. Выждав момент, когда от озера не останется нечего и вся вода вспорхнет в воздух, в помещение вошел Ламор, поклонился Тарусу и встал рядом.

Какое-то время лобасты ворочались в пространстве. Вдруг одна из фигур опустила в центр колодца руку. Конечность отстала от основной массы и растеклась в три тонкие прозрачные пластины. Сквозь них смутно проглядывались образы таких же колодцев. В центре этих колодцев стояли люди. Они все приближались и, в конце концов, прошли сквозь пластины. Края пластин мягко обволакивали гостей. Выполнив свое назначение, порталы разбились на сини капли и вернулись в кисельные фигуры.

Гости встали у своих месть лицом в круг. Пять мужчин крепко прижали правые руки к сердцам. Тарус громко начал:

— Верую во Всевышнего Рода — Единого и Многопроявного Бога, источника всего сущего и несущего, который всем Богам родник Вечный.

Ведаю, что вселенная есть Род и все Многоименные Боги едины в нем.

Верую в триединство Прави Нави и Яви и, что Правь истина предсказанная Отцам с Проотцами нашими.

Ведаю, что Правь с нами и Нави не страшимся, ибо Навь не имеет силы против нас.

Верую в единство с Родными Богами, ибо Даждьбожьи внуки мы — любимцы Богов и Боги держат десницы свои на ралах наших.

Ведаю, что жизнь в Великом Роде вечна и должны заботиться о вечном, идя стезею Прави.

Верую в силу и мудрость предков которая рождается среди нас ведя ко благу через проводников наших.

Ведаю, что сила в единстве Родов и, что станем славными, славя Родных Богов. Слава Роду всевышнему и всем Богам в нем сущем.

— На веки Слава! — сказали все хором и лобасты вторили их словам журчаньем. После этих слов мужчины отняли руку от сердец, коснулись лба и сели по местам.

— Друзья, я вынужден перейти прямо к делу. Вчера героически погиб Желан и его брат Такируф. — Собравшиеся переглянулись. — Ополчение Вавилона в очень тяжелой ситуации. — Объявил Острад, он был в таком же черном мундире, как и Тарус, единственное отличие было в том, что на солнечном сплетении Острада поблескивал знак в эмали — руна Выя, горизонтальная полоса, от середины ее течет вниз вертикальная полоска, заворачиваясь в спираль против часовой стрелки. Это герб первой империи — черная Выя в белом круге.

— Вот что мне прислали сегодня утром. — За спиной Острада капли завертелись, и воплотились в прозрачного человека. Он четким военным шагом прошел в центр круга и заговорил:

— По ситуации на данный момент атакует Оприн, охотники первой империи и первая гвардия. Нападения на мирных жителей и ополченцев началось двадцать первого Хейлетъ в четыре тридцать с первых постов на границе за вечной рекой.

Противник при наступлении использовал свыше 20 охотников белее 40 блоков гвардии. Силами народного ополчения было уничтожено 3 охотника и двум охотникам нанесены существенные повреждения. В битве «за небесный купал» противник понес серьезные потери в живой силе, до двадцати убитых и раненых. В подразделении ополчения, оборонявшего купол, потерь нет. — Солдат поднимал и опускал глаза. — Продвигаясь дольше вдоль границы, противник занял третью дорогу и прилегающие к ней деревни, после чего остановил продвижение. К вечеру враг вывел шулов за пределы города. В ходе оборонительных боев главных дорог, ополченцам удалось погасить пятерых взрослых шулов неопознанного подразделения противника, предположительно это были первые гвардейцы.

Противник, используя свое численное превосходство, после ожесточенного боя, занял третью южную башню. Ополченцы без потерь отступили вглубь города. Во второй половине дня в районе поселка на южной окраине Вавилона ополченцы попытались заблокировать колонну шулов в итоге, жестоким образом подавив живое оцепление людей, — голос солдата ощутимо дрогнул, — и затоптав мирных жителей, колонна продолжила движение. Повторная попытка блокирования привела к тому, что бойцы так называемого имперского полка атаковали безоружных людей на поражение. По предварительным данным до 40 человек раненых, 15 жителей погибло.

В районе тридцать восьмой военной части пресечена попытка проникновения за вечные врата имперских гвардейцев при поддержке одного охотника. Агрессоры понесли потери, со стороны ополченцев жертв нет. В дуэли охотников и вавилонских стрелков Погиб командир народного ополчения Желан, герой первой граничной войны, и колдун Такируф, державший купол над бойцами. — Солдат совсем сник, ссутулился. — В районы Вавилонских владений по-прежнему стягиваются силы противников, а так же охотники первой империи.

От жителей в занятых агрессорами территорий поступает информация о том, что бандиты и солдаты переодеваются в гражданскую одежду и, прикрываясь вечным кругом, проникают в город под видом мирных жителей, занимают их дома и мародерствуют.

В настоящее время к границам подтягиваются шулы, готовится новая атака позиций ополчения. — Солдат опомнился и резко выпрямился. — По итогам дня, ополчение крепко держит восточные северные окраины и центральные районы южных областей. Наступление противника остановлено и ночью не возобновлялось. Утром двадцать второго Хейлетъ противник собрал охотников под Аспид — горой. Цель их пребывания там не известна. Аспид в окрестностях не появлялся.

Солдат растекся. Огоньки хаотично закружились в воздухе. Тарус окинул собравшихся взглядом, воистину тяжелым, прожигающим взглядом. Ламор пробовал смотреть так же, но получалось смешно… Смотритель земель Верлиоковых сказал:

— Бывают такие моменты, когда главное не сколько военных шулов и солдат, а главное «Что делать?». Быстрый ответ и правильное движение. Верный путь позволит обыграть противника, силы которого во много раз превышают наши. Как говорят в народе это «тихое чудо». Его не понимали все интервенты.

Они всегда приходят с гарантированной победой. Первоимперцы умные люди, они рассчитали, дух рассчитали боевые единицы. Почему мы не сдаемся? Вопреки расчету, прагматичному, с мощными допусками, расчету. Потому, что срабатывает это самое «тихое чудо»! И оно опирается на внутреннюю генетическую логику человека перед лицом агрессии.

На мой взгляд, сегодня мы на пороге зарождения «тихого чуда» и соответственно на пороге зарождения новой войны границ, по этому интеллектуальная компонента, пусть она не большая, но она главная, дает эффект при котором миллионы людей четко соображают, одномоментно, что нужно делать. А что вы скажите Оукъ? — Тарус обратился к поджарому старику с глубокими залысинами. Вся кожа старика испещрена рунической вязью. Оукъ распахнул четыре глаза два глаза остались закрытыми. Два уставились на Таруса, третий внимательно изучал собравшихся, четвертым глазом гость смотрел прямо на Шамаш. Она была уверенная, Оукъ не видел ее, но от его взгляда беглянки было не по себе.

— Я посветил много лет усиленному изучению истории войны границ, и я рад, что здесь прозвучал термин «НОВАЯ война границ». Видимо для вас, смотритель земель Верлиоковых, это безусловная истина, но некоторые по-прежнему считают, никакой войны нет! А есть такие, кто говорит, о продолжении прежней войны границ, будто она на некоторое время ослабла, в свете событий последних десятилетий. Я думаю, речь идет о совершенно новом явлении. Есть, конечно, моменты схожие в своем глубоком генезисе, мы называем это классической войной границ.

Например, в каждом источники первой параллели говорят, о необходимости применить «Тишину» в отношении второй параллели, конечно, здесь прямая ссылка на Тихих Духов и старую веру. Это классический термин, изобретенный основателем столицы первой империи Кменом, архитектором граничной войны. Когда он руководил первым имперским советом, все это было тщательно разработано. Далее, сравнение второй параллели с мирами Навными, а наших руководителей с Гелами, хотя очевидно, что корни второй империи это миры Прави. Я был поражен, когда впервые, еще во времена безграничья, увидел карикатуру, которая прошла через все руки первой параллели, в которой Истр, наш славный император, боевой и духовный союзник Легов, был изображен как ненавистник Прави. Тезис о том, что Истр это новый ставленник Гелов, а вторая империя — это Навные чертоги, является классическим тезис, коим пользуются для разжигания войны. Теперь применяется тот же термин «Тишина», как применялся и тогда в период первой войны, в ее теории и практики. Теперь нашего императора снова называют Гелом. Буквально вчера я прочитал брошюру в одном из ведущих ключей первой параллели автор, которой заявляет: «Я не согласен с тем, что Истр это второй Гел, он значительно хуже чем Гел!» — Оукъ достал из широких полов бурой мантии огромный пергамен и бросил его на пол. На пергаменте проявлялось каждое слово произнесенное собравшимися. Старик не спускал глаз с беглецов. — Но все-таки это не старая война, а новая война границ.

Во-первых, из-за произошедших невероятных геополитических изменений. Вспомним классические кризисы первой войны — это гора Мол, битвы на маковом перевале первая и вторая, и битва у земель Руга. Все это за тысячи, а иногда и за сотни тысяч километров от столиц параллелей. Это было невероятно опасно, несколько раз параллели находились на грани катастрофы и взаимного уничтожения, но все-таки, те горячи точки очень далеко от мировых столбов.

Теперь, в свете того, что происходит сегодня, я имею введу вечный город, это прямая возможность для первой империи развернуть войска в непосредственной близости границ. Они приближены к нам абсолютно! И не обольщайтесь, когда первая параллель плачется, мол Велизар слабый убогий правитель, как вам плохо, в то же время какой, хоть он и диктатор, хоть он и новый Гел, но какой у второй империи сильный инициативный и могущественный злодей Истр, о том как со всех сторон, несчастных жителей первой империи, зажимают, унижают и третируют во второй столице. Все это называется тотальное вранье! Потому, что Велизар подполз уже вплотную к нам, будучи нашим не просто лютым, а абсолютным врагам. Еще шаг и он уже во второй столице, если сейчас мы не дадим ему отпор на территории восточного и южного Вавилона.

— Шамаш, что это за шестиглазый мужик? Он смотрит прямо на нас…

— Это древний историк…Такие как он, живут в Вавилонских башнях и хранят Заветы отцов. Они судьи и следят за соблюдением Ясы — закона Богов.

— У него письмена по всему телу? Смотрю и на ладонях есть…

— Да.

— И под коленом? — Шамаш кивнула, — И в подмышках? — Шамаш кивнула. — И даже на …

— Замолчи! — девушка шикнула на беглеца.

— Нельзя упускать факт, для нас совершенно новая обстановка с информационной точки зрения. В период первой войны не были открыты ключи. Недавно слушал поганца Руга, который до сих пор жив, сидит в столице, прячется от правосудия, так вот, он сказал, если бы были ключи в первой войне, то первоимперцы опустили бы все три параллели еще тогда. Но мы уже научались пользоваться ключами, и я думаю, нужно сделать ключи оружием в наших руках, нам нужен контроль. — Сказал Острад и краем глаза заметил, как Оукъ за чем-то пристально наблюдает.

— Тезис «Тишина» второй параллели я считаю не состоятельным. Здесь проявляется эгоцентризм первой империи. Они там, в столице считают, что первая империя это столица и ее Навные союзники. Забывают, это еще и неизведанные земли.

У нас появилась боеспособная идеология. Без столкновений идеологий войны быть не может. В этом смысле Велизар ошибся, когда несколько недель назад сказал, конфликты под Вавилоном это не война границ потому, что у параллелей нет идеологических разногласий, поскольку вера второй параллели мертва. Но я считаю что, та консервативная идеология, которая была провозглашена Истром — ярчайшая идеология и она не менее, а значительно более опасна, сама по себе, для первой империи, чем та классическая терпимая вера, которая существовала в прошлом. — Говорил смотритель Стожар — гор. Голос его низок и бархатист. Догор был в темно-зеленых одеждах, и его каштановые волосы вплетались в бурый обод четок на шее. Среди собравшихся, он обладает самым могучим телом, и дух смотрителя пылал в зеленых глазах, так же ярко, как горы в его владениях.

— Истр предложил право на идентичность, то есть на свободу миров. Это смерть любой колониальной империи. Он призвал вечный круг бороться против первой параллели и Гелов. Борьба идет с Истром и с третьей параллелью именно за сохранение целостности первой империи, чтоб сохранить красный камень, вертикаль власти первоимперцев, за живые ресурсы. Первая параллель не хочет сама себя обслуживать, как было в период расцвета смотрителей. Если во второй параллели об этом не догадались сейчас, то догадаются через два три года, когда начнут нести страшные потери. Поднимается война. — Сказал Тарус и посмотрел на старика-историка. Оукъ отвел свой взгляд от беглецов на пергамент.

— Тем не менее, какой способ выживания в этом продолжительном ожесточенном столкновении мы предпримем? Ведь оно уже началось. — Спросил Острад.

— Вспомните уроки, которые нам дала история. Я хочу напомнить всем присутствующим, во время той граничной войны, была система мира. Я говорю о мирном сосуществовании. Это, между прочем, придумал Велизар, император первой параллели, он был уверен, Истр все отвергнет. А Истр взял и сообщил, что собирается использовать именно этот метод. Первая империя позорно замолчала, а вторая, как вы помните, использовала этот тезис на протяжении нескольких десятилетий. Я как очевидец, тех событий, скажу вам, да был кризис, да были бои у Руга, но были и великие шабаши, были громадные переходы праздников сквозь миры хороводами, были замечательные культурные и обрядовые обмены, были интересные формы не только борьбы, но и взаимодействия. Поэтому, я думаю, взаимодействие диаметрально противоположных империй, тоже может быть положено в основу наших дальнейших действий. — Предложил Оукъ.

— Но это нам нечего не даст, это будет лицемерная фикция — возразил смотритель Стожар — гор.

— Мы не можем полностью отгородиться от первой параллели! Дипломатические отношения будут все равно существовать. — Историк продолжал спорить с Догором.

— Вы должны понимать, друзьями и партнерами, две параллели, не будут некогда! — настаивал смотритель Стожар — горы.

— Культурный обмен в первую войну осуществлялся, хотя при этом все знали, они наши лютые враги. — Встрял Тарус.

— И все-таки, какая формула взаимодействий должна быть в условиях развития ключей и условного стирания границ? — Острад был обеспокоен, но держался чинно.

— Только война! Никакой другой формы не может быть. И я много писал об этом. Оглянитесь, нет мира в мирах! Постоянное состояние войны. Мы не понимаем этого только потому, что тип войны теперь другой. Это война не объявленная, тотальная с использованием всех средств, это война перманентная, она будет всегда. Первая параллель некогда, никого не жалела… Мы должны воевать используя современный тип оружия. Мы должны переиграть их, вот наша задача. А что мирное существование? Это иллюзия!

— Согласен. Чем мне и нравится сейчас Истр? Он на протяжении уже долгого периода переигрывает интеллектуально первую империю, раз за разом. И это приводит ее в абсолютное неистовство. Наша элита почти полностью деградировала. У нас уже нет тех великих полководцев как Анахит, больше нет советников как Полад. Подчеркиваю, первый имперский совет невероятно деградировал в интеллектуальном и волевом отношении. И, конечно, нам нужно это максимально использовать в собственных интересах. — Острад был самым молодым из собравшихся, но каждый считался с его словом так же как считался бы с головой имперского совета. Его связи и аналитические способности позволяли делать аристократу обоснованные замечания, спорить с которыми никто не решался.

— Пусть противник в десять в двадцать раз сильнее нас — это нечего не решает. В освободительных войнах мы всегда побеждали. Это история, на нашей стороне «Тихое чудо». Те люди, которые останавливают руками охотников на вечной реке, они бьются за нашу свободу. Вы не ослышались, они бьются, в том числе и за свободу народов первой империи. Потому, что в действительности крохи поддерживает императора. Вопрос только в могуществе этого незначительного количества людей. Догор, не смотри на меня так. — Укор пробежал в глаза смотрителя Стожар — гор, на это Тарус возмущенно поднялся. — Нас много и мы молчим… А знаете почему? Да потому что если совет узнает о реальном количестве смотрителей не довольных союзом с Гелами, то нас всех убьют. И первая параллель потеряет даже надежду на сопротивление. Мы действуем тихо. И вы не сможете отрицать, наша помощь второй и третей империи существенна. Война только начата, а что бы вы делали без поддержки изнутри агрессора? — Гости встали и поклонились, — Полно вам. Я просто обозначил позиции думающего населения… Мы пытаемся создать внутри империи условия для расторжения союза с Навью. И герои, бьющиеся за Вавилон, это герои и первой параллели.

— Давайте проведем анализ возможного развития событий. Мы находимся в обычном процессе бесконечной конкуренции империй. Другое дело, логика наша совершенно не такая как логика борьбы первой параллели. Почему? А потому, что наша логика строят свои империи, кардинально отличается от пути выстройки первоимпрцов и Гелов. Нижние миры строятся по колониальному принципу, принципу паразитирования. Первая империя заложена на расслоения народов. Мы упреками первоимперцев за двойные стандарты. Но не нужно забывать, это только для нас стандарты двойные. Велизар так не считает. Как может быть один стандарт к пыли и к белым камням? Как может быть один стандарт и к сверх империи и к недоразвитым народам? В двадцать четвертом пункте так и прописано « недоразвитые народы». Именно его требовали от Истра подписать, а он отказался. Но на бумаги все зафиксировано. Первая параллель не может отрицать, что требовала от императора второй империи признать, что на его землях живут нелюди и сдаться «пока хуже не стало». — Продолжил Острад. Руны нанизывались на черту шлоки беспрерывно. Пергамент по-прежнему фиксировал каждое слово.

— Так это обычный исторический сленг для первой империи. Что вы удивляетесь? — Догор фыркнул.

— Так я об этом вам и говорю. — Ответил аристократ. — Что, по мнению Велизара должны делать недоразвитые народы? Обеспечивать сверхимперию. Разве когда-нибудь жили нижние миры по другим законом? Да некогда. Некогда! Это их менталитет.

— Поэтому миры и разные. Это естественно. И как вы хотите договориться с хищником, чтобы он не кушал? — спросил смотритель Стожар — гор. — Это не возможно. Мой ответ — война! Гелы начали обострение еще с первой войны правильно Оукъ? — старик кивнул. — Они могли еще в первой войне перерезать половину второй империи. Разве они спрашивали третью параллель? Не спрашивали, конечно. Но тогда время, не то было — ветра поворотились. Между прочим, с той катастрофы, и начали открываться ключи, уже тогда, они появлялись. В прошлый раз Гелов победила природы. Теперь, накопив силы, они пробуют снова. Почему первоимперцы устроили военный переворот в вечном городе? Не мирный переворот, а именно военный. А потому, что военный путь дает право на кровь. Первой империи нужна кровь! И представители совета об этом тоже говорили. Отрицать кто-нибудь будет? — Все молчали. Смотритель Стожар — гор продолжил. — Гелам не нужна вообще вторая параллель, что им стоит перешагнуть через Вавилон? То, что им нужно частично есть в третьей империи, а остальное знание за порогом. Велизару пока нужна вторая параллель как колония для сохранения однополярного мира, но для Гелов это слишком мелко. Гелы выбрали момент и понимают, что необходимо остановить начинающийся подъем миров по золотому пути. Вторая параллель конечно лидер, этого подъема, но это подъем еще и третей империи, и Запорожья и пространства Легов, и неизведанных земель. Он стандартный и повторялся уже десятки раз. Конечно, Гелы знают к чему, ведет подъем, и эта атака на Вавилон называется, карательная операция. Поэтому в Вавилоне теперь на месте начальства нет гвардейцев, а только охотники, потому, что резнёй заведуют только охотники.

— Очень резкие замечания. Вас могут не правильно понять… — пытался усмирить Догора историк.

— Я называю вещи, своими именами. И понять меня неправильно нельзя! Я отвечаю перед отцами за то, что говорю. Это именно, карательные операции. Если смотреть на примере вечного города, то это самое настоящее начало войны и это война не жителей Вавилона, хотя он и позиционирует себя как самостоятельная часть миров, а начало войны всей второй империи. Истр прекрасно понимает это. В отличие от второго совета, которому и в голову пока не приходит истина. А поймут они, когда дубины начнут стучаться в личные двери. Нужно называть вещи своими именами и быстрее проскочить пропагандийскую машину! Если это сделать, то не будет атаки на вторую столицу. Люди сами смогут предотвратить нападения, как у Таруса на землях. Смотритель не обманывал народ, а народ не дал развалить уклад. Вот и все.

— Таргитай, бывший смотритель над Сазоровыми землями, теперь голова Вавилона, а не смотритель, которого выбирала империя. Пусть люди не согласны, но пока нечего с этим не сделать. — Сказал Острад. — И первым делам, что делает Таргитай? Он подписывает соглашения с первой параллелью о масштабном сотрудничестве. По сути, он сдал вечный город. Единственный сдерживающий фактор — это народ. И как видите, с ним не могут справиться до сих пор. Но не стоит забывать о пропаганде. Она не прекращала свою работу. В пропаганде первая параллель всегда будет сильнее нас, даже не нужно пытаться их переиграть. «Колонию можно усмирить не только оружием, но и пропагандой» — метод первоимперцев. Они тысячи лет этим занимаются. Установлено правительство, пропаганда, карательная операция и механизм заработал…

— Если сейчас предпринимать решительные действия, невозможно будет остановиться, не будет раскола Вавилона, на которую рассчитывает первая параллель, будет битва за башню, а после будет битва за вторую столицу. Вот как развернутся события. Дальше сроки. И не вторая параллель назначит их, а первая. — Заключил смотритель Тарус.

— Мы ждем Велизара во второй столицы уже в следующем году, если ему повезет в вечном городе. Если не повезет, то вся битва будет под Вавилоном. Дальше встает вопрос позиции второй столицы, дальнейшие ее действия. — Уточнил Оукъ.

— Тарус, первая империя ввела очередные ограничения против сотрудничества со второй. Для чего нужна эта игра? Спросил Догор. — Она практически нечего не дает. Учитывайте, уже идет, карательная операция.

— Это вам кто сказал, что она нечего не даёт? — прищурился Тарус.

— Велизар объявил, ограничения будут более глобальные, и будут затрагивать полностью экономику второй империи. На деле, членам второго совета запретили въезд на территорию первой империи. — Ответил смотритель Стожар — гор.

— В любом мире основные решения принимают всего несколько сот человек. Если вы думаете, в первом совете сидят дураки и, когда они вводят эти ограничения, просто не знают чем бы заняться, или если вы ориентируетесь на тех, кто говорит, будто можно вообще на эту политику «Тишины» никакого внимания не обращать, то вы сильно ошибаетесь! Первоимперцы прагматики до мозга костей. У них нет вообще понятия «дуракаваляния», в плане политического выстраивания систем. Эти ограничения существенны! Мы с вами видим только внешнюю сторону.

Как воплотится это ограничение? Первый совет формирует список людей, от которых что-то зависит, или людей с ними связанных. Дальше, обученные люди и начинают вступать в диалог с этими «избранными». Для этого в столице есть около тридцати тысяч наемников. В перовой параллели все давно известно и работает. Это называется — «мягкая сила». В диалоге начнут вербовать людей на свою сторону. При этом используется рычаг ограничений как механизм для целей переговорного процесса. Вот представьте себе, вы, допустим, крупный смотритель второй империи и вам вдруг говорят: « Вы владеете огромными каменными хранилищами, большими поместьями и землями? Мы завтра у вас все конфискуем».

Вы, наверняка, напряжетесь. Да еще если у вас в первой параллели живет семья, а частенько так и бывает, и дети учатся тоже у нас. Дальше перед запуганными ставятся совершенно конкретные задачи. Говорят:

— «Не надо выходить с криками долой Истра, профинансируй то-то, если ты связан с гвардией — повлияй на этот судебный процесс, если связан с ключами — протолкай там определенную идею». В частности идею о том, что санкции, это ерунда и мелочь. Вскоре начнется профессиональное манипулирование нужными людьми. Будьте готовы к этому. В рамках этой работы с кем-то договариваются, а кем-то нет. Если есть, кто не согласен, к нему применяют механизм «мягкой силы», чтобы отстранить его от обязанностей и ставят на его место своих людей. Это пугает остальных. Другой вопрос, удастся метод или нет в отношении всей второй империи, она огромна, а Вавилон, со своими сепаратистскими настроениями, меньше. Но там этот метод, как мы все видели, сработал. И если тридцать альянсов из вечного города прошло через «мягкую силу», значить, разговор был с тридцатью тысячами. И тридцать альянсов были даны, как демонстрация. Вот знаете, как раньше было, казнить каждого сотого для поддержки дисциплины в гвардии в сложное время. Не нужно недооценивать ограничения, потому что, мы не знаем, о чем первый совет договорился с остальными, мы не знаем, как всплывет, где боком выскачет. — Пояснил Тарус.

— Когда вы видите, как ключи начинаю тотально врать, это не случайно. Например, когда приписали Тарусу слова, которых не было. Если хотите смотр сил, и эти так же могут ударить неожиданно. — Добавил Острад.

— Обозначить задачу можно так. Вам найти во второй империи, людей, которых начнут обрабатывать в ближайшие недели, соответственно попытаться предотвратить давление. Мы, в свою очередь, выделим голову «мягкой силы» и надавим на нее. Возможно, нам удастся, только замедлить процесс, но это лучше, чем ничего не предпринять. — Закончил Тарус, смотритель земель Верлиоковых.

Лобасты зажурчали в воздухе реками, скопились под потолком и обрушились на собравшихся большой светящейся пробкой воды. Гости пропали. В комнате остался Тарус и Ламор, промокшие до нитки.

— Пращур Род, Род Небесный! Укрепи сердце мое в святой вере, здоровье и мудрость предков моих сынов и внуков твоих. Счастье и мир народам твоим! Ныне и присно и от круга до круга. Тако бысть, тако еси, тако буди. Слово мое твердо, крепче сна! — сказал Ламор, свет лобаст начал засыпать, один за другим, пока водная гладь не стала снова зеркальной. Комната погрузилась в кромешную тьму.

* * *

Ламор вернулся в архив за беглецами и провел их обратно в четвертую гостиную. Доктор был весь мокрый, и вода чавкала в ботинках.

— Что вы за люди такие? Читаете чужие письма и подслушиваете. Тарус наверняка догадался, что вы были в архиве во время собрания. И это очень плохо!

— Я понял что происходит! Вокруг меня все время собираются нагнетающие обстановку люди. И я послан в этот мир, чтобы разряжать пространство от таких как вы! Я спаситель… — Заявил Вырь и закрыл за собой дверь четвертой гостиной.

Симерия легла на кровать и отвернулась к стене.

— Обиделась что ли? Опять…многовато для одной недели. А ты что такой мокрый и хмурной? — Вырь весело трещал не умолкая. Ламор, молча, сидел у камина весь продрогший.

— На площади в столице охотники ловили беглецов. — Сказал доктор. — Я видел, как люди им помогали.

— Давайте не будем об этом. — Вырь запустил руку в мешок и достал бумаги. — Ломор я знаю, ты жаждешь растопить камин, и сделать нам чаю, и еще свечи принеси. Быстренько!

— Что за фамильярность?! Я мерзну и простыл. Давай-ка ты сам все принесешь, раз знаешь, где людская…Ты, что стащил документы?! — Ламор подбежал к беглецу и попытался отобрать мешок. Но Вырь, вертко отпрыгнул и дразнясь, начал бегать от Ламора, кидаясь в него письмами:

— Что ты делаешь? Это уникальные материалы! — Вопил доктор.

Симария села на диван и сказала:

— В Вавилоне война. Беженцы должны открывать неизвестные гвардейцам порталы, а может быть даже целые ветви, для спасения. Мы найдем у подпольщиков карты и проберемся, под шумок, во вторую параллель. — Беглец вырвал из рук Ламора документы, которые тот успел поднять с пола и сунул их в мешок. Тот возмущенно засопел. Девушка продолжала. — Думаю это лучше, чем рисковать, проходя через имперские ключи. Пробравшись в Вавилон, теоретически, разживемся кое-какими вещичками, на первое время и в путь. Что скажешь, Вырь?

— Скажу, что это, не самый плохой вариант. Проблему вызывает только, подполье. Нужно выбить из них правильные ветки только тогда план срастется. Можно пойти к Нилу, в старый город. Я уверен, он даст наводки. — Беглец недовольно хмыкнул. — В закрытых ключах, о нем много болтают, в последнее время. Гад знатно раскрутился…

Доктор косился на Выря, ожидая момента, что бы отобрать мешок:

— В старый город вы не пройдете. Это опасное место там много охотников. Если они на площадях, то и в подполье однозначно, проставлены.

— Ага…— ехидно начал Вырь. — Ты же говорил, что сегодня был на столичной площади…

— Я не говорил, что это было сегодня, да и о том, что я там был.

— Да, да, точно…Не важно! Как ты туда попал? — Вырь подошел к доктору слишком близко. — Ты знаешь карту, жук!

— Вырь, прекрати немедленно! — Шамаш прикрикнула на друга и обратилась к Ламору. — Ты, правда, знаешь карту к столичной площади? Не имеет значения к которой, на любой площади есть выход в старый город.

Ламор был склонен к глубоким лихорадочным раздумьям из-за этого часто пропускал момент, когда солгать было бы уместно:

— «Если скажу что знаю, то они попросят выдать карту. Если не скажу, то солгу, вдруг им действительно, очень, нужно перейти во вторую империю. Я слишком долго не отвечаю, вдруг подумают, что специально буду скрывать карту, чтоб их задержать, а не чтоб от охотников уберечь…или и того хуже, что я их уже сдал!»

— Доктор, ты слишком громко думаешь. У тебя на лице каждая мысль написана… я уже понял, ты любезно нас проводишь к площади. Это так мило с твоей стороны! Я растроган…

— Давайте посоветуемся с Тарусом? Он подскажет. — Предложил Ламор.

— НЕТ! — Хором ответили беглецы.

— Тарус отдыхает, верно?

— Да ему придется отойти от дел на время. — Ламор слишком поздно понял, что зря сказал это. Девушка расплылась в улыбки. — Но, Симерия, это нечего не значит…

— Если Тарус выведен из игры на несколько дней, то мы завтра же отправляемся в подполье. Он даже не узнает, что мы отлучались из поместья. Ты проведешь нас через ваш домашний ключ. Будешь проводником— тебя заметят, нас нет… А если ты, бываешь на этой площади не в первый раз, никто в совете не заподозрит тебя в дурном… Вернемся теми же путями.

— Я могу нарисовать вам карты, и вы сами сделаете, свои грязные дела…

— Тебе же сказали, что ты будешь нас прикрывать во время перехода. Можешь считать, что ты наше алиби и щит. Живой щит! — Засмеялся Вырь.

— Я не хочу идти с вами. Я не воин, я буду обузой в потасовки, если мы нарвемся на охотников. — Отнекивался Ламор.

— Ну, хоть в чем-то ты прав…— Вырь вывалил документы из мешка. — Давайте читать, что нарыли…— Молодой доктор открыл рот, чтобы возразить. Но беглец его опередил:

— «Вы не можете, это подло…бебебе…». Смотри, я иду против системы и уже читаю первую записку! — Вырь вынул, скрепленные между собой, две маленькие записи и прочел вслух:

— «На пристани темнели фигуры. Яхту встречал сам хозяин крепости. Женщина, в плаще молча, подняла голову на гранитные стены и беспощадно погасший маяк…

Арестованных быстро размещали по казематам пансиона. Захлопывались двери камер, вспыхивали печати. И в крепости наступила тишина. Будто ничего, и не произошло. Комендант торжественно ввел женщину в просторное помещение, состоявшее из трех светлых роскошных комнаток. Сие была гордость хозяина — помещение для особо важных преступников. Женщина сбросила капюшон и бешено сверкнули глаза. Кожа вокруг глаз и веки были черными, краснели вены».

«26 Вейлетъ 16517 лето.

Ранним утром, в своем кабинете, за бюро Тарус писал срочное донесение: «Всеведущая императрица! «Известная женщина» и одна служанка ее привезены и взяты под стражу сего дня в два часа по утру. Выставлен караул. Места в маяке приготовлены, под ответ Острада». — Дочитав до конца, отложил лисы и, указывая на края, сказал: — Рваные! — Пошарил еще в стопки писем:

— Здесь все как-то обрывочно. Какие-то куски воспоминаний. Поймем ли мы что-нибудь?

Беглец взял длинный пергамент:

— «По бесконечной анфиладе дворца движется согнутая фигура — чудовищная огромная спина в шитом золотом камзоле. Тяжелый стук, медленных шагов, я помню до сих пор… Золотая спина шествует мимо портрета… В воскресенье, перед дворцом, император неизменно устраивает бега своих знаменитых шулов…И мчатся по снежной дороге дивные звери… И пляшут перед дворцом столь любимые его скоморохи … Потешные драки в снегу, между шутами, непременно сопровождаются смехом. «Изволили смеяться…» повторяли все… Отвратительно!..» — Он пробежала глазами по нескольким другим бумагам:

— Дальше текст совсем не об этом. Но почерк, в основном, один и тот же. Я полагаю, что это письма из чьего-то дневника.

Ламор порылся в письмах, прочел что-то бегло и сказал:

— Мы взяли страницы из дневника Острада. Того молодого человека, который был сегодня на собрании. Помните?

— С гербом первой империи на груди?

— Да это он. Острад, человек высокого звания, не стоит дальше читать…

— Да хоть черт с горы, я все равно прочту! — Заявил Вырь. Не понятно, чем была вызвано его, почти маниакальное желание, ознакомиться с подробностями, чужой жизни. Шамаш привыкла, к его эксцентричным выходкам, к тому же, как оказывалось потом, все они имели, за собой веские причины, просто Вырь, не утруждал себя, долгими объяснениями. А вот Ламор был ошарашен такой настойчивостью.

— И много у смотрителя еще писем и дневников его друзей? Зачем это все? — Беглец взял следующее письмо:

— «На обратном пути завернул, в Малый Сох, — докладывал я, — и проверил сообщение. Дело в том, что в Сохе находится сейчас наш давний друг — смотритель Ряджин. Он подтвердил: сия женщина действительно сейчас там…»

— Ребят, а малый Сох где? — беглец пожал плечами.

— Малый Сох — небольшое государство, во второй империи, подобное Вавилону. Далеко от столицы. Его смотрители торгуют по всему свету. Сох издавна находилась под протекторатом третьей параллели. В 16517 году первоимперцы со своей эскадрой, вошли в воды Соха и потребовал отказа от протектората третьей параллели. В страхе перед третьей параллелью совет Соха не согласился. Первоимперцы заявил, что спустят шулов на город. Испуганный совет отправил послов, с прошение, к первой императрицы. Измарагд послов не приняла, но атаку отменила. Это все, что мне про него известно. Тогда прогремел скандал. — Ответил Ламор.

— Ты говоришь статьями из справочника?! Кстати, это был небольшой камень, в твой огород… — Вырь исподлобья посмотрел на доктора. Он ожидал реакции на сарказм, но Ламор, казалась, не слышал его. Доктор увлеченно перебирал письма, забыв о том, что отчаянно сопротивлялся этому вандализму, против совести. Вырь продолжил:

— «Как она оказалась в Сохе мне не понятно. Страх смотрителя Ряджина перед ней столь велик, что он даже отписал в первый совет, о появлении, сей женщины.

— Вот так! — захохотал Тарус. — Значит, уже и в столице о ней знают. Мы узнаем последние… Зачем держат, этих дурней на службе?

— Императрица ответила, что нет никакой надобности, обращать внимание, на побродяжку.

Тарус начал диктовать, расхаживая по комнате:

— «Всемилостивейшая императрица! Письмо имел счастье получить. С благополучным миром между третьей и второй империей, имею счастье поздравить. Угодно Вашему величеству узнать, как откликнулись министры на весть о мире…»

Тарус остановился и сказал мне:

— В своем письме к нам она предполагает, как они должны откликнуться. Вот это, все дословно, в это письмо, и перепиши. Что императрица предполагает, то и правда.

И он продолжил диктовать:

— «На днях, получил я письмо от неизвестного лица, о чем хочу вам незамедлительно донести. Сие письмо, прилагаю, из него все ясно. Почитайте письмо внимательно, помнится, что и от Желана воровские письма, очень похожи, на эти приходили. Я не знаю, есть ли такая женщина или нет. Но, если она существует, я навяжу ей камень на шею, да и в воду… На то письмо я ничего не ответил, но вот мое мнение:

— Если вправду окажется, что есть такая суматошная, постараюсь заманить ее на корабли и потом отошлю прямо в маяк.

Пребуду навсегда с искренней моей преданностью».

Как повернул! — с восхищением думал тогда я. — И уже забыты враги, которые хотят его опорочить! Теперь, оказывается, он решил свидеться с нею — только чтоб заманить ее на корабли!.. И все, что он будет делать, чтобы свидеться с суматошной, есть лишь служение императрице… Но как же он хочет, с нею увидеться!»

Ламор развернул длинную бумагу и начал читать, его голос звучал не так громогласно как голос беглеца, но мягко и вдумчиво:

— «Сегодня мы прибыли на Кольцо — остров и доставили «известную женщину». С Тарусом творится, что-то не ладное. Или он предвкушает приезд Измарагд или все дело в арестантке…

Хозяин расхаживал по комнате и диктовал письмо:

— «Угодно было Вашему императорскому величеству повелеть доставить называемую женщину. И я чтоб повеление исполнить, употребил все возможные мои силы и старания. И счастлив теперь, что мог злодейку захватить. Теперь она содержатся под арестом. Захвачена, она сама и служанка ее, в услужении у нее оставлена. Женщина она росту небольшого, тела очень сухого. Слепая. Глаза большие, открытые, косы темно-русые. Корабельный врач предполагает, что у нее угольная болезнь. Я сам видел, глаза ее очерчены им, возможно слепота вызвана болезнью. Говорит, что знает язык Великих духов и Богов древних. Кто она такая не понятно. Откуда она и кто родители не знает. Собственного моего заключения о ней донести не могу, потому что не смог узнать в точности, кто же она в действительности. Характер имеет довольно отважный и своею смелостью много хвалится. Для поимки, так же был назначен, друг мой Острад, которого с этим донесением посылаю и осмелюсь его рекомендовать, как верного человека, и уверяю, что поступал он с точностью по моим повелениям и весьма удачно справился с задачей».

Тарус еще походил по зале. Дальше начиналось самая сложная часть письма… Он диктовал, я писал. Хозяин раз за разом требовал мять бумагу и переписывать. В итоге текст вышел такой:

— «Она ж ко мне казалась благосклонною, для чего и я старался казаться перед нею благородным. Сдалась лично мне в руки, но до нашего прибытия оказывала страшное сопротивление. Применила магию не известную, могущественную. Мы прибыли к опушке Тихого леса. Все замерло в природе. На момент прибытия к области влияния «известной женщины», в лес уже вошли 5 охотников и 3 отряда гвардии. Был рассвет. Солнце стояло за лесом. Как вдруг все деревья, от опушки до горизонта, прижались к земле и застелили ее. Восходящее светило, ослепило нас. Лес как живая мясорубка молол все, что было в нем. Древа катались, вокруг совей оси. Это было страшное зрелище! Все, кто был в лесу, погибли. Осмелюсь предположить, что «известная женщина» полностью воссоединилась с Тихим духом и его руками, убила невинных солдат. Я, не в коем случае, не считаю, что она, Забытая, скорее всего, просто опасная колдунья, которой удалось избежать наказания. Спустя час, это безумия прекратилось. Деревья выпрямились и оказались совершенно целыми и здоровыми, в отличие от наших лучших гвардейцев. Побродяжку, вывела служанка. Как служанка утверждает, она сама пожелала сдаться.

Двух курьеров посылаю, императрица, и обоим письма черновые к вам вручу. Опасаюсь, что второй совет перехватит письма мои к вам».

Он опустил голову на руки и долго, молча, сидел, потом встал и подошел к зеркалу. На каминной доске стоял портрет побродяжки. Рядом с ним — высокий бронзовый канделябр.

— Холоп. — Тарус подмигнул себе в зеркало. И расхохотался.

Потом, поднял канделябр и швырнул в зеркало — в свое отражение. В ту ночь, во дворце, слуги не спали. Они попрятались в дальних покоях и со страхом слушали, как буйствовал хозяин до утра в кабинете».

— Я нашла какую-то вырезку из допроса. Допросы всегда пишут на зеленом пергаменте. Вот, прочтите. — Поросила Шамаш и доктор взялся читать:

« — Что произошло на палубе?

— Я сидела у занавешенного окна и смотрела, как она в бешенстве разгуливала по каюте. У бедняжки, начался, приступ кашля, он раздирал ее. Наконец, совладав с кашлем, она уселась за столик. Попыталась сосредоточиться, но вновь заходила по каюте. Хозяйка пугала меня.

Она наняла меня, в маленькой деревни на опушке Тихого леса, в близи Малого Соха. Была очень щедрая хозяйка. Платила драконьим волосами, длиной в 4 локтя. Вынимала их из платья, распуская вышивку. За такую огромную плату, я с охотою выполняла, свои обязанности: одевала ее, раздевала, приносила еду и питье. Но она редко со мной разговаривала. И я удивилась, когда она сама вдруг обратилась, ко мне, тогда, в каюте;

— По-моему, мы стоим на месте?

— Да, хозяйка.

— Значит, мы прибыли в порт, это ясно. Постарайся узнать, где мы…

Я попыталась отворить дверь, но тщетно: с другой стороны, дверь была заперта на засов. Она взяла книгу и бросила ее в дверь каюты. Она швыряла книгу за книгой и кричала:

— Где адмирал? Скоты! Свиньи! Позовите адмирала!

Дверь каюты распахнулась, и вошел какой-то человек.

— Чем могу служить?

— Где мы находимся? — спросила она.

— Не велено говорить.

Задыхаясь от кашля, она продолжала кричать:

— Почему мне не разрешают, выходить на палубу? Если в вас осталась хоть капля человеческого… Дайте мне подышать! Я погибаю от кашля, мне нужен глоток воздуха. Или это тоже распоряжение императрицы?

Человек вздохнул:

— Клянусь, я вас выпущу на палубу, как только мы выйдем из порта. Я хочу, чтобы вы поняли мои побуждения. Я не могу вас выпустить сейчас. Мой совет: не казните себя, сделать все равно ничего нельзя. Отдыхайте. И надейтесь на судьбу: императрица милостива.

Он вышел из каюты. Раздался стук засова. И она обратилась ко мне;

— Все сейчас зависит от тебя. Это последняя остановка. Дальше они повезут нас на Кольцо — остров. Слушай внимательно. Сейчас ты закричишь: «Она умирает». Бей в дверь, вопи, пока не откроют. А потом тащи меня на палубу. Тащи, несмотря, ни на что. Вытащишь, кричи, чтоб бежали за лекарем. Сделаешь все точно — будем свободны. Учти, твоя свобода, моя свобода сейчас зависят от тебя. Ты все поняла?

Я подошла к двери.

Как только хозяйка улеглась на полу и закрыла глаза, я начала безостановочно стучать в дверь и кричать:

— Умирает! Умирает!

Наконец дверь раскрылась, и испуганное лицо матроса возникло в проеме.

— Умирает! — я тащила ее за руки на палубу.

— Не положено, — отбивался испуганный человек.

Но вид лежащей замертво женщины, произвел впечатление. Он помог мне вытащить ее на палубу.

— За лекарем беги, за лекарем. — Матрос понял и уже хотел бежать. Но хозяйка не выдержала. Она вскочила и бросилась к борту.

Уже готова была прыгнуть в море, когда верткий матросик настиг ее у борта.

— Не положено, — умоляюще просил он, — не положено…

Тут из-за спин матросов выскочила, худая девочка… Мы не успели нечего сделать. Она набросила на запястья хозяйки обручи змей, и снова шмыгнула в толпу сбежавшихся матросов.

Уже в каюте хозяйка упала на кровать и зарыдала впервые по-настоящему — страшно и беспомощно. Когда обручи появились на руках, дни были сочтены и силы оставили ее.

— Как вы называете вашу хозяйку?

— Как все: Богиня — провидица.

— Вспомните: говорил ли в вашем присутствии кто-нибудь или она сама, откуда она родом? О ее родителях?

— Да зачем? Мне только одно говорили: принеси, убери, сходи. А в свободное время я на фистуле играла, ничего такого я, о ней, не знаю. Одно знаю, щедрая.

— Говорила ли она в вашем присутствии, кто она? Называла ли она себя Богиней?

— Все вокруг так говорили… А она? Не помню… Я, как-то, не задумывалась. Все говорили. Нет, не помню… Она вообще со мной мало разговаривала. Я ее одевала и раздевала — вот и весь разговор. Она даже когда в портал входила не объясняла куда отправляется. И никто у нас не знал заранее, что она делать будет. И в храм она никогда не ходила». — Шамаш оглядела пергамент со всех сторон в поисках чего-то:

— Они видимо, считают, что эта «известная женщина», Древняя Богиня.

— Забытый Бог? — спросил Ламор.

— Сомневаюсь. Конечно, Древние боги вызывают страх, и интерес, но зачем ее поймали и везут на Кольцо-остров?

— Почему она не хочет туда ехать? То есть страх который она испытывает не оправдан. Маяк в то время уже давно не был крепостью. Тот год, самый разгар гонений, на провидцев. Империя собирала, какие-то сведенья. И убирала, с поле игры, людей, которые «клеветали» на темную Навь, на наших «союзников» Гелов… Но я уверен, большинство из них, гвардейцы свозили не на Кольцо — остров.

— Погодите, погодите… Ламор, что, по-твоему, такое Кольцо — остров?

— Это пансионат, закрытый. Гнездо аристократии. Я, в общем, не знаю что это, там даже в глубине острова не был. Но это, безобидное место.

Беглецы хитро переглянулись.

— Я не верю что она Древняя Богиня. — Настаивала Симерия.

— Почему? — Удивился доктор.

— Потому, что, с Кольцо — острова не возвращаются, не хочу думать о том, что с ней могло случиться, если она все-таки…

— Глупость, какая! Это просто закрытая, жилая зона, для избалованных. — Перебил ее, Ламор.

Вырь продолжил читать:

— «Судите сами: если б хотела навредить первоимперцам, разве взошла бы я с такой доверчивостью на ваш корабль?

Ах, вот зачем “сама попросилась на корабль”! Зачем она говорит, что это ее воля? Ее ж мы подманили на судно.

— Я выслушал с терпением вашу историю. А сейчас, от сказок, мы перейдем к делу. Вы должны мне ответить на вопрос, который в своем повествовании многажды старались миновать. По чьему наущению, вы выдавали себя за Забытого Бога?

— Девичья шутка…

— Значит, шутили? — усмехнулся Тарус.

— Шутила. — И, улыбнувшись, она нежно склонила голову на бок.

— Наверное, после подобных шуток слухи о вашем происхождении, — заторопился хозяин, отводя от нее глаза, — распространились в Сохе и в Первой империи?

— Сама дивилась… и сама беспокоилась. — Она держала себя с открытой издевкой. — Я сказала вам все, что знаю, больше мне нечего добавить. В эти три года мне пришлось много терпеть, но никогда не имела я недостатка духа и недостатка в уповании на справедливость. Совесть не упрекает меня ни в чем. Надеюсь на милость императрицы, ибо всегда чувствовала влечение к вашим мирам… Всегда старалась действовать, в их пользу.

И опять мне померещилась издевка.

— Подпишите показания, — устало сказал Тарус. Она взяла лобасту и подписала твердо древнюю руническую вязь.

Убила… Себя убила!..

— Так нельзя. Этим языком подписываются только, древние души. Все прочие подписывают у нас имя и ветвь небес.

— А что мне делать, коли не знаю я, другого языка? — язвительно улыбаясь, спросила «известная женщина».

— Все, конечно, так… Но, прочтя ваши показания, — Тарус сделал паузу, — могут подумать, что вы настаиваете на лжи, которая уже привела вас в эти стены и от которой вы отрекаетесь в показаниях своих.

Глаза ее сверкнули.

— Я привыкла говорить правду: я вижу грядущее. Более ничего прибавить не имею.

Она закашлялась. И опять вытерла кровь с губ….»

Другое письмо:

«И опять хозяин допрашивал, а я записывал показания.

— Не появилось ли у вас намерения сделать признание?

— У вас доброе и правдивое сердце, Тарус, вы не можете не чувствовать, что я все время говорю правду.

Она смотрела в пустоту своими огромными слепыми глазами.

Тарус торопливо отвел взгляд, а она продолжала:

— Я не способна на низость. Простите, что я надоедаю вам своими рассуждениями. Но люди, чувствительные, подобные вам, так легко принимают участие в других. Наверное, поэтому я испытываю к вам слепую доверчивость. Тарус, я продиктовала служанке письмо для государыне… И умоляю вас: передать его! Вы передадите его? Обещайте!

Она вдруг схватила руку Таруса и поцеловала.

— Ох, что вы, — засуетился и без того растроганный хозяин Кольцо — острова, — ну конечно, передам. Конечно, передам… Это обязанность моя, — сказал он, вспомнив обо мне.

— Тогда я прочту письмо, чтоб вы знали, что передаете. — И, не дожидаясь ответа, она рассказала наизусть письмо:

— Ваше императорское величество, истории, которые писаны в моих показаниях, не смогут дать объяснение многим ложным подозрениям на мой счет. Поэтому я решаюсь умолять вас выслушать меня лично, ибо имею возможность доставить большие выгоды вашей империи.

Ожидаю с нетерпением повеления Вашего величества и уповаю на ваше милосердие. Имею честь, жить, с глубоким почтением к вам, покорнейшая и послушная к услугам, — она помедлила и передала письмо Тарусу. Краем глаза я заметил подпись — снова древняя руника.

Я почувствовал, как кровь отливает от моего тела, и побледнел:

— Вы сошли с ума! Так не пишут императрице. Я уже обращал ваше внимание, — начал я, стараясь говорить грозно, — на непозволительную дерзость вашей подписи под протоколом. И вот теперь…

— А я вам объяснила, — вдруг холодно и высокомерно ответила она мне, — что другой подписи быть, не может. Вы обязаны, передать императрицы мое письмо.

Боже мой… Когда Измарагд получит вот это… Да после моего благостного донесения… да еще прочтет до того ее подпись под протоколом… Это ведь конец! Ей — конец!.. Да и тебе Тарус… Ох, и будет тебе гнев имперский!

— Послушайте, я действительно к вам добр, ибо вы больны. Это письмо может привести к крайним мерам и самому суровому содержанию. Вы не представляете, что такое «суровое содержание». И чем оно станет для вас, изнеженной и очень больной женщины. Вы долго не протянете…— сказал я ей.

— Да-да. Я поняла, что вы добры ко мне… Что вы хотели бы, чтобы я тут «протянула долго». А коли я, предпочитаю… — И она засмеялась.

Нарочно! Ну конечно!.. провоцирует Измарагд появиться здесь.

— Тарус, вы дали слово, — твердо сказала она, — и я уверена: вы его сдержите. Вы передадите мое письмо. Тем более что услуга, которую я смогу оказать при встрече вашей императрице, поверьте, будет исключительной!

— Да не записывай ты! — в сердцах крикнул мне Тарус.»

— Ламор, тебя не настораживают слова « суровое содержание», «крайние меры»? Может, догадаешься, что это тюрьма? — как бы, между прочим, спросил Вырь, убирая патлы с глаз.

Ламор вынул из внутреннего кармана жилета маленькую коробочку, разбудил Лобасту. Написал на обратной стороне одной из прочитанных записок карту столичной площади. Встал, поклонился, и ушел.

— Ну вот… Доктор обиделся. — Сказала девушка.

— А тебе что с этого? Он не замечает очевидного. Или просто замешан в чем-то связанном с островом.

— Не могу сказать, что он ушел потому, что, ему стыдно за содеянное, похоже, его обидело то, что мы говорим. Видимо он глубоко уважает смотрителя …

— Мы там давно не были. Может теперь, все изменилось?

— Надеюсь, и дальше благоразумно продолжим обходить этот маяк стороной.

— А может, у него, живот скрутило, и он в туалет побежал…

— С тобой невозможно серьезно разговаривать. — Девушка помрачнев, взяла еще один лист и протянула другу:

— "В девять утра я шел с докладом в кабинет императрицы. Надев монокль, Измарагд читает отчет Таруса. Сначала с милостивой улыбкой… Ха! изображает передо мной добрую госпожу, читающую отчет доброго слуги. Но постепенно лицо ее менялось. Наконец, отбросив бумаги, императрица приходит в бешенство. Она быстрыми шагами разгуливает по кабинету, пьет воду и бормочет:

— Бестия!.. Дрянь!.. Это не донесение, это любовное послание. Этот выживший из ума глупец, по-моему, совсем потерял голову от развратной негодницы!

Наконец, она успокоилась, уселась в кресло, позвонила в колокольчик. Вошел молодой белокурый красавец Завад, новый секретарь императрицы.

Завад с весны этого года состоял «при собственных делах императрицы». В июле того же года, при праздновании мира, ему будут пожертвованы отобранные у смотрителей земли.

— Пишите, мой друг.

Секретарь усаживается за столик.

Измарагд, расхаживая по кабинету, начинает диктовать письмо для Таруса.

Я же, как всегда, молча, наблюдаю эту сцену. Я есть — и меня нет. Отлично все-таки умею исчезать, оставаясь на месте.

— «Тарус, — диктует Измарагд. — Пошлите сказать «известной женщине», что, ежели желает она, облегчить свою судьбу, пусть перестанет играть ту комедию, которую она ломает. Дерзость доходит до того, что она смеет подписываться вязью».

— Я не поспеваю… — говорит Завад.

— Простите, мой друг, — берет себя в руки Измарагд.

И вновь диктует, обращаясь к нему с нежной улыбкой, и вновь постепенно приходит в бешенство:

— «Велите к тому прибавить, что никакого сомнения не имеем, что она лгунья. И для того посоветуйте этой ведьме, чтоб она тону-то поубавила и чистосердечно призналась, кто заставил играть ее сию роль? И откуда она родом? И давно ли сии плутни ею вымышлены? Повидайтесь с нею, и весьма сердечно скажите этой бестии, чтобы она опомнилась. Вот уж бесстыжая! Дерзость ее письма ко мне превосходит всякие чаяния!»

— Я не успеваю, императрица.

— Простите, мой друг.

Она продолжает диктовать:

— «И я серьезно начинаю думать, что она попросту не в полном уме. Остаюсь, доброжелательна к вам, Измарагд. Первая столица 18 Тайлетъ 16517 лето».

Подписав письмо, императрица обратилась ко мне:

— И намекните хозяину, что, если сии два вопроса в самом скорейшем времени не получат ответа…

Я низко поклонился.

Измарагд взяла себя в руки и добавила привычно благостно:

— И пусть он, поосторожнее будет, с этой чертовкой. Тарус добр, а женщина бесстыжа и коварна.

Поспешив на остров, передал послание императрицы. После этого я и хозяин сразу отправились в камеру « известной женщины». Тарус был подавлен.

— Ах, Тарус, где же вы столько пропадали?.. Я скучала, — нежно и кокетливо, будто не замечая настроения хозяина, начала она.

— Я ждал ответа императрицы Измарагд на ваше послание, — хмуро сказал он. И добавил сухо и строго:

— Она справедливо возмущена дерзостным тоном вашего письма и предлагает вам впредь перестать играть комедию, которую вы, несмотря на все увещевания наши, играть продолжаете. И немедля ответить на следующие вопросы: кто надоумил вас присвоить имя Забытого Бога? Откуда вы родом?

— Я уже объяснила: никто! — не торопясь, начала она. — Просто откуда-то возник слух…

— Так! Отвечать отказываетесь! Пиши! — обратился Тарус ко мне. — Второй вопрос: откуда вы родом?

— Но, Тарус, вы же знаете… Я много говорила вам, что эта загадка мучает меня все время, сколько я себя помню…

— Пиши: опять отвечать отказывается, — жестко обратился он ко мне. — Ну что ж, видят Духи, Измарагд была к вам милостива, но всякому терпению есть конец. — И он приказал мне: — Пусть войдет комендант…

Клянусь, она с любопытством ожидала дальнейшего. Не с ужасом, а с любопытством. И такая была гордая!

В камеру вошли комендант и солдаты.

— Отберите, у сей женщины, все! Все, кроме постели и самого нужного белья и одного-единственного платья. Ее служанку более не допускать к ней. Пищу давать, крестьянскую. Простую кашу… Офицеры и двое солдат должны находиться теперь внутри помещения денно и нощно.

Комендант выносил вещи ее.

Она выслушала Таруса, залилась слезами и упала на постель.

— Ах, я же предупреждал, — сказал Тарус и торопливо, вышел из камеры. Он не терпел женских слез. В камере остались офицер, двое солдат, я и она.

Стоило Тарусу выйти, как женщина тотчас перестала плакать, внимательно посмотрела на пришедших и обратилась ко мне;

— Вы тут намерены быть всегда?

Но мы молчали».

— Я не верю, что в письмах говориться о Древнем Боге. Пусть она и подписывается рунической вязью. — Стояла на своем, Симерия.

— Говоришь так, будто, каждый пятый, владеет древней руникой.

— Есть люди, которые еще могут воспринимать образы. К тому же она провидица. Вероятнее всего воспринимает не только слоговые языки, но и помнит образность. Она способна только записывать. Прочти еще раз — она свою подпись не произнесла. — Симерия взяла листы пробежала, по ним газами. — В письме нет, не одной древней руны. — Потом села на пол разбросала письма вокруг себя и еще пару раз пробежала по всем листам взглядом:

— Я не вижу писем, где называется ее имя. Может она и талантливая провидица, иначе ее не привели бы на Кольцо— остров, но в конце этой истории, — девушка, развила руками, указывая на разбросанные по полу письма, — она умерла в муках, потому что, обручи змей не снять. «Известная женщина» всего лишь самозванка. — Девушка повышала голос и раздражалась все больше.

— А то, как она «лес усыпила»? Что ты скажешь, о ее способностях? Так может далеко не каждый ведун или маг. — Вырь говорил спокойно, но настойчиво. Беглец был не согласен с Симерией. Для него женщина, из писем, не была просто побродяжкой.

— Я не знаю, что тебе на это ответить. Но уверенна, это дневник, невежи. «Забытые Боги, Забытые Боги». Забытых богов быть не может! Могут быть только не благодарные люди… А если она все-таки была…Как смеют с ней так обращаться, такую смерть…Нет! Этого быть не может. Небеса берегут…

— Рассуждения твои текут не связно, ты говоришь начало мысли и не заканчиваешь. Я не знаю, как тебя понимать. Мне кажется, ты как доктор не видишь очевидного и, не смирившись, решила все отрицать. Ты, то веришь, то не веришь в эту «известную женщину».

— Я не буду озвучивать свое отношения к этим письмам, пока не услышу ее имя. Я помню каждого. И прошу, впредь, больше не говорить со мной об этих дневниках.

Вырь, не зная, что сказать, наблюдал, как беглянка подошла к окну, потом к камину. Девушка не знала, куда себя деть. Она приняла, написанное в письмах, на свой счет и глубоко оскорбилась.

— Слушать противно! — В сердцах крикнула она и ушла.

Помедлив немного, в растерянности Вырь подошел к письмам и особенно тщательно принялся изучать их;

— «В своем имении Хозяин Кольцо — острова в домашнем платье сидел в кабинете. Я прибыл пару минут назад и докладывал:

— Совсем плоха. Два дня не ела. И кровью ее рвало. Не может она принимать эту пищу. Потом вас все звала. Наконец многократным произнесением вашего имени она вразумила комендантов. Те взяли перо и бумагу, записали… Вот.

Тарус прочел записку ее вслух:— «Именем Отца умоляю вас, сжальтесь надо мной. Здесь, кроме вас, некому меня защитить. Придите! Я, как в могиле, в таком молчании…»

— «Хорошо что ты ушла до того как прочел эту запись и хорошо… не нужно тебе знать как она умирала». — Подумал Вырь складывая разбросанный письма в отдельные стопки — прочитанный, и не прочитанные. Вдруг заметил лист с другим почерком:

— «Я пришел к тебе в камеру после трех недель разлуки. На этот раз один.

— Увещеваю вас, сударыня… Сами видите, к чему приводит запирательство. Откройтесь, императрица милостива.

Она хотела ответить и закашлялась.

Помрет… Помрет, а мы так и не узнаем. Ох, будет гнев!

Ты вытерла кровь и вдруг начала с удивительной энергией:

— Не хотят даже слушать доказательство моей невинности, — уставилась в сторону томными глазами. Ах, как страшусь я этого твоего взгляда!

— Будьте милосердны, не верьте бредням и слухам. Лучше приглядитесь внимательнее ко мне. Вчера комендант прочитал мне письмо Руга. Он сообщает Измарагд будто в моем распоряжении армия в шестьдесят тысяч человек! И сколько еще таких бредней обо мне ходит!.. Почему я должна за них отвечать?

— Вы никак не хотите понять серьезности вашего положения и оттого не хотите сознаться.

— Ох, я так не люблю быть серьезной!.. Я так боюсь серьезных людей. — Ты все продолжала свою игру. И добавила, с необыкновенной нежностью, подняв голову на меня: — Да и в чем мне признаваться? Скажите, я произвожу впечатление сумасшедшей? Тогда зачем же вы приписываете мне сумасшедшую идею: сменить власть в первой параллели! В империи, языка которой я даже не знаю. Да если бы весь свет уверял меня, что я пророчу возмездие, неужели, по-вашему, я настолько безумна, что не смогла бы понять, я, жалкая женщина, не могу идти против великой незыблемой империи?.. Тарус, умоляю, сжальтесь надо мной и, главное, над невинными, которых здесь заточили единственно за то, что они были честны с вами и рассказали о своих видениях! Неужели вы их погубите?

Когда она вот так говорит… я забываю, зачем прихожу. И верить ей начинаю…

— Послушайте, — устало начал я, — увещеваю вас раскройте, кто вы? Кто внушил вам мысль принять на себя имя Бога? А ведь существуют еще крайние меры… У нас с вами два исхода: или мы о вас все узнаем, или вы все узнаете о наших «крайних мерах»…

— Я сказала все. И не только мучения, но и смерть не заставит меня отказаться от моих показаний!

Я только скептически покачал головой.

Ох-хо-хо! Я-то знаю, как раскалываются, да еще какие люди… Не тебе чета, милая красавица…

Стараясь быть суровым, я сказал:

— Ну что ж, при таком упрямстве вряд ли можно ожидать помилования…

В ответ она только закашлялась.

— И все-таки передайте императрицы: я жду, когда она со мной поговорит.

Я вышел из помещения и сказал ожидавшему меня коменданту:

— Допустите к ней служанку, выведите солдат из камеры и кормите со своего стола. — И прибавил, будто оправдываясь: — А то долго не протянет. И правды не узнаем».

— «Все как надо вышло. Открыл правильный ящик, как и видел. Но странно зачем мне знать об этой женщине?» — Беглец читал дальше и с каждым следующим листом все больше жалел, что на письмах не проставлены даты.

Несколько рваных бумаг, скрепленных в одну:

— «Тарус закончил читать письмо императрицы.

— Ох-хо-хо, — вздохнул хозяин Кольцо-острава, — опять придется ее на хлеб и воду!

Целый месяц бился в заколдованном кругу бедный Тарус— то отменял строгие меры, то применял. И все с ужасом ждал, что императрица велит принять «крайние меры», и тогда арестантке придет конец, и так и не выяснит он правды. Но Измарагд к «крайним мерам» отчего-то не прибегала. Вместо этого из столицы забрасывали его бесконечными повелениями.

Со второй половины Гейлэта императрицу вдруг начал интересовать лишь один вопрос — кто она, сия женщина, на самом деле?

Ранним утром, Тарус мирно спал, когда я вошел и осторожно разбудил его.

— Тарус… срочная депеша. Из столицы. Велено разбудить…

Он спросонок прочел депешу вслух:

— «Хозяин маяка! Ее величеству через посланника со второй империи донесено, что известная самозванка есть дочь трактирщика со Стожар — гор. Сие обстоятельство, мы надеемся, к обличению обманщицы послужит. И вы немедля должны использовать его. И то, что откроется, тот час донести императрицы Измарагд. Завад». Мы отправились в камеру. В ответ на вопросы «известная женщина» только смеялась.

— «И опять раннее утро в покоях Таруса. И опять я его почтительно бужу:

— Хозяин, депеша от императрицы.

И опять спросонок с трудом читает, бедный:

— «Адмирал Гширим имеет подозрение, что распутная лгунья — Лег. Вы можете в разговорах с ней узнать, незамедлительно, на самом ли деле она есть Легья побродяжка…»

И опять камера. И опять она умирает от хохота:

— Из-за этого вы разбудили меня?! Чтобы сообщить этот вздор?!»

— «И опять покои Таруса. И опять я, растерянный, бужу его с очередной безумной депешей в руках. Я понимал, что Измарагд начала сильно нервничать, но что я мог поделать? Молчала разбойница! На этот раз императрица сообщила, что, по слухам, самозванка — подпольная колдунья из третьей параллели.

Сидя на кровати, полусонный, Тарус дочитывал письмо императрицы:

— «И скажите: коли в этот раз она опять не признается в правде, и не послушает наших слов, и вместо признания будет продолжать свои бредни, мы тотчас отдадим ее в распоряжение суда и решим дело по справедливости и суровости установленных нами законов».

В камере ее Тарус и я.

— Значит, подполье? — усмехается женщина. И, помолчав, вдруг добавляет: — Передайте императрице, что я не могу и на этот раз принять ее предложение.

— Какое предложение? О чем вы смеете говорить? — ее смелость пугала и раздражала меня одновременно.

— А вы до сих пор не поняли? Императрица в который раз делает мне предложение: коли я соглашусь на одну из этих глупостей и признаю себя дочерью трактирщика или колдуньей, я думаю, что мне даже предоставят свободу.

— Не записывай это! — прохрипел Тарус.

— Но передайте вашей Измарагд: никаких предложений. Только аудиенция. Без нее ничего не будет. Личная встреча.

— Ох, накличете вы… Да за такие речи завтра же «крайние меры» последуют.

— Не последуют. Никаких «крайних мер» не будет, — вдруг усмехнулась она. — Ибо хозяйка ваша боится, что при «крайних мерах» я тотчас скажу то, что знаю. Не выдержу и расскажу. А она не хочет этого услышать. Она так не хочет этого услышать, что боится даже встречи со мной… А хочет она, чтоб я только признала, что ничего не было. Что была лишь безумная лгунья, всклепавшая на себя чужое имя.

— Опомнитесь, еще раз увещеваю. И когда опомнитесь, мы разговор продолжим.

А ведь и вправду как все странно! Государыня грозит, а «крайних мер» не следует… Неужто?..»

— « Я и комендант шли посаду мимо лип в пансионат. Холодное летнее солнце горело на крыши маяка…

— Нервная очень и кашляет… Ох, не протянет!

— Так ведь почему нервна она?.. — усмехнулся комендант. И, подмигнув, прибавил: — Неужто, не догадались, Острад?

— Да ты что?

— Жена моя первая поняла. А вчера и лекарь подтвердил.

— Только этого недоставало! — всплеснул руками я. — Беременна…»

Вырь вздрогнул.

— «Беременна». — Судорожно подумал он. Оторвал последнюю записку от креплении и спрятал в волосы. Сердце его начинало биться все быстрее с каждым следующим прочитанным листом.

Обрывки, написанные рукой Таруса.

« — Ты? Распорядишься? — Ты опять покатилась со смеху. — Ну, не смешите меня! Игра закончена. Это раньше, когда я с вами только знакомилась, я уверена была, что вы распоряжаетесь. А теперь я знаю: в этом мире распоряжаются только они. А вы — рабы. Ты, добрейший человек Тарус… Нет-нет, я без иронии. Ты действительно добрейший. Просто я представляю, с какой добрейшей улыбкой ты вздернешь меня на дыбу, коли, она прикажет.

Измарагд… Бедная! Она так боится, что не успеет узнать… Что я убегу… в могилу. А еще больше боится — узнать… Решила все-таки через тебя попробовать. Послала — и ты пришел. После всего, что сделал. Не постыдился. Точнее, стыдился, но пришел. Потому что раб. — И вдруг она закричала:

— Как ты смел! Ты, который шептал в ночи… Ты, которому я все… Кто дал вам право бессовестно распорядиться чужой судьбой? — Она снова расхохоталась. — Это я так в мыслях вопила когда-то. А сейчас — не хочу. На рабов не сердятся. Помнишь, мы говорили, как на плахе жертва дарит палачу душу. Братается с ним. Отцы, как мне было это дико слышать тогда. А сейчас поняла. В тюрьме должно многое понять… — И ты протянула мне из темноты руку. — Прикоснись. Я знала, что она тебя пошлет.

Я дрожащими руками дотронулся до твоих пальцев, потом пожал всю твою холодную руку.

— Клянусь! Я тебя любил.

— Не надо. В любовь мы наигрались. Оба.

— Я не играл. Я любил. Я и сейчас тебя люблю.

— Тогда еще страшнее. Тогда ты даже не дьявол. Ты — никто… Я виновата. Я любила… Как здесь это смешно! А ты успокойся. Тарус, ты не виноват. Я играла с отведенным мне временем. И думала, что выиграла. И проиграла, потому что я впервые встретилась с любовью раба. Объясни своей императрицы: она тебя зря послала. Скажи, что «развратница»… Это она так меня кличет. Императрица, о бесчисленных любовниках которой легенды ходят, смеет так меня называть. Скажи, что «развратница» сказала: есть только один путь узнать тайну — это свидеться со мной. И пусть поторопится: находиться мне тут, в гостях у нее, уж не долго. Ступай, Тарус. — Она засмеялась.

— Ты должна родить.

— Почему-то очень смешно, когда это говоришь ты, и так заботливо. Я рожу. Сына. Именно сына. Потому что не люблю женщин. Я даже имя ему придумала: Веглас, что значит легкий. Веглас!

— Я умоляю тебя, забудь все это. И я клянусь: ты будешь свободна. Я добьюсь.

— Я просила: не смеши меня. Передай ей: свидание! Только мое свидание с ней! Скажи, что оно в ее интересах. Скажи, что я знаю: она не идет, потому что кое-что услышать боится. Пусть превозможет страх и придет!»

— Вырь забрал и этот лист, взял следующий. Он был написан Острадом.

— « Я и Измарагд остались одни в кабинете.

— Смею предположить, что только личная аудиенция…

— И как вы себе это представляете?

— Велите привезти ее во дворец.

— Чтоб завтра параллель, а потом и все миры удивлялись: почему я унизились до встречи с побродяжкой? И воображали невесть что? Нет, императрица не встречается с безродной!

— Императрица, откуда кто узнает?

— Милый друг, сразу видно, вы давно не были в столице. И забыли: мы все тут держим в секрете, но почему-то все обо всем знают. И чем больше секрет, тем больше знают. Я имею возможность следить за тем, что пишут в своих тайных донесениях послы. Как только я прошу своих приближенных: «Это надо держать в секрете», так тотчас читаю сей секрет в донесениях всех иномирных послов! У нас ничего не тайна.

— Отпусти ее. При смерти она.

Измарагд молчала.

— Отпусти ее… За службу мою!

— За службу твою я тебя наградила, Острад. Но нужду империи я не забыла тоже. Нам нужно спокойствие. Я характер ее поняла: эта женщина даст нам спокойствие разве в могиле. Этот зверь не уйдет молча! — Измарагд подошла ко мне и прикоснулась к плечу, — Я знаю, ты собрался опять вернуться в родной дом. Не нужно… — Я с изумлением посмотрел на императрицу.

— Здоровье у Таруса неважное. Ты правду писал. Потерял здоровье он на ревностной службе. Я уже давно о сем подумывала — и даже освободила твоих родных от всяких сборов. На Кольцо-острове отныне будешь жить.

Я глядел на императрицу и не мог поверить, что на место Таруса поставят меня. Она выдержала мой взгляд и спокойно кивнула. Догадалась, о чем я подумал.»

К прочитанному письму прилип следующий лист:

« — Принеси свечей! — приказал Я.

— Не надо, — раздался голос с постели. — Мне не хочется, чтобы вы меня видели. Простите, что лежу: проклятый кашель изнурил… да и в моем положении ходить не просто.

Тарус уселся и сказал в темноту:

— В последний раз… Императрица надеется, что одумаетесь. И расскажете всю правду.

— Странные тут люди, — задумчиво сказала она из темноты. — Я вам искренне предлагаю… даже умоляю… Чего вы боитесь? И главное… почему ваша императрица не хочет поговорить со мной? Почему меня все время смеют упрекать во лжи и хитрости? Если б была хитра, разве поддалась бы я так слепо воле твоей? Тарус! Ты ввергнул меня в погибель! — Она кричала.

— Вы уже говорили все это.

— Ах, опять вы начинаете сердиться. Мне всегда больно, когда сердятся люди, которых я люблю. Поверьте, мое доверие к вам не имеет пределов. И в доказательство я хочу просить вас передать письмо императрице.

— Опять!

— Да вы не бойтесь, вы уже выучили меня писать Измарагд, — засмеялась она в темноте и озвучила содержание письма: — «Императрица, находясь при смерти у ног ваших, излагаю я в объятиях смерти плачевную мою участь. Мое положение таково, что природа содрогается. Я умоляю Ваше величество… — Она помедлила и продолжала:

— Во имя вас самих благоволите оказать милость и выслушать меня.

Да смягчат отцы и матери ваше великодушное сердце, и я посвящу остаток моей жизни вашему высочайшему благополучию. Остаюсь нижайшая, послушная и покорная, с преданностью, к услугам».

Она замолчала и протянула письмо из темноты. Тарус торопливо взглянул на письмо. Там не было ни подписи, ни даты.

Слава тебе господи! Хоть этому тебя действительно научили;

— А что значит сие: «Во имя вас самих благоволите выслушать»? — спросил я.

— Это, то самое и значит: «Во имя вас самих» — твердо и жестко ответил голос с кровати.

— Да, письмо не много лучше предыдущих. Дерзости по-прежнему… — Тарус вздохнул и поднялся.

— Ах, Тарус, как удалось вам сохранить доброе сердце? Бог благословит вас и всех, кто вам дорог, но помогите мне. Я изнемогаю. День и ночь в моей камере эти люди. Это при нынешнем-то моем положении. И главное: не с кем словом перемолвиться. Они не понимают меня. И эта страшная болезнь, эти браслеты…

Хозяин только махнул рукой.

— Вернуть хорошую пищу… Вывести людей… И вернуть служанку! — не дожидаясь приказа, находчиво отрапортовал комендант.

Она закашлялась. Кашляла долго. Потом вытерла кровь и насмешливо посмотрела на Таруса.

— Я исчерпал все, сударыня. И милосердию есть предел… — И он начал торжественно: — Как нераскаявшаяся преступница, вы осуждаетесь на вечное заточение в крепости.

— Вечным, Тарус, ничего не бывает. Даже заточение.

— И никакого жреца за постоянную вашу ложь к вам не пришлют. Умрете как жили — лгуньей.

— Не пришлют — и не надо, — сказала она и равнодушно повернулась к стене.

Из камеры вышел Тарус и комендант. Я замешкавшись покидал ее последним.

— Итак, я жду ее, — она сказала мне вслед из темноты».

Окончательно стемнело. Беглец второпях зажег свечу, она тускло осветила комнату и письма. Вырь поднес листы поближе к свече. От его возбужденного дыхания пламя дрожало: по углам комнаты запрыгали тени.

— «На следующий день экипаж, сопровождаемый гвардейцами, въехал в маяк — крепость. Эскорт остался у ворот.

Комендант сообщил мне:

— Императрицей велено допросить арестантку доверенному лицу от Велизара.

— За Тарусом посылать… или как? — усмехаясь, спрашивает комендант. — Может извещать не следует, дабы не плодить ненужных обид?

Я, комендант и офицер вошли в камеру. На кровати лежит она. Два солдата, сидят на стульях в углу комнаты. Тускло горит свеча.

— Оставьте нас, — приказал я. Караульные вышли из камеры. Комендант вопросительно посмотрел на офицера. Тот слегка наклонил голову. После комендант встал и тоже вышел из камеры. Остались трое: Она, лежащая на кровати, я, молча сидящий в углу и гвардейский офицер.

Наконец с кровати послышался голос:

— Я тоже любила носить мужские костюмы, Измарагд.

Офицер усмехнулся, снял капюшон. Длинные каштановые волосы закрыли лицо ее. Императрица отодвинула их, и потянулась приподнять свечу, чтобы осветить кровать.

— Не надо, — послышался резкий голос с кровати, — если вы хотите узнать, красива ли я, это надобно было делать несколько раньше. А я знала, что вы придете… Я давно поджидаю вас.

— Мой приход, голубушка, ровно ничего не значит.

— Напротив, он означает, что вы действительно столь проницательны, как об этом говорят все параллели. И вы давно почувствовали, что я могу сообщить вам нечто, что никому другому не сообщу…

Приступ кашля прервал ее.

— …Вы очень больны.

— Да-да… И притом в нынешнем моем положении… эти обручи убили меня!

— Я распоряжусь, чтоб впредь караульных вывели из вашей камеры.

— Вы действительно очень добры. Жаль, что мне недолго пользоваться добротой вашей, этим ливнем благодеяний…

— Как вам ваша новая жизнь?

— Ну что тут скажешь?.. Коротковато.

Она опять помолчала. Молчала и Измарагд.

— Итак, Ваше величество, — наконец сказали из темноты, — они есть.

— Нука, о ком вы говорите? — прошептала императрица.»

Письмо затряслось в руках беглеца.

— Нука…— прошептал он. Закрыл рот рукой, осознав вдруг, что сказал имя вслух. Хватаясь за голову, подошел к двери. Прислушался. В коридоре за дверью было тихо. Запер дверь. Подбежал к свече и продолжил читать.

— « Вы поняли, они придут с переходом. И наступит новое время.

— Вы опять за свое?! Если позвали меня выслушивать наглые дерзости…

Императрица вскочила и в бешенстве заходила по камере.

— Время на вашу трусость мне не отпущено, Измарагд. Итак, я могу рассказать вам то, что вы больше всего хотите знать и больше всего боитесь услышать. Но с условием…

Императрица молча слушала.

— Вы отпустите на свободу.

Измарагд засмеялась.

— Вы не поняли. Не меня, Ваше величество. Меня отпустить на свободу уже не в вашей власти. А на свободу… вы отпустите их… всех, смотрителей кого заточили вместе со мной. И не причините им вреда… И я с вас страшную клятву возьму, что все так и исполните.

— Я добросовестно изучила вас, по вашим показаниям. Никогда не поверю, что вас может волновать чужая участь.

— Вы не правы, это волнует перед… Очень боязно туда являться… с лишними-то грехами. Но, конечно, главный другой резон. Тут вы правы. — И, помолчав, она сказала: — Человек среди них… есть… любила его одного… И сейчас люблю. Одно воспоминание о нем сжигает… Но полно. Итак, клятву, Ваше величество!..

Опять наступило молчание.

— Ну что ж, быть по-вашему. Клянусь…

— Спасибо… Продолжился ливень благодеяний… Итак, все это началось два года назад. Боже мой!.. Всего два года. Будто в другой жизни… Не со мной. Мне теперь кажется, что я тут и родилась… в этой тюрьме. Итак, это случилось в глуши. Я словно пробудилась от долгого сна. Помню только имя свое и чувство догоняющей меня опасности. Из леса я шла как в бреду и вышла в деревню. Там наняла девку помогать мне. Тогда я еще видела. Но время шло и зрение пропало. Знаете что это? Это истощение. Сначала отнимаются каналы силы, потом начинает разолгаться тело… Сейчас я уже не чувствую нечего… и плохо слышу то что говорю… Эти змеи кусающие себя за хвост, как меня — за горло, забрали последнее. А в прочем… Нанятая девушка помогала мне путешествовать. Платье у меня было красивое, не помню откуда, родилась будто в нем. Больно хорошо оно, все в узорах… В лесах Соха меня нагнала судьба… — Нука засмеялась. Измараг не выдержала и беспомощно вскрикнула:

— Это все не важно. Вас не спасти… Змеиные обручи не снять… Мне жаль! Но нас спасти еще можно. Сколько вас? Кто будет на нашей стороне?

— Нас около семидесяти. В верх стремятся единицы, остальные пойдут за гелами, им туда дорога… Вторая параллель упадет вниз. Будет тебе победа императрица Измарагд. Но не радуйся скоро! Крохи — тех, кто пойдет вверх по золотому пути, они страшное ваше проклятье. Боги, что скользят вниз, уйдут своими путями с вами или без вас. Пройдут мимо и не вспомнят о ваших мирах. Боги, что поднимутся, не успокоится, пока не восстановят порядок и пока не перебьют виновных. Вот ваша погибель! Катастрофа нарушителям пути. И даже если сделаешь что задумала, если попытаешься остановить падение… ничего не выйдет. Порядок восстановят через семь лет. Семь лет — перестройка, перестрелка, перекличка. И в этой перекличке не будет ваших имен.

Нука закашлялась. Императрица стояла над ее кроватью, и я видел собственными глазами, как дрожали руки этой страшной женщины, вдруг она воскликнула:

— А если мы отложим планы… Откроем все пути, дадим вам уйти беспрепятственно?

— Жизненные обстоятельства заставят нас, они завертят нас и задержат в параллелях. Задача вернуть все на круги своя. Может и рады уйти, но этого не будет. Вы себе уже обеспечили гибель… — она постучала ногтем по браслетам и ждала ответа Измарагд, но та молчала. Выдержав паузу Нука продолжила — …С ним я поняла: любовь похожа на смерть. Эта боль и нежность… Как я любила его! Но ту мечту, вернуться домой, я любила больше…

Нука замолчала. Наконец императрица сказала:

— Пусть Тарус помолится отцам твоим за то, что я дала тебе клятву.

— Прощайте, Измарагд, — засмеялись из темноты. — Мне умереть, вам жить. Что лучше, о, если бы знать?!

— Вам действительно скоро умереть… Неужели не хочется облегчить душу?

— Вы слишком умны, Ваше величество, чтобы ждать от меня ответов. Я решила умереть Нукой. Я заплатила за это своей жизнью. И я умру ею… Все, что я вам сейчас рассказала, этому не помешает. Я освободила его, моя совесть чиста перед ним. И перед собою. Ибо вы никому не посмеете передать все это. Вы будете молчать о моем рассказе даже перед мужем вашем. И те, кто вынуждено будут посвящены в эту тайну, будут молчать также. Я знаю цену своему поступку.

— Прощайте, Нука, я исполню свою клятву. Но на прощание я вам скажу: вы страшная!.. И много несчастных спасено будет с вашей погибелью. Не Боги, вы — черти во плоти!

— Все одно...»

Усмирив дрожь, Вырь твердо спрятал и это письмо.

— « Я уже спускался по лестнице к экипажу, когда меня догнал сухопарый человек Эольм:

— Всегда стараюсь, Острад, — расцвел улыбками обходительный Эольм, — получать сведения из первых рук!

Я, милостиво улыбаясь, приготовился выслушать вопрос.

— Во второй столицы говорят, что привезенная Тарусом «известная женщина» на днях родила на Кольцо-острове сына. Сие пикантное обстоятельство нас интересует, потому что она считалась Забытым Богом в наших чертогах. Кто отец ребенка?

Ох-хо-хо… Вот так-то у нас: они все знают … Я узнал о сем только сегодня утром… донесения из маяка: « … говорят, что привезенная Тарусом Богиня двадцать седьмого Дайлетъ родила сына. И получил он имя Веглас, а прозвище Легкий, и был тотчас перевезен в столицу в дом императорский».

Я обратился к Эольму:

— Смею вас уверить, что это досужие выдумки и сплетни, никакой почвы под собой не имеющие. Насколько мне известно, никакой Богини в крепости не содержится.

— Я так и думал, но вчера вечером за картами прошел слух, что Тарус, после всех милостей, которыми был столь щедро осыпан, вдруг подал в отставку. Не могут ли быть связаны эти события? — совсем благодушно спросил Эольм, но глаза его горели.

— Это такие же безответственные слухи, — спокойно сказал я.

— Как странно! А у меня сейчас в руках вот такой текст. Не желаете? — И он начал читать, поглядывая на меня насмешливыми глазами:

— « Императрица Измарагд, службу мою продолжал, сколько сил и возможностей было. А сейчас пришел в несостояние и расстройство здоровья. Не находя себя более способным, принужден пасть к вам— и так далее, — и просить увольнение в вечную отставку». Это письмо вчера нам всем прочел вслух сам Руг.

Эольм уставился на меня.

— Ну, вот видите, сам Руг вам все и объяснил, с мифической арестанткой это не как не связанно. — Сказал, добро улыбаясь, я.

— Спасибо за откровенность, Острад, — продолжал Эольм, — я лишь хотел удостовериться, что и для вас отставка героя гор Мур — такая же великая неожиданность…

Я уселся в экипаж, приказал:

— Домой!

Карета ехала по ночной Столицы. Значит, не известил официально! А может, не счел нужным? Несчастный Тарус… А может, не надо мешаться? Дело-то уж очень странное!

Я приказал:

— Давай-ка на Кольцо-остров!

Экипаж разворачивается и через мост направляется обратно к побережью, к маяку. Я продолжал размышлять во тьме кареты:

— «Не наше дело… Одно только знаю: у угольных, когда от бремени освобождаются, болезнь ох как быстро побеждает! Так что надо ждать… Ох-хо-хо! В прочем хорошо, что такие слухи пошли. Тарус уезжает в Верлиоковы земли, там до него никакие известия не доберутся. Со временем, как и любые сплетни, забудется все. Пусть хозяин думает, что ребенок умер. А Вегласа я отослал в надежные руки… Жалко мне Таруса… Сейчас мать умрет, потом еще и сын. Смерть лучшая участь для младенца, если бы действительно в имперский дворец забрали … Даже думать не нужно об этом… А отдал бы я сына Тарусу— бороться бы за него стал. И его и себя погубил бы. Сделать Тарусу еще много придется. Совесть… Совесть, что бы ты не говорила, я поступлю как «известная женщина» сказала. Богам виднее!». — Это письмо беглец прочел еще трижды и сунул в волосы по глубже.

«Раннее морозное утро.

В своей опочивальне Тарус не спал, когда я потревожил его:

— Кончается… — сообщил я.

Тарус походил по приемной.

Ох, чувствую, не надо! Помню как ты, передавая мне место твое, попросил позволить увидеться с ней перед смертью. Да как откажешь в такой-то просьбе? Ну что ж, будем все исполнять.

Тарус позвонил в колокольчик и сказал вошедшему слуге закладывать карты в ключ через неизведанные земли в маяк. Был уже седьмой час вечера.

Она лежала на кровати: руки скрещены на груди. Горела свеча. Тусклый свет скрывал глубокие трещины на ее кожи.

Тарус долго смотрел в лицо Нуки, спокойное, прекрасное и совсем юное… На застывших губах — тихая улыбка… Да-да, улыбка…

За спиной послышались шаги коменданта.

Но он, не оборачиваясь, заворожено глядел на эту таинственное выражение лица.

— Отошла, — прошептал Тарус. — Ну и что… что теперь? Нука…Нука…

Я глядел на смотрителя кроткими печальными глазами.

Должно было мне накричать на него: как он дерзнул не выполнить волю императрицы?! Перед комендантом ломать комедию. Я уж было рот раскрыл… Но мне почему-то стало страшно от глаз его…

— Богиня она… Истинна, грядут беды на головы наши…— за место ругани тихо сказал я и вышел. Тарус сидел один в камере. Часы пробили семь. Я вспомнил, как впервые вошел к ней… было тоже семь часов…

Наконец я хрипло приказал коменданту:

— Похоронить. Сегодня же ночью. Хоронить должна та же команда, которая охраняла ее. И крепко предупреди их о присяге. Чтоб навсегда молчали, олухи…

Утром следующего дня в столице шел снег. Все засыпано. Тарус стоял посреди ровного снежного поля. Рядом с ним я.

— С землею сравняли. Все как повелела императрица. Здесь она. — Я указал на ровное белое поле. Тарус, молча, глядел на белое пространство перед собой. Потом вздохнул, и пошел прочь по двору крепости. Сам не знаю зачем, я остановил его у имперского ключа:

— Береги себя, друг! Боюсь, мы свидимся не скоро… — Мне так тяжело было отпускать его одного. Он обернулся ко мне и сказал:

— Однажды я пришел к ней.

— «Сожми мне ладони, я хочу чувствовать тебя» — попросила она и села на край кровати. Я сжал.

— «Сожми же…почему не подходишь ко мне?» — Я сжал ее плечи. Такие тонкие… Я не знал как сказать ей, что она не чувствует собственного тела. Острад, это был конец… А потом она догадалась. Сказала:

— « Неужели, так скоро…» — и все плакала, плакала.

Время шло. Когда я пришел снова, она уже не поднималась. Запястья почернели. Проклятые змеи впились в кожу.

— « Я только теперь не хочу умирать» — последнее, что Нука сказала тогда.

И вот я пришел сегодня. Она лежала лицом к стене… уже не говорила. Я перевернул ее на спину. Услышал хруст…хруст понимаешь? От неосторожного движения кожа ее все потрескалась. Я приподнял ее, а она сломалась в моих руках. СЛОМАМАЛАСЬ! Нука была похожа на мешок с костями… Это была не человеческая форма…Понимаешь?

Я молчал. Тарус вошел в портал. Мне до сих пор кажется, что я заставил его сказать это. Если бы не окликал его? Пусть бы он лучше ушел красиво...»

Вырь смотрел на письмо. Взял за край и поднес к огню. Пергамент нехотя загорелся. Все сжалось внутри у парня: огонь отразился в его карих больших глазах. Передумав, Вырь вовремя потушил письмо, текст не пострадал. Спрятал лист.

Осталось небольшая стопка писем с почерком Таруса.

— «Прошло два с лишним года с момента нашей встречи. Уже пробила полночь, когда из пансиона солдаты вынесли гроб. Комендант, осветив тебя факелом, удовлетворенно кивнул. Солдаты опустили гроб и торопливо забросали мерзлой землей. Из рапорта Острада я прочел «…Женщина волею Богов умерла… пятого числа при маяке той же командой, состоявшей при ней в карауле, была похоронена. Присутствующие приняли присягу о строжайшем сохранении тайны…» Снежная метель разыгралась над островом. Все потонуло в ней: дворцы, крепость, могила. К утру не осталось никаких следов — только белое поле у пансиона. А я опять вижу твое лицо… И то последнее, страшное, сводящее с ума, движение твоих костей. Не могу здесь оставаться! Я отправлюсь в земли отца. Не за горами моя отставка, любимая… Буду чтить твою память… Простишь ли ты меня за то, что не сжег тело? Смогу ли я сам простить себя за не исполнение твоей воли?.. »

— « Любовь сила которая скрепляем Богов и Богинь и сила эта так велика, что рождает вселенные!» Так ты говорила. Я все помню и помню, как ты была рада, что я спросил о том, во что ты веришь. Ты вообще любила говорить на темы вселяющие надежду.»

— «Да уж, «любила»… Все Забытые Боги любят надежу. А как ее не любить? Когда им, таким мудрым и чутким душам, что бы выжить осталось только надежда. Самое не надежное, самое не мудрое, самое не чуткое чувство. А дышать кроме надежды им до сих пор не чем…» — горько усмехнулся про себя Вырь.

— «Вот ты спросишь, во что я верю? Верю, что мы с тобой все-таки две половины одной вселенной. Меня тревожит ужасная мысль, время, отведенное на нас двоих, я потратил единожды на себя, когда пожелал этой проклятой силы. Поэтому я здесь и пребыванию этому конца нет и тебя нет. Нет…совсем нет…»

— « Если бы ты знала, как я мечтаю о том, что бы ты была не права. Как замечательна мысль — «ты стала всем», что в каждом моем вдохе ты, в каждой мысли тоже ты. И как ужасна правда. Знала, все знала. Пошла до конца. Ненавижу тебя за эту решительность. Пусть это был бы кто угодно, только не ты. И ты сказала бы, что я страшно неправ, но все-таки, пусть бы это был кто— то кроме тебя…»

« Я и рад бы залить душу… Даже этого не могу. Сегодня снился сон, где ты обнимала меня, сначала крепко, но объятия все слабели, пока ты снова не умерла в моих руках. Как же так? Что мне сделать? Как искупить вину? Моя ли эта вина…Убил бы их всех. Но как они могли помочь тебе? Они не лучше чем я. Зачем ты взяла на себя ответственность? Кого мне теперь ненавидеть? Тебя? Или Усуду, эти проклятые обручи?»

— «Было у меня много женщин. Помню, были те, кто будили во мне страшную страсть. Я желал их всем своим существом. Писал им бесконечные стихи и не мог прожить и мгновения. Но что ты наделала? Я сплю крепко. Вот ты есть и это было нормально. Вот ты ушла, и я все потерял. Теперь жажда тебя мучает меня каждый день. Что-то во мне хочет верить, что ты меня ждешь, и мы скоро встретимся. Страшная участь не соединиться с тобой больше никогда. Никогда! Смерть не будет для меня избавлением или переходом в другой мир, где ты почувствуешь мое прикосновение. Смерть будет жалким началом такой же бесконечной жизни, где не будет тебя. И что я теперь должен делать? От тебя не осталось совсем нечего. И этот жалкий ошметок миров единственное, за что я цепляюсь. Они уже скрипят и потрескивают...»

— « Вот и кончился мир. Ты как в воду глядела. Жду, когда Велизар начнет трясти границы. Я нашел свой смысл в выполнении твоих заветов. Я тебе не верю… смерти не бывает. Я снова и снова утверждаюсь в мысли, что ты душой жива…»

— «Недоглядели» — слишком ничтожное слово для трагедии, которую вы допустили.» — Корил всех имперцев вместе взятых беглец, собирая письма в мешок. Мешок стал заметно худее. Решив, что это подозрительно, Вырь поднялся и положил все письма на место, до того как полупустой мешок увидят Симерия и Ламор. Дабы избежать подозрений и вопросов. Толи боль в спине унялась, толи ее заглушило беспокойство о спрятанных письмах. Вырь думал только о том, как бы Симерия не узнала о Нуке, только бы они спокойно поднялись по золотому пути прочь из параллелей и некогда сюда не вернулись. Он погасил свечу, запахло сладковатым дымом. Беглец крепко уснул.

***

— Солнце садится. Света не хватает. — Сказала Симерия, заходя в общую гостиную. Ламор играл с лобастой. Она лениво плавала вокруг него и щипала за пальцы, что-то тихонько булькала о своем. Ламор ничего не сказал девушке. Постояв, немного в дверях она села в кресло рядом с доктором.

— Так тихо, меня словно волной окатило...

— В Верлиоковых землях всегда так перед… — Доктор замялся. — Перед тем как…Когда сходятся первая и пятая луны ветра здесь не дуют.

Неожиданно Ламор сорвался:

— Я не бегу от очевидного и не питаю иллюзий на счет Таруса. Он страшен в гневе. Порой поступает бесчеловечно, но это оттого, что он и не человек вовсе. — Ламор посмотрел на девушку, она выглядела уставшей. Смерив ее недолгим взглядом, добавил:

— Но он честен с собой и окружающими. Благороден…

— Не нужно… Мне не в чем винить ни тебя ни его. Тебе не следует искать ему оправданий.

— Я избегаю моментов, когда говорят о прошлом смотрителя. Хочу знать только его настоящее и будущее, не чего не нужно говорить о Кольцо-острове. Теперь там хозяин Острад, а он не интересует меня совершенно.

— Все-таки ты переживаешь, слыша о зверствах на острове. — Ламор резко отвернулся от Симерии, но она, не щадя его слух, продолжила:

— Только глупцы судят о человеке по его поступкам. Разве ты глупец? Задумайся о его мотивах, о его побуждениях. Узнаешь причину его действий и станет ясно, что за человек смотритель.

— Я действительно читал кое-что из архива Таруса. Но там не было, ни слова про то, что Кольцо-остров это военная крепость. Поэтому я так удивлен. О жизни смотрителя после первой войны границ я ничего не знаю.

Доктор постепенно смягчился. Девушка улыбнулась ему и сказала:

— На Выря не сердись. Он бывает резок, но это его, возможно, лучшее качество. Не люблю, когда тянут, пусть лучше правду в лицо. — Встала и направилась к выходу.

— А зачем ты кстати пришла? Вряд ли чтобы утешить меня или дать напутствие.

— Да уже точно не для этого. — Она засмеялась. — Вырь и мне правду в лицо кинул. Это, откровенно сказать, весьма неприятно. Я вспылила, как и ты. Немного побродив по коридору, решила все-таки зайти.

Лобаста летала вокруг молодого доктора. От ее света очки Ламора мелькали синими вспышками. Он подошел к девушке ближе.

— Торопишься дочитать чужие дневники? Все-таки это не красиво…— Тихо сказал он. В его голосе была какая-то не ясная интонация. Симерия интуитивно попыталась разгадать ее, но нечего не вышло. К укору в этой фразе примешивался некий двойной смысл, почувствовать который можно было по взгляду и короткой дистанции между говорящими.

— Я читать не умею, и писать тоже. — Сказала девушка.

— Посиди со мной. Не уходи. — Неожиданно для себя попросил доктор.

— Не могу. Это комната слишком далеко от четвертой гостиной.

— Ну и что? — Разговор приобрел томность, хотя тема и слова, что произносили собеседники, не соответствовали интонации.

— Вдруг что случится? Я могу не успеть…

— Не доверяешь нам? Если бы хотел смотритель навредить вам, он бы не мешкал.

— Ты сам сказал, порой он поступает бесчеловечно. — Девушка быстро вышла.