24 Хейлетъ

Всю ночь молодому доктору снилась сцена лечения и крики. Под утра Ламор не выдержал и пошел в библиотеку. Он тщетно в сотый раз перебирал справочники и медицинские пособия в поисках веществ, способных вызвать такие мучения. Дошло до того что доктор заглянул в колдовские книги и даже в священные писания. Это болезненное напряжение мысли напомнило Ламору события, которые несколько лет назад привели его в земли Верлиоков.

— Снова нечего… Проклятье! Как она его вылечила?! Колдовала она или дала ему что то? Где тогда спрятала препарат? — воскликнул доктор, захлопнув пыльную книгу. Переворошив книги на столе, он достал потрепанный справочник и еще раз прочел небольшую статейку о ядах. Не найдя того что искал не осторожно отбросил книгу. Справочник шлепнулся на длинный стол и сбил несколько книг, они громко повалились на пол.

— Все-таки это было какое-то средство. — Нависая над книгами, доктор в запале начал рассуждать вслух. — Зачем она поила его? Есть несколько заклятий, что могли помочь при такой ране, но после них не нужно ничего пить. А в нашем случае вода была обязательным ритуалом. При магическом воздействии если и нужна вода, то ее заговаривают или воздействовать на нее каким либо образом. Тут я принес стакан сам. Уверен, она поила его просто чистой воды. Справочник элементов. — Ламор подошел к книжным полкам и пальцам водил по корешкам книг. — Наверно здесь была магия другой природы. Если же нет то… Ах, я бессильно теряюсь в догадках… Вот ты где! — Ламор опустился на пол и в упавших книгах откопал тонкую книжонку с новым кожаным переплетом.

— Доброе утро, доктор. — В библиотеку зашел Альюд. — Простите, что отвлекаю, не сделаете ли вы мне одолжение?

— Какое? — Ламор поднялся с колен. Тело и разум доктора нервно напряжены.

— Проводите беглецов в банную. Мы боимся этих людей. Не знаю, как я смею вас об этом просить…

Доктор потер воспаленные глаза:

— Не продолжайте. Я понял, управляющий.

* * *

Ламор шел по узкому коридору к четвертой гостиной. Повернул за угол, чуть не сбил с ног Симерию и вскрикнул от неожиданности. Девушка закатилась звонким смехом, походившем на перезвон колокольчиков, и плотнее укуталась в плед.

— Что ты тут делаешь? Дом большой, заблудилась? Куда ты вообще шла?

— Тебе на встречу, конечно же. Ты сам сказал, где спишь, забыл? Мне нужно смыть грязь. Где у вас можно умыться?

— Прямо по коридору и налево. Там уже все готово. Как раз иду позвать тебя.

— Знаю.

— Чистое платье мне тоже положено?

— Положено. — Ламор улыбнулся. Что-то в Симерии ему очень нравилось.

Пока они шли до банной глаза беглянки периодически стекленели, а в остальном Симерия была бодра и весела. Доктор открыл дверь, пропуская девушку вперед:

— Неужели ты участвовала в битвах у порога? — Ламор не мог принять эту мысль, потому что Симерия была слишком хрупка и мала. А доктор совершенно убежден в том, что война это дело обученных выносливых мужчин.

— Собрался со мной? — молодой человек в задумчивости не заметил, как зашел вслед за беглянкой.

— Ой… Нет что ты. Прости, я подожду тебя в гостиной. Еще раз извини. — Засмущался он. Выходя, споткнулся о порог.

Только дверь закрылась Симерия, не теряя времени, внимательно осмотрела банную. Убедившись, что окно закрыто, села в середине комнаты. Ее вены в пространстве бесшумно вспыхнули, рисуя сферу. Девушка сняла подвязку с тремя пузырьками. Это была единственная ее поклажа. Один пузырек был с простой водой, другой наполнен белым светом, а третий пузырек был пуст. В пустой пузырек она аккуратно, но быстро налила воды. Капнув туда свет, встряхнула. Спрятав вены под панцирь, девушка спешно ополоснулась. Ссадины обожгло горячей водой. На резной вешалке ее ждало бежевое длинное платье с белым шлейфом. Платье это было Симерии велико, что сыграло ей на руку. Не по размеру пышная юбка отлично скрывала тщательно подвязанные к ноге пузырьки.

— Что с тобой стало? Где твоя гордость? — спросила себя беглянка, глядя в зеркала, и закатала слишком длинные рукава. Влажные холодные волосы струились по оголенным плечам и спине. Она попыталась закрыть синеющие царапины волосами, но нечего не вышло.

— Что-то ты замешкалась…— раздался низкий бас за ее спиной. Зеркало отразило мужчину в платье по щиколотки глубокого серого цвета легкого, но строгого покроя. Тарус обладал орлиным острым взглядом, но яркие черные глаза, не смотря на свою красоту, отталкивали. Симерия спокойно обернулась и не поклонившись посмотрела на смотрителя. Девушка так и не смогла определить возраст, но отметила про себя, что с этой густой стриженой бородой смотритель выглядит особенно мужественно. Тарус поприветствовал беглянку:

— Здравствуй девочка.

— Здравствуй смотритель земель Верлиоковых.

Мгновенный перенос. Симерия и Смотритель стояли в большой бальной зале. Шторы задернуты. Тепло горел камин, рядом стояли два кресла с высокими спинками и тени от них растягивались по узорчатому полу в длинные дорожки.

Щелкая пальцами смотреть, подошел к девчушке и, наклонившись к ее уху неприлично близко, прошептал:

— Почему ты не боишься меня? — Она видела, как вздымаются вены на шее смотрителя и напрягаются связки, но не один ее мускул не дрогнул.

— Ты ведь меня не боишься? — Симерия насторожилась, осанка, как натянутая пружина, мгновенье и выстрелит, взгляд прямой. Она не робела и не заискивала перед смотрителем.

— Ха. Какая дерзость?! — смеясь, воскликнул мужчина и сел в кресло. Тарус был силен, об этом говорило все его существо, но оно, так же, говорило, что смотритель смертельно устал. Эту усталость выдавала отдышка.

— Я Тарус, смотритель земель Верлиоковых.

— А я… — девушка замялась.

— Что такое, имя забыла? — насмешка в голосе смешалась с любопытством.

— Я Шамаш… — наконец негромко ответила беглянка и шагнула в тень. Мрак сгустился у ее головы.

— Враньё! Твоя дерзость не ведает границ… Лично, зарубил девятерых самозванцев. Признанно, Шамаш погиб в тихом лесу в битве на Гладком водопаде…

— И еще в битве на маковом поле, что за тихим лесом, и еще кто-то умудрился убить меня в Озерном крае, и нашли меня при потопе скрывшим гору Мол, хотя я даже не появлялась там некогда…

— Это известные факты, их тебе перечислит каждый ребенок!

— И то верно…Подвесили меня на девятнадцатую лунную ночь под куполом Клинового короля. Только эта истинно! Не кажется тебе, слишком много смертей на одного Бога?! — Тарус подпрыгнул, в камине полыхнул огонь. — Но тело так и не нашли, верно? — Шамаш, заметив гнев в глазах смотрителя, отступила дальше в тень. — Говорили что гвардия забрала тело, поэтому его не нашли охотники, но ты точно знаешь — это отговорки. Там и близко не было ни каких гвардейцев. Шамаш снова испарилась. Найти след так и не удалось.

Тарусу чудилось, будто не беглянка, а пустая зала, мрак комнаты, говорят с ним. Холодок пробежал по спине мужчины:

— Ты читала архивы… — оторопел смотритель. — По этому… Поэтому ты знаешь эти факты. Это нечего не доказывает! Найти копии отчетов у подпольщиков может каждый дурак. — Закричал смотритель, встал и подошел ближе к свету. Симерия не знала, на что способен разъяренный смотритель. Прощупав комнату взглядом, она рассмотрела в темноте по правую руку от себя маленькую дверь. Девушка была готова выбежать в нее или на худой конец броситься в окно, когда смотритель сделал шаг к ней. Рука Шамаш дернулась в инстинктивном порыве ударить. Но Тарус быстро сменил гнев на милость:

— Прости девочка, я не могу в это поверить. — Он сел обратно в кресло и, расслабившись, достал из глубокого кармана трубку. Раскурил.

— Знаешь что это такое? — спросил Тарус, указывая на трубку.

— Это курительная трубка из явных миров. — Раздался голос из тени.

— Если ты знаешь что это, значит, догадываешься, где это достать и наверняка знаешь, что там же можно достать отчеты гвардии и другие документы имперского совета. — Курительная смесь тлела и дымилась. Тарус довольно вдыхал дым. — Я понимаю, почему ты врешь и дерзишь. Тебе страшно. Садись, пожалуйста… — Тарус плохо видел лицо беглянки, это его раздрожало. Смотрителю хотелось вывести ее на свет как на чистую воду. Бывшая профессия все-таки взяла свое. — Хочешь, расскажу кое-что?

Поведение девушки изменилось. Она стала покорна. Все ее существо будто оделось в испуг. Беглянка не уверенно села на край кресла.

— Расскажите. — Согласилась она, спрятав глаза.

— Ты не одна такая, не переживай. Лет 6 назад подпольщики начали жаловаться на угрозы, поступающие от Шамаш — персонажа из той самой страшилки для детей. Ты только представь себе эти прохвосты пришли в совет сами! — засмеялся Тарус. — Тогда начался ажиотаж вокруг этого Шамаш. Люди совета действительно искали его, и нашли сотни с таким прозвищем. Мой военный чин тогда очень подсобил. Отдали приказ проконтролировать допросы лгунов. И выяснилось, что те, кто помудрее из разбойников среднего звена, выбирали себе громкие прозвища и пугали ими простаков. Конечно, на их месте я сделал бы то же самое. Когда вокруг толпы людей с одинаковыми именами гвардейцам тяжелее вычислить преступника. Хотя, честно признаться, ни кто всерьез не пытался распутывать этот клубок имен. В столице есть дела поважнее, чем ковыряния в поверхностных кражах. — Смотритель выпускал колечко дыма и продолжил. — Шушире все сходило с рук, пока на легенду о Шамаш не взяли моду закоренелые подпольщики. Это имя — зараза, разлетелось в старом городе. Начальство как с цепи сорвалось. Поставили задачу, кровь из носа, найти того кто первым произнес слово «Шамаш». Безрезультатно. Время шло и «Шамаш» стали представляться уже не просто бедняки и торговцы дрянью, ворующие от нужды, а настоящие убийцы, рэкетиры и даже колдуны. Дошло до того, что на это имя начали вешать чуть ли не все преступления происходившие во второй и первой параллели. — Тарус шумно вдохнул, отдышка усилилась.

— Если все им представляются, почему мне нельзя? Вы сами изволили сказать, что настоящего Шамаш некто не нашел. Им может оказаться кто угодно. — Симерия говорила сладко, тихо и учтиво.

— А вот и нет! Ни кто угодно. Вы все, — Тарус будто обвел глазами всех, кто называл себя « Шамаш», — упускаете одну деталь. Скажи, откуда ты узнала о Шамаш?

Симерия стушевалась. Тарус не разобрал гримасу, выступившую на лице девушки: толи она наблюдала за смотрителем толи стыдилась вранья. Беглянка смотрела на Таруса, сильно наклонив голову на бок и щюрилась:

— Из легенды.

— Правильно. А что такое, эта легенда? Всего лишь ошметки от настоящей древней гравировки на камнях тихого леса. Их расшифровали еще задолго до того как первая параллель сошла вниз по золотому пути. Там сказано что Шамаш — это Бог, который участвовал в создании первичной материи. Знаешь что это? — Симерия растерянно посмотрела на Таруса. — Это начало, в котором сошлись все силы. В первичной материи нет разделения, там все едино. Мы вышли из нее. Понимаешь?

— Это сложно. — Она ссутулилась и, казалась, совсем покинутой, отчаявшейся. Хозяин дома вдруг пожалел девочку.

— Видишь? Даже осознать этого не можешь. Ты, маленькая, представляешься такой старой душой. — Смотрителю становилось все хуже. Отдышка мешала говорить — Конечно я не предлагаю тебе называть свое истинное имя, но все-таки придется взять другое прозвище.

— Называйте меня Симерия, смотритель.

— Так— то лучше. — Он пошарил в кармане и достал круглую шкатулку, поднес ее к уху, потряс, она была пуста.

— А почему гвардейцы искали только тех, кто назывался Шамаш?

— Зачем тебе это знать? — Тарус ёрзал в кресле, словно не решаясь подняться. Он резко встал, с громким стуком уронив трубку. Большими шагами пересек залу, отдернул тяжелые шторы и приоткрыл высокое окно. Смотритель глубоко вдыхал свежий воздух, но этого было недостаточно. Он задыхался. — Позови Ламора. Не мешкай. — Тарус держался на ногах благодаря подоконнику.

Симерия выбежала в проходную. Как добраться до левого крыла из этой части дома она не знала.

— Кто-нибудь позовите доктора! Доктора! — закричала она в никуда. Где то в соседней комнате послышалась возня и быстрые шаги на лестнице. Распахнулась одна из бесконечных дверей проходной. Мимо Симерии пробежал Ламор. Она вбежала в залу за ним. Доктор подошел к смотрителю и протянул ему что-то. Тарус трясущейся рукой положил это под язык. Ламор со злости пнул курительную трубку об стену.

— Опять вы курите?! Это вредно, провоцирует при… — молодой доктор испугался собственной смелости, он совсем забылся. Тарус выпрямился и, не проранов не слова, вышел. Повисла неловкая пауза. Симерии не следовало этого видеть.

— Полагаю, ваш разговор на этом закончен. — Сказал Ламор.

— С ним все в …

— Да все хорошо. — Раздраженно перебил ее доктор. — Прости за грубость. Сейчас не подходящее время для объяснений. Иди к себе, пожалуйста.

Беглянка и сама была рада уйти. Она оставила Ламора одного в темной зале. Фигура врача на фоне окна — светлого квадрата, выглядела понуро и уныло.

— «Как Тарус был уязвим. Его могущество, воля, сила… и что? Он на ногах сам бы не устоял. Так жалко… Жалко, что не спросила, как здесь ориентироваться?!» — Блуждая по полупустому поместью, думала беглянка.

* * *

Четвертая гостиная это небольшая комната с одной кроватью, диваном, прикроватным столиком и большим камином. Мебель потрепана временем, но сразу видна работа мастера. Эта характеристика подходит ко всему поместью и даже ко всем деревням Верликовых земель. Деревянная резьбы выполнена богато и на древний манер, на манер тех времен, когда крупные и мелкие помещики жили вольно. Времена, когда быт и уклады первой параллели не отличались от добротного и ладного быта второй империи. Эпоха смотрителей — устроителей закончились, хотя многие из них так этого и не поняли.

Империя ведет другую игру, и политика ее не сулит нечего хорошего для таких отставных служак как Тарус. Теперь она сама служанка беспринципных тел обтянутых шелком. Но на земле Верлиоков, где смотритель человек старых правил, кажется, что славное время единства параллелей никогда не заканчивалось. Люди здесь не стремились угнаться за столицей. Те земли, что лежат близко ко второй параллели по-прежнему считают, границ между мирами не существует.

Смотритель крепкой рукой сохраняет деревни от нападок охотников и разбойников-чиновников. Множество других земель потеряли свой уклад только потому, что все купились: смотрители купились на обещания и камни, люди на землю и те же пресловутые обещания. В доме Таруса предметы помнили расцвет устроителей, расцвет смотрителей. Да, это было в лохматых годах, но и сколько смотрителю Верлиоков лет никто не ответит.

Мебель в четвертой гостиной была произведением искусства. И именно это сокровище, память времен, умудрился сломать Вырь. Парень, с перепугу, вскочил с кровати, спину защемило, голова его закружилась, и беглец налетел на прикроватный меленький столик. Столик упал и расписная ажурная крышка треснула.

— Спииина…— завыл беглец.

Он очнулся еще полчаса назад, но не поднимался. Его разбудили шорохи. В комнате кто-то что-то искал, но кровать стояла слишком далеко — подсмотреть не получалось. Человек искал ревностно, тщательно, неспешно. Внезапно, где-то раздался громкий женский вопль, разобрать слова Вырь не смог, в отличие от визитера. Услышав крик, он выбежал из комнаты.

Тело беглеца ломало и громко заурчало в животе:

— Хмм…это не хорошо. Но и здесь я знаю что делать! — улыбнулся парень, потирая спину и ушибленное об стол колено.

* * *

Вернувшись к четвертой гостиной, Симерия нашла там только валяющееся одеяло и опрокинутый столик.

— Ну? Что нужно делать после того как ты выбрался из большой передряги? Конечно же, пойти и вляпаться в следующую. Наверняка, желудок набивает. Сделал бы хоть раз все нормально…— ворчала беглянка еще и стол сломал. Неудобно получается…— Симерия зевнула и уставилась в одну точку.

* * *

— Симерия, — окликнул ее доктор. — Вырь пропал.

— Он пошел за завтраком.

— Его не могли позвать на завтрак. Кухня и людская в правом крыле, оно закрыто по приказу Таруса.

— Значит уже открыто. К тому же ему не нужно приглашение…— Симерия была не довольна, а Ламор обеспокоен.

— Он что в состоянии передвигаться самостоятельно?

— Ты же врач ты мне и скажи. — Огрызнулась девушка и пошла четко в правое крыло.

— Почему он так быстро пришел в сознание?

— Есть захотел, наверное…

— Куда это ты идешь?

— За этим клоуном. Ты задаешь все время одни и те же глупые вопросы.

— Ты же не знаешь куда идти. Или знаешь? — Ламор догнал Симерию у границ купола закрывающего правое крыло. — Поля не тронуты, он не здесь.

— Да неужели?! Смотри что могу… — Симерия развернувшись в прыжке, пересекла купол. — Гоп.

Поля остались не тронутыми. Ламор еще не сообразил как такое возможно, а беглянка уже куда-то ушла. Нагнал он ее уже в людской.

— Как вы делаете эти булочки, они божественны! Это сдобная магия, ванильное волшебство? — Вырь дожевывал горячие булки. Вокруг него сидели кухарки и восхищенно заглядывали ему в рот. — Но признаюсь честно, булки не что по сравнению с вами девчата! Сколько миров не прошел таких красавец еще не видел, да и булочек таких тоже… — Вырь подмигнул группке премиленьких девиц, те смущенно захихикали.

В людской было тепло и светло. Мебель из белого дерева пропиталась ароматом горячего хлеба. Беглец сидел на столе весь взъерошенный. Он казался плотной черной дырой, которая магнитом тянет в себя все, что может: свет, внимание, людей, еду. Обаянию его не было предела.

— Тише глупые, работать захотелось? — старушка, сама похожая на булочки, которые пека, принесла поднос, ломившийся от яств. — Расскажите о пороге…

— Что эти врата? Мелочь, да и только, совсем другое дело города. Бывали ли вы в Вавилоне, в вечном городе? Так вот, там одна деревня больше чем земли Верлиоковы или Вечный город!

Вырь замолчал и замер. Люди насторожились. Парень медленно обернулся на дверной проем. Взгляд его сосредоточился и сфокусировался. Тут только все заметили, в людской есть еще двое. Увидав Ламора женщины, засуетились, приступили к работе. Людская почти мгновенно опустела.

Вырь и Симерия смотрели друг другу в глаза. Ламор несмел пошевелиться пока Вырь не закатился громким смехом. Симерия демонстративно ушла.

— Меня зовут Вырь и я везунчик. Здесь можно похлопать. — Смеясь, уточнил беглец. — Будем знакомы.

— Я Ламор — ветвь моя ветвь левого неба. — Представился доктор и поклонился. — Я доктор.

— Хочешь булку? — Ламор отрицательно покачал головой. — Это потому что она ушла что ли?

— Эээ…

— Ну, ты какой-то дерганый потому, что она психанула и ушла? — Ламор понял, что Вырь говорит о Симерии, а не о булках и снова отрицательно покачал головой.

— Это хорошо, что нет. Не обращай внимание. Вечно она ворчит, что я ем. Слышал, что сказала:

— «Будь осторожен — отравят. Оденься! Не успел очухаться, уже бедокуришь! Бебебе…»? Все время нагнетает. — Вырь, странно прищурившись, посмотрел на доктора. Тень подозрительности сошла с лица беглеца так же быстро, как и накатилась. Он уминал все, что было на столах без разбора.

— Как ты себя чувствуешь?

— Голодно!

— Я видел твою рану. Не прошло и суток, как она затянулась. Неужели нечего не болит? — спросил Ламор, а сам подумал;

— « После таких судорог ты должен был валяться неделю в беспамятстве. О человеке с таким аппетитом и не скажешь, что он вчера едва не помер».

— Скажи, любишь ли ты лошадей? — Спросил Вырь. Он оторвался от похлебки и посмотрел на Ламора.

— Не то чтобы очень. — В недоумении ответил тот. Доктор ожидал услышать все что угодно кроме этого.

— Очень жаль…Тогда не расскажу, как себя чувствую. Вот если бы ты любил лошадей тогда рассказал бы, а на нет и суда нет. — Беглец сделал печальные глаза, выдержал паузу, наблюдая за Ламором, который переваривал сказанное, потом расхохотался.

— Серьезно? Это все что ты скажешь? — Раздражение Ламора росло. Вырь просто дурачил его.

— Хочешь поговорить серьезно? Ну, хорошо. Зачем обшаривал комнату?

Ламор вспомнив, о чем предупредил смотритель и решил, что глупо отпираться:

— Простите меня. Я искал лекарство, которым тебя лечила Симерия. Я не собирался причинять вам вреда. Признаться, даже не знаю, что делал бы с этим лекарством, если бы нашел его. Это чисто научный интерес. — Протараторил Ламор и покраснел.

— Понятно с тобой все. — Беглец подошел к доктору, похлопав его по плечу. Вырь был чуть выше, но Ламору он показался намного больше из-за копны волос, которая закрывала всю фигуру беглеца. — Что так напрягся? — добродушно сказал Вырь. — Я этой нечего не скажу. Только не делай так больше. Она не я, на тормоза все не спустит. К слову, брать у нас нечего. Тут ты опоздал. Все, что было, уже украли. — Грустно улыбнулся беглец. Доктор проводил его обратно в четвертую гостиную.

* * *

Расставшись с Вырем, Ламор отправился в кабинет смотрителя. Там его ждал собранный дипломат. Этот дипломат положено доставить лично в руки смотрителю Кольцо — острова, что в первой столицы. Молодой человек, к собственному стыду, был рад, тому, что в кабинете не было смотрителя, и тому, что до отъезда они так и не встретились.

— «Вас мучает болезнь, а меня совесть» — думал доктор, садясь в только что остановленную повозку.

Мужик вез сено на площадь и согласился взять с собой доктора. Рыжий шул ступал мягко и тихо. Четыре чутких уха зверя поворачивались в сторону малейшего шороха в полях. Солнце пекло зверю спину и он, высунув язык, тихонько мурчал. Внешне шулы отличались от домашних котов, пожалуй, только размером, но были не в пример умнее своих меньших братьев. Ламор очень любил их и старался не упускать возможности прокатиться. Если приходится выбирать между порталом и шулом, то он обязательно предпочтет мягкого зверя, услугам холодных Лобаст. Шулы были для него символом покоя, благополучия и зажиточных деревень. Возможно, этот образ сформировался под влиянием историй, которым Ламор внимал с детских лет. На площади старые колдуны часто рассказывали легенды о диких шулах, которые не только понимают людей, но и говорят на человеческих языках, могут лечить любые болезни и способны любить как Великие Духи. Кто-то из баянов даже говорил, что они и есть Великие духи. Если в деревне доктору доводилось краем уха зацепить начало какой-нибудь сказки, то он слушал ее до самого конца вместе с набежавшей ребятней.

Въехав в деревню, молодой человек зашагал вверх по улице к почтовой башни. Улица, вымощенная белым камнем, была чище многих столичных переулков. В тени деревьев баловались дети. Башня представляла собой трехэтажное строение, в котором располагался общий портал. На полпути к порталу огромный шул преградил Ламору дорогу. Он грациозно выскочил из-за угла и начал чесать бока прям о стену почтовой башни. Хозяин вынырнул из-под его длинной белой шерсти и попытался схватить поводья. Животное, думая, что с ним играют, бросилось галопом вокруг башни. Шул дразнил хозяина — местного аптекаря. Из окна второго этажа, выглянула Карта— вредная старушка.

— ТЮ, ТЮ брысь…Эссзза, шул обдирает облицовку башни! Будешь платить из своего кармана! — бранилась старушка. — Я тебя предупреждала — Шул обтерся хвостом о ее лицо. — ЗАПЛАТИШЬ ЗА КАЖДЫЙ КИРПИЧИК!

— Простите, простите…ТЮ стой! Простите… Я не знаю, как она отвязалась. Тю, тю, тю…

Шул проскакивал мимо распахнувшегося окна, снова и снова задевал усами бранящююся старушку по длинному носу, а хозяин только и успевал твердить:

— ТЮ стой! Да Боги с вами, не надо идти не в какой совет! Давай те как-нибудь договоримся…

На все это зрелище сбежались дети, весело смеясь, они дергали шула за мохнатые лапы. Это еще больше раззадоривало зверя. Аптекарь переключился со своего питомца на Карту. Ругаясь, они не слышали друг друга, слова тонули в смехе детей и мурлыканье. В итоге Шул побежал к площади прямо по яблочным аллеям, за ним бросился аптекарь, за аптекарем дети, а за детьми старушка-карта. С деревьев падали красные спелые яблоки и катились вниз по дороге, некоторые из них разбивались. Вся солнечная жаркая улица наполнилась крепким ароматом медовых яблок.

Так как вредная карта убежала, Ламор бесплатно проскочил в портал и сам порадовался как ребенок.

* * *

В первой столице было темно и мокро. Ливень. Улицы как всегда полны водой и людьми, что вечно куда — то не успевают. Возможно, именно от частых ливней на побережье толпы прохожих растут, как грибы после дождя. Ламор не любил столицу не только за неприятные воспоминания, но и за вечный холод. Он некогда не мог согреться в кварталах для простых жителей. Доктора возмущало, что солнце как из прожектора светит только богатым аристократам, точечно грея кварталы для избранных. Молодым докторам, конечно же, в таких кварталах делать нечего.

Зонта у Ламора не было. Стоило ему выйти из почтовой башни, как его синий плащ промок. Зонт — роскошное удовольствие. Его могли позволит себе только очень богатые люди либо подпольщики. В параллелях благодаря лазутчикам появляется множество прекрасных вещей, но стоят они неприлично дорого. Изобретать зонты не представлялось возможным. Здесь не как не получалось получить подходящий материал для каркаса зонта, хотя конструкцию разгадали давным-давно. Многие эксцентричные портные проплачивали работу свободных изобретателей, желая получить зонт, и, наконец, избавиться от длинных плащей. Но погода не умалима, а зонты дороги, поэтому жители параллелей и соседних миров продолжают уважать глубокие капюшоны и высокие воротники.

Доктору пришлось идти пешком целый час до следующей портальной точки, потому что все извозчики были уже заняты, да и не очень отзывчивы. Вторая почтовая точка могла привести его прямо к Остраду. Именно этому человеку предназначался собранный Тарусом дипломат. Смотритель поручал своему личному доктору передавать такие посылки примерно раз в месяц, зачем это нужно и что в дипломате молодой человек благоразумно не уточнял.

Ламор, похожий на мокрую синицу, дернул дверь второго почтового отделения и обнаружил, что она заперта. Парень негромко выругался:

— «Эссзза. О, Столица! Годы идут, а ты не меняешься…»

Доктор не глядя сел в первую попавшуюся бричку.

— На Кольцо — остров. — Молодой человек протянул камень.

— Как скажите. — Извозчик — мужчина с обветренным и смуглым лицом, повертел в руках маленький желтый камушек и встряхнул поводья. Старый пегий шул помчался по мокрым дорогам к побережью. Чем ближе бричка приближалась к Кольцо — острову тем шире и благоустроеннее становились столичные улицы. Потрепанная бричка резко выделялась в потоке блестящих экипажей. Дождь кончился, и солнце отражали большие лужи. В поездке Ламора посетили противоречивые, но приятные мысли. Он вдруг подумал о Симерии. Она — обладательница таинственного лекарства и приятной внешности. Здесь, на этой развилки мыслей, доктор начинал блуждать и путаться — от чего беглянка приглянулась ему? Толи от того что она хороша собой, то ли потому, что у нее есть желанный препарат. Ламор снова и снова задавался вопросом;

— «Чего я желаю больше девушку или лекарство?» — К сладким размышлениям примешивалось гнетущее ощущение опасности исходящее от беглянки. Ламор размышлял о природе этих ощущений, но не осознать, не отделаться от них не смог.

Дорога кончилась у скалистого отвесного берега. Мост ведущей к острову был поднят. Извозчик остановился. Ламор, продрогший и грязный, вылез из повозки.

— « Хорошо Вырь сказал, он везунчик, как я хотел бы сказать про себя то же самое… Хоть домой поворачивай!» — подумал Ламор, отряхивая обрызганную штанину. Он выглядел не подобающим образом для человека, который идет прямиком в гнездо аристократии. То, что молодой доктор в очередной раз выглядит как бродяга, появляясь здесь, окончательно испортило ему настроение. Он уже хотел было идти к защитному панцирю, скрывающему особняки на острове, как вдруг заметил, извозчик стоит на месте и не уезжает.

— Я разве не расплатился? — удивился Ламор.

— Зачем вам это место? Вижу по рукавам вы доктор «духовник». Неужели вы там, в маяке работаете? Людей мучаете …— говоря это, извозчик смотрел вдаль на озаренный светом, овеваемый ветрами идеально круглый остров, отрезанный от всего мира.

— О чем это вы говорите? Не каких людей там не мучают. На острове даже тюрем нет.

— А что же по-вашему такое вон та башня-маяк? — не унимался человек.

— Это смотровая башня пансионата. — Мост стал, клацая опускаться, извозчик тут же умчался прочь. — Тут люди лечатся, а не калечатся…— закончил фразу доктор, провожая быстро удаляющуюся спину извозчика.

* * *

В маленьком помещении без окон проходил очередной допрос.

— «Сколько раз говорить? Здесь слишком дорогими и светлыми тканями обшиты диваны, чтобы проводить на них подобные мероприятия. И не надоело им счищать мозги с длинного ворса ковровых покрытий?» — Думал отрешенно Острад хозяин пансионата, сидя в углу в былом кресле.

Кольцо-остров — это военная крепость, в которой царствует роскошь и в местных подвалах всегда людно… Пансионат — бывший маяк, но он давно бездействует, огни погашены.

— Что же вы делаете? Люди вы или не люди? — спросил, сотрясаясь, мужчина в теле, протягивая к следователю руку, в которой держал свой выбитый глаз. Охотники на допросах так издевались над народным героям, что выбели глаз генералу.

Перед Острадом ближе всех к осужденному сидела, анарексично худая, девочка, подросток лет тринадцати четырнадцати. Она вытягивала рукава своего мужского грязно желтого свитера и наматывала их на руки, прятала в них ладони. Девочка смотрела то вверх — что — то бормотала, то вниз — хихикала, то по сторонам, то на покалеченного генерала. Все ее существо было нервно неуравновешенно. Вспоминая, что у нее есть, собранные в хвост, длинные желтые волосы, начинала их резко теребить.

— «Раздражает!» — думал Острад. Он по природе своей эстет и это нервное создание вызывало у него резкую неприязнь.

Острад, ветвь верхних небес, был сыном счетовода служившего в одной из тюрем первой империи. Мать его, тихая и нежная женщина, была дочерью дирижера управляющего хором арестантов в той же тюрьме. Его семья не могла похвастаться старинным родословием, ибо их предки извечно крестьянствовали, лишь одиночки выбивались в священники, сельские учителя, или мелких колдунов. Острад каждый день вспоминает вечно заботившуюся обо всех мать и старательного труженика отца, который вечерами иногда приносил домой кастрюлю с гороховой похлебкой, что оставалась от ужина арестантов. Эти воспоминания невольно всплывают, когда он видит свои богатейшие владения и погреба. Созерцание каждодневной роскоши напоминало аристократу бедное существование в юности.

Разумеется, эти подробности биографии Острада не знал никто и не только потому, что он их стыдился. Делиться своим прошлым в параллелях не принято, стало опасно даже называть свое настоящее имя. Эта массовая истерия рождала моду на прозвища. И признаться, осторожность эта была не лишней… Союз с гелами вынуждал первоимперцев приспосабливаться к новым реалиям существования.

Окончив гимназию, Острад вышел в большой мир, который уже заранее был ограничен для него кастовыми перегородками. Он рос грамотным, послушным, со всеми одинокого равным, не с кем не сближаясь и не с кем не враждуя. Точно, так как его учил отец, которого Острад глубоко уважал. Но был у него набор качеств, которые он скрывал от общества, родителей, словом ото всех кроме себя самого; хитрость, расчетливый беглый ум и желание самому влиять на события, а не быть пешкой в чужой игре. Его аттестат зрелости лишь подтверждал все достоинства юноши, но дорог в будущее не указывал.

Первая параллель времен Велизара — это строгая империя, где все люди заранее расположены по сословиям как товары в магазине по полком и рожденный в грязи не смел претендовать на место высших этажей имперского здания. Только подполье, окрепшее в старом городе, жило по своим законам. Свою ущербность выходца из мелкой буржуазной семьи Острад испытал сразу же, когда его не приняли в военную морскую школу.

— Советуем быть скромнее в своих желаниях! — заявили ему и посоветовали так же отправиться «иными путями». Эти самые «иные пути» привели его на службу в чин ассистента при знамени. Служить там было не сложно, если держать руки по швам. Острад быстро дослужился до лейтенанта. Карьера вела его вверх не по годам скоро, минуя все общественные предрассудки, благодаря его скрытым качествам в сочетании с покорностью. Голова Острада кружилась от такого стремительного взлета, но внешне это не как не проявлялось. Острад, по-прежнему, оставался пунктуальным в службе ровным в обращении с высшими и низшими. Его голос, в радости или гневе, оставался спокойным. Казалось возмутить его невозможно.

— Проводите генерала в его покои! — скомандовал следователь, сидевший радом от нервной блондинки, та захихикала, что было совсем не к месту.

— Веди следующего! — Рявкнул голова охотников — человек с ног до головы покрытый татуировками — печатями силы — махнул рукой на дверь и другой охотник с голым торсом, таким же татуированным телом, ввел троих и построил перед девицей. Она подскочила и встала в ряд с арестантами. Принюхалась.

— Что скажите о нашем «народном герое»? — Следователь обратился к Остраду.

— Вы все видели и слышали сами. Мне нечего добавить. — Ответил хозяин острова и глядя на следователя отметил про себя :

— «Ты хотел бы видеть на месте несчастного генерала меня. И, наверное, если бы не был таким ничтожеством, то уже давно исполнил свое желание».

Острад часто размышлял, что было бы, если он в свое время отказался от предложения Таруса и не решился руководить допросами провидцев и колдунов? Если бы не предсказание ведунов, кто знает, как повернулась его судьба. Но пока он единственный хозяин расшифровок, а значит, он правит балом.

— Хозяин, хозяин, вам пришел доктор. — Ломким слишком громким голосом сообщила блондинка. — Это Ламор пришел…

— Я вынужден покинуть вас ненадолго, не продолжайте без меня, дождитесь… — Он поднялся и направился на встречу к Ламору, но девчонка, перебиваясь с крика на шепот, залепетала:

— Я…Я…я знаю…Этот босой мужик провел беглецов через деревню, ОНИ ДОМА У НЕГО…ахахаха…Все СЕМЕРО…хаХАха…. — эта мерзкое создание скакало вокруг побледневшего от ужаса мужчины. Женщина, стоявшая рядом, в голос зарыдала, видимо это была его сестра или жена. Девка ударила ее под дых и, рыдая в унисон с женщиной, собралась пинать ее дальше, но сумасшедшую удержал охотник стоявший рядом.

— Усуда! Усуда опомнись…— звал девочку следователь. Стукачка, не слыша его, визжала и махала ногами, пока не обмякла, потеряв сознание.

Острад закрыл за собой дверь. Шагая к Ламору, он то и дело обтирал руки о черный платок, желая отделаться от ощущения грязи. Отвращение у него вызывало все, что здесь творилось, но особенно эта малолетняя стукачка.

— Ударил бы, будь я другим! Убил бы, да нет во мне этого…Тварь, сволочь, гадина…— бормотал Острад. Лицо Усуды застыло перед глазами хозяина Кольцо-острова.

Ламор ждал Острада в саду пансионата под древними липами. Шум и мерное покачивание листвы создавали иллюзию — липовая аллея казалась зеленым морем. Тень вековых деревьев дарила глубину и прохладу. Острад, глотнув свежего воздуха, расправил грудь и увидел Ламор. Доктор водил длинной травинкой по чистым лужам.

— «Как всегда идеален — аристократ…Щеголь!» — подумал Ламор, не вольно сравнив с ним себя-обормота. Высокий и очень стройный, Острад был действительно излишне щеголеват, бдительно следил за чистотой манжет, за блеском своих сапог, за строго уставным размером мундирного воротничка. Разумеется, Острад знал, что его голубые глаза прекрасно оттеняет черный цвет мундира и черные как смоль волосы, контрастируют с белой почти девичьей кожей. Он знает, что безупречно красив и пользуется этим в своих интересах нещадно. Корректная холодность, которой он заслужил уважение к себе, одинаково пленяла его друзей и врагов.

— Добро. — Поклонился Ламор, протягивая дипломат.

— Добро. — Сказал хозяин, принимая из рук доктора посылку от Таруса. На этом обычно встреча доктора и аристократа заканчивалась.

— Скажите, Ламор, вы через второй портал возвращаетесь домой? — Неожиданно спросил Острад. То, что Ламор не заискивает перед ним, импонировало хозяину острова.

— Да.

— Воспользуйтесь имперским деревом. Будьте любезны, зажгите свой путь и точку, следующую сразу за Землями Верлиока. Они будут действовать около часа. Выполните мою скромную просьбу?

— Ваша воля. — Ламор снова поклонился, он отвечал учтиво, но с налетом небрежности. Острад поклонился в ответ и жестом дал доктору понять, что его здесь больше некто не держит. Сам же хозяин сел под липами на место Ламора и открыл дипломат.

В саду было людно, но из-за грамотного расположения аллей и фонтанов гуляющим казалось, будто они отдыхают в гордом одиночестве. К хозяину Кольцо — острова подошла женщина лет сорока и села напротив, на бортик фонтана. Белоснежное платье из легкого шелка при каждом дуновении ветра мягко обнимало ее красивое подтянутое тело. Платье как солнце ярко отражалось в лужах.

— Оправляетесь после последних видений, Рифиан? — спросил Острад. Он знал, что эта женщина некогда не приходит просто так и глубоко в душе побаивался ее, как и любого другого провидца. — В белом вы похожи на Великих Духов. Рефиан вы великолепны!

— Хозяин, если вам верить, то я великолепна в чем угодно, даже в старой рогожке. — Женщина отвечала тихо, глядя в воду фонтана.

— Я не виноват в том, что вы так прекрасны…

— В этом некто не виноват…Они повергли на пол своего законного смотрителя, того кому давали присягу. Он защищался всеми силами, какие придает последнее отчаянье. Негодяи набросили шулову уздечку на его шею. Охотник со шрамом через всю щеку обеими коленями встал смотрителю на грудь и запер дыхание. Смотритель вечного города испустил дух в руках изменников..!

Мерзавцы, убили его сына. Подло ворвались к нему в спальню. Несчастный мальчик в ночной рубашке прятался за ширмами. Гвардейцы увидели торчащие голые ноги, ширма была коротка. Выволокли убивать. Он умолял дать ему помолиться перед смертью, но пьяный негодяй ударил его табакеркой по темени. Изверги задушили мальчика гвардейским шарфом… Задушили так же как и отца. Потом били и пинали сапогами бездыханное тело. Наши верные гвардейцы! По их души уже пришли, уже перешли завесу. И поплатятся предатели! — напряжено сказала Рефиан. — …Таргитай! Вавилон…

— Нет…— начал было Острад, но осекся. Рефиан плавно встала и подошла ближе к нему. Он внимательно следил за ее движением. Провидица остановилась прямо в лужи босыми ногами. Белое платье медленно намокало, прилипая к ногам. Подол почернел от воды и напомнил кроя горелой бумаги. Рефиан улыбнулась и продолжила за Острада:

— Нет, пусть сгорят в своих мундирах!

Женщина в белом удалялась вглубь сада, напивая:

— «Ловля злых зверея, ловля злых зверей. Предчувствия и сны, подсказки с той стороны…». — Мокрая юбка обнажала игру мышц ее ног. Хозяин проводил взглядом Рефиан. Она часто пела эту не хитрую песенку, от которой бежали мурашки по кожи.