Глава 1. Чёрт с ним, с промо-кодом!

… красота умерла полтора столетья назад…

… агония затянулась…

… наслаждение непристойно…

Слова — листьями на ветру. Не мои. Ветер бросает их под ноги, шуршит ими. И в забегаловке, где сидим мы с Машкой, становится романтичнее.

Листья, ветер и красивые фразы — им и мне к лицу осень.

… — Ты о чём вообще? — спрашиваю Машку.

Она злится.

— Опять не слушаешь!

— Прости, отвлеклась. Книга, значит, да?

— Она самая, — Машка прикладывается к пивной кружке, глаза начинают лихорадочно поблёскивать, а змей, что обвивает её запястье, чёрно-красный змей, таращится недобро и всё на свете знает.

— Видишь, слушала!

Она кивает:

— Так вот — это сама крутая книженция всех времён и народов! Читаешь — и как три-дэ фильм. Супер!

Звонит мобильник. Экран сообщает, что меня хочет Папа-шеф, ну так уж вышло, что работаю в фирме у отца. Непыльно, надёжно и платят хорошо.

— Ирин, ты скоро? — интересуется отец.

— Пять минут, — вру я. — Мы тут с Машкой Смирновой. Жди.

В трубке вздох:

— Жду, что мне ещё остаётся. Машеньке привет, и папане её не хворать.

Прикрываю трубку рукой, говорю:

— Привет тебе!

— И ему! — Машка рисует в воздухе сердечко. Мой отец — её крёстный.

— Ну и чего в той книге такого уж особенного, что нечитающая ты так впечатлилась?

С хрустом разгрызаю фисташку. Люблю такие — полураскрытые, добраться до ядрышка — квест пройти.

— Знаешь, как наркотик. Сама того не ожидала!

— Как ты нашла её?

— Мне прислали ссылку. ВКонтакте. Вчера около часа ночи.

— Сколько раз я тебе говорила: не открывай ссылки от неизвестных акков, вдруг спам или мошенники.

— Да ну, — машет унизанной перстнями ладонью, — станут лохотронщики ссылку на книгу присылать.

— А почему бы нет? Ты вон втянулась, сейчас начнут доить.

— Не, там всё чин-чинарём, автор открыл платную подписку только …

— Вот! Я же говорила!

Хочется настучать по голове этой дуре, вроде большинькая девочка, спец по SEO-оптимизации, а ведется как последняя школьница.

— Ну ты чё, это нормально! Так все делают, автору тоже надо кушать!

— Хорошо, допустим. От меня-то что надо?

У Машки всегда длинные и путанные подводки. Она допивает своё пенное, настраивается. Мнётся, в глаза не смотрит, ёрзает.

— Кароч, тут такое дело, — говорит, наконец, и сжимает кружку так, будто собирается раздавить. Я на всякий случай отодвигаюсь подальше, чтобы не забрызгало стеклом. — Сёдня в ночи будут разыгрывать промо-коды. Там будет конкурс. Несложный. Только репостнуть надо и нажать «Рассказать друзьям».

— Могу пожелать тебе удачи, — развожу руками. Кажется, эта книга и впрямь как «дурь», вон, Машка не в себе.

— Ну блин! — взвивается она. — Мне не нужны твои пожелания удачи, мне нужна твоя удача! Ты ж у нас везунчик по жизни, а, Ирка? Ну плиз-плизонька, поиграй за меня. Я тебе свои логин-пароль скину. И за деньгами не станет. Мне нужен этот код, проду хочу, аж ломает.

— Ладно, — соглашаюсь, — будет тебе прода. Кидай мне всё в WhatsApp — там разберёмся.

Она издаёт радостное: «Уиии!», тянется по мне через стол, роняя кружку и переворачивая миску с фисташками, и чмокает в щёку. Щенячьи радости прям! Эх, надо будет заглянуть в эту книгу, прежде, чем ей слать.

На том и расходимся, она — к мопеду своему, я — на остановку, ловить маршрутку.

Больше я не думаю о Машке и её книге — впереди серьёзное совещание. С нужными папе людьми. Это поважнее сетевых книг.

А когда мы довольные успешной сделкой, выходим, чуть пьяные от усталости из офиса, отцу звонят.

Он чертыхается, роняет ключи от машины, костерит сенсорную панель смартфона. Я улыбаюсь, забираю аппарат, прикладываю ему к уху, пока он, пиликнув сигнализацией, открывает дверь.

И замирает, а потом орёт:

— Ирка, быстро в машину. В больницу едем. Машеньку сбили. Юрка уже там.

— Как сбили, когда?

Трясу головой, перед глазами — смеющаяся Машка, с дерзкой короткой стрижкой, крашенная «перьями» — красными и фиолетовыми. Со змеем-всезнайкой на запястье. Машка-куколка, с горящими глазами, дикой жестикуляцией. Любительница пива и Симпсонов. Моя Машка! Как!? Как её могли сбить?

Сглатываю и не хочу верить.

— Папа, тут что-то не так! Мы же не мегаполис. У нас дороги в это время дня полупустые. Я видела, как она отъезжала. Машка же ас!

— Говорил я Юрке: не покупай девке мопед! Но кто бы меня слушал! — ругается отец. Я вижу, как он, до побелевших пальцев, вцепливается в руль. Натянут, как струна. Тронь — взорвётся! Машка ж для него — дочка, как и я для дядь Юры. Мы с Машкой родились в один день. Папа и дядь Юра в роддоме и познакомились. И наши мамы тоже. Сдружились так, что словно одной большой семьёй жили. А потом мамы уехали покупать нам с Машкой подарки на десятилетие. Вместе, сюрпризом. И торговый центр рухнул в тот день. Стоял-стоял, а потом рухнул — ошибка констуркции, усталость металла. Чего только не писали потом в милицейских (тогда ещё милицейских!) отчётах. А мы с Машкой больше не отмечали днюху. Наши отцы так и не женились, воспитывали нас с Машкой сами.

— Папа, — тереблю его за рукав, — папа, она ведь не умрёт. Машка не может умереть! Она же хотела прочитать проду!

— Дура ты, Ирка! Какая нахрен прода!? — орёт он, отбрыкиваясь.

Не обижаюсь. Не плачу. Просто тупо смотрю в пространство и бормочу, как заведённая: «Только не Машка! Боже! Пожалуйста»

Но здание больницы надвигается неизбежно, будто айсберг, о который суждено разбиться вдрызг моим мольбам.

… красота умерла полтора столетья назад…

… агония затянулась…

… наслаждение непристойно…

Машка за стеклом, вся увитая трубочками. Рядом — пищат приборы, измеряют жизнь: сердце, давление. Приборам всё равно, что человечек за стеклом бесценен, у них свой счёт и своя мера цены.

Дядь Юра плачет: уселся прямо на пол, схватился за волосы, глаза стеклянные. И внутри, от взгляда на него, поднимается вой. Он всегда такой сильный, юморной, душа компании. А тут — словно кто-то подпилил.

Папа наклоняется, кладёт руку ему на плечо:

— Не ной, Юрка, не ной! Врачи сказали: кома! Кома не смерть, брат! Мы вытащим её, говорю тебе!

Дядь Юра кивает, встаёт, пытается прийти в себя.

Как в пьесе появляется Фил, Машкин бойфренд, и двое пап с ненавистью уставляются на него. Так устроен человек: когда нам плохо, мы ищем виноватых в своей боли. Сейчас для них виноват Фил, даже если он не виноват совсем.

Хватаю его за руку, тащу подальше, пока не порвали.

Фил смешной: пухлый, в очках. Сейчас от волнения и потому что бежал, идёт весь красными пятнами и тяжело дышит. Майка с Бартом Симпсоном — любимчиком Машки — вся в тёмных пятнах пота.

— Как это вышло?

Развожу руками.

— Не знаю, но мысленно шлю все кары земные на того ублюдка. Уж поверь. Ему не выжить, после того, как он сбил Машку.

— Скрылся?

— А то!

Фил сжимает пухлые кулаки, которые если и тузили кого-либо, то в какой-нибудь эрпэгэшке. Смотрю на это чудо и не понимаю, что красотка Машка, звезда и куколка, нашла в нём? Воистину зла любовь.

— Я найду эту тварь! Найду и убью!

— Спокойно, Фил. Мы уже позаботились. Его уже ищут. Город у нас маленький, не спрячешься.

— Убью! — упрямо тянет Фил. И я не хочу больше его отговаривать. В конце концов, это по-мужски: найти и набить морду за любимую. Фил молодец.

— Будь осторожен только, — прошу его. — Ты ей нужен. Мы все ей нужны.

— Её батя ненавидит меня. Ему я точно не нужен.

— Это пока. Он сам в шоке. Это ведь он тебе сказал … Про Машу?

Фил дакает.

— Вот видишь! Попей, вон, воды из кулера, и езжай домой. Я позвоню, если что.

Он кивает, семенит к выходу, мимо кулера.

Папы решают с врачами, а я смотрю в окно. Больница на горе, раньше здесь были церковь и богадельня, а теперь вот больница. Город отсюда — на ладони. Вечереет, поэтому — в огнях и пёстрой шали марки золотая осень, слишком праздничный, чтобы в нём умирать.

Машка не умрёт. Я знаю.

Завозим домой дядь Юру — папа не пускает его за руль — и едем к себе. Дома тихо, уютно, чисто. Отец открывает пиво и идёт в зал, к телевизору. Это означает: не беспокоить. Мы с отцом понимаем друг друга без слов.

Да мне и самой не хочется говорить. Лезу под душ, чтобы смыть с себя этот ужасный день. Эзотерики уверяют, что вода изменяет энегретику. Пусть изменит. Она и персиковый гель. Вспоминается, что Машка предпочитает свежие запахи: зелёный чай, цитрус, лотос.

И я срываюсь. Колочу по плитке ладонью. Проклинаю вселенную и требую ответа: «Почему?». Слёзы не вытираю, под душем можно.

Потом бездумно лезу в интернет. Лучший способ отвлечься. Можно залезть на котоматрицу или перекинуться парой фраз с друзьями в ВК. Хотя — какие друзья? Я их даже не видела никогда. Не знаю их настоящих имён. Не могу быть уверена, что это они на аватарках. Жизнь — игра, жизнь в интернете — двойная игра. Попытка обмануть и себя тоже.

Мысли мажут по сознанию и стекают, подобно дождевым каплям на стекле, не уловить.

И я загадываю на завтра дождь, с ним — веселее грустить.

Включаю фоном «Нау». Случайный выбор выдаёт «Железнодорожника»:

… из мятых карманов

Поношенной формы достанет на свет

Помятую трёшку, железную ложку

И на отъехавший поезд билет...

Музыка резонирует с душой, и слова кажутся моими, все, до последней буквы. Я уже не просто подпеваю, чувствую это...

Машка меня всегда ругала, что я люблю старьё. А я не могу не любить.

… А поезд на небо уносит отсюда

Всех тех, кому можно хоть как-то помочь...

Замирают последние аккорды, и в ВК мигает сообщение с неизвестного мне аккаунта. Тупо тыкаю. Меня приглашают в бестселлер Сергея Адова «В битве за розу». Да, именно приглашают в книгу, а не к чтению её. Мол, войдите в этот мир и вы уже не захотите возвращаться. Ух, вот прям вот так! Крутого вы мнения о себе, господин Адов. У меня сегодня как раз злости на хааароший такой коммет, так что держитесь, звезда Рунета. И … перехожу по ссылке.

Интердикт [2] первый: Наслаждение

Запомни, дитя моё, наслаждение непристойно, ибо наслаждающийся теряет истинное зрение и ему уже не прийти в Небесную твердь. Только страдание и горе могут просветить тебя и сделать достойным вхождения в Сияющий Чертог. Запомни, дитя...

… Мир утекает из-под ног, словно я на краю водопада. Предметы распадаются на составляющие, те превращаются в слова, слова дробятся на слоги, брызгами разлетаются буквы … И я падаю в этот буквенный водоворот.

Меня оглушает тишина. А потом голос — мудрый, старческий — произносит: наслаждение непристойно.

И начинается дождь.

_________________________

2 Интерди́кт (лат. interdictum — "запрещение&quot — в римско-католической церкви временное запрещение всех церковных действий и треб (например, миропомазания, исповеди, бракосочетаний, евхаристии), налагаемое папой или епископом. Здесь: запрет вообще.