Глава 2

Снорри собирался проснуться пораньше, но после ночного представления в «Фиолетовом фонаре» проспал почти до одиннадцати часов. Ругая на чём свет стоит своего приятеля, который на все упрёки ответил, что, мол, не он собирался идти искать работу, и повернулся на другой бок, гном быстренько умылся, оделся, как накануне выразился Ноди, «поприличнее» и отправился наниматься в городскую стражу. Свой устрашающих размеров меч, предмет законной гордости, за умение владеть которым Снорри получал двойное жалование, пришлось оставить на постоялом дворе.

Здание Префектуры занимало почётное место неподалёку от императорского дворца, и гном понял, что с мечом его и близко бы не подпустили. Курившие трубки на ласковом осеннем солнышке стражники понятия не имели, нужны ли в городской страже ещё солдаты. Они пожали плечами и посоветовали узнать у начальства.

— У нас тут всё поменялось при новом императоре, — пояснил крепкий парень с косым шрамом на запястье, — ещё совсем недавно людей набирали, а сейчас, не скажу.

— Так, то людей! — заржал второй, с рано полысевшей маковкой, — а он, поди, гном!

Снорри свирепо поглядел на шутника, пожалев, в очередной раз, что с ним нет меча, и молча прошёл в высоченные двери.

— Ты, того, поосторожнее, — услышал он, как первый одёрнул товарища, — не забывай, что и сам префект у нас теперь — гном. Лучше не шути по поводу роста, бород и всего такого. Слыхал я, Фалин на расправу скор.

Снорри услышанное ободрило и порадовало. Отлично, что префект Рии из гномов будет. Тем легче найти общий язык. Недаром же говорят, будто все гномы немножко родственники.

В здании префектуры на взгляд пришедшего с фронта Снорри царил самый натуральный бардак. Масса народу бестолково перемещалась по бесконечно длинным коридорам, в обе стороны коих уходили совершенно одинаковые двери, различавшиеся лишь табличками с ничего никому не говорящими именами и лирийскими цифрами. Некоторые из дверей оказались запертыми. На все вопросы гнома эти безумно занятые люди либо неопределённо мычали, кивали в ту или иную сторону, указывали поворот или лестницу, однако ж, ни к чему это не приводило. Снорри прошёл два или три этажа, потолкался в холле, но так и не узнал, к кому нужно обратиться для поступления на службу. Остервеневший гном прижал к стене в полутёмном коридоре-тупичке какого-то худосочного юнца в форме, очень смахивающего на штабного адъютанта, и попросил толково и чётко объяснить, как найти кабинет господина префекта. Юнец повырывался какое-то время, но быстро поняв всю тщетность попыток освободиться из железной хватки гнома, обмяк и вяло разъяснил желаемое.

Снорри отпустил мальчишку, и ободрённый направился дальше. Он думал, что теперь-то уж осталась самая малость: он входит к префекту, заявляет, что желает служить под его началом, рассказывает, если потребуется, о своём славном боевом прошлом, и через полчаса идёт заселяться в казарму. Делов-то, как говориться на полтора аса.

Но когда гном оказался в обширной приёмной, его уверенность буквально истаяла на глазах. Так много там оказалось посетителей: они сидели на обтянутых кожей лавках, стояли у окон, прохаживались или разговаривали, деликатно приглушив голос.

Возле двустворчатых дверей, украшенных стилизованными щитами, находился стол, за коим мужчина с рано поседевшими висками приглашал войти следующего посетителя. Здраво рассудив, что перед ним помощник префекта, Снорри сунулся к нему в надежде, что его пропустят без очереди, как пришедшего по важному делу.

Помощник, устало посмотрев на гнома, безучастно сказал, что нужно подождать.

И Снорри устроился ждать. Время тянулось невыносимо медленно, и ещё медленнее тянулась очередь из желающих сегодня лично поговорить с префектом. Она заметно застаивалась, когда в кабинет за щитованными дверями заходили сотрудники (в форме и без) с многочисленными бумагами, пергаментами, папками. Нередко из-за двери доносилась раскатистая начальственная ругань, и сидевшие в ожидании невольно замолкали. Снорри, не успевший позавтракать из-за того, что проспал, уже проголодался и жутко устал сидеть на неудобной скамейке.

Вдруг дверь кабинета отворилась, выпустив в приёмную осанистого широкоплечего гнома с коротко остриженными волосами и бородой. Снорри попытался было заговорить с ним, но господин префект только отмахнулся рукой.

— Ждите. Приду, всех приму, — пообещал он уже у самого выхода.

Снорри, вздохнув, подошёл к помощнику и спросил, надолго ли удалился его начальник.

— Откуда ж мне знать, — пожал плечами мужчина за столом, — но раньше, чем часа через два не вернётся, это точно, с ручательством.

Однако ж цена этому ручательству оказалась в ломанный грош, так как, когда Снорри возвратился после короткого перекуса в ближайшей харчевне, оказалось, что господин префект уже приходили, отправили всех посетителей на завтра и уехали по делам в Рийский гарнизон.

Гном рассвирепел. Он уселся на прежнее место и на вежливое предложение подойти завтра в это же время проорал:

— Мне твой начальник лично обещал, что возвратится и примет!

— Но он уже возвращался, — чуть усмехнулся помощник префекта, — и велел всем приходить завтра. Вы, господин гном, видимо отходили куда.

— Куда я отходил тебя не касается, — отрезал Снорри. Он еле удержался от длинного непечатного ругательства, на которые был большой мастак, — пускай господин префект мне, фронтовому офицеру, в глаза скажет, что он относится к собственному слову, как капризная девка, обещавшая дать конюху, да на ходу передумавшая.

Помощник префекта скривился, пригладил виски и поджал губы.

— Если вам, сударь гном, угодно демонстрировать упрямство, пожалуйста, сидите, сколь заблагорассудится. Однако ж, вечером вас выставят вон, а префектуру закроют. Возможно, тогда вы поймёте, что не везде и не всегда полезно проявлять упорство.

— Придержи свой язык, парень, — произнёс Снорри тоном, от которого помощнику префекта стало как-то нехорошо. — Не для того я тринадцать лет воевал, чтобы меня всякая штабная крыса поучала.

Больше никто из них не произнёс ни слова. Гном так и просидел до самого вечера, пока префект столицы Лирийской империи не возвратился с вечернего развода. На сидевшего в приёмной Снорри он не обратил ни малейшего внимания, перебросился парой фраз с помощником и прошёл в кабинет.

— Пойди, узнай, может, он теперь меня примет? — велел гном помощнику.

— Не примет, — уверенно проговорил тот, — он сейчас доклад для Первого консула готовит. Не до тебя ему. Ступай, а завтра приходи пораньше.

Снорри, которого тупое и, как теперь получалось, бесполезное ожидание привело в отвратительное расположение духа, вскочил со своего места и, наплевав на невнятные протесты помощника, распахнул дверь в кабинет.

Префект Фалин сидел за столом и мучительно подбирал слова для доклада Первому консулу. Он поднял голову, мрачно посмотрел на вторженца и произнёс:

— Выйдите и не мешайте. Сегодня я уже никого не приму.

— Я просто хотел посмотреть в глаза офицеру, который не держит собственного слова, — упрямо заявил Снорри, остановившись у стола, — я тут сижу не знамо сколько часов, а вы безответственно разбрасываетесь обещаниями: то принимаете, то не принимаете. Вместо того чтобы решить вопрос за пару минут, развели бюрократию. У нас на фронте так не поступали.

Фалин оторвался от доклада, ощущая, как все тщательно придуманные по дороге слова вылетают из головы начисто, и посмотрел на наглого коротышку. Упрямец оказался молодым гномом. Его песочно-рыжие волосы были заплетены вместе с бородой, как никто не носил в Рие, а одежда, хоть и добротного качества имела характерные заломы от долгого лежания в сундуке. Одним словом, настырный гном был приезжим.

— Я, молодой человек, воевал ещё в Северную войну, — сердясь, воскликнул префект, — когда вы головой до папкиной наковальни не доставали, а теперь являетесь сюда и принимаетесь учить меня. Да, кто вы такой, в конце концов?

— Центурион доппельсолднер Снорс Хольгерсон, — отчеканил пришелец, — Первый Безымянный легион, Песчаная когорта.

Песчаная когорта воевала в Кумее в войне с некромантами, — мгновенно вспомнил Фалин.

— Могу я взглянуть на ваши документы?

Центурион Хольгерсон вытащил стандартный воинский тубус и протянул префекту. Тот внимательно прочёл заключенные в футляр бумаги. Так и есть, всё правильно: и легион, и когорта. Первый Безымянный давным давно перестал быть легионом в прямом смысле этого слова. Очень узкий круг обличённых властью людей знал точно, сколько и каких когорт входило в него. Подчинявшийся лично императору и Первому консулу, элитный легион занимался разведкой, тайными операциями не только на территории Священной Лирийской империи, но и далеко за её пределами. Сам Фалин не входил в число лиц, имевших информацию о деятельности ныне распущенного легиона, но показывать это перед молодым фронтовиком он не собирался. Поэтому, возвращая документы, префект небрежно спросил:

— Какой именно центурией вы командовали?

— Я не командовал центурией, — последовал неожиданный ответ, — я служил в особой хасте «Странник».

— А под чьим командованием, позвольте узнать?

— Мы подчинялись лично трибуну Осокорю.

Имя Осокоря произвело на Фалина впечатление, Снорри только не смог понять, хорошее или плохое.

— И много вас было в этой особой хасте «Странник»?

— Трое, — пожал плечами центурион без центурии, — я, центурион Бадсара и трибун Марыль Осокорь.

Префект крепко задумался. Доклад он всё одно уже написать не успеет, часы на дворцовой площади отбили семь.

— А от меня-то ты что хотел? — вполне дружелюбно поинтересовался он у Снорри, — из-за чего весь сыр-бор?

— На службу желаю поступить, — ответил Снорри, — в городскую стражу или ещё куда, где умения доппельсолднера пригодятся.

— Понятно. — Фалин помолчал, а затем сказал: — посиди-ка ты, центурион Хольгерсон, пока у меня в кабинете. Я скоро вернусь и тогда твой вопрос решу. Лады?

Снорри солидно кивнул и устроился в кресле.

Когда Фалин ушёл, в кабинет заглянул помощник, неодобрительно зыркнувший на развалившегося в кресле гнома.

— Мне господин префект велел его тут дождаться, — важно сообщил Снорри, — вот я и жду.

На душе у гнома было вполне радужно. Всё получилось, его собирались взять на службу. Он представил, как вытянется лицо у Ноди: его друг выразил надежду, что Снорри погонят, и он опять возвратится к выезжанию в гробу.

«Пускай теперь ретивый сынок хозяина «Фиолетового фонаря» позорится, — радостно подумал Снорри, — а у меня теперь начнётся вполне привычная, нормальная служба». Служба без ночных бдений и образа короля-зомби, которого гном ненавидел всем сердцем. Не будет теперь лоснящихся рож бездельников, проводящих вечера в попониях, берущих чёрт знает почему за душу песен Ноди, колдовской крови, обнажённого сердца и всего того, что бард-вампир любил, а Снорри нет. Поэтому гном сидел, вполне довольный собой и ситуацией, готовый ждать возвращения Фалина сколь угодно долго.

Но префект появился довольно скоро.

— Пошли, центурион, — обратился он к Снорри, — тебя желает видеть начальство.

Снорри поднялся, поправил куртку и пошёл следом. Он понимал, раз его берут на службу, значит, кто-то из командиров хочет лично переговорить с ним. Спрашивать в такой ситуации, кому он нужен и зачем, даже не пришло ему в голову.

К удивлению Снорри Фалин повёл его вовсе не на улицу, а из полутёмного коридора они вышли в сад, где лишь изредка горели факелы, и через калитку, которую префект открыл своим ключом, попали в другой сад или парк, Снорри не сумел толком в темноте рассмотреть. Фалин привел их к красивому резному павильону и вежливо постучал в дверь.

***

В четвёртый вечер своего выступления бард с окровавленным сердцем пребывал в сквернейшем расположении духа. Не спасало даже то, что зал «Фиолетового фонаря» был под завязку набит публикой, которая с нетерпением жаждала начала его выступления.

Пока Ноди пел первую балладу, все его мысли занимал упрямый гном, вознамерившийся наняться на службу. Снорри так и не появился, хотя ушёл из дому рано, часов в одиннадцать. Поэтому пришлось привлечь для выступления хозяйского сынка, коего из-за забавного чубчика все звали Ершом. Ёрш, не помнивший себя от счастья тоже доставил немало хлопот. Во-первых, он так старался, что делал всё чересчур, чем немало раздражал барда, во-вторых, он с самого обеда не отходил от Ноди ни на шаг, заглядывал умильно в глаза и поминутно спрашивал, не может ли он чем-нибудь ещё услужить господину вампиру, что само по себе скоро вывело вспыльчивого артиста из себя. Ко всему прочему пришлось перекраивать вторую часть представления, давать малолетнему оболтусу в руки оружие Нодяр Бадсара не собирался категорически.

— Ты будешь моим младшим братом, — задумчиво проговорил он, глядя на торчащий ёршик волос и россыпь веснушек на сияющей мордахе пацана, — да, братом, покончившим с собой из-за несчастной любви.

— Ура! — даже подскочил на месте тот, — с детства мечтал заделаться вампиром!

Бард хмыкнул, прикинув, что детство нового партнёра ещё не столь далеко, и строго сказал:

— Нет, одного вампира на представлении более чем достаточно. Из тебя, малец, получится вполне себе симпатичное приведение. Ты завывать умеешь?

Конечно, завывать Ёрш умел, и с охотой продемонстрировал оное умение так, что у Ноди буквально заложило уши.

— Хорошо, хорошо, — замахал руками он, — только не перестарайся вечером. Сорвёшь голос, что мы делать будем?

Ёрш дисциплинированно замолк, даже губы сжал, словно боялся, что леденящий (по его собственному представлению) вой вырвется вопреки желанию.

— Во что же мне тебя нарядить? — бард обошёл крепкого, рослого не по годам мальчишку, оглядывая его от макушки до пяток, — знаешь, где мать хранит постельное бельё?

— Конечно, знаю, — Ёрш попытался сплюнуть, чтобы придать словам серьёзность и вес, но получив ощутимый подзатыльник от Ноди, съёжился.

— Если намерен работать со мной, то прощайся со своими подзаборными привычками, — сощурившись, проговорил бард, — а пока принеси простыню, да постарайся, чтобы мамаша твоя этого не заметила.

— Сопру в два счёта, — понял с полуслова мальчишка и унёсся со скоростью охотничьего пса, бегущего за зайцем.

Отличная льняная простыня при помощи ножниц и малой толики колдовства была преобразована в миленький саван, которому Ноди придал состаренный вид пятнами плесени и вылезающими нитками.

С внешним обликом Ерша он не стал мудровать, просто воспользовался банальными мелом и углем. Через короткое время Ёрш закатывал глаза в диких синяках, втягивал для пущей убедительности намелённые щёки с алым нездоровым румянцем и был полностью доволен жизнью.

Ноди пришлось наскоро перекроить представление, написать пару новых, соответствующих случаю баллад, от чего он жутко вымотался, да ещё съеденная за обедом рыба оказалась слишком жирной и острой. Теперь вампир кривился на сцене от боли в желудке и накатывающей по временам дурноты.

— Приди же, приди ко мне, мой незабвенный маленький брат! — воскликнул он, отбрасывая в сторону шляпу с черепом, которая так раздражала Снорри, — утоли мою тоску, развей печаль одиночества, камнем упавшего мне на плечи!

Повинуясь движению руки с длинными тонкими пальцами, на сцену выехал саркофаг. Пока бард разглагольствовал о жертвенной крови, особой крови, способной сотворить чудо, Ёрш раздражающе ёрзал в своём гробу, норовя высунуться и поглядеть, что происходит в попонии.

— Коли рыпнешься раньше времени, — зло прошептал Ноди в перерыве между пафосными репликами в зал, — я на тебя наложу заклятие немоты на две недели. Понял?

Ёрш собирался кивнуть, но что-то в тоне барда заставило его замереть и всем сердцем поверить, что господин Нодияр Бадсара может сотворить с ним кое-что похуже двух недельного молчания.

— Приготовься, — велел Ноди, берясь за кружевную рубашку эльфийского покроя, — как только тебя окатит кровью, встаёшь. Но медленно!

После заверений, что никто не боится страшного колдовства, которое мастер вампиров намерен сотворить здесь, в «Фиолетовом фонаре», прямо на глазах у почтенной публики, на Ерша пролился дождь кровавых брызг («Не кровь это, а специально окрашенная жидкость, так что в панику не впадать и истошно не вопить», — приказал заранее бард). Однако блеснуть своими талантами в этот злосчастный вечер сыну трактирщика так и не удалось: входная дверь попонии с треском распахнулась, пропуская в зал десяток стражников с мечами наголо.

— Всем оставаться на своих местах, — приказал командир децимуса, широкоплечий мужик с неприятным бритым лицом, — мы выполняем приказ Первого консула Священной Лирийской империи.

В зале все замерли, наблюдая, как солдаты прямёхонько проследовали к сцене, командир спросил строгим, не терпящим возражений голосом у барда с окровавленным сердцем:

— Вы являетесь господином Нодияром Бадсарой?

Ноди кивнул.

— Вы пойдёте с нами. И без глупостей, — он перевёл взгляд с бьющегося в кровавых кружевах сердца на мерцавшие колдовским голубым светом факелы.

Его подчинённые не стали миндальничать: они вполне профессионально связали барду руки за спиной, при чём постарались, чтобы не оказались свободными даже кончики его пальцев, а в рот артисту продели кожаный ремешок, закрепив его на затылке так, что Ноди пикнуть, не то, что вскрикнуть не мог.

После этого позорного связывания его поволокли к выходу, и бард слышал, как Тратон, хозяин «Фиолетового фонаря» угодливо бормотал, следуя за командиром:

— Я ж его и не знаю почти, вот набился на пару вечеров…

Но его мнение никого не заинтересовало. Мастера вампиров втолкнули в карету с занавешенными окнами, и она мгновенно тронулась в путь.

— Сиди тихо, и нам не придётся тебя порезать, — угрожающе проговорил командир децумуса, усевшийся рядом с Ноди и взявший его за предплечье.

По другую сторону устроился пахнущий потом полноватый молодец и тоже ухватил барда за руку.

Ноди закрыл глаза и постарался успокоить сбитое от волнения дыханье. Так. Что мы имеем? Арест. А не он ли сам не далее, как вчера говорил Снорри, что новый Первый консул не устраивает арестов сторонников бывшей власти. А разве он, Ноди, сторонник? Ну, служил в Первом Безымянном легионе под управлением поднявшего мятеж консула, но ведь они со Снорри к мятежу никакого отношения не имели, они были тогда в Кумее, как и вся их Песчаная когорта. Они Марка Луция Бестию и в глаза-то не видели ни разу. Хотя, возможно, Ноди арестовали из-за вчерашнего упрямца-толстяка, которого Ноди сподобил к участию в представлении. Вряд ли. Бард весьма аккуратно вклинился в его мозги, тот утром толком и помнить-то ничего не будет, кроме отличного похмелья, которое окажется достаточным, чтобы до вечера он думать ни о чём другом не мог. Но тогда где Снорри? Ушёл по меркам полуночника-барда рано, обедать не приходил, никаких весточек не подавал. Это настораживало, вкупе с неожиданным арестом. Бард попытался безуспешно переместить ремень во рту в более удобное положение. Похоже, гном, придя наниматься на службу, расскандалися по своему обыкновению, раскричался о своём, вернее об их общем, славном фронтовом прошлом, упомянул Осокоря и нарвался на арест.

Возможно. То, что они с Ноди были вместе, не секрет. Но почему тогда так долго ждали? Почему не пришли за ним сразу же? И главное: откуда те, кто сейчас сидели с ним рядом, а раньше столь грамотно связали его, узнали, что он чародей? Бард ещё раз поэтапно мысленно проиграл в голове всё своё представление, прикидывая, какой именно трюк мог выдать его, и пришёл к выводу, что никакой. Находись в зале «Фиолетового фонаря» клирик высокого уровня, выполнивший соответствующий ритуал, он не определил бы колдовских способностей Ноди. Скорее всего, наблюдатель пришёл бы к выводу, что артист пользуется одноразовыми покупными заклинаниями, пускай, очень качественными и дорогими, но чужими. Подобные чары мог сотворить любой высококлассный мастер иллюзий. А барду, получающему за выступление столько, сколько Ноди, подобное вполне по карману. В том, что Снорри не сумели бы расколоть так быстро даже пытками, он не сомневался. Но его арестовали, как колдуна, со всеми предосторожностями, вплоть до ремённого кляпа. Ноди и сам так вязал некромантов в Кумее.

— Чего это он, — проговорил потеющий парень справа, — никак заснул, — он чуть сдавил предплечье барда, но тот не пошевелился, — чудно как-то, впервые вижу, чтоб арестант так себя вёл.

— Так он же — вампир, — назидательно высказался его начальник, который держал Ноди за левую руку, — у них подобное сплошь и рядом случается. Так они силы набирают. У него, небось, в кармане мешочек с землёй с собственной могилки имеется. Вот посидит такой субчик, поспит, а апосля таких вампирских силёнок наберётся, что враз все ремешки-верёвки порвёт и тебе, Солик, в глотку зубами вцепится. Ты обратил внимание, какие у него клыки? — подпустил загробных интонаций старший децимуса.

— Обратил, — дрогнувшим голосом ответил потеющий Солик, — а отчего ж непременно мне вцепится? Вы тоже не больно далеко сидите. Почём знать, может, вы ему больше по вкусу придётесь.

— Нет, — убедительно прозвучал голос справа, — я уже старый, а вампиры, они, как мы. Ты вот, Солик, какую курицу на базаре выберешь: молодую или жилистую, старую? Ага, вот и они так. Свежая кровь, она, видать, вкуснее будет.

Карета остановилась, и Ноди открыл глаза.

— Пошли, отродье, — с опасливым недоброжелательством проговорил Солик, — и без выходок. Не то быстро узнаешь, острые ли у нас клинки.

Ноди презрительно пожал плечами и пошёл.

К удивлению барда его повели не в подвал или тюрьму, как он ожидал, а по вполне себе шикарной лестнице они двинулись куда-то вверх. Ноди немного успокоился: если его и собирались пытать (а пытки — это было то, что он любил меньше всего в своей жизни), то не сразу. Обыкновенно помещения для пыток располагались на цокольных этажах или в подвалах. Да лестницы, ведущие туда, не имели ступеней из голубоватого дымчатого мрамора. В окне коридора бард успел разглядеть густые деревья и белеющие в свете уходящей луны стены каких-то зданий. Но он слишком недолго прожил в столице Лирийской империи, чтобы определить, куда именно его привезли. Коридор упёрся в двустворчатые двери с массивными медными ручками. Старший в децимусе, показавший похвальную осведомлённость в вопросах вампиризма, деликатно постучал в дверь, за которой слышались возбуждённые голоса. Кто-то разрешил войти.

Для барда распахнули одну створку и не очень-то вежливо затолкнули внутрь.

Кабинет с большим письменным столом и стеллажами для книг освещался свечами, а внутри Ноди увидел то, что уж никак не ожидал увидеть: на обтянутом кожей мягком стуле сидел Снорри, живой и совершенно здоровый, его легендарный фламберг подпирал стену позади гнома. А прямо на стол присел Осокорь собственной персоной.

— Арестованный Нодияр Бадсара, доставлен по Вашему приказанию со всей возможной быстротой, — отрапортовал старший, коротко поприветствовав Осокоря.

— С какой стати вы его связали? — удивился Осокорь, — да ещё грязный ремень в рот засунули?

Снорри захихикал от одного плачевного вида барда с окровавленным сердцем.

— Дак, он, экселенц, вампиром оказался, — пояснил тот, — я только увидел, как он грудину себе располосовал, сердце это горящее, сразу понял: опаснейший тип. Ну и по инструкции связали его, значит, чтоб он колдовать не мог.

— Ну, Ноди, это успех, так успех, — заходился от смеха гном, — это не вырвало кого, тут человек на тебя впервые поглядел, и сразу понял, насколько ты опасен для нормального общества!

— Да развяжите его, — снова приказал Осокорь.

Стражники торопливо освободили от пут руки барда и вытащили ремень изо рта.

Ноди отплевался и попросил пить.

— Мы боялись, что он нас перекусает, — встрял Солик, всё ещё опасливо косясь на барда, — и всех превратит в вампиров.

На это замечание рассмеялся уже Осокорь. Он выпроводил солдат и повернулся к Ноди:

— Хорош, что и говорить! Я даже обнять тебя опасаюсь, чтобы не кровью не перемазаться. Клыки накладные? — он протянул барду кубок с вином.

— Обижаешь! Накладные петь мешают.

Ноди сделал привычный жест и избавился от вампирского облика, небрежно стряхнув с эльфийских кружев рубашки последние капли крови.

— Вот и всё, — проговорил он, сделав несколько глотков — куда это меня притащили?

— Непосредственно в кабинет Второго консула, — прищурился Снорри, — смекаешь?

Бард огляделся и прошёлся вдоль книжных полок из чёрного дерева:

— Получается, ни меня, ни его, — кивок в сторону гнома, — не арестовали?

— А есть за что? — быстро обернулся Осокорь.

— Разве только за публичный подъем подложных покойников, — хохотнул Снорри, — больше не за что.

— Каких ещё покойников ты, Ноди, поднимал? — голос Осокоря был серьёзен.

— Никого я не поднимал, — отмахнулся бард, — в представлении у нас Снорри из саркофага вылазил. Для этого я и сердце своё кровоточащее придумал.

— А Снорри мне ничего не говорил, — усмехнулся Осокорь, — поскромничал, наверное.

— Меня вот что беспокоит, — Ноди остановился у письменного стола, — мы так спокойно, я бы даже сказал, нагло, расположились в кабинете Второго консула. Что будет, когда сюда явится сам хозяин кабинета? В лучшем случае, нас всех троих отсюда вышвырнут взашей, а в худшем, арестуют.

— Не вышвырнут, и уж точно не арестуют, — Осокорь привычно потёр ноющие виски, — теперь это мой кабинет.

Гном с удовольствием наблюдал, как брови на подвижном лице барда взлетают от удивления вверх, и рассмеялся, громко и заразительно:

— Вот такой у нас для тебя сюрприз, Нодияр! В Рие ничего никто не мог сказать о Марыле из Белокозья, потому что сюда Осокорь приехал с патрицианским именем. Он теперь Марин Туллий, и должность его не располагает окружающих именовать его прозвищем Осокорь.

— Да, я вспомнил, как мы в Кумее обмывали твоё новое имя вместе с новым назначением в столицу, — кивнул Ноди, занимая свободное кресло. — А как тебе удалось сделать столь головокружительную карьеру?

— Если совсем коротко, — Осокорь привычным жестом пригладил редеющие волосы на макушке, — я помог нашему императору Аэцию попасть в столицу и короноваться Короной Клинков. Про коронацию слыхали, небось?

— А то! — Снорри хлопнул ладонью по столу, — все кабаки империи гудели слухами, как принц-регент Аурон не отдавал корону и погорел.

— Причём, в самом прямом смысле этого слова, — подтвердил Осокорь, — спалился в мгновение ока, только кучка золы и осталась.

— Ноди ещё хотел балладу написать, — загоготал гном.

— Ну, хотел, — подтвердил бард, — даже название придумал «Пепельный принц», но не стал.

— Отчего же?

— Уж больно принца-регента население не любило, побоялся тухлыми яйцами закидают. А всё-таки здорово, что ты оказался жив и здоров, — бард налил себе ещё вина, он никак не мог избавиться от мерзкого привкуса во рту, который оставил сыромятный ремень, — если честно, мы опасались худшего: например, что ты был на «Горгоне» вместе со своим шефом.

— И утоп вместе с ним в Рийском заливе, когда галеру Бестии сожгли имперские клирики, — встрял Снорри.

— Я тоже жутко рад, что был в то время в ином месте, — покачал головой Второй консул, — но я собрал вас не только из одного желания увидеть старых боевых товарищей. Ситуация такова, что мы снова работаем вместе.

Гном удовлетворённо закивал, а Ноди спросил:

— В каком качестве работаем?

— В прежнем. Ситуация, братцы, наисерьёзнейшая. Считай, Ноди, что вы оба снова на службе.

— Но ведь наш легион расформировали, а нас выпроводили в отставку, — не унимался бард, в его голосе слышалась застарелая обида, — мы оказались никому не нужны.

— Вы нужны императору, нужны Первому консулу, вы нужны мне лично, чёрт тебя побери! А Первый Безымянный! Так это ж одно название. Какая разница, теперь вот я командую Тайной стражей. А подчиняться вы будете только мне.

— Здорово! — гном от удовольствия хлопнул ладонью по столу, — мы снова вместе, значит, опять хаста «Странник»?

— Пускай, будет хаста «Странник», — согласился Осокорь, с улыбкой глядя на старых друзей, — а я ведь искал вас, письмо в твоё имение посылал.

— Не живу я там, — скривился Ноди, — хлопок растить не по мне. От скуки в такой глуши помереть недолго.

— Вот мне управляющий и ответил, что местонахождение господина Бадсары-младшего ему неизвестно, приезжать после войны они не изволили. Как вы в Рие-то оказались?

— Об этом спроси у вон той бородатой гномской особи, — бард выразительно кивнул на Снорри, — пусть он рассказывает, так сказать, как главный виновник торжества.

Гном насупился, крякнул, кинул недобрый взгляд на бывшего вампира и сказал:

— Когда нас распустили, а Ноди наотрез отказался ехать в имение, мы подались в Осэну.

— Прекрасный город, — заметил Осокорь, — я там тоже был в августе.

— Город, конечно, прекрасный, — согласился с ним бард, — однако ж, имеет свои недостатки: например, избыток кабаков, борделей и, в особенности, игорных домов.

— Как я догадываюсь кабаки и бордели вы обошли вместе? — Осокорь с удовольствием наблюдал привычную пикировку гнома и барда.

— А то, Ноди сперва от меня не отставал, — Снорри от приятных воспоминаний даже прикрыл глаза, — хорошо мы тогда погуляли!

— Если бы остановился, когда я предложил, то не потеряли бы всех денег! — Ноди вздохнул, — и его жалование, и моё, и почти вся заначка!

— Это, как я понимаю, уже Снорри один проиграл? — взгляд Осокоря скользнул по сникшему гному, — ведь за Ноди азартность не числится?

— Именно! Но разве ж этого упрямца уговоришь! Тебя он ещё слушает, а я для него, видите ли, пацан, мальчишка, не знающий жизни! Зато он великолепно жизнь знает, настолько великолепно, что не вытащи я его, пьяного из казино почти что силком, проиграл бы даже свой цвайхандер.

— Никогда! — взвился Снорри, — это исключено! Я свою меру знаю: куртка, там, башмаки — это возможно, но меч и штаны, ни за что!

— Понятно, — Осокорь примирительно поднял руки, — вы остались без гроша и направились в столицу.

— Его идея, — подбородком указал на друга гном.

— Во-первых, мы собирались разыскать тебя, а во-вторых в столице у бардов заработки выше. Пришлось придумать трюк с вампиром, сердцем, да и этому оболтусу работу дал, — заметил Ноди, небрежно закинув ногу на ногу.

— Хороша работа! — фыркнул Снорри, — в гробу выезжать! Я три дня поработал и понял, себя уважать перестаю. Ну и пошёл наниматься на службу, а дальше ты, Осокорь, знаешь.

— Как тебе, Снорри, удалось разыскать его? — Ноди, улыбаясь, глядел на новоиспечённого Второго консула, — неужели патрицианское имя вспомнил?

— Положим, не он меня, а я его отыскал, — Осокорь выглядел усталым, но довольным, — возвращаюсь я сегодня, или точнее уже вчера, вечером, а мне докладывают, что встречи со мной ретиво добивался некий центурион Хольгерсон. Я не поверил своим ушам и спрашиваю, мол, часом этот самый центурион не рыжеватый гном, который имеет бороду, заплетённую в две косы, меч в полтора собственных роста и привычку ругаться с отменной изощрённостью?

Ноди и Снорри невольно засмеялись, столь кратким и чётким получилось у Второго консула описание друга.

— А уж когда мне Фалин подтвердил, что таков Снорс Хольгерсон и есть, я тут же отправился к нему в казарму.

— Значит, работу он к тому времени получил? — сощурился Ноди, — что ж мне ничего не сказал?

— Сперва я с этим Фалином, который, кстати, тут у них в Рие префектом оказался, поскандалил: цельный день у него в приёмной просидел, а дело за полчаса решилось, — стал оправдываться Снорри, — вот ему, видать, совестно стало, он меня и пригласил посидеть с другими ребятами из стражи в кабачок. Пока я до «Фиолетового фонаря» бы дошёл, ты б уже выступать начал. Поэтому я решил до утра погодить.

— Понятно, — скептически кивнул бард, — так прямо и скажи: пил с новыми сослуживцами до потери прямоходящего состояния.

— Не до потери! — на упрямой физиономии Снорри читался праведный гнев, — всего-то пива и выпили, да загладили чем покрепче за новое назначение. К двенадцати я уже спал сном праведника.

— Если бы только знал, Ноди, с каким трудом я его будил, и сколько ругани выслушал в свой адрес! — воскликнул Осокорь.

— Так ты обматерил Второго консула? — бард в притворном ужасе округлил глаза, — нет, Снорри, тебя точно за это следует арестовать.

— Больно я знал, что он Второй консул! — надулся гном, — какая-то сволочь притащилась и принялась будить меня среди ночи. Тут хочешь, не хочешь, а выругаешься. А он не отстаёт. Хотел уж встать и в ухо дать, чтоб в покое оставил, но тут проснулся окончательно и вижу: ба, да это ж Осокорь собственной персоной!

Осокорь смотрел на друзей и был страшно рад видеть их снова. Он даже самому себе не отдавал отчёт, насколько ему не хватало этой парочки.

— Так в чём будет заключаться наша работа? — на точёном, как у аристократа угасающего рода, лице барда читался откровенный интерес.

— Тут дело в одном письме, — усталость Осокоря мгновенно отошла на второй план, как только он заговорил о деле, — наш молодой император Аэций получил его из Морозных земель.

— Насколько я помню, — вклинился подавшийся вперёд Ноди, — правящий король Эверетт приходится императору родным дядей, — и, получив утвердительный кивок Осокоря, продолжил, — его мать вышла замуж за Хелвуда Барса. Это одно из условий Северного мира.

— Откуда такие подробности знаешь, — ворчливо, с ноткой лёгкой зависти заметил Снорри, — о чём бы при тебе ни заговорили — готово дело, у нашего барда завсегда собственное мнение имеется!

— Всё дело в образовании, — Ноди горделиво выпрямил худую спину, — мой дед уделял моему образованию много времени.

— Ноди, мы в курсе, что твой дед собирался воспитать из тебя настоящего патриция, — перебил его Второй консул, понимая, что эти двое могут спорить часами, — казалось бы, письмо, как письмо. По случаю коронации принято посылать подобные послания. Но было в нём кое-что, что встревожило Брэка.

— Надеюсь, Ноди, ты разъяснишь, о ком говорит Осокорь? — Снорри не забыл выпада об образованности друга.

— Увы, это имя мне не знакомо. Возможно сей муж не оставил следа в истории Лирийской империи, но есть великое множество причин, по коим имя Брэк мне ничего не говорит.

— Что совершенно не удивительно, — Осокорь хотел пить, и залпом осушил свой кубок, — речь о Первом консуле — Этане Брэке Меллорне. Он тоже, кстати, родной дядя Аэция. Хотя сказать, что он не оставил следа в лирийской политике, нельзя. Но к письму. Помимо поздравлений по поводу коронации Короной клинков и вступления в права императора в письме содержалось приглашение на Великий бал середнезимья, традиция празднования которого возрождается ради Аэция, и говорилось о тяжёлой болезни бабушки, вернее прабабушки, нашего императора — вдовствующей королевы Валотты.

— Ну и что? — пожал плечами Ноди, — при всей моей врождённой подозрительности не усматриваю пока никаких подвохов. Дядя неожиданно обрёл племянника, считавшегося погибшим уже многие годы. Есть повод для радости, возможность отпраздновать, вернуться к истокам. Эльфы особенно чтут традиции, берегут обычаи, которые посторонним порой кажутся неважными и надуманными.

— Эверетт — жопа и сволочь, каких поискать, — вынес неожиданный вердикт гном, — у меня старший брат погиб в Северную войну. Когда этот паскудник остроухий кинул свои легионы, оставил их на растерзание войскам Барса, а сам исчез, испарился, пропал. Некоторые говорили о старинной эльфийской магии Путей. Ну уж я не знаю, магия там, или банальное бегство, только солдат он положил тогда немало. Не подойди принц-бастард Брэкеретт со своими наёмниками, вообще никого в живых не осталось бы.

— Помимо личных качеств короля Морозных земель, которые наш Снорри расписал хоть и грубо, зато точно, Эверетт ленник нашего императора по условиям того же Северного мира. — Осокорь посмотрел на друзей. Гном только бородой дёрнул, мол, ему добавить нечего, а Ноди прищурился и сказал:

— Следовательно, как только Аэцию исполнится двадцать один год, он станет и королём Морозных земель тоже.

— Именно, — кивнул Осокорь, — а это, согласитесь, уже повод, и повод серьёзный, чтобы решиться избавиться от Аэция задолго до его совершеннолетия.

— Думаете такому говнюку, как Эверетт, нужен повод? — Снорри кипел, — когда он свои войска побросал, без повода обошёлся. От такого только гадостей ждать можно.

— Не думает же морозный монарх, что племянник собирается выставить его из королевского дворца, кажется, Меллорн Донана, или император всё же может так сделать? — Нодияр откинул за спину отливающие синевой волосы, — обычно в подобных случаях речь идёт о пожизненном наместничестве с самыми широкими полномочиями. Конечно, дети Эверетта не смогут унаследовать Корону листьев, но ведь Эверетт даже не женат.

— К тому же в настойчивости, с которой он приглашает племянника и Брэка в Морозные земли есть настораживающая избыточность, — Второй консул снова внутренним взором увидел белейший пергамент письма с едва проступающими золотыми ясеневыми листьями, знаком правящего клана Меллорнов, прихотливые завитушки наклонных букв, вспомнилось также и холодное, неприятное ощущение опасности, которое накатило на клирика, когда он взял из рук Брэка письмо. Всё остальное, не шло ни в какое сравнение с этим чувством.

— Я даже не говорю о противоречии: бал и умирающая любимая бабушка, — он вытянул ноги, — хотя и оно заслуживает внимания. Дело в моём личном ощущении. Я читал письмо, держал его в руках. Поверьте мне, парни, от него повеяло чем-то здорово отвратительным и опасным.

— Да, — задумчиво проговорил Ноди, — твоё ощущение даст фору любым доводам рассудка, тут я спорить не буду. Полагаешь, морозный король задумал отправить своего венценосного племянника и будущего сюзерена в Страну вечной тени?

— Мы с Брэком так полагаем.

— И для этого нужно, чтобы император приехал в Эльферерри? — уточнил гном, — но ведь он приедет с легионами. Вот об этом бы лучше подумал гад. Ежели кинжал там, или яд пустит в дело, всё одно, на морозном троне сидеть не ему.

— Не думаю, что Эверетт окажется столь банальным, чтобы пускать в дело яд или нож, — Ноди выглядел расслабленным, но Осокорь знал, бард сейчас обдумывает и оценивает все возможные варианты, — колдовство более уместно в данном случае. И за руку схватить труднее: болезнь там какая или несчастный случай. Например, подавился за обедом рыбной косточкой и умер от удушья.

— Нет, на такое прямое до примитивности покушение Эверетт не решится, — Осокорь чувствовал, как азарт обсуждения начинает уступать место усталости, от бессонницы ныли виски, да и есть хотелось изрядно. — Мы опасаемся чего-то редкого, изощрённого, возможно, на расстоянии. Что ты можешь об этом сказать, Ноди?

— Пока ничего. Способы есть, наверное, но вот так сразу сказать не могу.

— Значит, думай, вспоминай, что дед тебе рассказывал, что читал, слышал, даже мельком. Об этом особый разговор будет. Мужики, вы есть хотите? — вдруг спросил Осокорь.

Ноди отрицательно качнул головой, а гном, выглядевший несколько помятым, скривился и отказался тоже.

— А я умираю от голода, — сказал Второй консул, — верите, полтора суток не спал, да и ел в последний раз часов двенадцать назад. Поэтому, давайте о делах поговорим завтра. Хотите, я вас тут на ночь устрою?

— Нет, — подхватился гном, — мы домой пойдём. Этот тощий паршивец мой меч без присмотра оставил.

— Извиняй, Снорри, — ты сам видел, как меня сюда привезли, не до твоего меча было.

— Завтра придёте ко мне к десяти часам, — Осокорь, действительно, валился с ног от усталости, — я дам команду, и вас пропустят. Только оденьтесь соответственно, — он покосился на кожаные штаны барда с множеством пряжек и его сапоги-ботфорты цвета запекшейся крови.

— А ему нравится! — расхохотался гном, — ты, Марыль, ещё его шляпу с черепом не видел. Это вообще!

— Так то для выступлений, чтобы образ мастера вампиров создать, — огрызнулся Ноди, — завтра оденусь, как надо.

— Идите, нам всем не мешает поспать, — сказал Второй консул, — у меня сил даже ванну принять нет. А дело нам предстоит весьма и весьма не простое, можете мне поверить. За одно и вещи свои соберите, через день, два уезжаем. Завтра получите подъёмные, купите тёплые вещи. В Элферерри уже зима.

— Втроём поедем? — деловито поинтересовался гном, уже вставая.

— С нами будет четвёртый. Он фавн, значит может по произволу менять свой облик. Отличный, между прочим, парень. Обычно его Дурындой кличут, завтра познакомлю.

— Пройдоха ты, всё-таки, Марыль, — захохотал гном, — нашёл себе помощничка! Ну всё, братцы, пора спать. Пошли, Ноди.