Глава 15

Вот она, краса Вусэнта! Лучшие из лучших, самые доблестные и умелые рыцари стояли во дворе заброшенного форта. Оруженосцы начистили их доспехи до блеска, и хотя пока солнце не взошло и еще не накрыло сияющей дланью стальные покровы, они все равно светились, отражая холодное мерцание снега, еще не начавшего таять в этих краях.

Экроланд пробежал взглядом по обращенным к нему лицам. Ни тени испуга, недоверия или, хуже того, обреченной покорности. Все уверены в себе и в своих силах, и готовы постоять за себя и огромный город, что еще не проснулся.

«Узнает ли кто-нибудь про наше поражение, если, Талус, помоги, мы проиграем битву? — гадал про себя рыцарь, раздавая последние приказы. — Или пройдутся по нашим телам не знающие жалости ноги и оставят лежать бравых воинов тут, в Вус-Тенгерте, в огромной братской могиле?»

Ведь лучшие из лучших далеко не молоды. Почти у всех седина полностью перекрасила волосы, морщины избороздили лица, а в руках не хватает былой удали. Ведь и иначе можно назвать этих рыцарей — стариками… Слэм подошел и тронул Экроланда за плечо, отвлекая от мрачных мыслей:

— Не вешай нос, дружище! Барды еще споют в твою честь! Я же займу точку повыше…

И, легко перепрыгивая через две ступеньки, рейнджер скрылся за поворотом лестницы, ведущей на самый верх привратной башни. За ним, смешно морща нос под порывами ветра, бежал паренек из оруженосцев и, пыхтя от усердия, тащил целую вязанку стрел.

Энрек оторвался от земли и не без труда поднялся с колен.

— Уже слышны, — ответил на невысказанный вслух вопрос и отряхнул ладони от снега.

— Занять оборону, — зычно приказал Экроланд и прикрикнул на мальчишку, которому очень некстати захотелось поучаствовать в сражении.

Паренек вспыхнул до корней волос, но покорно поплелся на задний двор.

Синюрд проверил все запоры на воротах и отошел к строю рыцарей. Уже не прикладывая к земле ухо можно было расслышать ритмичный гул шагающей армии.

Высоко вознеслась стена вокруг Вус-Тенгерта. Щурясь от яркого солнца, Слэм приложил ладонь козырьком ко лбу и вгляделся вдаль. Рядом с ним тянул шею молодой оруженосец, силясь разглядеть что-либо в слепящем блеске снега, но куда ему было тягаться с рейнджером, обученным самими эльфами!

Армия противника и впрямь уже была близка. Варвары шли бесконечным потоком, оставляя позади себя дорожку из смятой прошлогодней травы. Под сапогами передних воинов снег таял, а задние ряды растаскивали снежную кашу дальше. Невольно на ум Слэму пришло сравнение с гусеницами: эти твари так же ползут по листу, оставляя за собой обгрызенный до зеленого скелета лист, блестящий от слизи.

Впереди вышагивали воины, появления которых на поле боя Слэм опасался больше всего. Они были выше остальных варваров на целых две головы, коренастые, крепкие, подобные столетним деревьям. В отличии от других воинов, облаченных в шкуры и кожаные доспехи, на гигантах красовалась отличная стальная броня, а из-под забрал шлемов с изящными крылышками сверкали яркие глаза — с кулак величиной.

— О боги, кто же это? — воскликнул парнишка и в страхе осел на пол.

— Ледяные гиганты, — ровным тоном ответил Слэм, внутри содрогаясь. Девять гигантов… Экроланд, ты привел нас сюда на верную гибель! Подавив запаниковавший внутренний голос, рейнджер хмыкнул и приготовил лук.

— Да их несколько тысяч! — взвизгнул паренек. Слэм отвесил ему затрещину и приказал:

— Неси еще стрел, да поживее! Растяпа…

Что бы стало с несчастным испуганным оруженосцем, останься он на стене? Кто знает, ибо стоило парнишке скрыться за поворотом лестницы, как в рядах варваров произошло некоторое шевеление. Воины кричали, встряхивали в воздухе топорами, а особо ретивые даже подпрыгивали. Вскоре их радость стала понятна и Слэму. В воздухе, прямо среди варваров, зародились стремительные смерчи, числом не менее пятнадцати. Вихри воздуха подхватывали снег и взмывали в небо, простираясь на несколько человеческих ростов вверх, а потом вдруг изменили свое движение и замерли причудливыми белыми спиралями.

Только натренированные глаза позволили Слэму увидеть, что посредине каждого смерча сидит, подобно бабочке в цветке, человек. Все, оседлавшие вихри, носили длинные, до пят, просторные белые одеяния и замысловатые меховые шапки. Одним мановением руки они отрывали смерчи от земли и парили прямо на них настолько высоко, что туда редкие птицы долетали.

— Нас видят, — крикнул Слэм, свесившись через парапет. Экроланд глянул вверх и качнул головой.

На пальцах рейнджер изобразил сначала цифру, а затем принялся махать руками, изображая крылья. Оговоренный заранее знак был понятен Экроланду, Слэм сообщал о количестве шаманов.

— Тьего, — негромко окликнул слепого друга рыцарь, — начинаем.

Обряду воссоединения Сил было много сотен лет, он нередко практиковался среди всех тех, кто владеет магией. Экроланд проделывал его не один десяток раз, но неизменно удивлялся сверх всякой меры. Ему всегда казалось, что во время воссоединения Талус незримо и неслышно приходит из Небесных Чертогов и благосклонно наблюдает за ним, полностью одобряя и поддерживая. В такие минуты Экроланд чувствовал себя любимцем бога.

Нечто подобное произошло и сейчас. Преклонив колено, рыцари начали бормотать себе под нос молитву, которая помогала соединить Силы и направить их в одно русло. Экроланд почувствовал, как Сила зарождается у него где-то в глубине тела, течет по позвоночнику, щекотно обвивает кости таза и восхитительными потоками устремляется ввысь, а потом — к кончикам пальцев, которые он положил на щит Тьего. На секунду его ладоней коснулись узловатые пальцы Энсиваля, и рыцарь ощутил, как по рукам старика в щит вливается Сила ничуть не меньшая, чем та, которую отдал он сам.

Впитав достаточно Сил, Тьего поднял щит над головой и выкрикнул срывающимся голосом несколько слов на древнем языке.

Те из рыцарей, что владели Волшебным Зрением, увидели, как над главной башней Вус-Тенгерта распускается синий прозрачный цветок, зонтом нависающий над внутренним двором. Лепестки мягко прикрыли весь форт, немного поколебались на ветру и сомкнулись. Теперь ни одно заклинание шаманов не возымеет эффекта, так что они предпочтут не соваться в форт.

На каждый шаг ледяных гигантов приходилось два, а то и три обычных людей. Высоченные воины перешли на легкий бег, в чем им помогла хитрая обувка: ботинки с широченной подошвой, которая не проваливалась под снег. Остальные варвары сразу отстали. Управляя смерчами легкими движениями пальцев, шаманы то возносились высоко-высоко, то снижались почти к земле, передавая сведения командующему войском.

Когда до северных ворот оставалось совсем немного, сработали волчьи ямы. С грохотом и шумом один из ледяных гигантов провалился под снег, заорал трубным басом, но его крик оборвался, как только массивное тело пронзили остро наточенные колья на дне ловушки. Тотчас же другие гиганты остановились. Крылышки на шлемах затрепетали, когда их владельцы обернулись и повелительно взмахнули руками.

Варвары было застопорились, но сзади им отдали приказ, и они покорно двинули вперед. Рассыпавшись по снежному полю, они стали зигзагами приближаться к стене форта. Шаманы тоже не теряли времени даром. У каждого в руке будто появилась огромная невидимая лопата, которыми они стали переворачивать целые пласты снега в поисках других ловушек.

Меньше чем через минуту все было кончено. Все волчьи ямы оказались найдены, и пострадал при этом только один незадачливый варвар, который заметил было ловушку, но поскользнулся и с воплем рухнул вниз. Вокруг ягодными пятнами разбрызгалась кровь.

Наращивая скорость, к воротам помчались гиганты, вскидывая палицы, по размерам больше похожие на тараны.

Пришло время Слэма. Рейнджер перехватил лук поудобнее, приобнял на секунду его гладкое дерево и натянул тетиву. Вжик! Стрела, заговоренная жрицами Майринды, попала точно в прорезь забрала, прямо в синий глаз. Ледяной гигант, чья палица уже было коснулась обледеневшей поверхности ворот, покачнулся и рухнул.

Варвары взвыли от ярости и помчались к воротам, в которые уже ломились гиганты. Где-то вверху парили на воздушных потоках шаманы, быстро понявшие, что не смогут ни одним своим заклинанием проникнуть под голубой покров, окутавший форт.

Молниеносно вылетали стрелы, но еще быстрее озверевшие гиганты крушили ворота, от которых так и летели во все стороны щепки. Под каждым ударом дерево содрогалось, стонало, но пока еще держалось.

У Слэма появилась искорка надежды, что он успеет перестрелять всех гигантов до того, как они разрушат ворота, тем более, что уже трое, распластавшись на снегу, смотрели единственным уцелевшим глазом в голубые небеса. А теперь — четверо…

«Падут ворота — и волшебный покров тоже исчезнет, — подумал Слэм, натягивая тетиву. — Успеть, лишь бы успеть!»

Но за секунду до того, как заговоренная стрела подлетела к последнему из оставшихся в живых гиганту, тот с отчаянным рыком, разнесшимся далеко по полю, ударил по шатающимся воротам и проломил их. Шлем с крылышками качнулся, гигант попытался уберечься от смерти, постигшей его товарищей, но стрела не даром была заговоренной. На излете невидимая сила ее развернула, ускорила, и стрела вонзилась на половину длины в переносицу. Казалась, земля пошатнулась, принимая удар громадной туши.

***

Брешь в воротах зияла открытой раной. Варвары с воплем, от которого кровь в жилах не то что стыла — превращалась в лед, понеслись вперед. Рыцари, тесно сшибшиеся плечом к плечу, выставили впереди себя сверкающие щиты. Первая атака разбилась о них, как капли дождя разлетаются в мельчайшую водяную взвесь, попав на раскаленную добела поверхность.

С высоты стены сражение просматривалось, как на ладони. Но Слэму некогда было предаваться праздным наблюдениям. До спазмов боли, до рези в глазах он вглядывался в бегущих внизу варваров, а руки неутомимо натягивали и отпускали тетиву. Монотонно и без устали он брал следующую стрелу, когда предыдущая находила цель, или, что случалось редко, втыкалась в мерзлую землю, а ее оперение вибрировало в бессильной злобе. И секунды не проходило, как на дрожащий стерженек со всего маху опускалась нога, обутая в грубый сапог, но новая смертоносная стрела находила и его обладателя.

В самой сердцевине живого щита стоял Экроланд. Вот отражена первая атака, вторая тоже схлынула, но он чувствовал, что им не продержаться. Устанут руки, держащие мечи, разлетятся в щепки и покорежатся щиты, ослепнут глаза, в которые прихотливая метель раз за разом швыряет снег, и опустятся головы… И они падут.

Но пока яростный огонь, горячка битвы играет в крови, пока разлетаются во все стороны отрубленные головы, пока на щитах видны только незначительные царапины, — они будут держаться.

Паренек, поставленный следить за южной дорогой, лишь вполглаза выполнял свои обязанности. Всем сердцем, всей душой он был там, у ворот, это он отражал выпады самых зверских и огромных варваров, он во всю глотку кричал: «Не разрушать строя, красные клинки!». Кляня на чем свет стоит богов, приведших его сюда в столь юном возрасте, он с тоской мечтал, что небеса разверзнуться и даруют ему несколько лет. Тогда никто не будет вправе запретить ему вооружиться мечом и ринуться в гущу битвы.

Совсем замечтавшись, он чуть было не проворонил то, зачем и был, собственно, сюда назначен. Уж не примерещилось ли? Но нет, глаза его не обманули: то, что показалось едва видным облачком на дороге, приблизилось, и теперь было ясно видно: скачет пара коней, на одном из них — двое людей.

Парень во весь дух помчался к северным воротам.

— Сэр Экроланд! Сэр Экроланд! — заорал он во всю мощь легких, и то вряд ли был бы услышан, не обернись рыцарь в этот самый момент.

Дождавшись, пока после его ухода не сомкнется ряд, Экроланд выбрался во двор, попутно раздавая приказы рыцарям: следовало укрепить левый фланг, именно туда направили острие удара новые силы варваров. Добравшись до дозорного, он сурово спросил, поднимая забрало:

— Что стряслось?

— Сюда скачут два всадника, — отвечал паренек, с восхищением глядя на усыпанную свежими царапинами и вмятинами броню рыцаря. Из небольшого пореза на щеке стекала тонкой струйкой кровь, рыцарь отер ее, не глядя. — Или три.

— Так двое или трое? — раздраженно спросил Экроланд. — Тебя что, математике не учили?

В раскрытые южные ворота ворвались всадники. Взмыленная Солемна хрипела, ее бока были покрыты маслянистым потом, а на уздечку капала пена из пасти.

— Наконец-то, — едва слышно прошептал рыцарь. — Аткас!

Впереди юноши к холке приник варвар. Признаков жизни он не подавал. Аткас спешился и с помощью рыцаря и дозорного спустил Вила с лошади.

— Что с ним? — хрипло спросил Экроланд, мельком оглянувшись на второго всадника. Увидев, что это Дженна, он хмыкнул и вновь перевел встревоженный взгляд на варвара.

— Стражники, — отрывисто бросил Аткас, доставая из-за пазухи флягу с водой и смачивая губы Вила. — Но он жив. Просто без сознания. Его мечом плашмя по башке шандарахнули.

Экроланд осмотрел голову. Под густой массой спутанных волос он разглядел большую рану, обрамленную запекшейся кровью. Не мешкая, рыцарь приказал:

— Тьего сюда, быстро. Он наверху, вместе со Слэмом. Надеюсь, кость не проломлена…

Дозорный со всех ног побежал выполнять приказ, а Аткас расстелил прямо на снегу куртку. Вдвоем с хозяином они переложили на импровизированное ложе Вила.

— Охраняйте его, словно зеницу ока, — велел Экроланд и поспешил назад, к северным воротам.

Дженна встала рядом и, то и дело пугливо вздрагивая от доносящихся отовсюду звуков сражения, всмотрелась Вилу в лицо. Оно было белее окружающего снега.

— Скорее бы пришел Тьего, — вздохнул Аткас, садясь на корточки. Дыхание до сих пор никак не могло наладиться, словно бешеная гонка вытянула из него добрую часть легких. С бровей падали соленые капли пота и прожигали в искристой поверхности аккуратные дырочки. Не глядя, оруженосец зачерпнул ладонью снега и провел себе по лбу. Белая колючая масса обожгла кожу, но сразу стало легче дышать.

Дженна не сумела удержаться от слабой улыбки, увидев Аткаса с застрявшим в бровях снегом, сделавшим его похожим на хитрого старичка.

— Ишь, разулыбалась, ведьма, — добродушно проворчал Аткас, но на всегдашнюю словесную перепалку ни у него, ни у нее сил не было. Он бы так и остался сидеть в снегу, праздно ловя доносящиеся звуки битвы, но к ним уже приближался слепой паладин.

Словно и не было многочасовой скачки и трудного сражения. Доспехи Тьего сияли, на розовых губах играла тень улыбки, будто он знал нечто тайное, какой-то секрет, который придавал ему сил и не давал навалиться проблемам.

Ловко склонившись над варваром, Тьего распростер над ним руки и неторопливо провел надо всем телом. Дженна скорее почувствовала, нежели увидела, как сплетаются в хитрые узлы магические потоки.

— Бездна, — тихо выругался Тьего. — Рана слишком опасна… Привези вы его хоть чуточку раньше…

— Но он же не умрет? — беспомощно пискнул Аткас. Под глазами у варвара залегли глубокие тени, лицо посерело.

— Потеря крови велика. Здесь требуется настоящий священник. Я попробую, но за результат ручаться не могу и не буду.

Взмахом руки Тьего сорвал с себя маску. Дженна едва подавила крик: вместо глаз у паладина были вставлены крупные черные камни овальной формы. С ними он был похож на чудовищное насекомое, жука, который прокрался в человеческое тело. Спустя несколько мгновений девушка заметила, что по линии длинных ресниц у Тьего нарисованы черные стрелки, придающие ему вид изнеженной красавицы. Аткас во все глаза рассматривал лицо Тьего, но ничего не сообразил, однако Дженна догадалась, что стрелки вовсе не нарисованы, а вытатуированы. Забавно, подобный обычай распространен среди высшей аристократии Рабада…

— Леди Ивесси, позвольте ваши руки, — неожиданно сказал Тьего, поворачивая к ней лицо. Стараясь не смотреть на черные камни, Дженна протянула ему ладони.

Тонкие пальцы невесомо коснулись ее рук, нежно приподняли просторный рукав рубашки, пробежали по локтю и выше, к плечу. Дженна замерла. Ей сначала показалось неприличным, что мужчина вот так запросто дотрагивается до нее, но эти мимолетные прикосновения оказались очень приятны. Только натолкнувшись на масленый взгляд Аткаса, спокойно шаривший по ее обнаженным рукам, она покраснела и попыталась отодвинуться, но Тьего уже сжал браслеты, обвившиеся вокруг ее запястий.

Ей показалось, что в сердце каждого камня загорелось по маленькому огоньку, в то время, как губы Тьего шептали странные заклинания.

Уже через мгновение все было кончено. Тьего протянул ей, держа за замочки, оба браслета и насмешливо осведомился:

— Маленькая леди хочет сохранить побрякушки на память?

Дженна вспыхнула и отобрала браслеты. Догадался ли паладин о странных чувствах, на секунду ею завладевших? По каменному лицу ничего не скажешь. Но вот Тьего уже отвернулся к варвару, обронил равнодушно:

— Идите, спрячьтесь где-нибудь… Здесь опасно.

Аткас по-свойски схватил Дженну за руку, поднимая ее с корточек, и кивнул в сторону невысокой приземистой пристройки, прилепившейся к основной башне.

— Пойдем, нам здесь делать нечего.

Споткнувшись, девушка поспешила за юношей. Любопытство заставило ее на бегу обернуться. Паладин низко-низко склонил голову над Вилом, однако камни, вставленные в глазницы, казалось, следили за Дженной. Ее всю передернуло от этого зрелища. Вероятно, она так бы и застыла столбом, но Аткас чувствительно дернул ее и неумолимо потащил за собой.

Они очутились в небольшой каменной комнатке, совершенно пустой, если не считать ветхой табуретки со сломанной ножкой. В два окна, расположенные друг напротив друга, залетал снег. Целый сугроб намело возле одной стены. Другая стена получала вдосталь тепла от камина, разожженного в башне, и снег там полностью растаял. Ручейки стекали в трещины в полу.

Аткас прилип к окошку, выходившему на двор у северных ворот. Бой предстал перед ним словно на ладони. Открыв рот, он смотрел, как защитники Вус-Тенгерта пытаются сдержать натиск варваров. У одного из рыцарей сшибли шлем, и Аткас узнал в нем сэра Энсиваля. Седые волосы рыцаря развевались на ветру, а сам он, точно молоденький юноша, кружил вместе с метелью и нес вокруг себя смерть.

Во второе окно бездумно уставилась Дженна, машинально потирая запястья. Она еще ощущала на них неприятную тяжесть браслетов. Внезапно глаза ее расширились от страха.

— Аткас! Смотри скорее!

Юноша, с трудом оторвавшись от своего наблюдательного пункта, с неохотой приблизился, но его напускное безразличие тотчас улетучилось, стоило ему увидеть то, на что показывала Дженна.

В незащищенные южные ворота, распахнутые настежь, ворвался всадник, закованный в броню и державший в руке меч. Оруженосец, следивший за южными воротами лишь потому, что других приказов не поступало, попытался преградить всаднику дорогу, но тот ногой отшвырнул парнишку прочь и, резко осадив коня, спешился.

У ворот поодаль Тьего поднял голову и направил на прибывшего глаза-камни, намереваясь защищать Вила до последнего.

— Сегрик… — прошептала Дженна.

— Надо его остановить! — беспомощно воскликнул Аткас.

Но остановить Сегрика вряд ли было под силу и кому-нибудь посильнее и поопытнее молодых людей. Подобно тайфуну он помчался, набирая скорость, вперед, к сражающимся рыцарям, и как нож в масло вонзился в толпу, смерчем раскидывая вокруг себя варваров.

До укрывшихся в пристройке донеслось несколько приветственных криков. Рыцари заметили подкрепление и оценили его.

— Так он… Он вовсе не нас преследовал! — от удивления Дженна не смогла сдержать смех. — Аткас, подумать только, мы были уверены, что это он за нами гонится, а он-то спешил на помощь своим друзьям!

— Друзьям, как же, — проворчал Аткас, вновь возвращаясь к окну. — Думаешь, сэр Эри ему друг? Я так тебе скажу: ему славы захотелось, вот что. Ни на секунду не верю, что в нем совесть проснулась, или он устыдился за нечестную победу на суде богов…

— Нечего торчать тут, словно крысы, — решительно сказала Дженна. — Даже Сегрик сражается там, а мы что, хуже?

— Дура, — в сердцах выпалил Аткас. — Вали куда хочешь. К счастью, я отвечаю только за Вила, а ответственности за всяких глупых баб не несу.

Дженна окинула его взглядом, полным презрения, и вышла вон из пристройки. Порыв ветра чуть не сбил ее с ног, а во рту и глазах тотчас оказался снег, но она решительно прикрылась ладонью и поспешила к северным воротам.

***

Экроланд не видел, как на поле боя прибыл Сегрик, поскольку сражался далеко за северными воротами. Поодаль несокрушимо, точно скала, стоял Синюрд. Все попытки варваров заставить его отступить оканчивались ничем. Молот гиганта равномерно вскидывался и резко опускался, и одним варваром становилось меньше. Экроланд пытался приблизиться к другу, потому что вдвоем сражаться было бы сподручнее, но между ними появлялись все новые и новые враги. Рыцарь клял себя на чем свет стоит, но не в силах был убивать варваров. В каждом противнике он узнавал черты Вила, и потому старался оглушать и ранить, надеясь, что совсем скоро все закончится… Больше всего он жалел, что не мог перед битвой рассказать о своем плане друзьям, дабы и они щадили варваров, но побоялся вселить в них ложную надежду. В конце концов, любой план может провалиться. Только Тьего знал о замыслах рыцаря.

Внезапно прямо перед ним оказался рычащий от ярости, огромный варвар, чьи коричневые шкуры почернели от крови. Увидев перед собой рыцаря, он оскалился и сжал крепче в ладонях большущую палицу.

Экроланд вскинул перед собой щит. Железная пластина на щите приняла удар и погнулась, во все стороны полетели щепки. Отбросив бесполезный щит, Экроланд схватил меч обоими руками и попытался атаковать варвара, но тот, ловкий, как кошка, отпрыгнул в сторону и, размахнувшись, ударил сам. Окованная сталью палица, столкнувшись с клинком, посыпала искрами перед самым лицом рыцаря. Парируя, Экроланд потерял равновесие и чуть не упал.

Вынужденный отступать все ближе и ближе к воротам, Экроланд чудом избегал смертельных замахов варвара. Мимо просвистела стрела: верный Слэм увидел со стены друга и попытался помочь, но промахнулся, а потом их загородили другие сражавшиеся.

Варвару развлечение пришлось по душе. Он вертел палицу в руках, точно игрушечное оружие, и так, и эдак пытался достать Экроланда, но до поры до времени промахивался.

Как назло, поблизости не оказалось ни одного рыцаря, а мельком глянув вверх, Экроланд увидел, что к ним летят на снежных ветрах шаманы. Он решил быстро отступить во внутренний двор, где их заклинания не смогут его достать, но варвар угадал его намерение и вдруг сделал резкий выпад с замахом снизу.

В самый последний момент рыцарь успел закрыться мечом, но удар был столь силен, что клинок разлетелся вдребезги, а в руках у Экроланда осталась бесполезная рукоять. Варвар не убрал палицу, а сделал еще один прямой короткий выпад.

Забрало смялось, как тонкая бумага. Рыцарь ощутил, как что-то неладное происходит с его носом. Теплые потоки омыли его подбородок, он почувствовал, что не может дышать. Перед глазами поднялась мутная красная пелена. Захлебываясь от собственной крови, чувствуя, что во рту осколки зубов протыкают язык, он прохрипел:

— Тенефор… Тене…

И его поглотила тьма.

***

Дженнайя рванула вперед, мимо сражавшихся, хотя успела увидеть лишь как кто-то в доспехах, похожий на Экроланда, упал в снег. Молясь про себя сразу всем богам, она прошмыгнула мимо трех слегка обалдевших варваров, уклонилась от пары ударов, а один разрезал ей куртку, и, кажется, слегка задел кожу, но до этого ли ей было!

Она упала на колени рядом с рыцарем и раскрыла рот в безмолвном крике. Какая страшная рана… И не разглядеть в кровавом месиве, где нос, а где рот. Вновь и вновь она пыталась зажечь внутри себя волшебное Зрение, но в голове что-то словно пусто щелкало, и все усилия были тщетны. Дженна протягивала руки к шлему и тут же сжимала пальцы в кулаки, настолько страшно ей было не то что прикоснуться к рыцарю, а даже смотреть на него. Конечно же, он мертв. После таких ран не выживают.

Все же она всмотрелась в шлем и увидела, что если не сорвать забрало, шлем нипочем не снимешь. С большим трудом, ломая ногти и чертыхаясь, она кое-как отодвинула покореженный металл и, бережно приподняв голову, сняла шлем. Когда-то эти багровые пряди были пшеничными… Она почувствовала, что ее тошнит, и отвернулась. Пара вздохов, и ей уже лучше.

Наконец, она заставила себя зачерпнуть снега и с величайшей осторожностью обтерла кровь со щек и, как могла, склонила голову рыцаря набок, чтобы кровь вытекла изо рта. Так, на всякий случай, если мертвому рыцарю захочется вздохнуть. Туда, где был нос, она и вовсе старалась не смотреть.

Но что это? Не почудилось ли ей? На обагренных кровью губах рыцаря вздулся маленький красный пузырик, затем второй…

С некоторым усилием она раскрыла рот рыцаря пошире. Оттуда вырвался пар. Как могла, выбрала пальцами тягучие нити крови, чтобы он не задохнулся. Занятая рыцарем, она не обратила внимания, что поле боя накрыла огромная тень.

Экроланд беспокойно заворочался и, несмотря на ее сопротивление, повернул голову вверх. Его веки приподнялись, а глаза в красных прожилках уставились вверх. Дженна проследила за его взглядом.

Сквозь метель в небе виднелся силуэт парящей горы. Только спустя секунду Дженна осознала, что видит дракона.

Вопли падавших шаманов, которых Тенефор случайно задел крыльями, разнеслись далеко окрест.

Рыцарь молчал, но в его сознании, затуманенном из-за раны, проносились обрывки мыслей. Он взывал к Тенефору, и тот откликнулся.

«Ты прилетел… Слава Талусу! Молю, помоги… Нам не справиться без твоей помощи».

Медленно и величаво Тенефор описал круг над полем боя. Упало еще несколько шаманов.

«Эри, я же дал обет, помнишь? Никогда не вредить людям… Ну, кроме тех, кто посягают на нашу воздушную стихию… Ты мой друг. Я сожалею, что ничего не смогу для тебя сделать. Впрочем…»

Дракон медленно планировал над воротами, постепенно снижаясь. Рыцари и варвары замирали от изумления. Мало кто видел настоящих драконов, большинство же считало их просто сказками, выдумками для впечатлительных детей. Многие просто не могли поверить, что видят перед собой настоящего, живого дракона. Неудивительно, что многие рыцари подумали, что это морок, насланный шаманами, а варвары, в свою очередь, сочли, что их глаза застлало волшебство, наколдованное рыцарями.

Но в намерения Тенефора не входило уверить ту или иную сторону в своей реальности. Даже пугать ему никого не хотелось. Он слегка рыкнул, желая отогнать от израненного рыцаря людей. Для тех, кто оказался поблизости, этот рык прозвучал как мощный рев, сбивающий с ног. Некоторые варвары попадали на колени и протянули к дракону руки, моля его о пощаде, рыцари же угрюмо опустили оружие, ожидая, что сейчас им придется сражаться еще и с драконом.

Ничьих надежд или же страхов Тенефор не оправдал. Снизившись так, что брюхо почти коснулось снежного покрова, он протянул вниз коготь и подцепил им Экроланда. Медленно и осторожно положил бесчувственное тело себе в ложбинку между крыльями и резко взмыл вверх. Люди, те, что стояли, едва сумели удержаться на ногах, такой сильный ветер подняли крылья дракона. На запрокинутые лица разлетелись мелкие капельки крови.

Дженнайя осталась одна. Сперва она ничего вокруг себя не видела, поглощенная мыслями об Экроланде. Хотя ей не удалось услышать мысленный обмен репликами между рыцарем и драконом, она почему-то была уверена, что никакого вреда Экроланду не будет причинено.

По прошествии совсем небольшого времени она вынырнула из глубин собственных мыслей и огляделась. Тут же ознобом продрал страх: вокруг она видела лишь варваров, которые до поры до времени ее не замечали, мчались вперед, к воротам, но стоило хоть кому-нибудь посмотреть как следует себе под ноги… А еще ей по-прежнему была недоступна магия. Число шаманов сверху изрядно снизилось благодаря невероятному размаху крыльев дракона, но все же то и дело высоко над Дженной струились белые потоки снежных вихрей, которые возглавляли едва видные отсюда глазу фигурки в белых мехах.

Что это? Смех? Здесь, в такое время? Дженна повернула голову и застыла. На нее надвигался громадный варвар с вознесенной палицей. Косички обрамляли его оскаленное в улыбке лицо и плавно перетекали в искусно заплетенную бороду, а по щекам и лбу варвара плела узоры красная татуировка. Дженна сглотнула. На ум ей тотчас пришел Вил, совершенно безобидный Вил, который ни разу не дал повода думать, что может причинить ей вред, но которого она до смерти боялась… Странно, но сейчас она почти не испытывала страха. Взамен пришло тупое оцепенение.

Почти машинально она стала отползать от варвара, глубоко погружая руки в снег и чувствуя, как он забивается в рукава; холода она не ощущала. Как назло, в небольшом отдалении лежали окровавленные варвары, подле которых можно было подобрать целый арсенал оружия, а под рукой не оказалось ровным счетом ничего.

Варвар гнусно усмехнулся и в два прыжка очутился над Дженной. Грубая ладонь зашарила по лифу. Дженна с омерзением отпрянула, но он уже собрал в горсть шнуровку, которая скрепляла края рубашки, и легко поставил ее перед собой.

— Не шибко красивая, но сладкая, — ухмыльнулся варвар, наклоняясь к девушке. Он был настолько близко, что ее обдало его дыханием. Дженна сморщила нос, ожидая ощутить невыносимый смрад, но до нее донесся легкий запах луговых трав. В голубых глазах варвара светилась похоть. Он поднес губы к ее уху и прорычал, — дождаться бы вечера!

Дженна захрипела, чувствуя, как воротник куртки впивается ей в шею. Показалось, что взлетает, — и впрямь варвар закинул ее на плечо и понес куда-то прочь.

Она изо всех сил извивалась, пытаясь вырваться, но руки у варвара, казалось, были высечены из камня, и все ее усилия оказывались впустую, она лишь слабела. Когда же девушка вцепилась мучителю в волосы, стремясь причинить ему боль настолько сильную, чтобы он ее выпустил, тот лишь вслепую ткнул кулаком ей в спину.

От резкой боли Дженна чуть не задохнулась и, с трудом глотая воздух, обвела полубезумным взглядом поле боя. Ну же, придите мне на помощь! — хотелось крикнуть ей во всю мощь, но изо рта вырвался лишь протяжный стон. Никто не видел ее, каждый рыцарь был окружен плотным коконом варваров, и заняты они были лишь сохранением собственных жизней. Удивительно, что их еще не смяли.

И тут, словно в ответ на ее немые вопли, из ниоткуда выпрыгнул Сегрик. Он тяжело дышал, по измятым доспехам стекали брызги крови. На черных кудрях таяли снежинки, а в его глазах горела сумасшедшая горячка боя. Взмах тяжеленного меча — и справа, хрипя, повалился варвар. Еще замах — и под ноги пал второй.

— Сегрик! — со всей мочи закричала Дженна, с удвоенной силой барабаня кулачками по спине варвара. И чудо произошло: рыцарь заметил ее бедственное положение. На долгую секунду рыцарь застыл, словно прикидывая что-то в уме, но потом на его лице появилась упрямая решимость, и он ринулся на варвара.

В следующее мгновение Дженна почувствовала, что летит, и упала наземь. Снег заполнил рот и нос, и, пока она откашливалась и отплевывалась, над ней носились страшные звуки битвы: удары и вопли, хруст костей, предсмертные крики…

Занеся меч над головой, Сегрик помчался на врага. Но меч не нашел своей цели. Варвар мягко, словно в танце, переместился чуть правее, и нанес свой удар.

Палица ткнула его прямо в грудь. Послышался треск ребер, Сегрик ртом ловил воздух и никак не мог понять, почему в глотке плещется теплая и солоноватая на вкус жидкость. Опустив голову, он увидел, как палица резко выдернулась из покореженного доспеха. Оттуда ручьем хлынула кровь, алая-алая на фоне окружающей белизны. Снежинки опускались прямо в кровавые струи и тотчас же таяли.

Он сглотнул и пошатнулся. Остановившимся взглядом он видел маячившего перед ним варвара. А потом варвар куда-то исчез, поглощенный белыми вихрями. Стало легче дышать. Втянув носом воздух, Сегрик изумленно замер. Его губы едва шевельнулись, выпуская словно округлую бусину одно единственное слово:

— Персик…

Почему пахнет так, будто он находится в весеннем персиковом саду? Перед глазами мазнуло что-то золотое, похожее на пружинистый светлый локон, а потом все вокруг поглотила тьма.

Дженна с трудом выкарабкалась из сугроба, руки, вконец обледеневшие, ей почти не подчинялись. А подняв глаза, она и вовсе пожалела, что не осталась в уютных снежных объятиях.

Голова Сегрика была расколота, как орех, оттуда на волнах крови вытекали кусочки мозга. На груди рыцаря зияло чудовищное отверстие, над которым шел пар, но кровь уже не выливалась. Варвар, довольно порыкивая, пританцовывал вокруг, а потом ткнул палицу в разверстый череп и стал потрясать ею над головой, испуская воинственные вопли. Во все стороны летели черные брызги.

У Дженны замерло сердце. Она почувствовала, как из глаз сами собой полились слезы. Что такое с ней? Она же ненавидела Сегрика всеми фибрами души, мечтала о его смерти, или, во всяком случае, желала ему всего самого плохого. Ее чаяния осуществились. Вот он, распростерся перед ней, труп негодного рыцаря. Почему она не ликует, почему чувствует не радость, а безмерную печаль?

«Спасибо, — прошептала она в сторону рыцаря, а потом взмолилась, что есть мочи, куда-то вверх, — Регот! Я прошу тебя помочь мне… Нет, я требую! Ты наделил меня Силой, скверной, но могучей, не ради потехи! Я зачем-то нужна тебе? Так дай мне вновь ощутить власть над магией, ибо если этого не случится, я буду сегодня опозорена и наложу на себя руки!».

Ничего не произошло. Каждое мгновение она пыталась приникнуть внутри себя к живительному источнику Силы, но все попытки заканчивались неудачей.

И когда она уже готова была отчаяться, и смириться, и покорно шагнуть к варвару, внезапно пробудилось ее Зрение. Это произошло настолько неожиданно, что она едва не упала, вдруг различив вокруг сотни нитей-следов и яркие краски примененных шаманами заклинаний. Она подняла голову вверх, поскольку чувствовала некие преграды, не дающие полного выхода ее волшебной Силе. Глаза мгновенно заслезились от сильного ветра, но она зажмурилась и продолжила смотреть. Волшебный взор без труда проник сквозь белую пелену. Ясно, словно на ладони, видела она двух парящих с ветрами шаманов.

Раскинуть руки. Вспомнить нужные слова-заклинания. Поднять ладони к невидимому за облаками солнцу… и резко их опустить.

— Дзен ла маре! — громко выкрикнула Дженна, широко распахивая глаза.

Ветер стих. Снежинки, до этого подхваченные тугими потоками воздуха, беспомощно застыли и начали медленно планировать вниз. Лица шаманов исказились от ужаса. Ничего не успев сделать, они камнем рухнули вниз, словно комки белых перьев. Страшные вопли оборвались лишь тогда, когда их тела пробили снег на земле. Они умолкли навеки.

Сила наполнила ее тело. Вокруг каждой клеточки забурлила прежняя мощь, и она была вольна пользоваться ею.

Бесстрашно Дженна поднялась с колен и шагнула навстречу варвару, который прекратил забавляться с расколотым черепом рыцаря и недоуменно смотрел ввысь, в пустое небо, свободное от шаманов. С его палицы падали тягучие темные капли.

Звериное чутье подсказало ему, что, возможно, с этой молоденькой девчушкой не все так просто. Лучше всего убить ее, просто так, на всякий случай. Приняв такое решение, варвар вскинул палицу и приготовился проломить девушке голову, как только она подойдет поближе.

Но Дженна встала поодаль и, растопырив пальцы, направила их на врага.

— Подходи же, попробуй! — даже не прошептала, а прошипела она змеей.

Вопреки традиционным представлениям о варварах именно этот глуп не был, и почел за лучшее отступить, а не бросаться очертя голову на девушку, вполне справедливо опасаясь, что она может оказаться волшебницей.

Но было поздно. Из кончиков пальцев Дженны выползли ленты черного плотного дыма, которые червями устремились по воздуху к варвару и за какие-то мгновения окутали его целиком.

Ошарашенным лицом варвара Дженна могла бы любоваться часами, но увы, было не до этого. Она нахмурилась и, сжав кулаки, резко рванула их на себя.

Варвар почувствовал, что каждая из лент по прочности может посоперничать с веревкой. И, спеленутый по уши, рухнул наземь.

Дженна поднесла руки к лицу и, легонько подув на ногти, зашептала что-то едва слышное, а потом плавно пошевелила пальцами, с кончиков которых свешивались ленты.

Дымные кольца стали сжиматься все сильнее и сильнее. Ленты вонзились в шкуры, которые почти тотчас треснули, а потом как нож в масло вошли в плоть варвара. Сначала мужчина заорал от боли, но вскоре его вопли сменились предсмертным хрипом.

Дождавшись, пока страшные крики варвара утихнут, Дженна сплела пальцы хитрым образом и ленты исчезли, как рассеивается небольшой дымок, стоит подуть легкому ветру. Обессилев, она пошатнулась и чуть не упала. Сил ей придал взгляд, брошенный на поверженного противника.

Казалось, все тело варвара изрезано глубокими поперечными ранами, словно выжженными раскаленными прутьями, а кровь запеклась коричневыми струпьями. На лицо лучше было и не смотреть.

Только сейчас Дженна заметила, что ее потихоньку окружают другие варвары. Очень осторожно они подходили к ней, в глазах у них читался ужас, но в том числе и решимость поскорее разделаться со страшной колдуньей.

Быстрый взгляд в сторону ворот показал, что и там дела обстоят не лучшим образом. Оборона была практически прорвана, непрерывный поток варваров со всех сторон стремился туда, где стояли остатки рыцарей.

Девушка чувствовала, что исчерпала все свои Силы. Да если б и нет? Все равно она не владела знанием заклинаний, которые поражают много целей. На секунду она пожалела, что не принадлежит к Подземным магам, которые, говорили, умели создавать огромные огненные шары и метали их во врагов.

Но что толку предаваться праздным сожалениям? Дженна быстро наклонилась к поверженному ею варвару, а когда поднялась, в ее руке тускло блеснул кинжал. Как бы там ни было, но задешево свою жизнь она не отдаст.

***

Выглянув из своего укрытия, Аткас определил, что скоро настанет полдень. Метель утихла, тучи кое-где разошлись и выглянуло бледное солнце. Мягко кружились снежинки.

Тьего по-прежнему колдовал над Вилом. Видимо, рана была и впрямь очень серьезна. На лбу паладина выступили крупные капли пота, они стекали по векам и с шипением испарялись, попав на черные камни-глаза.

Аткасу почудилось, что в воздухе разлился аромат летних цветов. Приятные запахи защекотали ноздри. Юноша с наслаждением принюхался и чуть не закашлялся: холод обжег легкие.

Паладин поманил его пальцем. Когда юноша вышел из пристройки и приблизился, Тьего совершил странное движение рукой, словно притягивая Аткаса к себе невидимой веревкой.

На секунду Аткаса охватило оцепенение. Внезапно у него закружилась голова, а колени ослабли. «Да как он посмел что-то сделать со мной!» — пронеслось у него в голове. Тотчас же эта мысль растворилась без остатка, на смену ей пришло ленивое благодушие. Аткас присел на корточки и с бессмысленной улыбкой продолжил наблюдение за тем, что делал Тьего.

Паладин тем временем вскочил на ноги и закрепил на лице всегдашнюю маску.

— Прости, — коротко бросил он Аткасу. — Но мне срочно нужна была Сила, а кроме тебя ее неоткуда было взять. Скоро ты восстановишься.

Извинившись, Тьего переключил внимание на варвара, который беспокойно заворочался и застонал. Его глаза распахнулись, в первое мгновения бессмысленно смотрели вверх, а потом он пришел в себя и повернул голову.

— Все в порядке, — сказал Тьего, подавая ему руку. — Ты среди друзей.

Брови варвара подозрительно сошлись на переносице, но почти сразу он увидал позади паладина Аткаса, и его лицо разгладилось. Позвякивая сережками, он поднялся на ноги и встряхнулся, точно собака, выбравшаяся из пруда.

Запекшаяся в волосах кровь разлетелась во все стороны коричневыми хлопьями. От страшной раны на голове не осталось и следа. О том, что его ударили, говорила только на секунду мелькнувшая розовая кожа, почти тотчас скрывшаяся под копной волос.

— У меня нет времени на объяснения, — молвил Тьего. — Поторопимся на стену.

Варвар, ни о чем не спрашивая, пошел за ним. Аткас видел, как паладин на ходу что-то ему объясняет, а потом оба ушли выше по лестнице, ведущей наверх. Юноша, пересиливая себя, поднялся и пошел на свой наблюдательный пункт. Хотя после воздействия Тьего телом завладела усталость, он хотел увидеть все своими глазами. Это он привез сюда Вила, план Экроланда должен был вот-вот осуществиться, и Аткасу совсем не улыбалось пропустить все самое интересное.

***

Счет пошел на секунды. Перепрыгивая сразу через три ступеньки, Вил обогнал паладина и вбежал на стену, опоясывающую Вус-Тенгерт. Сидевший к нему спиной человек обернулся и приветственно поднял руку.

Варвар кивнул рейнджеру. Подойдя к краю стены, он оглядел поля боя. От его внимания не укрылись ни запорошенные снегом трупы ледяных гигантов, ни горами лежащие перед воротами тела варваров. В кровавом месиве кое-где блестели латы поверженных рыцарей. У ворот сражение продолжалось с неослабевающей силой.

— Эри? — спросил Вил.

Слэм поник головой и шевельнул плечами. Глаза он опустил вниз. Кулаки Вила сами собой сжались. Сквозь зубы он почти прорычал:

— Я же мог успеть, растреклятый Свардак! Не верю, что Эри погиб!

— Эти глаза видели все, что произошло там, внизу, — ответил Слэм. — И они не врут ни мне, ни тебе. Торопись же, Вил, предотврати еще большие жертвы!

Варвар отвернул голову от Слэма, поразившего его такой черной вестью, и, пересилив себя, обратился к сражавшимся:

— Слушайте меня, слушайте!

И хотя его голос был подобен грому среди ясного неба, ни одна голова не поднялась вверх. Все были слишком захвачены битвой.

— Они не слышат меня! — в бешенстве проорал Вил. — Дураки!

До верха наконец добрался Тьего. После несложного, казалось бы, подъема он тяжело дышал, по вискам струился пот, а на лице проступил нездоровый румянец. Паладин с трудом дошел до Вила и положил ему руку на плечо.

— Говори, и тебя услышат.

Варвар недоверчиво покосился на Тьего. Тот почти висел на нем, а серебряная маска, прежде сидевшая как влитая, сейчас некрасиво сползла, повиснув на переносице и обнажив брови. Но попробовать еще раз, конечно, было необходимо, и он вновь вскричал:

— Слушайте, слушайте меня!

И чудо! Будто не рот варвара выговорил эти слова, а сотни глоток прокричали их со стены Вус-Тенгерта. Вил опешил и замолчал, но Тьего кивнул ему и прошептал:

— Продолжай, говори… Ты будешь услышан.

После многоголосого клича было непросто разобрать сказанное Тьего, но Вил понял его и так. Люди услышали, и посмотрели, и застыли в изумлении. А он крикнул им навстречу:

— Братья мои! И вы, храбрые рыцари! Пред вами я, Виллареан Снежный Вепрь!

Каждое его слово разносилось далеко окрест, и был он услышан всеми. Стих шум боя. Все опустили оружие. Многие недоверчиво вглядывались вверх, приложив ладонь ко лбу. Рыцари же, не понимавшие, что к чему, рады были внезапной передышке и устало облокотились на рукояти мечей, тоже глядя вверх и ожидая слов варвара, которого они знали, как конюшего Экроланда.

Вил же, сказав, кто он такой, сложил руки на груди и замер, словно чего-то ожидая. Вдали, среди варваров, началась сумятица, они спешно расступались, чуть не падая на примятом до зеркальной гладкости снегу. Вперед, широко шагая, шел красивый, высокий старик в кожаных доспехах под развевающимся синим плащом и небольшой серебряной короной в волосах. Позади него бежали, не поспевая, двое шаманов в богато украшенных драгоценностями шубах.

Подойдя, он встал у ворот и, прищурившись, взглянул наверх. Несмотря на гордую осанку и юношескую поступь, можно было увидеть, насколько он стар. Глубокие морщины свили узлы на лице, в губах не осталось красок, а в бровях — волосков. Из-под легкого шлема висели редкие седые прядки. Но в глазах, синих-синих, сверкали ум и воля. Старик приложил ладони ко рту и негромко прокричал, но к тому мигу все замолчали, и потому никто не пропустил его слов:

— Внук мой! Тебя ли видят мои глаза, или это наваждение проклятых южан?

Вил смутился. Видно было, что этот большой, сильный мужчина тушуется перед своим дедом, словно маленький мальчик. Тьего ободряюще сжал его плечо, и Вил нашел в себе силы сказать:

— Да, дед. Это я. Твои глаза не врут. Благородный рыцарь Экроланд дал мне еду и крышу над головой, а в минуту опасности прислал подмогу, рискуя всем. Я исполнил порученное. Молю тебя, отзови свое войско, и Наместник выполнит наши условия.

Вперед выступил Тьего.

— Виллареан говорит правду. Я, королевский паладин, свидетельствую, что ваши условия будут выполнены. Война не нужна ни вам, ни нам!

Изумленные варвары начали тихо переговариваться, то и дело бросая взгляды на своего вождя и его чудом объявившегося внука.

Но старик не спешил соглашаться. Он долго смотрел на покореженные ворота, а потом изрек:

— Мы все можем говорить и обещать золотые горы и сапфировые озера. Наместник — это подлая скотина, зимний угорь, про которого все знают, что он очень вкусен, но который никому не дается в руки. Потому что скользкий. Спускайся, внук, негоже прилюдно языками трепать. И ты, королевский паладин, тоже спускайся. Будем держать совет. Я своих воинов отзову пока, но, сам понимаешь, ничего не обещаю.

Вил, бережно придерживая Тьего, медленно спустился по ступеням и, вскидывая руку в знак приветствия перед встречными варварами, подошел к старику. Внук и дед церемонно обнялись, похлопали друг друга по спинам. Старик отстранился первым и, зорко заглянув в глаза Вилу, пригласил следовать за собой. Шаманы недружелюбно косились на паладина, подозревая в нем врага, но, не посмев даже пикнуть, покорно затопали следом. Они ушли к лагерю варваров, разбитому далеко на север от ворот.

Помедлив, оставшиеся варвары пошли вслед за ними, бросая павших в бою товарищей. Раненых, из тех, кто не мог идти сам, они тащили на себе.

***

— Надо сжечь и варварские трупы, — непреклонно сказал Синюрд, отдавая приказ собирать погребальный костер.

— Утраиваешь нам работу! — возразил сэр Энрек, но, поймав ледяной взгляд гиганта, замолчал и принялся за работу.

Над телами воинов, погибших в самом начале схватки, уже намело сугробы, приходилось, отбросив оружие и взяв в руки лопаты, раскапывать каждый холмик. По обычаю, когда священников поблизости не было, мертвых рыцарей в строго определенном порядке выкладывали прямо на землю, по-особому складывая руки и накрывая лицо пологом или какой тряпицей, так и сжигали. Варваров бросали, как придется, в одну кучу.

— Напиться бы, — с тоской сказал сэр Энрек Мелдуневский, бережно прикрывая лицо сэра Энсиваля, в смерти обретшее поистине праведное и строгое выражение. Сзади тихо подошел Слэм и протянул флягу. Поморщившись после глотка, сэр Энрек слабо улыбнулся и, опустившись на колени, начал читать молитву над телом друга.

— Ради кого все эти жертвы? — слышались там и тут негромкие переговоры. — Столько смертей… Ради неясного мига, когда решится, быть или нет миру?

— Зато Вусэнт будет цел, — донесся откуда-то ответ. И неясно, чего больше было в этой фразе — радости или горького сожаления.

Аткас помогал, чем только мог, словно пытаясь оправдать позорное бездействие во время битвы. Складывая руки на груди у Сегрика, он всмотрелся ему в лицо и вдруг увидел, что губы рыцаря совсем по-детски поджаты. Черные усы, однако, и сейчас грозно топорщились.

— Прости, прости, прости… — шептал Аткас, возясь с телом. — Кто же думал, что ты такой? Грего и не знает… Остался в безопасности, а ты пришел. Спасибо и прости. Да будет к тебе благосклонен Талус, да протянет он руку тебе и поведет за собой в Вечную Долину…

Губы зашептали молитву, но впервые в жизни Аткас мечтал, чтобы это были не просто слова. Сегрик достоин избежать Свардака.

Вокруг потерянно бродила Дженна, гадая, где сейчас Экроланд, умер ли. И Слэм, и остальные были твердо уверены, что рыцарь мертв, но она помнила пузырьки на губах. «Наверняка он жив, — убежденно говорила она себе. — Тенефор ему помог. С ним все будет хорошо».

Уже ближе к вечеру вернулся Тьего. Один. Вернее, ни Вила, ни вождя с ним не было, только вел его под руку варвар из тех, что утром сражался. Выглядел паладин совсем плохо. Губы посерели, он едва переставлял ноги и что-то бормотал себя под нос, заговариваясь.

Пришедших окружили рыцари. Вперед бросился Синюрд и бережно подхватил лишившегося сил друга. Варвар, выполнив задачу, коротко кивнул и отправился обратно в свой лагерь.

— Ну чего, чего там? — тормошил Тьего Слэм. — Что решили-то?

— Отстань, не видишь, худо ему, — проворчал Синюрд, но Тьего махнул рукой, веля гиганту отойти. Невольно сморщил нос, — до него донесся сладковатый запах, витавший от погребальных костров.

Пошатываясь, он встал лицом к рыцарям и слегка улыбнулся:

— Перемирие заключено. Дед Вила согласился обсудить возможные уступки, которые сделает Наместник. Войны не будет.

Рыцари издали радостные крики. Некоторые, впрочем, выглядели не шибко довольными.

— А что, если Наместник и дальше будет упрямиться? Что тогда? Опять поедем защищать ворота?

Тьего поднял руку, с ходу отметая подобное предположение.

— Мы с Синюрдом поговорим с вашим Наместником. И с магистром вашего Ордена. Уверен, нашего авторитета хватит, чтобы переубедить обоих. Я предлагаю для начала вернуться в поместье Эри, да будет над ним благословение Талуса. За неделю, отпущенную нам дедом Вила, мы как раз успеем решить все вопросы.

Аткас дернул рейнджера за рукав:

— Мастер Дол, а вы знали, что конюх сэра Эри — такая большая шишка?

— Ну, не то чтобы шишка, — ответил Слэм, почесывая затылок. — Внук вождя, единственный наследник… Насколько я знаю, отец Вила на него по какой-то причине прогневался и прогнал из Края Вечной Зимы. Перед отъездом Вил договорился с дедом, что будет поставлять варварам разные сведения о Вусэнте. Грубо говоря, станет разведчиком.

— А сэр Эри что же, знал обо всем?

— Конечно. Он всегда был дружелюбен к варварам, приютил где-то жену и дочерей Вила, а самого под видом конюха поселил у себя. Вил был в курсе всех новостей и регулярно ездил встречаться с дедом к самому проходу. Вполне вероятно, что их встречи проходили прямо здесь, в Вус-Тенгерте. Месяца три назад отец Вила погиб, уж не знаю, что там случилось, и дед позвал его обратно. Но Вил не поехал, сказав, что принесет больше пользы в своем нынешнем качестве… Уверен, в связи с последними событиями его дед думал, что Вила убили «коварные южане». Он же не имел чести знать Эри, не мог увидеть его благородство и широту души… По правде говоря, всем нам принесло бы куда как больше пользы, если бы Эри познакомился с послом варваров, Колином Табаром. Вот уж умнейший человек! Но увы, Табар предпочитал общаться только с Наместником, и только наедине.

Покончив с неприятным, но необходимым делом, повернули обратно. Еще помолятся за души убитых в храмах Талуса, еще оплачут жены и дети отцов и мужей, но пока задача не выполнена, горевать никто не собирался.

Многие рыцари скакали, привязав к своему коню за поводья еще одного, лишившегося всадника.

***

Обратный путь проходил в тягостном молчании. В душах тех, кто возвращался назад, не осталось ни малейшей доли энтузиазма, с которым они ехали защищать форт. Каждого одолевали мрачные раздумья. Дженна почла за благо скакать между Синюрдом и Тьего, потому что уж больно злыми глазами смотрели на нее праведные рыцари, тогда как паладинам, казалось, было наплевать, что она применила запретную магию на поле боя.

Ветер, волшебным образом изгнанный утром из форта, вступил в свои права и нещадно дул навстречу, заставляя слезиться глаза. Только Слэм нашел в нем нечто хорошее, сказав:

— А ветер-то теплый, южный!

Кроме него, этого, похоже, никто не замечал. Дженна еще сильнее сжала пальцы на поводе, мысли ее унеслись вперед, к жаркому камину и теплой ванне Медовых Лужаек.

Спустя пару часов Слэм внезапно вскинул руку, давая знак остановиться.

Рыцари сгрудились вокруг.

— В чем дело, мастер Дол? — полюбопытствовал Аткас, придерживая Солемну. Стролл, привязанный к ней, вел себя беспокойно: прядал ушами, всхрапывал и порывался освободиться. Внезапно юношу кольнуло страшное подозрение. Не иначе, как гоблины устроили очередную засаду! Тайком оглядев рыцарей, он решил, что они отобьются. Все устали, но разгромить очередную шайку гоблинов у них хватит сил.

Но дело было вовсе не в гоблинах. Слэм спешился и наклонился к самой земле. Обернувшись, он указал вниз:

— Смотрите, здесь совсем свежая кровь!

— И что? — фыркнул сэр Энрек. — Ты, рейнджер, хочешь нас удивить видом крови?

Но Слэм ничего не ответил, лишь приложил палец к губам. В наступившей тишине стал слышен слабый стон, доносящийся откуда-то из кустов, росших по обочине дороги.

Странная надежда всколыхнулась в Дженне. Она посмотрела на Слэма. Тот уже готовился продираться сквозь кусты.

— Не стоит одному… Вдруг засада? — слабым голосом сказал Тьего. Синюрд спешился и пошел вслед за рейнджером.

Прошла минута, другая… Не было слышно никаких звуков. Рыцари, переглядываясь, хмурили брови. Только было сэр Энрек собрался что-то сказать, как послышался шум, треск, и на дорогу выбрался Слэм, улыбаясь от уха до уха.

Вслед за ним осторожно шел Синюрд. На руках гиганта было тело в доспехах, все в крови…

— Эри! — воскликнула Дженна и кубарем скатилась с коня. Подбежав, она сразу убедилась, что рыцарь жив: его глаза были открыты, а самые кончики губ дрогнули, когда ее лицо нависло над ним.

— Скорее же в Лужайки! — взволнованно воскликнул сэр Энрек. — Поторопимся, друзья, дорога каждая минута!

Тьего бессильно выругался, жалея, что истратил все свои Силы на варвара.

— Это все дракон, — обернувшись к Аткасу, желчно выговорила Дженна. — Как он мог бросить Эри тут, одного? Вот и дружи после такого с этими тварями!

Однако не успело пройти и получаса, как девушка раскаялась в своих словах.

Казалось, по дороге пронесся ураган и переломал, словно лучинки, вековые деревья, обрушил их наземь. Повсюду валялись сломанные ветви и тяжеленные стволы.

— Что за диво? — пробормотал Слэм, направляя коня в обход поваленного дерева.

Видно было, что некая грубая сила сначала покалечила самые верхушки деревьев, потом снесла их под корень и углубилась в лес. Первым увидел, что стряслось, Синюрд. Покачав головой, он остановил коня и повернулся к рыцарям:

— Страшная смерть.

В глубине раскиданного леса лежала громадная туша дракона. В агонии Тенефор положил вокруг себя множество деревьев, а в развороченной когтями груди сидело закованное в мерцающий лед сердце. Видно, один из поверженных крыльями шаманов успел отомстить.

— Спасибо тебе, — негромко сказала Дженна, останавливая коня напротив, — к счастью, Экроланд жив…

По лежавшему на боку дракону внезапно прошла судорога — от хвоста до шеи. Огромная голова повернулась, а глаза приоткрылись и в последний раз полыхнули в сторону девушки яростью.

«Пошла прочь, поганая ведьма!» — раздался в ее голове громоподобный рык. Дженна отпрянула. Никто, кроме нее, не слышал последних слов дракона, но она почувствовала себя так, словно ей прилюдно плюнули в лицо.

— Врагу такой смерти не пожелаешь, — тихо сказал Тьего.

Дракон уже был мертв, но заклинание, убившее его, продолжало свое губительное действие. Лед кристаллами нарос на краях раны, потом изморозь пошла по шкуре…

Когда рыцари, последний раз взглянув на дракона и молча отдав дань его храбрости и благородству, повернули прочь, он весь оброс льдом и превратился в чудовищных размеров прозрачный многогранник.

— Он до последнего мгновения пытался вырвать у себя сердце, — грустно сказал Слэм Аткасу и Дженне. — Боль, наверное, дикая.

В ближайшей деревне рыцари купили повозку и погрузили на нее раненых.

***

Дальнейшее Аткасу запомнилось очень плохо. Уже под вечер они доехали до Медовых Лужаек. Пока он, точно сомнамбула, бродил вокруг, везде мелькала госпожа Сакара, тотчас же начавшая всеми командовать. Раненые были размещены в гостевы комнатах, чудесным образом на свет появились тарелки со вкусной едой. Юноша немного поклевал и примерился было идти спать, но его поймал Тьего и велел скакать в Вусэнт с поручениями.

После бессонной ночи несколько поездок до города и обратно чуть было его не убили, но он выжил и даже умудрился перед сном поговорить со Слэмом.

— Почему, интересно, Наместник вызвал к себе паладинов?

— Сложно сказать, — пожал плечами Слэм. Эста разминала ему плечи, и он блаженно щурился. — Странно другое: почему их до сих пор нет? Не думаю, что они там собрались точить лясы… Особенно учитывая истощенность Тьего.

— А вдруг их… Бросили в тюрьму? — затаив дыхание, предположил Аткас. И тотчас же вообразил, что ему опять придется кого-то спасать. «Завтра — хоть полк вытащу из тюрьмы, — решил он про себя. — Только, о боги, не сегодня!»

— Ну и наивен же ты! — воскликнул Слэм. — Он же не самоубийца. Я думаю, что скорее всего… А впрочем, пока погодим об этом. Зачем лишний раз трепать себе нервы… С паладинами отправился оруженосец сэра Мелдуневского, вот вернется, тогда и посмотрим.

Аткас затих и уставился в огонь камина, возле которого они сидели. Ему вспомнилось, как Рапен, получив приказ от самого Наместника, неуклюже заторопился в госпиталь за подмогой. Скоро он будет здесь, помогать раненым и, прежде всего, конечно Экроланду. Хозяин и впрямь плох. В сознание не приходил, бредит. Вероятно, ему бы стало чуть-чуть получше, узнай он об искреннем раскаянии, охватившем магистра. Лорд Улин пообещал на следующий же день собрать Совет и публично отменить решение об изгнании рыцарей из ордена.

Госпожа Сакара, разместив и накормив всех, ушла дежурить у постели сэра Экроланда. Она намеревалась провести там всю ночь, и последующие тоже, в общем, сколько будет необходимо.

Перед тем, как заснуть, Аткас нашел в себе силы прочитать краткую молитву Талусу:

«Забудь про меня, — страстно говорил он. — Я — маленький и ничтожный, никто перед тобой. Посмотри, там, в соседней комнате умирает самый великий твой сын. Самый благородный, доблестный и добрый. Обрати туда свой взор, помоги сэру Эри. Я знаю, что если он умрет, то с ним уйдет половина всей веры в тебя на Роналоре».

Глава 16

Наступила глухая ночь. За окном пошел дождь, капли забарабанили по крыше. Госпожа Сакара волновалась только об одном: чтобы непогода не помешала священнику приехать вовремя. Заламывая руки, она ходила по гостиной и шикала на Престона, слишком гремевшего подсвечниками. У постели Экроланда дежурили попеременно то Эста, то еще какая-нибудь девушка. Ни на миг его не оставляли одного. Несчастные женщины полагали, что если ему вовремя менять холодный компресс, смачивать губы водой и держать его за руку, он ни за что не умрет, не посмеет оставить их после всех забот, которыми они его окружили.

Престон, опасливо оглянувшись на госпожу Сакару, взял подсвечник и прошел в комнатку за кухней, служившую пристанищем Аткасу. Перед ним открылась дивная картина — сам оруженосец спал, сладко посапывая, на полу, подстелив соломенный тюфячок и накрывшись курткой, на кровати же его разметалась во сне Дженна. Ей пришлось уступить свои покои рыцарям, и уже с вечера она пришла к Аткасу — мириться. Оба оказались объединены перед лицом общей беды. И он, и она полностью зависели от рыцаря, и сейчас их сковал ужас от неопределенного будущего.

Поправив одеяло Дженны, Престон отошел к двери и окинул комнату еще одним взглядом. В глазах, обрамленных лучиками морщин, проскользнула жалость. За жизнь обоих никто не даст и ломаного гроша, умри сэр Экроланд.

А рыцарю было и впрямь худо. Он потерял сознание на подъездах к Медовым Лужайкам и больше не приходил в себя. У него началась горячка, а в последние часы он стал бредить. Слэм до последнего сидел возле друга. Между бровей у него залегла печальная складка. Слишком часто он видел, как подобные раны отнимают жизнь… И только когда сон стал одерживать решительную победу, Слэм ушел спать.

Госпожа Сакара резко вскинула голову. Ей показалось, или в аллее и впрямь послышался цокот копыт? Все сомнения развеялись, когда раздался тихий стук в дверь. Подобрав юбки, она опрометью метнулась к двери, опередив Престона, и, берясь за ручку, простонала:

— Слава Талусу, наконец-то!

На пороге стоял мокрый и взъерошенный Рапен. Под капюшоном волосы топорщились в разные стороны, окружая кудрявым венчиком выбритую макушку. Он кисло улыбнулся навстречу старухе и степенно прошествовал внутрь.

Госпожа Сакара хотела было закрыть за ним дверь, но в проем проскользнула миловидная девушка, закутанная в белый плащ с капюшоном. На ее лице сияла мягкая улыбка, которую не смогла приглушить плохая погода. Госпожа Сакара подозрительно сощурилась, увидев девушку.

— Моя помощница, Милина, — представил девушку Рапен, обернувшись. Губы госпожи Сакары одобрительно дрогнули, когда помощница присела в низком-низком реверансе.

— Наломал Экроланд дров? — добродушно осведомился Рапен, моя руки над тазиком. Эста, державшая кувшин с водой, сморщила нос. На языке у нее сразу завертелись колкости, которыми она с удовольствием бы уязвила нетактичного священника, но ей пришлось держать их при себе.

Госпожа Сакара строго на нее взглянула и как можно любезнее ответила:

— Геройство в крови у всех мальчишек, что мнят себя мужчинами. Но сэр Эри далеко не мальчик, и вы это знаете, отец.

Священник хмыкнул и прошел в покои Экроланда. У двери возникла небольшая заминка — госпожа Сакара пропускала вперед Милину, а помощница Рапена решила во что бы то ни стало уступить честь пройти в двери первой госпоже Сакаре. Настойчивость девушки победила, и губы госпожи Сакары раздвинулись чуть больше, когда она вплыла в спальню первой.

— Вначале займемся нашим героем, — сказал Рапен. — А после Милина осмотрит других раненых.

— Как вам будет удобнее, отец, — с глубоким почтением отозвалась госпожа Сакара.

Милина едва смогла сдержать крик, когда увидела, во что превратилось лицо Экроланда. Но она быстро сумела взять себя в руки и принялась доставать из котомки баночки с мазями.

Склонив голову, госпожа Сакара оставила их наедине с больным и присела на диван в холле. Рядом на краешек примостился Престон и, стягивая с головы парик, жалобно сказал:

— Еле успели. Я, честно говоря, уже было совсем попрощался с нашим хозяином…

— Рано ему помирать, — буркнула госпожа Сакара. — Не навоевался еще. Помяни мое слово, Престон, он еще о себе заявит.

— Куда там, — махнул рукой старик, — прошли его деньки.

Из комнат Экроланда донесся крик, да такой страшный, что они оба вскочили на ноги и беспомощно схватились за руки.

— Сэр Эри, — чуть не плача, сказала старуха. — Ему, должно быть, с носом что-то делают. Талус, облегчи его страдания!

Престон успокаивающе погладил ее по морщинистой руке.

— Он и не такое переживал. Все с ним будет хорошо.

Спустя несколько часов Рапен и Милина вышли из спальни рыцаря. Оба шатались от усталости. Лицо священника посерело, глаза потухли. Он с трудом доплелся до столовой и плюхнулся на стул, заботливо выдвинутый Престоном. Вокруг уже суетилась госпожа Сакара. Вместо одной свечи вокруг засиял добрый десяток, а из кухни, ловко балансируя подносами, уже торопилась Эста, оставляя за собой шлейф соблазнительных запахов.

— Сюда, сюда, дорогая, — ласково приговаривала госпожа Сакара, ведя за собой Милину. Усадив девушку в кресло у камина, она впихнула ей в ледяные ладони высокий стакан с подогретым вином. Милина стучала зубами от холода и казалась еще более уставшей, чем священник. Престон заботливо укутал ее ноги пледом и поворошил в камине кочергой.

— Отец, что скажете? — со сдержанной тревогой осведомилась, наконец, госпожа Сакара, после того, как Рапен умял целую свиную ногу и выпил кувшин вина.

Порозовевший священник лукаво улыбнулся:

— Милая дочь моя, ты полагаешь, что, случись нечто ужасное, я вот так спокойно объедался бы тут, не вымолвив и словечка? К счастью, мы успели вовремя. Осмотрев рану, я опасался, что Экроланд навсегда потеряет свой красивый ровный нос, но мы довольно успешно собрали все косточки, спасибо Талусу, который направлял наши руки. Разумеется, целительные молитвы тоже не прошли даром. В самом скором времени Экроланд поправится. Думаю, уже к утру он придет в себя. Лихорадка пройдет через пару дней.

— Спасибо вам, — тихо молвила госпожа Сакара, отворачиваясь и украдкой вытирая глаза.

— Есть одно небольшое «но»! — сказал Рапен, поднимая палец вверх. — Меня ждут в Вусэнте, а больному необходим правильный уход. При всем моем к вам уважении, вы не сумеете должным образом менять повязки и обрабатывать рану. Поэтому я, скрепя сердце, оставляю здесь Милину. Она неотлучно будет находится у постели Экроланда и, уверен, не пройдет и дюжины дней, как поставит его на ноги.

Госпожа Сакара стремительно подошла к камину и опустилась у кресла, в котором сидела девушка, на колени.

— Голубушка, в Медовых Лужайках ты — самая драгоценная гостья. Я буду относиться к тебе лучше, чем к собственной дочери, клянусь Талусом!

— Прошу вас, встаньте, — слабым голосом проговорила Милина, изрядно смущенная горячностью старухи. — Для меня честь ухаживать за таким благородным рыцарем.

Оглянувшись в поисках спасения на Рапена и увидев, что тот полностью занят второй ногой, она торопливо вскочила и сказала:

— Благодарю вас, я передохнула и теперь хотела бы взглянуть на других раненых.

— Я провожу вас, госпожа, — тут же откликнулся Престон.

***

Дженна открыла глаза и в первое мгновение не смогла понять, где находится. Но вот перед ней в темноте проступили смутные очертания потолочных балок, а откуда-то снизу донеслось тихое посапывание. «Я в комнате Аткаса, — вспомнила она и поежилась. — Какой страшный сон мне приснился»…

Особенно ужасны были вопли на всем протяжении ее сна. Ей казалось, что это вопит ее отец, размахивая розгами и разыскивая дочь. Но, приглушенный стенами, тут же раздался другой крик, на сей раз наяву.

И мгновения не прошло, как Дженна была на ногах. С вечера она не переодевалась, поэтому ей не пришлось разыскивать в потемках одежду. Единственное, чего она сейчас желала — это убедиться в том, что Экроланд пережил эту ночь. Приехал ли Рапен? И если да, то не слишком ли поздно?

Она выбежала в коридор и нерешительно остановилась. Из столовой доносились голоса. Прислушавшись, она узнала всех, даже Милину, которую видела лишь раз в жизни.

«Я должна собственными глазами увидеть, что с Эри все в порядке, — решила девушка. — Милина туда не пойдет, поэтому у меня есть немного времени. И госпожа Сухарь меня тоже не увидит. Да старуха небось умирает, хочет спать! Она же всю ночь на ногах»…

Миновав коридор, девушка на секунду прислонилась к двери, ведущей в покои Экроланда, а потом резко рванула на себя ручку.

Дженна вошла в затемненную комнату и нерешительно остановилась. Она впервые была в спальне Экроланда, и эта мысль на секунду смутила ее. Все ставни были плотно прикрыты твердой рукой госпожи Сакары, заявившей, что раненому может повредить освещение. Но сквозь щели все равно просачивался розоватый утренний свет, мягкими полосами ложился на ковер и растворялся в глубине комнаты.

На широкой кровати разметался рыцарь. В бреду он сбил одеяло с груди, скомкал его в ногах. Плотные повязки укутывали часть лица, пострадавшую от удара палицей. То и дело Экроланд тянул руки к носу, но, коснувшись пропитанной кровью ткани, убирал их прочь и стонал от боли. Временами он открывал глаза, совершенно безумные, обводил невидящим взглядом комнату и пытался привстать, тут же бессильно падая обратно.

Стараясь не потревожить шумом больного, Дженна, мягко шагая по ковру, прошла к кровати и медленно опустилась на стул. С жалостью посмотрела на мечущегося рыцаря и осторожно взяла его за руку. Пальцы Экроланда были горячие, словно в его жилах текла расплавленная сталь.

— Милина скоро придет, — негромко сказала девушка, надеясь, что ее слова дойдут до воспаленного сознания. — Потерпи чуть-чуть. Она готовит целебный бальзам.

Поправляя подушку, Дженна случайно коснулась волос рыцаря. Обычно такие славные, золотистые, сейчас они свалялись в бурые колтуны. Она сморгнула слезы и еще раз пожала охваченную жаром руку, хотела было сказать еще что-нибудь утешительное, как вдруг Экроланд заговорил. Дженна впервые слышала такой голос — полный холодного гнева, скрипящий, некрасивый:

— Презираю, — проговорил вначале он негромко, но затем его голос окреп. — Презираю, презираю!

Воспаленный рот искривился, в уголках губ запузырилась кровь, и рыцарь закашлялся. Дженна нерешительно взглянула на дверь. Позвать на помощь? Ее взор вновь переместился на рыцаря, такого слабого, такого больного.

— Шлюха, портовая шлюха! — в голосе бредящего Экроланда сквозило возмущение, и опять — эта странная ярость. Дженна в тревоге склонилась над ним, погладила пылающий лоб и пробормотала слова успокоения, но рыцарь не унимался.

— Дрянь-девка, последний разлив. Чего ты хочешь — порт! — внезапно его тон изменился, и своим всегдашним, ровно-благодушным голосом Экроланд без запинки продолжал, — конечно, Эста. В Медовых Лужайках ты найдешь кров и хлеб. Оставайся, тебя никто больше не обидит. Обещаю!

Тело рыцаря изогнулось дугой, и он почти выплюнул в лицо ошеломленной Дженне:

— А я свое слово держу! Я честный! Честный!

Дженна в испуге отшатнулась, но тут же пересилила себя и придвинулась ближе, ловя размахивающие в пустоте руки и с немалым трудом укладывая рыцаря обратно на подушки. Худо ему, ох худо! Скорее бы Милина заканчивала свое снадобье.

Загремел и упал с прикроватного столика кувшин, снесенный рыцарем. Его губы продолжали что-то шептать, иногда он начинал бормотать, но слова разобрать было невозможно. Тут он резко повернул голову к стене и ясным голосом произнес:

— Ты трус, ясно? Трус и мерзавец, каких поискать. Ничего путного из тебя не выйдет. Прав был Сегрик, тысячу раз прав! Ты — ничтожество, Аткас, и даже Свардак тебя не перевоспитает! Но долг превыше всего… Боги, эти все мысли, как много мыслей, у меня голова уже пухнет от мыслей… Долг, я теперь всем должен!

Дженна наморщила лоб. Она перестала вообще чего-либо понимать. Аткаса в комнате, конечно, не было, но почему Экроланд к нему обращается, да еще и с такими обидными словами? Жаркая рука схватила ее запястье, она даже вздрогнула от неожиданности. Рыцарь смотрел прямо на нее, а сквозь повязку на лице просачивалась и падала на белое белье кровь. Глаза у рыцаря были хуже, чем у самого последнего сумасшедшего, но мгновениями в них вспыхивало осмысленное выражение.

— Суэта, — протянул он опять другим тоном. Сейчас в нем были страсть и удивительная нежность. — Суэта, любовь моя! Почему все вокруг настолько плохо?

— Успокойся, Эри, — с тревогой сказала Дженна. — Тебе станет хуже, если ты будешь и дальше трепать языком. Помолчи, пожалуйста!

Рыцарь слабо улыбнулся и вдруг сжал ее запястье так, что хрустнули косточки. Дженна попыталась выдернуть руку, но он выкрикнул в ее сторону:

— Суэта! Твоя смерть изменила меня… О, как бы я хотел и далее оставаться в неведении! В блаженном, бездеятельном неведении!

Дженна прикусила губу, чтобы не вскрикнуть от боли. Внутри нее разгорался жадный огонек любопытства. Она подавила в себе порыв остановить Экроланда, заставить его замолчать. Вместо этого она наклонилась еще ближе и положила прохладную ладонь ему на лоб. Экроланд заморгал, пряча под веками мутные глаза. На потрескавшихся губах появилась слабая улыбка.

— Суэта… — в его голосе разлилось блаженство, он откинул голову и попытался поцеловать ее руку. — Ты простила меня, правда?

— Да, — коротко ответила Дженна, чувствуя, что от волнения у нее начинает сбиваться дыхание.

— Я знал, что путь к искуплению будет долог, — поделился с ней рыцарь. — Но я знал также, что рано или поздно он завершится. Моя любовь, с твоим прощением я обрел крылья. Сколько лет ты снилась мне! Теперь мы никогда не разлучимся.

— Никогда, — протянула Дженна, подпустив в голос мелодичности, свойственной, по ее мнению, принцессам.

— Я так и знал, — рассуждал рыцарь, обратив лицо к потолку, — что твоя душа, заключенная в аслатине, получит свободу. Там, в Эстоке, ты освободилась, а сейчас пришла ко мне. Я должен был раньше догадаться и разломать свой меч! Прости же еще раз, — за недогадливость. Сколь же о многом хочу рассказать я тебе! Мне было тяжело, очень тяжело. Поверь, Суэта, это так сложно: быть кротким и смирным, безропотно сносить выпады Теллера, молчать о том, о чем умалчивать нельзя… Я чувствовал себя так, словно руками раздвинул себе ребра, вырвал прежнее сердце и вставил на его место иное, из чистого золота. Оно холодное и колючее, заставляет меня поступать так, как мне не свойственно. Мой же обет связал меня по рукам и ногам, я в западне!

— Какой обет, Эри? — тихо, чтобы не спугнуть его признаний, спросила Дженна, но рыцарь ее не услышал.

— Вначале было сложно. Ты и представить себе не можешь, насколько! Я же не привык быть таким… уступчивым, ты же знаешь меня. Я огляделся вокруг и принялся творить добро. Думал, меня быстро сочтут сумасшедшим и упекут в тюрьму, но этого не произошло. А знаешь, почему?

— Не знаю, — сказала Дженна и погладила рыцаря по волосам.

— Все стали думать, что я чуть ли не святой. Все, но не Рапен. Этот хитрый толстяк меня насквозь видел, видел и недолюбливал. Он понял, что все мои поступки совершаются вовсе не из-за природной доброты… А я пытался стать таким, каким всегда меня видела ты, — не злобным фанатиком Талуса, но мягким и сердечным человеком, защитником слабых, помощником угнетенным. Ты думала, что я и есть такой, что я всегда привечал обиженных и утешал страдальцев. Нет, Суэта! Я был другим, совсем другим! Я хотел быть паладином! Я хотел сражаться на границах Твердикана с порождениями Тьмы! Я хотел уничтожить Сегрика на суде богов! И мне было в тысячу раз больнее быть пораженным от руки Сегрика, чем убивать тебя!

Рыцарь замолк, тяжело дыша после длинной тирады. Дженна тоже молчала, ошеломленная. Она не вполне была уверена, что хорошо расслышала последние слова. Ей показалось, или он и впрямь сказал, что…

— Я увидел эту ведьму и сразу понял, что она удивительно похожа на тебя, — тихо продолжил Экроланд. Чтобы его услышать, Дженне пришлось склониться ухом к самому рту. — Когда я спасал ее от жадных до крови рыцарей, прежде всего я спасал тебя. Искупление каждый час, каждую минуту, Суэта… Я сотни раз каялся перед тобой, но ты была жестока, как всегда. Почему только сейчас ты простила меня?

— Но ты… убил меня, — неуверенно отвечала Дженна. Непрошенная слезинка выползла на щеку и капнула рыцарю на грудь.

— Да, убил! — страшно вскричал Экроланд. — Но чего еще ты ждала, открываясь мне? Я всегда боролся с последователями Неназываемого, и очень глупо было полагать, что моя любовь тебя спасет от их участи! О, эта жуткая, жуткая ночь… Помнишь, как ты мечтала, что мы уединимся в благодати Медовых Лужаек, что будем неразлучно жить там до конца наших дней? Еще ты говорила о детях, смеялась и лепетала, что у нас будет два сына и дочь, хотела, чтобы я вырастил из сыновей доблестных воинов, а сама обещала позаботиться о том, чтобы воспитать юную леди. Молю, пойми меня! Я же любил целомудренную красивую девушку, дочь короля, нежную принцессу, капризную властительницу моего сердца, а вовсе не богомерзкую ведьму! Да, моя любовь не вынесла такого ужасного испытания, разлетелась в пыль… Но тут же возродилась! И уже когда я вытаскивал окровавленный меч из твоего бездыханного тела, я осознал, что любил всю тебя, целиком. Я убил тебя в исступлении обманутого. Мне казалось, что несколькими простыми словами ты разом лишила меня чего-то безумно важного, украла что-то бесценное. Но так мне только казалось, ибо на самом деле ты была цельной, просто я был слеп. Без этой червоточины, без проклятия Неназываемого твой дух был бы пресен. Но я списывал все на твое воспитание, думал: «Она принцесса, чего же ты хотел? Ей судьбой суждено быть такой нервной, на изломе; капризной и требовательной»…

— Эри… — тихо-тихо шепнула Дженна, чувствуя, как почва ускользает из-под ее ног, как в ее собственном внутреннем мире рушатся одна за одной колонны, которых она полагала основными и незыблемыми.

— Замолчи, не перебивай! Ты думаешь, та ночь была страшна тем, что я убил тебя? Нет! И этим тоже, дорогая, конечно, но самым страшным было осознание вины потом. Я начал понимать, что ты бы выбрала для себя иную участь, если б выбор был подвластен тебе. Ты же с младенчества была отдана Неназываемому, так что же теперь? Ты не могла отказаться от насильного проклятия судьбы, и ты росла, думая, что всю жизнь тебе придется скрывать свой дар, как дурнушки скрывают умелым кроем платья кривые ноги. Ведь король знал, да? Не мог не знать… Еще бы! Много позже я понял, что Ивесси и вы — одной крови, и в ваших семьях часто рождаются с печатью Неназываемого. Проходили часы, и осознание того, что я совершил, раскаленными иглами вонзалось мне в сердце. Я бегал по дому, плакал и стонал, крушил все вокруг, но иглы лишь глубже вонзались мне в плоть, и ничто не могло облегчить моих страданий. О, как я мечтал в ту ночь самому стать некромантом, чтобы возродить тебя к жизни, как я желал встать с тобой на путь отверженных! Понимаешь, как низко я пал? Тогда и пришло озарение. Я решил принять обет и стать идеальным рыцарем, у которого внутри соседствуют все-все добродетели, предписанные Талусом.

— У тебя это получилось, Эри, — сказала Дженна, с силой вытирая щеку, словно, убрав слезы, с ними она удалит и их причину. — Ты стал идеальным рыцарем.

— Это маска, Суэта, — усмехнулся рыцарь. В сочетании с безумными глазами и окровавленным лицом этот смешок вышел жутким, будто издал его демон. — Это всего лишь маска. Я оказался искусным актером и смог притвориться даже перед собой, что я изменился бесповоротно… Но события последних месяцев выбили меня из колеи. Я больше не могу так жить. Она на меня смотрит, склонив голову, такими знакомыми глазами… Тут же мне представляется, что это наша с тобой дочь. Она же — это ты, только моложе и чуточку дурнее обликом! О, боги, лучше бы Сегрик прикончил ее в Олинте!

Дженна безмолвствовала. Внутри нее поднялась спасительная пелена равнодушия, гася ярость, боль и печаль. Внезапно ей стало все равно. Кому было лучше умереть, так это Экроланду — вчера. Зачем она осталась и выслушала это все? Сколько ночей она не будет спать, обдумывая слова рыцаря?

А в комнате светало. Звезды еще не потухли, но в ставни вползал свет, набрасывая перламутровый полог на все предметы. Дженна выдернула наконец руку и встала. Схватила со стола свечу и резким выдохом затушила ее, — лишь бы что-то делать.

Рыцарь моргнул, когда исчез яркий огонек свечи. Ресницы отбросили пушистую тень на промокшую повязку.

— Что же теперь, Эри? — спросила дрогнувшим голосом Дженна. — Что ты будешь делать теперь?

— Уеду отсюда. Попробую начать все заново. Во мне поселилась странная усталость. Старею? Нет, просто надо уехать. Возьму тебя на руки, крепко-крепко прижму и всегда буду оберегать от таких кретинов, как я сам. Никогда больше не причиню тебе боль, клянусь! Ничто нас больше не разлучит, проведем остаток дней в мире и радости. Куда ты хочешь? В Силвердаль? В Эсмалут?

— Я хочу домой, — одними губами прошептала Дженна и, закрыв лицо, выбежала из комнаты.

***

Дженна, словно слепая, брела по коридору. Ворох хаотичных мыслей бурлил у нее в голове, мучили вопросы, на которые она не знала ответа. В тугой клубок сплелись в ней недоумение и обида, жалость к рыцарю и себе и злость на него, — за то, что он скрывал ото всех свою тайну.

«Мне надо успокоиться, — твердила она себе, — я должна как следует все обдумать, но не сейчас, иначе я сделаю совсем неправильные выводы… Нельзя обвинять Эри. Он болен. Он мог и соврать. Бред — странная штука… Ему же могло это все привидеться?»

Не глядя, она толкнула дверь перед собой и очутилась в библиотеке. Старинные книги теснились на полках, собирая пыль. Несмотря на все усилия Эсты и других служанок, эта комната никак им не давалась. Вымытое окно через час мутнело, выметенная пыль странным образом вновь оседала вокруг, а паркет и вовсе противился любым манипуляциям.

Подтянув кожаные штаны, Дженна опустилась в кресло у окна и замерла, равнодушно наблюдая за тем, как в сад приходит солнце.

«Я сказала Эри, что хочу домой. Но этого ли я желаю на самом деле? Что ждет меня в Черноозерье, если я туда вернусь? Теперь отец не сможет отослать меня к Керку и Гейле, да и они меня не примут. Куда я подамся? Мне некуда идти. Да, он сказал ужасные, уму непостижимые вещи, но я сделаю вид, что нашего разговора не было. Останусь подле него. Я полюбила Медовые Лужайки. Здесь так спокойно и хорошо… Когда Эри выздоровеет, он наверняка убедит Рапена, что я не нарочно убила ту женщину, Тассу Тинт. Он скажет, что это был несчастный случай. Теперь он герой, и его послушают, ну а он… Ему не привыкать врать».

Она тихонько заплакала. Слезы сами бежали из глаз непрерывными ручейками. Так сладко было плакать, жалея себя, рыцаря, и всех убогих вокруг. А как еще назвать несчастного воришку, Аткаса, или трудолюбивую Эсту, которая давеча трудилась совсем на иных фронтах?

Скрипнула дверь. Дженна, вытирая глаза, увидела, что в библиотеку вошла госпожа Сакара.

«Мои слезы ее не удивят. Все рыдают об Экроланде», — решила девушка и постаралась улыбнуться.

— Как он там? — спросила она.

Вместо ответа старуха плотно прикрыла за собой дверь, прошла к окну и грузно опустилась в кресло напротив. От немигающего взгляда выцветших глаз Дженне стало неуютно, и она заерзала, придумывая достойный предлог, чтобы по-быстрому удалиться.

— Ты была у него, — медленно сказала госпожа Сакара, даже не пытаясь изобразить вопрос. — Ты ведь знаешь, что он бредит, да?

— Ему очень плохо, — уклончиво ответила Дженна, опуская глаза. — К счастью, Талус помог ему… Он исцелится.

— Он мог сказать тебе разные вещи, — продолжала, будто не слыша ее, старуха и на миг замолкла, подбирая слова, — ужасные вещи. Что именно ты услышала?

— Ничего, — робко пролепетала Дженна, — бессвязный бред, и только.

— Не лги мне! Говори правду, девчонка. Ты в смятении, я же вижу. Может, я сумею тебе помочь.

Дженна к своему ужасу поняла, что из нее наружу рвется истерика. Захлебнувшись в рыдании, она едва сумела проговорить:

— Он… Он убил ее! Свою любимую жену… Как он мог?! Он сказал, что притворяется, что ходит в маске, как… Как Тьего! На самом деле все его добрые дела — из-за обета, который он сам себе дал. И вовсе он не такой хороший и добродетельный, каким мы его видим. Внутри-то он другой!

— Ты ошибаешься.

В глазах старухи появилась глубокая печаль. Дженна с безумной надеждой уставилась на нее. Может, у Экроланда и впрямь бред? Он все выдумал? Девушка, затаив дыхание, ждала ответа госпожи Сакары.

— Может, раньше Эри и был другим. Беспокойным, ищущим славы, честолюбивым. Но время меняет людей. Уж поверь мне. Да, давным-давно, двадцать лет назад, он совершил величайшее злодеяние, которое только может совершить человек. Я воспитывала Суэту с раннего детства, и кому, как не мне, было знать о ее проклятом даре! И с младых лет я внушала ей никогда, ни при каких условиях не говорить об этой своей особенности. Король отдал ее на обучение к магам. Те развили в ней крохотные способности, которыми она владела, и обучили прятать свой дар. Разумеется, Экроланд ничего этого не знал. Юный рыцарь самым достойным образом показал себя на границе с Рабадом и приехал блистать при дворе. Надо сказать, что он был очень недурен собой, я бы даже сказала, смазлив, и придворные дамы пачками валились к его ногам, а их мужья люто ему завидовали.

— Он и сейчас хорош собой, — грустно сказала Дженна и подтянула колени к подбородку, устроившись в кресле, как в гнезде.

— До посвящения в паладины оставалось совсем немного времени. И тут, на свою беду, Экроланда познакомили с моей милой принцессой. Я не знаю, что это было: вспышка, затмение, или ураган, но оба потеряли голову. Почти не таясь, бегали на свидания в сад. Причем оба вбили себе в головы, что король ни за что не допустит их свадьбы. Я-то думаю, что им надо было подождать всего пару лет. Гурды не были знатным родом, но Экроланд получил бы титул паладина, а там и до главы ордена недалеко. Вряд ли король стал бы препятствовать браку дочери с таким доблестным воином. Он души не чаял в Суэте и выполнил бы любую ее прихоть, к тому же она хотела выйти замуж не за какого-нибудь простолюдина, а за славного рыцаря. Как бы там ни было, но они решили бежать. Распроданных в пути драгоценностей с лихвой хватило на Медовые Лужайки. Почти год они были счастливы…

— А вы?

— Суэта была так добра к нам с Престоном, что взяла нас с собой.

Глаза госпожи Сакары затуманились. Она полностью ушла в воспоминания о былых днях.

— Экроланд хотел купить или построить замок, но Суэта была непреклонна. Она настояла на обычном красивом поместье. Медовые Лужайки напоминали ей виллу в Бельске, в которой она отдыхала летом. Окрестные мастера быстро привели тут все в порядок. Казалось, жизнь будет спокойной и размеренной… В ордене Красного Клинка тогда была острая нехватка рыцарей, и лорд Улин принял Экроланда с распростертыми объятиями. А потом… Потом Суэта захотела открыться ему. Знала бы ты, с каким пылом я ее разубеждала! Но мои доводы на нее не действовали. Кровь Дэктеров наполовину состоит из упрямства…

Старуха замолчала, все так же отрешенно глядя в пустоту. По морщинистой щеке скатилась слезинка.

— Здесь это и произошло, — наконец тяжело вымолвила она.

Дженна ощутила прилив ужаса. Радуясь, что уже подобрала ноги, она в страхе разглядывала пол перед собой и подозревала каждую темную отметину на паркете в том, что она осталась после лужи крови.

— Бедняжка… — совсем тихо продолжила госпожа Сакара и уронила голову на грудь, — мы похоронили ее в аллее, не стали по обычаю предавать тело огню. Только я и Престон. На том месте выросла вишня, горькая, но с удивительным ароматом.

— Почему же вы не бросили его после… После того, что он сделал?

— Эри удивительный человек. Он может думать о себе что угодно, но я вижу его честным, добрым, смелым и очень, очень достойным. Мы любили Суэту… Но и Эри мы тоже полюбили. Они оба были для нас словно дети, которых ни у меня, ни у Престона никогда не было. И имей в виду, девочка, только добродетельный и праведный человек склонен думать о себе плохо. Дурной грешник никогда не задумается о своих поступках и своей душе, ему это без надобности.

Старуха помолчала минуту и тихо, но решительно молвила:

— Я не осуждаю Экроланда за убийство Суэты.

— И я тоже не буду, — негромко согласилась Дженна.

***

Вопреки словам Рапена Экроланд пришел в себя только через два дня, а лихорадка его мучила еще неделю. Все это время за ним ухаживала Милина, отказываясь от помощи и доверяя посидеть с рыцарем лишь госпоже Сакаре, но очень редко, когда ей самой требовался отдых.

Весенний сад радовал глаз. Распустились необыкновенные цветы, заботливо пестуемые Престоном, который не оставлял надежд приманить к ним какую-нибудь редкую бабочку.

На широкую веранду из кладовок были вынесены удобные кресла, и вечерние чаепития проходили здесь. Двое здоровенных мужиков из деревни выносили сюда Экроланда, и он часами любовался деревьями и небом. Как-то вечером его пришли навестить гномы из банды Трогина. Воровато оглядываясь, они, как только стемнело, раскрыли принесенные с собой тючки и поставили на стол несколько шаров, внутри которых ярко-ярко плескалось и бесновалось пламя.

— Огонь прирученный, — благоговейно выдохнул Аткас. — Не думал, что мне доведется вновь его увидеть!

— Это подарок сэру Гурду от Трогина, — сказал один из гномов и низко поклонился, чуть ли не метя дощатый пол бородой, — он шлет вам наилучшие пожелания и надеется, что вы скоро выздоровеете.

Экроланд, лежавший в кресле, улыбнулся и потерся щекой о руку Милины, сидевшей на подлокотнике:

— С такой сиделкой я предпочту поболеть подольше.

— Глупости, сэр Эри! — воскликнула девушка, смущаясь и вставая рядом. — Вам не к лицу проводить дни в кровати. Вот увидите, почтенные, и недели не пройдет, как наш рыцарь вернется к своим обязанностям.

Аткас и Дженна тайком переглянулись. Как может Милина быть настолько слепой? Неужто она не замечает, как сильно привязался к ней Экроланд?

На следующий день Экроланд попытался походить вокруг дома, но кончилось все тем, что он чуть не упал на клумбу. Ему повезло: Аткас оказался рядом и, пыхтя от натуги, дотащил рыцаря до кровати. Милина, проведшая несколько часов на окрестных лугах в поисках целебных трав, отчитала рыцаря, словно непослушного мальчишку, и велела остаток дня вообще не вставать.

— Я умру, если еще денек проведу в кровати, — простонал Экроланд. — Это невыносимо — целыми днями лежать и ничего не делать!

— Успокойся, Эри, — невозмутимо ответила Милина. — Если выполнишь мою рекомендацию, завтра утром мы попробуем снять повязку.

Экроланд затих. Внешне он был невозмутим, но в душе ужасно боялся, что после удара его лицо непоправимо изменится. Боевые шрамы только украшают мужчину, но неправильно сросшийся нос — вряд ли.

Рано утром Милина, как и обещала, осторожно размотала повязку и бережно стерла чистой тканью остатки целительной мази.

Перед тем, как вручить рыцарю зеркальце, она сказала:

— А у меня припасена отличная новость, Эри!

Рыцарь мрачно взглянул на нее и быстрым движением выхватил зеркало. Встревоженные глаза уставились в блестящую поверхность. Милина с легкой улыбкой наблюдала, как разглаживается нахмуренный лоб, а губы рыцаря раздвигаются шире и шире.

— Ты воистину кудесница, Милина, — восторженно выдохнул наконец Экроланд. — Я не вижу ни малейших следов удара! Как мне тебя благодарить?

— Не меня, — строго поправила девушка, наматывая на палец золотой локон, — а отца… Рапена, то есть. Только благодаря его усилиям мы сумели спасти твое лицо.

— Ты обмолвилась, что хочешь мне что-то поведать. Что-то очень хорошее? — блестя глазами, вопросил Экроланд. С облегчением откинувшись на подушки, он приготовился слушать.

Милина достала какой-то листочек и начала:

— Вечером, когда ты уже спал, из Вусэнта приехал Слэм…

— Надо было меня разбудить! — возмущенно перебил ее рыцарь.

— Он сам просил тебя не беспокоить, — с нажимом сказала Милина. — Слэм принес замечательную весть от самого магистра. Вот тут — отрывок из его речи на совете. Мастер Дол сказал, что многие прослезились!

— Полагаю, лорд Улин одумался. Убери свою писульку, я и сам могу тебе дословно ее пересказать. Орден Красных Клинков издавна славится храбрыми и благородными рыцарями… Бла-бла-бла… Я с радостью возвращаю всем рыцарям, принявшим участие в битве у Вус-Тегерта рыцарское звание, возвращаю все привилегии…

Рот Милины открылся. Рыцарь, смеясь, махнул рукой:

— Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы угадать суть обращения магистра. Хоть и нехорошо так говорить о пожилом человеке, но лорд Улин держит нос по ветру. Чуть пахнет гарью, и он отползает в сторону, повеет цветами — он бегом бежит на сладкий запах.

Девушка опустила глаза. По ее мнению, отзываться подобным образом о столь почтенном человеке, как лорд Улин, было настоящим кощунством. Попробовал бы рыцарь заявить ему в глаза то, что только что сказал ей! В это же мгновение она осознала, что Экроланд запросто скажет то, что думает, и в лицо магистру. А что еще он может сказать, и кому? Внезапно ей стало жарко. Пряча растерянность, она торопливо сказала:

— В Храме прошло торжественное богослужение в честь павших рыцарей, сэр Эри. Жаль, что вас не было… Певчие пели просто восхитительно.

— Сэр Энсиваль умер, — не дослушав ее до конца, пробомотал под нос Экроланд. На лицо упала тень печали, в глазах появилась задумчивость. — Замечательный старик был, что и говорить. Один из самых благородных, смелых и умных. Великая потеря для Ордена.

— К сожалению, я не имела чести знать этого рыцаря, — тихо сказала Милина. — Но я разделяю твою скорбь. Есть еще одна вещь…

— Говори.

— Сэр Теллер… Сегрик, с которыми, как многие говорят, ты был в неладах…

— Он более чем достойный рыцарь, — строго возразил Экроланд. — Разногласия у нас случались исключительно по мелким поводам. Я теперь очень сожалею, что не мог назвать его своим другом.

— Да! — радостно подхватила Милина, — лорд Улин тоже сказал про него немало теплых слов, а королевские паладины объявили, что он, как и ты, достоин звания паладина. Как только они доедут до Силвердаля, подадут прошение королю. Я уверена, ему даруют звание паладина! Пусть и посмертно…

— Тьего и Син уехали? Когда? Зачем? — нахмурился Экроланд. — Только ради нас с Сегриком?

У Милины вырвалось короткое «ой!». Она захлопнула рот рукой и испуганно взглянула на рыцаря, который, видя все это, еще сильнее сдвинул брови и требовательно сказал:

— Так. Что ты от меня скрываешь? Чего я не должен знать? Почему вы со Слэмом плетете вокруг какие-то интриги, что-то от меня утаиваете?

— Твое выздоровление ничем не должно быть омрачено, — сказала Милина, упрямо надув губы. Она быстро взяла себя в руки и теперь была полна решимости поставить больного на место. — Тебе может стать хуже. Я ничего не буду говорить! Если Слэм сочтет нужным, он сам тебе скажет.

— Если приедет, конечно, — недобро сощурился Экроланд. — Что вряд ли случится, разумеется, в ближайшую неделю.

Отшвырнув зеркало прочь, рыцарь пристально взглянул девушке в глаза. Милина держалась храбро, но все-таки отвела взор в сторону. И тут же вскрикнула: железные пальцы схватили ее за подбородок. Пытаясь вырваться, она забилась, словно птичка, пойманная в силки, но Экроланд обвил другой рукой ее талию, и притянул к себе настолько резко, что испуганные глаза цвета неба заволокло пеленой слез.

— Теперь ты мне все расскажешь, — прорычал он грозно, но в глазах у него прыгали веселые чертики. Пораженная подобным несоответствием Милина замерла. Вдвойне смущенная подобной близостью, она растерялась и никак не могла сообразить, что же ей делать. Звать на помощь и кричать? Смешно. Вырываться — бесполезно.

Экроланд насмешливо поднял брови, увидев, как лицо Милины затвердевает, облекаясь в маску надменности. Ее глаза сощурились, в то время как она спокойно произнесла:

— Интересно, сэр Эри, а что скажет твой нос, когда я как следует по нему стукну?

Близость девичьего тела смутила Экроланда. А он было думал, что уже никогда не затрепещет при виде женских ножек! Рука, лежавшая на талии, слишком хорошо ощущала мягкие округлости, а пальцы, державшие подбородок, убедились, что кожа здесь шелковиста и нежна. Милина слегка нахмурила брови, не понимая, почему это на губах рыцаря появилась легкая улыбка. Его рот склонился к ее уху, и девушка услышала:

— А что скажешь ты, если мой нос предложит тебе выйти за него замуж?

Резкий рывок, — и девушка высвободила свой стан. На глазах у нее заблестели слезы, она с укором взглянула на рыцаря и сказала:

— Как тебе не стыдно так шутить со мной?! Я понимаю, что ты привык к восхищению женщин вокруг тебя, но чем я заслужила подобную обиду?

Экроланд поднял руки вверх, сдаваясь. Он попытался заглянуть ей в глаза, но она отвернулась и для верности прикрыла лицо ладнонью. Несколько смущенно он сказал:

— Милина, дорогая, я вовсе не хотел над тобой пошутить или тем более обидеть! Как-то раз ты заметила, что у меня довольно солидный возраст… Пожалуй, он не позволит мне вести себя столь ребячески… И когда я позвал тебя замуж, я был целиком, полностью, абсолютно серьезен!

Милина взглянула на него сквозь пальцы. В ее взгляде читалось сомнение. Экроланд, видя, что она не до конца верит ему, поспешил ее убедить:

— Да, мне уже порядочно лет, меня не назовешь юнцом… Легкомысленным — уж точно. Помнишь нашу первую встречу? Я увидел тебя в госпитале, и твой восхитительный облик намертво застрял у меня где-то тут, — он ткнул себе в грудь. — И не припомню, когда мне доводилось видеть подобную красоту. Наверное, никогда. Ты не похожа на прочих девушек, Милина. Я преклоняюсь перед тобой и еще раз спрашиваю: согласна ли ты быть моей, остаться здесь со мной в Медовых Лужайках?

Молчание было ему ответом. Лицо Милины по-прежнему было закрыто ладонями, но пальцы она расслабила, и за ними угадывалась улыбка. Всего лишь изгиб губ, — но рыцарь воспрял духом и более смело продолжал:

— Мы знаем друг друга всего ничего, но я чувствую, что пришелся тебе по душе. Я готов ждать сколько угодно времени, лишь бы ты ответила прямо на мой вопрос. Могу ли я надеяться на взаимность? Или… Или ты уже обещана другому?

Девушка помедлила с ответом. За эти мгновения вихрь мыслей успел пронестись в голове Экроланда. Он хмурил брови и с пытливостью исследовал доступную его взгляду часть лица Милины. Она по-прежнему улыбается? Или насмешничает?

— Нет, я не связана никаким обещанием, — ответила, наконец, Милина, и отняла ладонь. Голубые глаза серьезно взирали на рыцаря, улыбка исчезла, но губы слегка приоткрылись, — я священница, ты же знаешь. Немногие рискуют помыслить о нас иначе, как о дочерях Талуса.

В ее голосе звучала скорбь. Она глубоко вздохнула.

— Экроланд. Не знаю, правильно это или нет, но я буду рада стать твоей женой.

Рыцарь расплылся в улыбке. Он протянул руки, чтобы обнять ее, но Милина отстранилась. Светлые брови изогнулись, и она тихо молвила:

— Но я не уверена, что мой отец одобрит этот брак. Мы должны спросить его позволения.

— Хоть завтра поедем в Силвердаль! — пылко уверил ее Экроланд. — Я на коленях буду умолять его о твоей руке. Вот увидишь, он согласится!

— Нам не понадобится ехать так далеко, — слегка улыбнулась Милина. — Отец находится в Вусэнте.

Пришла очередь Экроланда открыть рот. Внезапно он сложил все доступные сведения и неверяще помотал головой.

— Уж не хочешь ли ты сказать, — с несчастным видом пробормотал он, — что твой отец…

— Да. Это Рапен. И мне кажется, что он питает к тебе чувства, далекие от любви.

— Рапен! Но почему он сразу не сказал, что ты — его дочь? Вечно эти его обмолвки — «дочь моя», а еще ты ему говорила — «отец», но я и подумать не мог, что за этим стоит нечто большее, нежели вежливое обращение!

Милина пожала плечами.

— На самом деле я родилась тут, в Вусэнте, но когда мама погибла из-за лихорадки, отец решил, что это он повинен в ее смерти. Он подумал, что не сумел вылечить ее только из-за того, что у него было недостаточно знаний. Когда мне исполнилось пять лет, он отправил меня на обучение в Храм Силвердаля. Это сейчас я понимаю, как нелегко ему далось подобное решение, но тогда я была полна обиды и думала, что он хочет отослать меня с глаз долой, чтобы ничто ему не напоминало о любимой жене.

— Я помню ту лихорадку… Люди гибли сотнями, — медленно сказал Экроланд. — Рапен, наверное, еще не присоединился к Ордену и занимался врачеванием в госпитале. Я узнал его гораздо позже. И он никогда не говорил, что был женат, или что у него есть дочь.

В лице у него появилась упрямая решимость, нижняя челюсть слегка выдалась вперед, и он заявил:

— Как бы там ни было, но я сказал, что твой отец даст согласие на брак, и так будет, чего бы мне это не стоило!

Милина вскочила на ноги. Ее щеки окрасились легким румянцем. Вероятно, она только что осознала, что одна находится в спальне мужчины, который питает к ней нежные чувства.

— Я… Мне надо на кухню, готовить лекарство, — невнятно залепетала она.

Экроланд поднялся с кровати, набросив на бедра одеяло. Девушка уже было повернулась, чтобы уйти, но он одной рукой привлек ее к себе и крепко прижал.

— Ты стала моей невестой. Не бойся меня. Тебе я никогда не причиню вреда.

Она затихла, прижимаясь щекой к широкой груди.

Экроланд слегка отстранил ее от себя, но лишь затем, чтобы поцеловать, и на сей раз она не стала вырываться. Он почувствовал лишь, как забилось ее сердце — часто-часто.

С неохотой отрываясь от сладких губ, он спросил:

— И все же… Что за спешка? Почему Тьего и Син уехали в столицу?

Милина не сразу смогла говорить. Лишь отдышавшись, она слабым голосом ответила:

— Наместник поручил им доставить королю срочное послание. По правде говоря, я не помню точно, в чем его суть, но Слэм был крайне опечален… Кажется, там шла речь о том, чтобы Его Величество прислал в Вусэнт несколько сотен воинов, и как можно скорее.

— Что?! — вскричал Экроланд. Он сжал кулак и с большим трудом уговорил себя не лупить ни в чем не повинный прикроватный столик, который, несомненно, от подобного обращения тотчас бы развалился. — Как же так? Он не мог так поступить после… После перемирия! Мы же договорились! Куда смотрели рыцари?

— В чем дело, Эри? — встревожено спросила Милина. — Прошу тебя, успокойся. Тебе нельзя так волноваться.

Он оттолкнул протянутые к нему руки и принялся одеваться, не обращая внимание на сползшее одеяло. Милине пришлось отвернуться.

— Волноваться? — в ярости передразнил он ее, дергая завязки на рубашке. — А Наместнику можно так поступать? Это же… Это же предательство чистой воды! Мы договорились с варварами, понимаешь? Если сейчас король пришлет войска, значит, быть войне! Значит, зря погибли те, кто до последней капли крови держали оборону в Вус-Тенгерте! Я немедленно выезжаю в город!

Несмотря на все увещевания Милины и домочадцев, Экроланд все же поступил так, как считал нужным. С некоторым трудом взобравшись на Стролла, он едва дождался, пока Аткас последует за ним.

Госпожа Сакара стояла неподалеку, неодобрительно поджав губы. Милина с несчастным видом топталась позади нее, в волнении теребя белый шнур, опоясывающий ее рясу. Из дома тихо вышла Дженна и встала поодаль, хмуро наблюдая за рыцарем.

— Я вернусь к вечеру, — отрывисто бросил Экроланд. — Аткас, за мной!

Пришпорив Стролла, он поскакал по аллее. Аткас, крутанув Солемну, пожал плечами, словно извиняясь за поведение хозяина, и поторопился за ним.

— Я очень хочу верить, что ему не станет плохо в дороге, — стискивая пальцы так, что от них отлила вся кровь, пробормотала Милина. Странным образом она почувствовала на себе ответственность за поступки Экроланда, словно его предложение уже сделало ее хозяйкой не только этого дома, но и его самого.

— На тебе лица нет! — приглядевшись к девушке, воскликнула госпожа Сакара. — Что случилось, дорогая? Почему ты вся дрожишь? Сейчас же пошли в дом. Престон, срочно завари чай! Дженна, помоги мне.

Если бы ее не держали с двух сторон, девушка непременно бы упала. Бледность залила лицо, она с трудом дышала.

Только в гостиной ей стало немного получше. С благодарностью приняв из рук Престона большую горячую чашку, она отпила глоток ароматного напитка и расстроено сказала:

— Сама не знаю, что со мной. Я так волнуюсь за Эри…

— Странно, — сказала госпожа Сакара, высоко вздергивая брови. — Мы знаем, как ты переживаешь о своем пациенте, но я чувствую, что это еще не все?

Милина слабо улыбнулась. С некоторым сомнением покосившись на Дженну и получив в ответ ободряющий кивок, она призналась, что Экроланд предложил ей стать его женой.

Как ни странно, но ее слова не произвели того впечатления, на которое она рассчитывала. Госпожа Сакара переглянулась с Дженной, и они обе ее сердечно поздравили, но удивления в их голосах не было.

— Моя хорошая, — покровительственно похлопывая девушку по руке, сказала старуха. — Мы все этого ждали. Только слепой мог не заметить тех пылких взглядов, которые кидал на тебя сэр Эри. Лучше поведай нам о другом: ты приняла его предложение?

Милина замешкалась с ответом. Сделав еще один глоток чая, она тихо ответила, что теперь все зависит от ее отца. И если Дженна была поражена, узнав, кто ее отец, то госпожа Сакара не удивилась и этому. Грузно поднявшись с дивана, старуха обвела девушек лукавым взглядом и сказала:

— А теперь пришло время и мне съездить в Вусэнт. Пожалуй, я поговорю с отцом Рапеном и сумею его склонить на вашу сторону. Уверяю вас, милые мои, что-что, а убеждать я умею!

Милина, которая за дни пребывания в Медовых Лужайках видела от госпожи Сакары лишь добро, вскочила и пылко расцеловала старуху в обе морщинистые щеки.

— Он о вас очень высокого мнения! — затараторила она. — Чудесно, что вы с ним поговорите!

Вечером вернулся Экроланд. Он был мрачнее тучи и тут же заперся в кабинете, отказавшись от ужина.

Аткас, то и дело оглядываясь на дверь, ведущую в кабинет, поведал, что Наместник отказался принимать рыцаря и повелел тому передавать все просьбы через магистра.

— А магистр, — кипя от негодования, закончил Аткас, — сказался больным и тоже не захотел видеть Эри! Впустую съездили! Да еще и Слэма не нашли… Между прочим, Дженна, можно тебя на пару слов?

Госпожа Сакара подозрительно уставилась на юношу. Тот, невинно поморгав карими глазами, поскорее ухватил Дженну за руку и оттащил ее в библиотеку, оставив старуху судачить с Престоном о столь вопиющем поведении.

Захлопнув тяжелую дверь, Аткас повернулся к Дженне и развел руками:

— Я тут перемолвился словечком со Стаси, ты, должно быть, знаешь, что это горничная Кармины…

— И что? — нетерпеливо спросила девушка.

— Стаси эта ужасно бестолковая, через слово то хихикает, то подмигивает, но главное она мне все-таки сумела рассказать. Подругу-то твою отправили к тетке в Силвердаль, уже неделю как уехала!

Дженна в расстройстве опустилась на стул и, утвердив локти на столе, подперла голову:

— Какая незадача. А я хотела научить ее танцу приветствия… Скажи, пожалуйста, а как долго Кармина пробудет в столице?

— Кто бы знал! Стаси ничего определенного сказать не сумела, бормотала про то, что лорд Улин страшно рассержен, заикалась про год, а то и два, и уверенности в ее голосе не было, — отмахнулся Аткас, его глаза заблестели, — но знаешь что? Слэм отправился вместе с ней!

Глаза Дженны удивленно расширились:

— И что же? Магистр про это не узнал? Хотя, ему должно быть безразлично… Для него главное, чтобы нашего рыцаря и духу рядом не было, а так пусть хоть толпы рейнджеров ошиваются вокруг дочери…

— Откуда ему узнать! Вообще-то ее сопровождают сэр Син и сэр Тьего, а Слэм вроде как и с ними, но и так понятно, что ему в Силвердаль совершенно не надо.

— Вряд ли Кармина устоит перед его ухаживаниями, — хихикнула Дженна, ее глаза заискрились весельем. — Путь до столицы долог. А мастер Дол не промах, ой не промах!

— Только вот Эри я пока об этом не сказал, — лицо Аткаса омрачилось. — Он сейчас в такой ярости, в какой я его и не видел никогда!

— Скажешь завтра утром, — решила Дженна. — Он остынет, придет в себя… Кстати, с тебя серебряный.

— Уже? — поразился Аткас. — А когда это он успел? То-то Милина сама не своя ходит! Ишь ты, как все сложилась.

Он примолк. Перед его взором, словно наяву, предстала Цила, его милая девочка. Как же он по ней соскучился, словами не передать! Сколько времени прошло! Уже месяц Грез Луны на исходе, а весточки от нее нет. Торик куда-то запропал… Все вокруг устраивают сердечные дела, а Аткас даже не знает, все ли в порядке с его любимой!

***

Престон чувствовал себя выжатым досуха после суматошного дня, в течение которого все суетились, плакали от счастья и чуть не падали в обмороки, и потому ближе к вечеру счел, что вполне заслужил немного отдыха.

С чашкой чая настолько крепкого и сладкого, что в нем чуть ложка не вязла, он расположился в кресле на веранде. Шерстяной плед, украшенный овальными узорами, плотно окутал его по самый кончик носа. Признаться, на улице было еще довольно прохладно, особенно по вечерам, но зато как приятно вот так расслабиться, попивая терпкий горячий напиток, в который добавлена самая капелька рома, вдыхая ароматы проснувшейся земли и впитывая в себя будоражащую весну, как губка впитывает воду.

Однако природой Престон наслаждался не так долго, как ему хотелось. Сначала вдали, у кустов черемухи, замелькало странное разноцветное пятнышко. Потом оно переместилось ближе, облюбовав полураспустившийся бутон первоцвета…

Дворецкий вскочил, чуть не опрокинув кресло и не замечая пролитого на брюки чая. Он поморгал несколько раз, но чудесное видение не исчезало. Во все глаза он уставился на бабочку.

«Три симметричных пятна, — неслись у него в голове лихорадочные мысли. — Фиолетовые… и желтые. Ну и ну! А размах-то, размах у крыльев какой!...»

Молясь всему пантеону богов сразу, он бегом припустил в дом. Схватит необходимые инструменты было секундным делом, и вот Престон снова на веранде. Из-за бега в глазах помутилось, и он плохо видел двор перед собой. Тапки тут же провалились в землю на добрых полдюйма. Мимолетно подумав, что надо было переобуться, он в унынии замер. Прекрасное видение, шестикрылый гаэтон, взял и упорхнул с белоснежного цветка. Плечи Престона опустились. Близоруко щурясь, он с отчаянием оглядывался вокруг. Глаза начала застить мокрая пелена.

Но что это там, справа? Он прищурился и даже приоткрыл рот, силясь разглядеть дальний угол двора.

Целых два гаэтона, грациозно расправив крылышки, сидели на кусте снежных роз.

Затаив дыхание, Престон медленно зашагал к ним, выставив перед собой сачок, точно меч. За три шага до куста он остановился, почувствовав, что колени трясутся, а сердце стремится вырваться из груди.

Один из гаэтонов, помедлив, изящно вспорхнул и перелетел на дальний куст, а второй сложил крылышки и замер, напоминая тонкий лист дорогой бумаги.

«Сначала — правого, — подумал Престон, делая маленький шажок в сторону роз. Руки дрожали, по вискам струился пот. — Может, и левого удастся захватить, но это было бы слишком большой удачей».

Неторопливо он переставил ногу. Бабочки сидели смирно, не выказывая желания улетать. Престон тряхнул рукой, расправляя сетчатый колпак сачка. От резкого движения один из гаэтонов, тот, что сидел поодаль, встрепенулся и отлетел еще дальше. Сквозь зубы Престона вырвалось грубое ругательство. Пожалуй, услышь его госпожа Сакара, обморока было бы не миновать! По счастью, гаэтон, сложивший крылышки, даже не шелохнулся, только маленькая, с бусинку, головка потешно качнула пушистыми усиками.

Хлоп! Ломая стебель бесценной снежной розы, Престон одним ловким движением набросил сачок на красавицу-бабочку. Гаэтон затрепыхался, забил крылышками, чувствуя вокруг себя тканные преграды. Второй, испуганный судьбой товарища, взлетел и поспешил прочь, ввысь и далеко за ограду парка.

Но Престону было довольно и одного. Он бережно унес добычу в дом и торопливо, но четко совершил над ней все необходимые манипуляции: усыпил с помощью особой сладкой водички, осторожно расправил пинцетом и специальной лопаточкой крылышки и насадил тельце на деревянную подставку с помощью длинной тонкой иглы. Сооружение защитного колпака, который защитит бабочку от ветра и солнца до тех пор, пока она не высохнет, заняло еще несколько минут. Считанные дни — и гаэтона можно будет добавить в свою коллекцию. Но самое главное: его уже сейчас можно как следует изучить и описать!

Отложив промасленный колпак в сторону, Престон вооружился лупой и склонился над распяленным тельцем насекомого. Раскрытая книга — его собственная! — и перо лежали наготове.

Престон обтер вспотевшие от волнения руки о брюки, мимоходом удивившись, что ткань почему-то влажная, дождя же, кажется, не было? Молодецким движением перекинул лупу в левую руку, правой же взял перо, обмакнул кончик в чернила и тщательно вывел: «Гаэтон шестикрылый. Обнаружен в окрестностях Вусэнта, к югу от Вишневых гор»…

В дверь его комнаты резко и громко постучали. Престон вздрогнул, с желобка на конце пера сорвалась черная капля и безобразной лужицей упала на страницу книги. Его книги! Схватив с подноса, стоявшего поодаль на столе, горсть песка, он торопливо засыпал кляксу и голосом, полной скрипучей ярости, отозвался:

— Войдите, Свардак вас побери!

Дверь распахнулась. В проеме стоял Аткас с выпученными от изумления глазами. Он еще ни разу не слышал, чтобы рот дворецкого исторгал из себя что-либо, кроме вежливых слов.

— Э-э-э… Это я, господин Престон, — несмело сказал он, косясь на раскрытую книгу, засыпанную песком. Неужели дворецкий втихаря пописывает стишки?

Престон сделал вид, что у него першит в горле, скрывая за кашлем смущение. Загородив телом подставку с бабочкой, он развернул стул ко входу и напустил на лицо равнодушие:

— Да, Аткас? Чего ты хочешь?

— Сэр Эри уезжает, — сумбурно ответил молодой оруженосец. — Он велел паковать вещи и… И собираться.

— Уезжает? — растерянно повторил Престон, поднимаясь. — Но куда? Надолго?

— Он хочет догнать паладинов, — с несчастным видом ответил Аткас. — И Слэма тоже… Он намерен оспорить приказ Наместника. Если понадобится, были его слова, то он обратится к самому королю!

Престон замахал руками, не желая вдаваться в эти, как он считал, опасные политические подробности.

— Надо собираться, это я понял. Значит, сейчас приступим. Скажи, пожалуйста, не знаешь ли ты, кто будет его сопровождать?

— Я, — поторопился похвастаться Аткас. Подумать только, по пути они смогут заглянуть в Стипот! Юноша продолжил, загибая пальцы, — госпожа Сакара, конечно. Вы, господин. Дженна, кто же ее здесь оставит одну! Эста тоже согласилась поехать. Да, и еще Милина. После того визита, который наша госпожа Сакара нанесла отцу Рапену, они все-таки решили справить свадьбу в столице.

Престон нахмурился. Мальчишка многого не знает… Экроланду нельзя появляться пред очами короля, ни в коем случае нельзя! Почему вдруг он принял столь необдуманное решение? Наверное, не без помощи Милины. Будущая священница начала чудесным образом менять Экроланда с того самого мгновения, как он очнулся после страшной битвы. Куда-то исчезли нерешительность, рассеянность, а взгляд рыцаря приобрел остроту клинка.

Пожалуй, надо в оба глаза следить за ними всеми. Взрывоопасная смесь: ведьма и священница, рыцарь и незадачливый оруженосец. А бабочки… Бабочки никуда не денутся. Надо гаэтона получше упаковать, и в пути он вполне сможет заняться его изучением. А что касается Силвердаля, то там живет сам Теодор Каменик, великий ученый, который, быть может, согласится с ним побеседовать.

— Ступай, мальчик, — велел Престон. — Ступай, готовься к отъезду.

Когда Аткас уже повернулся, чтобы уйти, дворецкий добавил:

— И не забудь погрузить парадные доспехи… Они в кладовке лежат. Уверен, что Экроланду они еще понадобятся.