Глава 13

В ту ночь в Медовых Лужайках мало кто спал хорошо. Ворочался с боку на бок Аткас, волнуясь за своего хозяина. Так и не сумевшая заснуть госпожа Сакара часы напролет молилась Талусу о благополучном исходе завтрашнего суда богов. Экроланд и паладины даже не ложились, до утра распивая эль в гостиной и обмениваясь историями и байками. Пожалуй, лучше всего спалось Дженне, — стоило ей опустить голову на подушку, как тут же здоровый сон принял ее в крепкие объятия.

С утра ее разбудила Эста.

— Госпожа, вставайте, — горячо прошептала горничная. — Через час сэр Эри уезжает…

Дженна озадаченно поморгала, возвращаясь в реальный мир, а потом с воплем вскочила, вспомнив, насколько важное сегодня событие. К сожалению, Экроланд запретил девушке ехать с ними в город, поскольку не хотел привлекать к ведьме ненужного внимания. Дженна и не стремилась в Вусэнт, но ей очень хотелось пожелать рыцарю удачи, поэтому она быстро оделась с помощью Эсты и спустилась вниз.

В гостиной ее ожидало презабавное зрелище. Свесив голову на грудь, дремал у потухшего камина Экроланд. Бокал выпал из пальцев и валялся на коврике у кресла. На диване, удобно устроив голову на плече у Синюрда, спал Тьего. Храп гиганта разносился по всему дому, а на столике перед паладинами выстроился целый батальон пустых ковшей.

— И этот соня собирается участвовать в суде богов! — всплеснув руками, воскликнула Дженна. Подбежав к рыцарю, она как следует потрясла его за плечо.

Экроланд открыл недовольно глаз и пробурчал:

— Эй, потише там! Я все-таки сплю…

Потом он сфокусировал зрачок на Дженне, открыл второй глаз и огляделся. На его лице проступило смущение. Он поднялся и поскреб затылок:

— Н-да, как-то неожиданно я уснул… А который час?

Дженна, уперев руки в бока, ответила. Рыцарь схватился за голову:

— Уже?! Почему никто не догадался меня разбудить?

В гостиную вплыла госпожа Сакара при полном параде. Видимо, она тоже хотела пожелать рыцарю удачи, но, увидев, в каком состоянии он находится, развила бурную деятельность.

И пяти минут не прошло, как в столовой накрыли завтрак. В большом серебряном кофейнике плескался кофе настолько крепкий, что его можно было есть ложкой. В стеклянном кувшине розовел холодный морс, который мгновенно исчез в глотках паладинов. Маленькие рюмочки особого ликера госпожа Сакара буквально насильно влила во всех троих, приговаривая:

— Нет средства лучше для прочищения мозгов!

— Ты меня убьешь, старуха! — простонал Экроланд, наливая себе кофе. — Где мой бездельник оруженосец?

— Я туточки, господин, — смиренно отозвался Аткас, подходя к столу. Глаза блестят на умытом лице, сам он — образец для подражания прочим оруженосцам. — Стролл готов, сэр Эри.

— А мне, будьте добры, еще чуточку вашего волшебного ликера, — попросил Синюрд.

Госпожа Сакара погрозила ему пальцем:

— Вот еще выдумал! Могу послать за морсом, но ни капли алкоголя я больше не дам. Син, тебе не стыдно за свое поведение?

Дженна увидела, как гигант пошел красными пятнами и опустил глаза. Девушка поняла, что оба паладина прекрасно знают госпожу Сакару еще по прошлой жизни, когда они были юными рыцарями, а она прислуживала принцессе.

— Ладно. Пора в путь, — хлопнул рукой по столу Экроланд.

Все поднялись, задвигая стулья, и направились в холл.

У входных дверей дворецкий, отчаянно жестикулируя, общался с двумя мужчинами в белых рясах.

— В чем дело, Престон? — недовольно спросил рыцарь. — Я тороплюсь!

— Тут отцы приехали по важному делу, сэр Эри, — отчаянным голосом ответил Престон, глядя на Дженну.

Дженна мгновенно все поняла и бросилась вон из комнаты, но в дверях несокрушимо, словно монолит, встала госпожа Сакара.

Один из священников склонил голову в знак приветствия, тепло улыбнулся паладинам, а Экроланду сказал:

— Сэр Гурд, вас о нашем визите должен был предупредить брат наш Рапен. Мы здесь по поводу девочки.

— Но ведь это я должен был привезти ее… Сам! — ошарашено пробормотал Экроланд. — Почему вы за ней приехали?

Откашлявшись, второй священник ответил:

— Видите ли, сэр Гурд, ваш разговор с Рапеном состоялся уже довольно давно, но вы по-прежнему не предпринимали никаких шагов, поэтому было решено, что заберем ее мы, дабы не доставлять вам лишних хлопот.

Дженна умоляющим взглядом сверлила спину Экроланда. Неужели рыцарь позволит ее забрать неизвестно зачем?

— Святой отец, — подчеркнуто вежливо обратился тот к священнику. — Понимаете, сегодня для меня очень важный день. В прошедшие дни у меня так же было слишком много дел. Давайте договоримся: я сам, лично, завтра привезу ее в Храм.

— Завтра вас могут и не пустить к нам, — веско заметил один из священников. — И кто поручится, что завтра у вас не будет иных, еще более важных дел, нежели проверка способностей юной девицы? Поэтому мы забираем ее сейчас.

«Ну что ж, по крайней мере, меня не собираются сжечь, — перевела дыхание Дженна. — Но как они могут уповать на то, что я стану священницей? Тупые монахи!»

— Я решительно возражаю! — сделал последнюю попытку Экроланд. — Обещаю, что завтра…

Стоявший ближе священник достал из рукава свиток, перетянутый желтой ленточкой.

— Вот приказ, подписанный не только епископом, но и Наместником, сэр Гурд. Поэтому — сегодня и сейчас.

Синюрд подошел к Дженне и заглянул девушке в глаза. Положив руку ей на плечо, улыбнулся, по лицу побежали добрые морщинки:

— Не дрейфь, маленькая леди. Ты справишься. Просто слушайся священников.

— Талус смотрит на тебя, — высокопарно сказал Тьего, поворачиваясь к ней. — Он увидит, что ты достойна его надежд.

«Вы кретин, сэр Тьего! — в ярости подумала Дженна. — Уж не знаю, чего там Эри рассказал паладинам, но он говорил точно не обо мне!»

— Милая маленькая мымра, — еле слышно произнес Аткас, но Дженна его услышала и пронзила свирепым взглядом. Оруженосец показал ей язык. Поделом девчонке, будет знать, как мастерить фальшивые головы и подводить такого замечательного рыцаря!

Безо всякого сопротивления Дженна дала себя увести в карету, стоявшую у входа. Только оглянулась напоследок, во взгляде — тоска. Ей было очень не по себе, но она посчитала ниже своего достоинства выдать свои чувства. Аткас на секунду пожалел, что обозвал ее. Он даже немного позавидовал ее выдержке и самообладанию. «Впрочем, — подумал он беззлобно, — она, вероятно привыкла ко всяческим таким обстоятельствам. Наверное, ей было гораздо хуже в Олинте, или на допросе в палатке Сегрика Теллера».

Вскоре после того, как увезли Дженну, рыцарь с друзьями и оруженосцем спустились во двор. Престон потратил несколько часов на то, чтобы привести доспехи хозяина в порядок, и сейчас они сияли так, словно их облили густым экстрактом солнца. Даже доспехи паладинов меркли перед великолепием Экроланда в полном боевом облачении.

Госпожа Сакара подошла и сурово взглянула рыцарю в глаза:

— Мы верим в вас, сэр Эри. Не вздумайте подвести нас!

— Как можно! — засмеялся Экроланд, неожиданно наклоняясь и целуя старуху в щеку. Аткас неодобрительно подумал, что для столь важного дня его хозяин ведет себя излишне легкомысленно.

Когда они уже рассаживались по коням, во двор выбежал запыхавшийся мастер Тим. В руках у него было завернуто в полотенце нечто большое.

— Сэр Эри! — заголосил он. — Вот, с самого утра тесто поставил… Вам же надо будет подкрепить силы?

Аткас издали унюхал сдобный запах пирога и облизнулся, несмотря на весьма плотный завтрак.

— Благодарю, — серьезно ответил Экроланд и велел Аткасу упаковать пирог в сумку.

Следы копыт не оставляли отпечатки на гравии, которым была посыпана дорога, ведущая к воротам. Сквозь нежный золотистый дымок вездесущей пыльцы силуэты всадников, уезжающих прочь, казались размытыми и не совсем реальными.

— Удачи, сэр, — прошептала Эста. Вместе с другими служанками и госпожой Сакарой, то и дело прикладывающей к мокрым глазам кружевной платок, она склонилась в реверансе столь низком, что колени едва не достали до земли.

***

Солнце мягко светило в светло-голубом небе, на котором легкие облачка складывались в затейливые картинки. Кое-где уже распустились первые клейкие листочки, и в воздухе витал особый аромат земли и молодой травы.

В городе снега почти не осталось, а там, где его еще не настигло тепло, он превратился в серо-черные холмики, прячущиеся в самых потаенных и темных местах.

Так случилось, что этот день превратился в стихийный праздник: в предыдущую ночь в гавань Вусэнта зашел корабль с зерном. Многие сочли это за доброе предзнаменование и предсказали, что вскоре шторма утихнут. И хотя большая часть груза оказалась подпорчена, радости это не убавило. Веселые, счастливые люди запрудили улицы. Было на время забыто полуголодное существование последних месяцев и близкая угроза войны. Сегодня всем хотелось смеяться, пить, шутить и танцевать.

Широкие ворота Арены были закрыты, но прохожие могли видеть, как в почти незаметную сбоку калитку заходят люди, причем в основном рыцари с семьями.

Туда пробовали сунуться несколько любопытных зевак, но немногословные стражники давали им от ворот поворот.

На Арене сражались гладиаторы. Наместник был страстным почитателем подобного рода забав и нередко ставил крупные суммы на того или иного раба. Конечно, бои, равно как и рабство, были запрещены в Твердикане, но Вусэнт не даром считался вольным городом. Давным-давно один из предшественников нынешнего Наместника подписал указ о запрете гладиаторских боев. Знать перестала получать доход от ставок на тотализаторе, и недальновидного наместника как-то очень быстро отравили, а указ остался пылиться в недрах одного из шкафов библиотеки. Все вернулось на круги своя.

Что до рабства, то даже трудно сказать, было ли оно в Вусэнте. Местечковые феодалы, владеющие незначительными выработками в Вишневых горах, изредка покупали невольников, но чаще предпочитали использовать каторжников. Иногда нарядные дамы покупали совсем юных девушек, но для каких целей — оставалось загадкой. Когда рабовладельцы с юга приплывали с партией рабов, они твердо знали, что чуть ли не единственным их покупателем будет владелец Арены.

Сейчас Арену отдали под суд богов.

Зрителей на трибунах оказалось раз два и обчелся. Большинство рыцарей, молодой костяк Ордена, пришли поддержать Сегрика, поскольку совершенно не понимали Экроланда, а его последний поступок считали серьезным грехом. Небольшая горстка немолодых рыцарей, среди которых горой возвышался сэр Энсиваль, придерживались прямо противоположного мнения. Обе группы разместились довольно далеко друг от друга, и Аткас со сжавшимся сердцем увидел, как же мало тех, кто желают победы его хозяину…

Всеми правдами и неправдами внутрь Арены пробрался Слэм. Растолкав локтями окружающих, он добрался наконец до Экроланда и крепко его обнял:

— Держись, дружище! Я… Ну, ты понимаешь. Всегда рядом и все такое. Держись!

Рыцарь улыбнулся одними губами и молвил:

— Гляди, кто со мной.

Слэм повернул голову и прищурился, вглядываясь в смутно знакомые лица, а секунду спустя из его глотки вырвался вопль, столь громкий, что многие в тревоге обернулись. Но рейнджер уже рванулся к паладинам.

Начались радостные ахи и охи, похлопывания по плечам и объятия. Слэм украдкой потер странным образом повлажневшие глаза.

— Надо было раньше сюда приехать, — говорил Тьего. — Эх, знать бы, что в эдакой глуши можно найти свое прошлое!

— Может, переселимся сюда? — с серьезным лицом спросил Синюрд. Тьего лишь мимолетно тронул его за руку, и гигант грустно вздохнул.

Пока его друзья выспрашивали друг друга о житье-бытье, Экроланд медленно двинулся прочь, к деревянному борту, опоясывавшему Арену. Он почувствовал, что сейчас ему просто необходимо чуточку побыть одному и поразмышлять. Опершись о гладкое дерево, он поднял голову и стал разглядывать облака.

Кармина, облаченная в самое скромное платье, сидела в ложе для почетных гостей вместе с отцом. Щеки еще пылали после бурного разговора с отцом, когда она пустила в ход последнее средство — слезы из ясных глаз, только бы ей разрешили присутствовать на суде.

Лорд Улин расположился рядом, подложив под себя подушечку, чтобы старые кости чувствовали себя уютно и не давали о себе знать. Временами он еще пофыркивал и искоса глядел на дочь, но мысли его уже были среди песка Арены, где спустя несколько минут разгорится бой не на жизнь и не на смерть, а на нечто куда более важное, ибо что может быть превыше чести? Старик запретил себе думать об Экроланде или о Сегрике как о людях, которых он знает много лет. «Они оба — рыцари. Только и всего. А с результатом поединка, каким бы он ни был, я соглашусь. Конечно, есть шанс, что Эри справится… Нет, не думать об этом! Я — магистр Ордена, а не его заботливый дядюшка. Конечно, это Кармина виновата, что я стал так хорошо относиться к Эри…».

Глаза девушки лихорадочно обшаривали прибывающих. В нетерпении она постукивала ногой о пол и то и дело тянула голову, стараясь разглядеть самые дальние уголки.

— Ведите себя прилично, юная леди, — пробурчал лорд Улин, но куда там! Кармина и не слышала его. Напряженно тиская в ладонях платок, уже превратившийся во влажный комочек, она чувствовала, что еще немного — и сердце разорвет грудную клетку, настолько быстро оно колотилось.

Прошли и сели рядом ниже седовласые, достойные рыцари. С круга Арены поспешили убраться стайка мальчишек, ровнявших песок.

И вот, наконец, она увидела внизу пшеничные волосы Экроланда. Отец попытался схватить ее за руку, но она с неожиданной силой вырвалась и, приподняв юбки, поспешила по скрипучим ступеням вниз.

Увидев, что он неподвижно стоит у борта, она замедлила шаг, глубоко вздохнула и только после этого подошла ближе, торопливо приглаживая волосы.

— Волнуетесь, сэр Эри?

Рыцарь медленно обернулся, глаза у него были отсутствующие, словно он витал мыслями где-то далеко-далеко.

— Леди Кармина, — учтиво, но отстраненно приветствовал он ее. — Не знал, что батюшка позволит вам здесь находится.

— Почему же? — тут же спросила она, ища и не находя в его глазах ответа на вопрос, который давно ее мучил.

— Разве подобное зрелище подобает благонравным девицам? — улыбнулся рыцарь.

— Но ведь Дженнайю вы взяли с собой? — не удержалась Кармина, оглядываясь в поисках ведьмы.

— Даже не собирался, — последовал сухой ответ. Экроланд смотрел прямо на девушку, но у нее появилось неприятное ощущение, будто на самом деле он глядит сквозь нее.

— Я молилась Талусу о вас, — тихо сказала Кармина. — Он меня услышал, я уверена. Вы одолеете всех, я точно это знаю!

Кажется, в его лице что-то изменилось. Он наклонился к ней, намереваясь ответить, у нее уже замерло сердце, но некая грубая сила повлекла ее прочь.

— Немедленно сядь на свое место, — почти прошипел лорд Улин, держа ее за талию, для верности собрав в кулак и поясок. Кармина могла бы вырваться, но как бы это выглядело в глазах Экроланда?

Поэтому она скорчила удивленное лицо и сказала:

— Конечно, папа!

Возвращаясь в ложу, она обернулась. Рыцарь вновь оперся о борт и смотрел вдаль.

Паладины переглянулись, заметив, что Слэм стал невпопад отвечать на вопросы. Проследив за его взглядом, они увидели идущую по лестнице девушку с рыжими волосами в сопровождении магистра. Синюрд многозначительно кашлянул, и паладины отошли к своим местам в первом ряду. Слэм даже не заметил их ухода.

— Надо же, заворожила нашего рейнджера, — хохотнул Синюрд, плюхаясь на жесткую скамью. — Ты смотри, а там сели священники! Уж нет ли среди них того самого Рапена? Эри о нем, конечно, и слова дурного не сказал, но у меня создалось впечатление, что он, кхм, сильно не возлюбил нашего славного рыцаря. Не могут ли они навредить?

— Если они попытаются применить какие-то уловки, — слишком сурово ответил Тьего, — я это сразу увижу и не постесняюсь заявить об этом на весь свет!

— Надеюсь, уловок не будет, — подпустив в голос уверенности, сказал Синюрд, однако рука его машинально легла на рукоять молота. — Примешь пари? Десять против одного, что победа будет за Эри. Я, между прочим, золото имею в виду, так что не морщись!

— Мне не нравится его меч, — задумчиво сказал Тьего, наблюдая, как Экроланд беседует с лордом Улином. — Жаль, что ты не способен его увидеть так, как видно мне…

— Я вижу самый обычный меч, — пожал плечами гигант. — Они все в той или иной степени одинаковые. Рукоять, клинок. Ты обратил внимание, что Эри не сказал нам, как он лишился рыцарского клинка?

Тьего слегка улыбнулся.

— Поскольку у нас давно нет стандартных мечей, я совсем не удивлен, что и Эри свой куда-то подевал.

Что правда, то правда. Синюрд сразу после посвящения сбагривал сначала рыцарский, а потом и паладинский меч скупщику, затем на вырученные деньги напивался в столичных тавернах, полагаясь лишь на свой верный молот. Тьего же меч стал не нужен после того, как он ослеп. Отныне он мог сражаться только с помощью Силы. Впрочем, щитом он владел вполне уверенно, и мог им манипулировать даже в той зыбкой и туманной реальности, что теперь вечно стояла перед его сожженными глазами.

— Я вижу, что меч Эри очень древний, и что в нем сплелись могучие силы, — продолжал Тьего.

— Царский подарок не может быть плохим, — завистливо вздохнул Синюрд. — Эх, жалко, нам не удалось повидать Толлирена! Может, и мне бы какую побрякушку подкинул…

— Иногда твои речи напоминают мне, что ты из семьи ростовщика, — сурово отрезал Тьего. — В последний раз ты получил из рук Толлирена бесценный рубин, помнишь? И где он, позволь тебя спросить?

— Не растравляй душу, — громко вздохнул гигант. — Рубин, полагаю, и до сих пор украшает малышку из того дорогущего борделя на улице…

— Уволь меня от подробностей. Еще не хватало слушать о твоих постельных передрягах, — фыркнул слепой паладин. Внезапно он словно одеревенел, — Сегрик пришел.

С заносчивой улыбкой на устах Сегрик шагал по главному входу Арены. В некотором отдалении за ним тянулись его последователи: юные рыцари и оруженосцы, все — с надменными лицами. Среди них выделялся Листик, на лице которого было написана покорность судьбе. Он еле плелся за своим хозяином и проклинал себя за нерешительность, которая не позволила ему поговорить с Терином.

Ради сегодняшнего события Сегрик нацепил плащ из темного бархата, а его доспехи с каждым шагом громыхали столь значительно, что казалось — еще шаг, и они басом скажут: «Идет самый благополучный и блистательный рыцарь Ордена! Дорогу, дорогу!».

Словно прислушавшись к будущей речи брони, торопливо расступались люди, слуги рыцарей угодливо кланялись, с подобострастием заглядывая в суровое черноглазое лицо. Усы Сегрика воинственно топорщились, придавая ему задиристый вид.

Аткас поспешил усесться на место и дернул Слэма за рукав, но рейнджер отмахнулся, переводя взгляд с Кармины на Экроланда. Юноша вздохнул и попытался сдержать дрожь, которая, начавшись где-то в районе лодыжек, быстро охватила тело целиком. Он сцепил кулаки и который раз за сегодняшнее утро повторил про себя: «Эри справится. Он самый лучший рыцарь на свете, тут сомнений быть не может. Талус придаст ему столько сил, сколько потребуется для расправы с этими, с этими…». Внутренний монолог захлебнулся под градом ругательств, которыми Аткас осыпал противников Экроланда.

— Ты что-то сказал? — повернулся к нему Слэм.

— Надеюсь, что нет, — пробурчал Аткас. — Кажется… Кажется, начинают, мастер Слэм!

В этот самый момент Экроланд прервал беседу с магистром и вышел на Арену. Он крепко стиснул рукоять Талиндара, мимолетно ощутив легкое покалывание в пальцах, но тут же оно прекратилось. Меч легонько вибрировал в ладони, словно чувствуя волнение хозяина.

Экроланд почувствовал легкое головокружение, но не придал ему значения. Сегодня стояла жаркая погода, а он был закован в полный доспех.

Надвинув на глаза забрало шлема, он ступил на песок Арены, на котором кое-где успели появится первые ростки самых неприхотливых растений. Они упрямо тянулись к солнцу, пробиваясь сквозь слой песка, насыпанный недавно мальчишками.

Подле Экроланда встали его противники. Терин явно чувствовал себя не в своей тарелке и не решался оторвать глаза от земли, смущенно теребил в руках шлем. Орвальд, выпятив грудь, рисовался перед женой, уже занявшей место на трибуне, поворачивался так, чтобы в доспехах отражалось солнце, и солнечные зайчики бежали по восторженным лицам зрителей. Сегрик лишь усмехался в усы, топчась на месте и приноравливаясь к песку под ногами.

Стоило рыцарям показаться на Арене, как на трибунах взвыли. Шквал из воплей, аплодисментов и подбадривающих криков волнами распространился во все стороны.

Магистр поднялся со своего места. Словно по волшебству шум стих.

— Мы на суде богов, братья, — начал лорд Улин в полной тишине. Любой мог услышать, как бьется сердце соседа. — Все присутствующие здесь осведомлены, что это такое. Мы чувствуем, что Талус здесь, среди нас. Он сошел из Небесных Чертогов, дабы не допустить попрания чести невинных. Трое рыцарей: Орвальд, Сегрик и Терин, пришли по доброй воле испытать Экроланда. По правилам, вы должны быть без доспехов, все четверо. Бой идет до первой крови.

Рыцари разоблачились, остались в рубашках и штанах. Доспехи грудами металла легли на песок. Экроланд оперся на меч и стал ждать сигнала. В его взгляде читалось спокойствие и безмятежность, словно ему предстояло чаепитие в гостиной, а не бой, в котором решится его судьба.

И вот они стоят на Арене.

Противники отошли шагов на двадцать и разошлись вокруг Экроланда.

Магистр, чувствуя, что от волнения голос вот-вот откажет, откашлялся и объявил:

— Талус, смотри! Бой начинается!

***

— Не трогайте меня! — огрызнулась Дженна, сбрасывая руку. — Я вполне способна идти сама. Не бойтесь, не сбегу!

Из-под капюшона донеслось хмыканье, но попытки взять девушку под локоть монах оставил. И впрямь, куда тут деться девчонке?

Они шли по коридорам внутреннего храма Талусу. Сверху шла ежедневная служба. Слышалась медленная, торжественная музыка. Чистые голоса певчих состязались по красоте исполнения. Туда-сюда сновали высокие фигуры в рясах, из ниш, скрытых тьмой, слышались неторопливые разговоры. Через каждые три шага в стене потрескивали факелы, которые испускали клубы дыма и приторный, навязчивый запах.

Внутренний храм располагался под зданием, и тянулся еще на добрых два этажа под землей. Здесь жили послушники, а также находилась сокровищница храма — вожделенное место для любого грабителя, даже более желанное, нежели казна Наместника.

Но Дженну вели совсем не в жилые помещения и даже не в сокровищницу, хотя она была совсем не прочь взглянуть на нее хоть одним глазком. Их путь лежал в самое сердце храма, заповедное место для всех, кто исповедует веру в Талуса.

Хотя она старалась этого не показывать, ее всю трясло от волнения. Она сама не знала, за кого переживает больше — за Экроланда или за себя. Грудь сдавило, каждый вдох давался с большим трудом, а на искусанных губах уже чувствовался железный привкус крови.

Она даже не старалась запомнить бесконечные повороты и мудреные лабиринты комнат, старалась идти выпрямившись и со всевозможным достоинством, хотя в голове у нее был полный сумбур, а на языке вертелись тысячи вопросов о предстоящем испытании.

«Надо будет — сами все скажут, — подумала она, стараясь даже в мыслях держаться уверенно, но тут же ее охватила паника, — а если меня тут убьют? Вечером пара монахов выйдет на кладбище с большим мешком, закопают меня в чью-нибудь могилу, и все… А Эри скажут, что я не выдержала испытание».

Монах замешкался перед неприметной дверью, звякнули ключи на большой связке. Он некоторое время повозился, отпирая замок, а потом распахнул дверь и сделал приглашающий жест.

Она вошла в зал, куда вело множество дверей с разных сторон света. Вместо факелов едва светились лампадки, придававшие этому мрачному месту некоторую долю уютности.

Посреди зала стоял алтарь. Он представлял собой громадный каменный стол с желобками по периметру для стока крови. Подле его величия терялся небольшой столик с ритуальными ножами.

«Алтарь… Но Талус не принимает жертв! — лихорадочно думала Дженна, ища выход. Убежать, убежать отсюда поскорее! — Другие боги — да, Секлар, и Регот тоже, но не Талус!»

Только через некоторое время до нее дошло, что алтарь не пуст. На нем распласталась женщина, связанная по рукам и ногам. Она была не очень молода и, видимо, находилась в беспамятстве. Ее пышные черные волосы разметались по каменной поверхности стола.

Дженна сделала маленький шаг назад и пальцами толкнула дверь позади себя. Как она и ожидала, та уже была закрыта.

Мысли беспокойными птахами заметались у нее в голове. «Так что же, я должна буду смотреть, как приносят жертву? Это и есть испытание? Боги, помогите мне!»

Зал начал заполняться людьми, входившими через разные двери. В большинстве своем это были священники, но и священницы тоже попадались. Все были в белых рясах, подпоясанные золотыми поясами. Они молча окружали алтарь, некоторые вставали совсем близко к Дженне, так что она могла учуять особый аромат благовоний, исходивший от них.

От толпы отделилась тоненькая священница, на голове которой сиял обруч с крапинкой аслатина.

— Здравствуй, — приветливо сказала она. Ее серые глаза смотрели дружелюбно и чуть устало. — Ты — Дженнайя, верно? — спокойно продолжила она, не дождавшись ответа. — Меня зовут Милина, я помощница Рапена.

Дженна наклонила голову, подозрительно глядя на священницу. За каждым словом ей чудился подвох.

— Я вижу, ты напугана. Не стоит бояться. Здесь храм Талуса, а он не дает своих детей в обиду.

«Я не дитя Талуса,» — подумала Дженна, но, само собой, промолчала.

Милина поправила золотую прядь, выскользнувшую из-за уха, и тем же ласковым тоном спросила:

— Тебе известно, в чем состоит испытание?

Дженна помотала головой:

— Никто не потрудился мне об этом сообщить.

Странным образом она почувствовала себя шестилетней девчонкой перед этой худенькой священницей, столько в ней было спокойного достоинства.

— Ты, конечно, обратила внимание на ту женщину на алтаре. Могу представить, что ты себе вообразила! Но спешу уверить: никто тут никого не собирается приносить в жертву. Та женщина… Она очень, очень сильно больна. В любом другом месте вылечить ее было бы невозможно, но здесь, в этом зале, собрана очень большая Сила. Ты, верно, знакома с заклинаниями лечения?

— Да, — сказала Дженнайя. Лечить разные болезни ее научили задолго до того, как она попала в деревню.

Милина удовлетворенно кивнула:

— Тогда все просто. Исцели ее, не дай ей умереть, вот и все. Мы будем тебя поддерживать, и, конечно, поправим, если ты ошибешься.

Дженна переводила взгляд со спеленатой женщины на священницу, но в ответ на нее глядели столь светлые и лучистые глаза, что она сумела только выдавить:

— Чем же она больна?

Милина печально улыбнулась:

— Она потеряла слишком много крови, Дженна. Восполни живительную влагу в теле бедняжки, верни ее к жизни, и Талус запечатлеет на твоем челе поцелуй.

Внутренне Дженна содрогнулась. Слишком уж слащава эта Милина, так и хочется совершить что-нибудь вопиющее, например, смачно плюнуть на каменный пол. Еще не хватало, чтобы всякие боги ее чмокали в лобик… Хватит и того, если ее просто отпустят прочь, и она уедет обратно в Медовые Лужайки. Кольнула мысль: как там Экроланд? Началось ли его испытание?

Кого-кого, а Рапена Дженна жаждала увидеть меньше всего, но он был тут как тут, смотрел на нее исподлобья, словно на диковинную зверушку.

— Вижу, ты уже посвятила Дженнайю в курс дела? — спросил он, хмуро глядя на священницу. — Она готова?

— Да, святой отец, — Милина шустро поклонилась.

— Внимание! — Рапен поднял руку. Все собравшиеся воззрились на него. — Занимаем места. Дженнайя Ивесси, готова ли ты доказать, что не являешься ведьмой?

— Готова, — пробурчала та.

— Отлично.

Он провел ее к возвышению возле алтаря и вскинул вверх указательный палец, словно стремясь наколоть на него толстый пласт воздуха:

— Вот место, откуда ты можешь черпать Силу. Имей в виду, что здесь на это способны все, так что ни одна твоя уловка здесь не пройдет. Гасменда — чтица заклинаний, поэтому ты просто не успеешь сделать ничего дурного. Тебя тут же скрутят, понятно?

— Да, — буркнула Дженна. Милина взглянула на нее с укоризной.

— Приступай, — приказал священник, и легонько ее подтолкнул.

Дженна сосредоточилась, пытаясь не замечать, что около алтаря кругом стоят безмолвные священники и следят за каждым ее движением. Гасменда, старуха в плаще серого цвета, стояла поодаль, с насмешкой наблюдая за ней.

Вначале Дженна взглянула вверх. Там, в потолке, был вделан аслатин громадных размеров — с целое блюдце. В нем бушевала небывалая Сила, и если бы священники Талуса умели накладывать разрушительные заклинания, то с помощью этого камня они бы махом уничтожили всех варваров из Края Вечной Зимы.

Она потихоньку потянула из него Силу. Это получалось с трудом, аслатин словно смотрел на нее и плевался: «Нечестивая, нечистая, руки прочь от меня! Что ты здесь делаешь, отродье Неназываемого, в самом сердце добродетели и света?».

Но она брала, и брала много. Каждая следующая порция давалась ей легче, и вскоре Сила уже плескалась в ней. Она улыбнулась, представив, что могла бы сделать. Мысли об этом были очень приятны. Она мельком глянула на Рапена, и память сразу услужливо подсказала ей одно особо изощренное заклинание… Для священника смерть была бы лучшим подарком, если бы она пустила в ход это одно из немногих известных ей сильных заклинаний, но увы: Гасменда не спускала с нее глаз, а раз она чтица заклинаний, то мигом поймет, что к чему.

Пришлось обратить внимание на несчастную больную.

Дженна перешла на волшебное зрение.

Ей пришлось опереться рукой о краешек алтаря, чтобы не упасть. Все вокруг сияло голубоватым светом заклинаний. Они были здесь повсюду, создавая столь сложную и запутанную паутину, что можно было провести годы, расплетая ее.

Над алтарем светились множество нитей, одни уходили в аслатин, другие, — просто вверх, сквозь каменный потолок, третьи же спускались на алтарь и перекрещивались на нем.

Дженна удвоила усилия и среди хитросплетений разобрала одно-единственное заклинание — оно было простеньким, но от этого не менее эффективным, и постоянно действовало на область столешницы. Из-за него женщина и была без сознания.

«Значит ли это, что они все-таки приносят жертвы? Уверена, в Заветах Талуса об этом не говорится… Очень разумное заклинание. Разумеется, кому надо, чтобы жертва вопила на алтаре от страха и боли? — подумала Дженна. — С этим заклинанием лицемеры-священники вполне могут притворяться, что она уже мертва, а они втыкают нож в бездыханное тело. Душа отлетает к богу, тело пристойно лежит на столе, не дергается и не извивается. Красота!»

Теперь только Дженна заметила, что запястья женщины на алтаре обмотаны тряпками, сквозь которые сочится кровь.

Она провела ладонью над запястьем и определила, что под окровавленными тряпками скрыты глубокие и грубые порезы. Вены перерезаны, и, скорее всего, на другой руке такая же картина.

Ну что же, заживление ран — дело нехитрое, и Дженна уже была готова приступить, как женщина открыла глаза.

— Само развеялось заклинание бессознательности, — доложила Рапену Гасменда.

— Халтурщики, — проворчал Рапен. — Ладно, девчонка сама разберется, что делать.

— Они входят в телепатический контакт. Инициатор… не разберу, кто, — сказала старуха.

— Это еще зачем? Прервать сейчас же!

Но до того, как священники их прервали, в голове Дженны раздался вопль, столь громкий, что она невольно зажала уши:

«Я хочу умереть! Убей меня! Убей меня! Убей меня! Дай мне смерть! Пожалуйста! Не отдавай меня им! Убей! Меня!.. Ты кто? Ты не из них? Убей меня сию секунду! Умереть… смерть… я хочу умереть… я не хочу жить…»

В глазах у женщины стояли ужас и тоска, ее эмоции были настолько сильны, что она задыхалась, не в силах вымолвить хоть слово. Дженна отшатнулась, содрогнувшись от головы до пят.

Священники прервали мысленную связь, но крики звучали внутри нее снова и снова.

Дженна не оборачивалась, стараясь, чтобы ни одно ее движение не вызвало подозрений, вновь приблизилась и продолжила водить ладонь над телом, машинально отмечая, что кровопотеря действительно сильная и, не будь женщины здесь, она и впрямь умерла бы очень быстро.

Самым главным было то, что Гасменда при всем желании не могла узнать, что такого мысленно сказала женщина, обращаясь к Дженне.

И девушка решила этим воспользоваться.

Она вторично вступила в мысленную связь, пытаясь по возможности быстро поговорить, и в то же время стараясь защититься от быстрого прерывания…

«Кто ты, ответь, кто ты? Не молчи, ответь мне, пожалуйста!»

***

Голова кружилась все сильнее, и Экроланд пожалел, что находится на солнце без верного шлема.

«Вот она, старость-то,» — невесело усмехнулся он про себя, стараясь ровно держать меч. Кровавик в рукояти пульсировал бледно-розовым в преддверии боя. Странным образом Талиндар оттягивал руку, словно налился тяжестью, прибавил веса. Рыцарь повертел запястьем, взмахнул, но меч враз стал и вовсе неуправляемым, его повело куда-то в сторону, и пришлось опустить руку.

Налетели со всех сторон. Бешеная круговерть из серий атак отнимала все силы. Тех выпадов, которые он отбивал не глядя, приходилось избегать путем нечеловеческих ухищрений. Вот мелькнула сбоку узкая молния клинка — Терин рискнул применить известный прием, надеясь, что другие отвлекут внимание. Экроланд с усилием отбил, сражаясь не столько с противниками, сколько с Талиндаром.

Но не зря Экроланд считался одним из лучших мечников на всем побережье — ни одна атака не закончилась для него плачевно. Пусть с мечом твориться что-то неладное, он одолеет их и так!

Сегрик рыкнул, наседая, идя вперед, словно заведенная механическая кукла, наученная умело сражаться. Меч в его руках превратился в сверкающее полотно, со свистом рассекающее перед собой воздух. Сегрику казалось, что сейчас он вполне одолеет Экроланда сам, без посторонней поддержки, и наконец-то восстановится справедливость.

Почему Экроланд сражается вяло и неинтересно? Где его знаменитые смертоносные выпады? Где его блистательные схемы нападения, ловкие способы защиты? Со стороны казалось, что он сонный или больной. Почему он не делает ни единой попытки напасть, ведь давно известна истина: кто защищается, тот проигрывает?

Экроланд мог бы ответить на вопросы, которые задавал себе Сегрик. Он прекрасно осознавал, что сейчас на ногах его держит только чудо.

Когда он отражал удар, меч чуть не вываливался из его рук. Когда он отступал по песку, ему казалось, что он вот-вот упадет. Спасала его только та нечеловеческая воля и сила духа, которые он закалил в молодые годы. А силы его словно высасывал Талиндар, забирал в свой кровавик мышечную мощь и гибкость связок.

Сегрик чувствовал себя разочарованным. Триумфом было бы одолеть Экроланда Гурда, а не этого слабого и уязвимого человека. Будь они в доспехах, Сегрик потребовал бы снять шлем, дабы убедиться, что перед ним именно Экроланд. Он не узнавал в своем противнике того неутомимого рыцаря, который с небывалой легкостью одолевал всех соперников почти во всех состязаниях во время турниров.

Ему даже стало казаться, что Экроланд насмехается над ним, дразнит его. Или попросту поддается по каким-то своим неведомым целям. Сегрик даже заподозрил хитрый умысел в действиях Экроланда — сначала сделать вид, будто он устал, поник, а потом в один миг покончить со всеми тремя…

Но Экроланд и не думал о хитрых уловках. Если сначала он почувствовал себя словно после многочасовой тренировки, то спустя несколько минут ему стало казаться, что он только что встал после тяжелой болезни. Колени предательски дрожали, в руках не осталось сил удерживать меч, а глаза стали видеть настолько плохо, что он скорее угадывал, где отражать удар.

Волшебным зрением, по правилам, тоже нельзя было пользоваться, и потому он не заметил, как Тер взлетел с его плеча и, неслышно пища, стал сердито бросаться на Орвальда, Терина и Сегрика, царапать их невидимыми коготочками, но те, само собой, ничего даже не почувствовали.

***

Кажется, Гасменда ничего не замечала. Дженна аккуратно положила руку на прохладный лоб больной и мягко, словно залезла пальцем в клубок шерсти, вошла в мысленную связь.

«Кто ты?»

И на сей раз женщина ответила ей.

«Тасса Тинт»

Дженна скосила глаза вбок. Кажется, та темная масса священников позади нее не всколыхнулась от предупреждения чтицы, значит, они ничего не заметили. Она продолжала спрашивать.

«Как ты сюда попала?»

Казалось, глаза женщины сейчас вылезут из орбит. На тряпках проступили свежие пятна крови от усилий, которые она прилагала к освобождению.

«Мой муж умер. Дерек, Дерек… Зачем ты оставил меня здесь? Я слишком люблю тебя… Я прошу об одном — о вечном покое, но мне его не дают… Я не хочу жить, а, тем более, так!»

Удивленная, Дженна сказала первое, что пришло на ум, первое, что обычно говорят в таких случаях.

«Успокойся! Рано или поздно твое сердце исцелится от утраты…»

В мозгах загудело от новых гневных воплей. Тасса отлично умела мысленно орать. Дженна поморщилась, но продолжала слушать.

«Нет! Ты не понимаешь! Мы связали себя узами! Я не могу без него жить! Мы оба — маги… А отец решил, что я не умру, а буду монахиней. Но это невозможно! Я должна умереть, ты понимаешь?»

«Они не могут сделать тебя монахиней против твоей воли!»

«Я принадлежу храму. Мы с Дереком были светлыми магами и поклялись до смерти служить Талусу. Он погиб безумно, безумно нелепо! Его не удалось спасти, а я теперь, вместо Вечной Долины, должна буду жить здесь, в этих катакомбах!»

«Сбеги…»

«Это не в моих силах. Я связана с Дереком узами, а потому не могу удалиться дальше полумили от его могилы. А кладбище — вон оно, за оградой… Ты не можешь помочь мне. Я знаю, священники многое могут. Но я не хочу быть послушной марионеткой в их руках! Прошу тебя, убей меня…»

Гасменда скорее почувствовала, чем увидела нечто странное, но Рапена предупредила, и их вновь прервали.

Долгую секунду Дженна разглядывала лежащую перед ней женщину, и, наконец, поняла, что нужно сделать. Не задумываясь, скрестила руки над телом вновь потерявшей сознание Тассы и сделала пару движений.

Черный ручеек стек по пальцам на перетянутую веревками грудь, на миг собрался тягучей каплей в складке лифа и мягко протек внутрь. Лицо Тассы исказилось от боли.

— Остановите ее! — завопила чтица заклинаний.

Но поздно.

Тасса была мертва, а воздух вокруг всколыхнулся и раздался странный гул, словно в зале вдруг прогремел грохот.

— Осквернение, осквернение! — раздались крики в рядах стоявших священников.

Милина с посеревшим лицом подбежала к Тассе и сжала ее запястье. Потом с беспомощным видом обернулась к Рапену.

— Она умерла, — тихо сказала она, но ее услышали.

Священник в полнейшем ошеломлении глядел на Дженну, та, только сейчас осознавшая, что именно она сделала, молча уставилась на него.

— Стража! Схватите ее! — закричала Гасменда, опомнившаяся прежде других. — Убейте осквернительницу!

Ноги Дженны сами понесли ее прочь, каким-то чудом она едва не снесла уже протянувших к ней руки священников и миновала одну из дверей, ведущих на запад. Позади нее гудела и бурлила гневная толпа, лязгали доспехи стражников, а в голове билась и стучалась случайная мысль: «Ты ведь на западе. Помоги мне, Регот!»

***

В иное время он счел бы царапину пустяковой, но сейчас ему казалось, что в груди у него отверстая рана. Капелька крови защекотала кожу, скатываясь по ребрам вниз. Терин в удивлении глядел на свой клинок, словно не верил, что у него получилось задеть Экроланда. Пустить ему кровь.

Люди, замершие было на трибунах, все как один вскочили на ноги. Раздались крики и свист, немногочисленные женщины прижимали к губам платки.

Экроланд рухнул на колени, отшвыривая Талиндар прочь от себя, и закрыл глаза. Его губы зашептали молитву. Орвальд и Терин уже отвернулись от него и шагали к магистру.

Подле остался только Сегрик. Он почему-то чувствовал, что это ему нанесли кровавую отметину. На душе было гадко, как никогда.

Он подошел и протянул руку.

Экроланд открыл глаза, затянутые мутной пеленой слез, и с неверием взглянул на протянутую ладонь.

— Ну же, давай, вставай, Эри, — пробормотал, запинаясь, Сегрик. Он помог ему подняться, а затем пошел прочь, не оглядываясь. На секунду ему показалось, что поверженный противник что-то бормочет.

Экроланд и впрямь повторял и повторял, словно заклинание:

— Монетка! Какой же я дурак! Монетка спасла бы меня, если б я отдал ее царю за Талиндар! Проклятый меч!

На ветру слезы быстро высохли, и Экроланд побрел к магистру, ощущая себя сразу всеми побитыми собаками в мире. Каждый шаг давался ему с трудом и, когда он подошел к выходу в зрительные ряды, сознание изменило ему. Не дойдя до лорда Улина нескольких шагов, он упал на песок.

— Эри! — тонко вскрикнула Кармина и птицей слетела к рыцарю. Лорд Улин и не пытался остановить дочь, он беспомощно озирался, гадая, что делать, что сказать…

Лицо Экроланда посерело, он дышал с трудом.

Кармина плакала и не стеснялась слез, роняла их на широкую грудь рыцаря, на рубашку, и так мокрую и темную от пота. Девушка подняла голову, когда ей заслонили солнце две высокие фигуры. Сквозь влагу, застлавшую глаза, она увидела неясное сияние доспехов.

Синюрд и Тьего мягко, но решительно подняли ее на ноги, взяли рыцаря под руки и бережно перенесли его под тень навеса. Аткас умудрился раздобыть тазик с водой и тут же положил на лоб хозяина холодную тряпицу.

Магистр увидел, что дальше медлить нельзя, и встал, сцепив руки позади себя и в кровь раздирая ногтями ладони. На него со всех сторон смотрели растерянные лица, все ждали его слова. Стараясь не смотреть на бьющуюся в истерике дочь, он объявил свое решение:

— Суд богов показал… Показал, что сэр Экроланд Гурд виновен во всех описанных прегрешениях и недостоин рыцарского звания. Отныне с него снимаются все права и обязанности вместе с титулом. Также отныне никто не имеет права именовать его «сэром». Он не имеет права поручительствовать в Ордене за своего оруженосца…

Среди рыцарей поднялся шум и гам. Все разом, словно по команде, заорали.

— Я не согласен! — поднимаясь с места, громыхнул сэр Энсиваль. Его голос разнесся по всей Арене, разом перекрывая весь гвалт. Вместе со стариком встали еще несколько рыцарей, и в их глазах читался небывалый гнев. — Экроланд — рыцарь до мозга костей! Ты совершаешь ошибку, лорд Улин.

— Я все сказал, — огрызнулся магистр, сутулясь и враз становясь старше лет на десять.

— В таком случае, можешь считать и меня отказавшимся от рыцарского титула, — сказал сэр Энсиваль, срывая с себя плащ с эмблемой Красного Клинка.

Некоторые рыцари вторили ему, некоторые сели, виновато отводя глаза.

— Я считаю, — продолжал благородный рыцарь, — что Эри достоин не только рыцарского титула, который вы у него просто-напросто сейчас украли, но и паладинского, которого его незаслуженно лишили. Я не хочу вдаваться в детали, не хочу знать, в чем вы его обвиняли на вчерашнем Совете, но вы поступили мерзко и неблагородно. Не зря суд богов не использовался много десятилетий! Сегодня Талуса здесь не было!

Лорд Улин кинул умоляющий взгляд на Сегрика. Уж он-то прекрасно умел обходиться с рыцарями старой закалки, находил уместные доводы и приводил безошибочные аргументы, но Теллер равнодушно отвернулся, позволяя Грего закрепить на себе латы, его, казалось, не интересовала вопиющая перепалка.

— Ты, сэр Энсиваль, разговариваешь с магистром, — бледнея, напомнил лорд Улин. — За такие слова можно и головы лишиться!

Энсиваль прищурился, окинул магистра с ног до головы уничтожающим взглядом так, что тот сразу вспомнил, что много лет не доставал меча из ножен, носил его, как украшение и знак своего положения, а отнюдь не для сражений… А вот старый рыцарь и месяца не проживал без славного боя, вызывался во все походы, коими славился Орден.

— Я сказал, что думаю, — пробасил, наконец, Энсиваль тоном столь холодным, что им можно было заморозить небольшое озеро.

У магистра задрожала нижняя губа. Усилием воли сдержав горькие слова, просившиеся с губ наружу, он выпятил подбородок и негромко сказал:

— В таком случае, все вы — отказавшиеся от рыцарского звания, — объявляетесь в Вусэнте вне закона! До захода солнца вы должны покинуть город, иначе вас арестуют и казнят, как государственных преступников.

На миг в глазах Энсиваля мелькнуло нечто, похожее на пылкий юношеский вызов.

— Отлично, — воскликнул он и, бросив плащ себе под ноги, прошел по нему и направился к выходу. На плаще забелели четкие отпечатки сапог, прямо на изображении красного клинка. Три десятка рыцарей последовали за ним по ступенькам, некоторые тоже кидали плащи под ноги, другие же просто комкали их и небрежно совали подмышку. Кое-кто остался сидеть, некоторые даже воровато натягивали бездумно снятые плащи обратно на начищенные латы.

Кармина было встрепенулась, устремилась за уходившими всей душой, но двое верных отцу рыцарей одновременно притиснули ее и зажали меж собой, чтоб даже трепыхнуться не посмела.

Сжимая и разжимая вспотевшие кулаки, магистр с бессильной яростью смотрел, как уходят лучшие из лучших, как внезапно пустеет Арена, а остаются самые юные, самые безголовые… Внутри него росло черное и неприятное ощущение невосполнимой утраты, бездарной потери.

***

В бесконечной паутине переходов и лестниц Дженна потерялась уже спустя несколько минут. Она мысленно поблагодарила архитектора храма, создавшего целый сонм мрачных ниш, только их темные объятия спасали ее от преследующих. Короткими перебежками она двигалась вперед, стараясь найти любую лестницу наверх, но безуспешно.

«Я не могу плутать тут долго. Рано или поздно монахи меня отыщут даже в нишах, просто обыщут каждую, пройдутся тут с факелами…»

Навстречу двигались оживленно беседующие священники. Дженна привычным движением юркнула в ближайшую нишу и затаила дыхание, ощущая, как в горле трепыхается сердце. Посчитала про себя до двадцати и выглянула. Никого.

Короткая перебежка до нового поворота, и вот она, благословенная лестница!

«Я дура, — думала Дженна, чуть не падая на ступеньках. — Ну почему я ее просто не вылечила? Зачем мне понадобилось непременно узнать, отчего та женщина хочет умереть? Неужели, говоря, что я хотела послушать, что она скажет, я утешаю себя, ибо убийство состоялось бы в любом случае? Чего бы жертва ни сказала мне, отныне только я знаю, из-за чего лишила ее жизни. Остальные думают, что по злобе да по ведьминской натуре… Обратного не докажешь! Можно, конечно, найти могилу Дерека, призвать свидетелей, что между ними были узы… — внезапно Дженна замедлила шаг, настолько страшной показалась ей догадка. — А может, испытание состояло совсем в ином? Может, священники как раз и проверяли, смогу я вот так, решительно и не задумываясь, расправиться с человеком, или у меня кишка тонка? Возможно ли, что Тасса являлась плодом изощренной иллюзии, и на самом деле я никого не убила, но доказала, что потенциально опасна для общества… Нет, быть такого не может… Тасса была самой что ни на есть настоящей, женщиной из плоти и крови. Дурная история!»

К счастью, на лестнице ей никто не встретился. Попав наверх, она остановилась, чтобы глаза привыкли к яркому свету. Принюхавшись, она уловила аромат готовящейся еды. Идя на запахи, Дженна миновала длинный, полный света от широких окон коридор и, толкнув простую деревянную дверь, очутилась в чаду храмовой кухни.

Здесь никто не обратил внимания на появление худенькой девушки. Повара были слишком заняты приготовлением различных блюд, которые вечером выносили на улицу для нищих. К сожалению, к середине апреля даже кладовые храма опустели, и угощение было крайне скудным. В больших котлах кипели каши и постные бульоны, от печей шел тягучий дух хлеба. В сторонке несколько послушниц следили, чтобы из небольшой кастрюльки не убежало целебное питье, кое по капле давали всякому, страдавшему от цинги.

Дженна, стараясь держать себя как можно более естественно, осторожно прошла мимо кипящих котлов и быстро отыскала дверь на задний двор. Там стояло несколько повозок, куда уже были впряжены лошади — еду следовало развозить по разным районам Вусэнта. Конюхи окинули девицу удивленными взглядами, но ни слова не сказали, когда она открыла калитку в стене и скрылась за ней.

Куда дальше? О, многое она бы отдала сейчас, очутись рядом с ней Снежинка! Тогда уже через несколько часов они были бы в Медовых Лужайках, а Эста приготовила бы горячую ванну…

Но что толку мечтать впустую. Вспомнить бы, где должен проходить суд богов! От мысли о том, что Экроланд где-то поблизости, а она не может его увидеть, Дженна чуть не застонала.

Задумавшись, куда направиться, она не услышала позади себя, за храмовой стеной, едва слышные крики: «Да, видели… Ага, пигалица… Туда побежала!».

Когда Дженна приняла, наконец, решение и двинулась в сторону площади, нечто ударило ее прямо в грудь. Дыхание на мгновение остановилось, девушка попыталась вдохнуть, но странная сила не отпускала, казалось, огромные, в руку толщиной канаты впились в талию, колени и шею. Потеряв равновесие, Дженна грохнулась оземь. С усилием посмотрев на себя вниз, она с проблеском Зрения уловила непонятные, сияющие желтым светом трубки вокруг всего тела, а потом словно холодное зеркало отрезало ее от мира. Она потеряла способность видеть, говорить и обонять, услышала лишь над собой:

— Спеленать… Доставить в подземные темницы…

И потеряла сознание.

***

С утра у Наместника было дурное настроение. Вчера, будучи, как ему горько подумалось, в помутнении рассудка, он приказал повару убрать из рациона всевозможные деликатесы и подавать отныне только здоровую и простую пищу. «Я не могу вкушать перепелиные яйца в пряном соусе, когда мой народ голодает!» — высокопарно объявил он после чудесного ужина. Придворные вначале замерли в нерешительности, но потом долго восхваляли его решение, а некоторые даже поклялись последовать его примеру.

Эта идея, столь замечательно выглядевшая вечером, наутро казалась дурной шуткой. С некоторым интересом Наместник глянул на принесенную в тонкой фарфоровой тарелке буровато-серую массу и поинтересовался, что это такое. Служанка пролепетала: «Ваша светлость, это овсяная каша». Он рискнул захватить серебряной ложкой липкий комок и осторожно съел его. Вопреки его подозрениям, вкус у каши был не так уж и плох. Точнее говоря, вкуса как такового не было вовсе. Овсяная каша оказалась самым пресным и скучным блюдом, которое только доводилось пробовать Наместнику. С невольным содроганием он представил, на что способны варвары, у которых нет и такой малости на обед.

— Убери эту мерзость, — приказал он служанке. — И хватит экспериментов, пожалуй. Обед я хочу получить такой же, как всегда. Никаких жареных поясов, супов из сапог и прочего. Поняла?

Служанка присела в реверансе и поспешила выбежать вон со злополучной тарелкой в руках.

Тяжело ступая, Наместник прошел в личный кабинет и углубился в дела. Казалось, с каждым днем количество бумаг, требующих его внимания, увеличивается вдвое. С глубоким вздохом он поставил росчерк и приложил печать к очередному документу, переложил его в стопочку уже подписанных листов и начал было изучать следующий, как в дверь бочком протиснулся придворный астролог.

— Чего тебе? — недовольно спросил Наместник, поднимая голову. До чего ему осточертела племянница, которая и шагу не могла ступить без совета всевозможных гадалок и прорицателей! Казалось, весь дворец наводнен темными личностями в балахонах, расшитых звездами, рунами и прочей белибердой. Мало того, она настояла на том, что Наместнику необходим его личный чтец звезд, и вот результат!

Всклокоченный старик в дурно пахнущей одежде, не знавшей рук прачки, среди бела дня врывается в его кабинет, требует внимания, а он и слова против сказать не может.

— Ваша светлость, — с поклоном, иными расцененным как небрежный кивок, начал астролог, без спросу садясь напротив, — сегодня звезды предвещают вам крайне важный день.

«А бывали у меня другие?» — мелькнула мысль у Наместника. С плохо скрываемым раздражением он постарался отодвинуться от вонючего старика как можно дальше и, глядя вбок, равнодушно спросил:

— И какой же совет, уважаемый, ты мне дашь?

Он быстро понял, что самый простой способ выпроводить надоедливого астролога заключается в том, чтобы спросить у него совета. Поначалу он пытался спорить со стариком, однажды даже чуть не набросился с кулаками, но вовремя опомнился. Ираде нельзя было перечить ни в коем случае.

— Седьмой дом… Тридцать два градуса, — забормотал астролог тарабарщину, то и дело сверяясь со свитком в руке, — тридцать два да сто восемь, помноженное на три… Вычтем шесть… Сегодня, — вдруг возопил он, Наместник аж подпрыгнул, — решение, которое вы примете, повлияет на судьбу всего мира! Боги наблюдают за вами из Небесных Чертогов и ждут ваших слов. Будьте мудры, как никогда, о повелитель!

— Спасибо, — холодно процедил Наместник. Подобные советы он получал через день. Послушать астролога, так богам и заниматься больше нечем, только и делают, что пялятся из Чертогов на его деяния. Прости, Талус, ему это маленькое богохульство! Но Ираде не в чем будет упрекнуть своего дядю. — Я обязательно приму к сведению то, о чем ты мне поведал. А теперь, пожалуй, не смею больше отнимать твое без сомнения драгоценное время. Иди и продолжай наблюдать за звездами. Кто знает, может, пока мы тут беседуем, они как раз хотят тебе о чем-то рассказать?

— Но, повелитель, — сконфуженно сказал астролог, — сейчас день, и звезд не видно!

— Настоящий, опытный астролог, — внушительно проговорил Наместник, — видит звезды и среди бела дня. Возможно, конечно, я ошибаюсь, и ты не столь опытен, как кажешься на первый взгляд?

— Э-э-э… Вы правы, ваша светлость, — на сей раз поклон астролога был подобающе низок, — с вашего разрешения я удаляюсь… гм… удаляюсь читать звезды.

— Иди, иди, — с ненавистью прошептал ему вслед Наместник. Этот шарлатан отнял у него добрых десять минут, которые можно было с толком потратить на куда как более важные дела.

Наместник попытался сосредоточиться на бумагах, но мысли витали где-то далеко. Опять вспомнилась драконья голова, выставившая его полным идиотом перед столичными паладинами. Нахлынула волна ярости на лорда Улина. Виноват в происшедшем был, без сомнения, магистр, и только магистр. Вот кому-кому, а лорду Улину советы астролога бы точно не помешали. Может, хотя бы звезды подсказали ему, какую ошибку он совершает, полагаясь на Экроланда Гурда?

В кабинет неслышно проскользнул помощник Наместника и с трудом донес до стола очередную кипу бумаг, требующих неотложного внимания. Так же тихо он удалился, а Наместник со стоном схватился за голову. В силах ли смертного человека справиться с таким обилием дел? Да только на то, чтобы перелистать эти бумажки, у него уйдут целые сутки, не говоря уже о чтении!

Большой бедой Наместника была его уверенность в том, что никто лучше него не справится с любым, даже самым незначительным делом. Он и рад был бы завести толковых министров, но пока еще ни разу на протяжении жизненного пути ему не встречались люди, столь же хорошо, как и он сам, разбиравшиеся в налогах, благоустройстве города и чаяниях простых жителей. Наместник добровольно взвалил на себя все обязанности, которые по-хорошему должны были находиться в ведении целого батальона чиновников.

Продираясь сквозь дебри очередного указа, предложенного генералом, Наместник настолько увлекся, что не заметил, как ему принесли обед, и сжевал бы сейчас даже овсянку, осмелься повар ее сварить, а служанка — подать.

Обмакнув гусиное перо в чернильницу, стоявшую посреди стола, он размашисто перечеркнул указ крест-накрест и откинулся в кресле, потягиваясь и хрустя каждой косточкой. До каких пределов может дойти глупость человеческая? Неужто генерал взаправду полагает, что из колоколов храма Талуса можно выковать путные мечи? «Драмбенор, вероятно, не видит разницы между бронзой и сталью, — со злостью подумал Наместник. — Конечно, его предположение о том, что благословение на колоколах перейдет на мечи, достойно всяческих похвал, но это же бред, несусветный бред! Вот бы приказать сделать ему меч из какого-нибудь храмового канделябра и пустить его вперед войска. Посмотрим, как подействует благословение, и сколько секунд он простоит против варваров!»

По мере прочтения других подготовленных указов сарказм Наместника не исчезал. Ему начало казаться, что придворные сговорились у него за спиной и написали большинство бумаг с одной-единственной целью: как следует повеселить своего правителя. «Подходящее же они выбрали время для шуток!» — подумал он, жирно зачеркивая указ об укреплении городских стен камнями мостовых. Да он душу вложил в эти мостовые, лично следил, из каких каменоломен везут материал, велел нанять лучших камнетесов, чтоб ложился камешек к камешку ровнехонькими рядами, а они, собаки, хотят стены укреплять… «Будь у меня время, ну пара лет хотя бы, стены стали бы как новые». Но времени не было.

Наместник отчетливо это понял, когда прямо перед его столом, заваленном бумагами, из воздуха материализовался Колин Табар.

Посол варваров был разодет вычурно, а на вкус Наместника — так вовсе вульгарно. Под благородными мехами красовалась кожаная рубаха, расписанная замысловатыми узорами, а ее рукавами служили богато татуированные руки владельца. Венчал это великолепие головной убор из пучков перьев и связок ярких бус. Наряд надежно скрывал телосложение посла. Человек — загадка.

«Словно на маскарад собрался», — мелькнула мысль у Наместника. Ему было невдомек, что наряд Колина любой варвар счел бы верхом изысканного вкуса.

За пышностью цветов скрывался умудренный во всех тонкостях политики человек. В нем гармонично сочетались знания придворных интриг, музыки, литературы и прочих наук. Мало кто в известном мире смог бы устоять перед его красноречием.

Эти бесспорные дарования позволяли ему покорять собеседника точными, деликатными фразами. И в конце беседы он умел искусно подвести к тому, что собеседник сам предлагал помощь, искренне полагая, что решение исходит от него самого. Про Табара ходили легенды: мол, он может убедить воду в том, что она огонь.Но в случае с Наместником коса нашла на камень. Правитель Вусэнта, может, и не знал наизусть сонеты Фрахента, не мог с ходу определить, чьей кисти принадлежит та или иная картина, но зато в искусстве переговоров ему не было равных.

Многие разы они встречались в тиши кабинета Наместника и обсуждали стоящую перед ними проблему, но к единому выводу так и не пришли.

— Уважаемый Колин! Возможно, ты забыл, но время приема еще не подошло, — с убийственной вежливостью заметил Наместник. — Обычно я принимаю послов не ранее шести часов вечера.

На смуглом лице сложно было что-либо прочитать. Табар прошел к креслу напротив стола и уселся там, звеня бусами. Посмотрев Наместнику в глаза, он обнажил в улыбке белоснежные зубы, которыми в Крае Вечной Зимы наверняка пользовался для того, чтобы отрывать от только что забитых зверей куски сырого мяса, и сказал:

— Я прекрасно осведомлен о правилах, принятых во дворце, ваша светлость. Думаю, сегодняшний мой визит вызван исключительными обстоятельствами, поэтому я взял на себя смелость миновать ваших помощников и явиться прямо перед вами.

«Ишь, собака, как по писанному чешет, — не смог удержаться от восхищения Наместник. — Только вот чего ему понадобилось от меня в неурочный час? Того и гляди, вытащит откуда-нибудь нож и прикончит меня, а я даже на помощь позвать не смею: этим я покажу свою слабость».

— Мы по-прежнему не можем ничего вам предложить, — сказал Наместник, вертя в руках перо.

Табар некоторое время поразмышлял, стоит или не стоит говорить напрямик, но затем, посмотрев на осунувшееся лицо Наместника, сделал вывод, что стоит, и будничным, ровным тоном произнес:

— Ваша Светлость, мой повелитель уже передавал вам, чем это грозит.

«Грозит! Да как он смеет угрожать мне! — возмутился про себя Наместник. — Кто он такой, этот пропахший вонючим потом мужик? Почему я должен слушать его? Спокойно. Я должен держать себя в руках». Тусклым тоном Наместник повторил:

— Я не могу ничего поделать.

В глазах Табара промелькнули и погасли злобные искорки. Он вскочил на ноги и сдержанно заметил:

— Я пытался, Ваша Светлость, Скальдара свидетель, я пытался все эти дни наладить наши треснувшие отношения! Но, как видно, все мои усилия пошли прахом. Я вынужден объявить от имени своего народа войну Вусэнту.

Наместник стиснул зубы. Как он боялся этого мгновения, и вот оно настало! Бедные горожане, еще немного — и они познают весь ужас войны… Но меньше всего на свете Наместнику хотелось обнажить свои чувства перед этим шутом, поэтому, собрав волю в кулак, он надменно взглянул Табару в глаза и сказал:

— Война вам ничего не даст.

Нужды сдерживаться послу варваров не было. Грохнув кулаком об стол, так, что подпрыгнули кипы бумаг, он воскликнул:

— Вы слишком часто употребляете слово «ничего», Ваша Светлость! Уверяю вас, что после того, как начнется война, в вашем лексиконе появятся новые слова. Боль. Смерть. Страх. Болезни, в конце концов!

— Довольно, — прошипел Наместник. — Хватит с меня! Или ты сейчас же уберешься отсюда по-хорошему, или…

— Нет уж, я скажу вам все, что думаю! — запальчиво объявил Табар, его смуглое лицо побледнело. — Вы можете обмануть свой народ, но не меня. Если бы вы заручились королевской поддержкой, то уже давно бы не испытывали недостатка в продуктах, а в армии и вовсе не было бы нужды. Но вы — глупец, который думает, что сможет в одиночку противостоять всему миру. Я сказал — война объявлена. Посмотрим, как вы запоете, когда в ваш разлюбезный город придут озверевшие от голода ледяные гиганты!

— Вон! Вон отсюда! — заорал, устав сдерживать эмоции, Наместник. Перо с сухим треском распалось в его руках на две половинки. — Стража! Стража!

Прижав руку к шее, где болтались амулеты, бусы и цепочки с таинственными висюльками, Колин Табар неразборчиво прошептал несколько слов и с легким хлопком растворился в воздухе.

— Магия! — вскричал Наместник, взмахом руки отсылая прибежавших на зов стражников. — Вновь эта проклятая магия! Свардак тебя поглоти, Колин Табар… Советников ко мне, быстро.

Новость о войне распространилась по всему городу с ужасающей скоростью. Люди оставляли нехитрые праздничные забавы, женщины плакали, а те, кто пошустрее, кидали самое необходимое в телегу, собираясь покинуть город как можно быстрее.

Но, подъехав к воротам, они видели перед собой закрытые створки.

Наместник объявил осадное положение.