Глава 11

Я отошла от портрета Нордины и принялась рассматривать остальных аристократов, но мысли витали далеко от картинной галереи. Думалось о неизвестных родителях, об их внешности и характере. Лаврина украсила коридор портретами предков, что говорило о глубоком уважении к ним. Зенозиус отзывается о родителях крайне почтительно.

Меня вдруг заинтересовали самые простые детали, незначительные мелочи, обыденные привычки. Целовал ли отец мою мать, уходя из дома, или презирал подобные романтические жесты? Ссорились ли они? Каким было любимое блюдо отца, что ему больше всего нравилось в облике матери? Страдали ли они от мелких, но досадных недостатков друг друга?

— Странная дама у этого человека, — послышался за спиной женский голос, похожий на змеиное шипение. — Оторваться не может от портретов, словно из глухой деревни выбралась. Нет, правда! Она ведет себя, как деревенщина!

Я резко обернулась, собираясь посмотреть в лицо язвительной женщине, но она уже проскользнула в огромный зал, ослепляющий множеством огней. Глаза зажмурились, не в силах вынести яркий, бесстыдный свет. Зенозиус провел меня в зал, где паркет напоминал шахматную доску, а белый с черной бахромой занавес скрывал, судя по размеру, нечто грандиозное. Возле таинственного занавеса толпились гости с бокалами в руках, съедаемые любопытством и страхом, восхищением и неприязнью, гордостью и странной печалью.

Ко мне и Зенозиусу подошел мужчина в строгом темно-сером костюме, с аккуратной прической и элегантной, щегольской бородкой. Присмотревшись, я заметила, что глаз лакея немного косит, а чуть повыше верхней губы находится родимое пятно, имеющее форму размытого треугольника.

Мужчина не выглядел неприятно или отталкивающе, но эти мелкие детали почему-то заставили насторожиться.

Слуга держал в руках два высоких бокала, наполненных пенящейся изумрудной жидкостью. Пальцы в белых перчатках изящно обхватывали тонкие ножки бокалов, вежливая, скромная улыбка не сулила ничего дурного, грациозность говорила о безупречной подготовке.

— Приветствую вас, господа, — приятным низким голосом произнес слуга. — Добро пожаловать на бал госпожи Бенор. Прошу вас отведать напиток из астарии. Обещаю, что вкус этого напитка вас поразит, заворожит, восхитит! Никакие коктейли и сиропы императоров не сравнятся с этим сладчайшим великолепием! Попробуйте!

— Вы слишком красноречивы, — усмехнулся Зенозиус, взяв в руки бокал. — Я предпочитаю пробовать что-то новое без навязчивых восхвалений со стороны. Сладчайшее великолепие, говорите? Посмотрим, посмотрим…

Похоже, вышколенного лакея совершенно не задела насмешка Зентера. Мужчина вежливо поклонился и отошел от нас, высматривая в толпе гостей тех, кому еще не поднесли бокалы. Я отпила изумрудной жидкости и чуть не задохнулась от сладости, аромата, разлившейся по телу теплоты. Все клетки моего существа урчали от удовольствия, словно ласковые кошки, выгибающие спину у ног хозяина.

Слуга не солгал, напиток из неизвестной астарии действительно оказался раем для утомленного поездкой тела. Вкусно, изысканно, утонченно.

Посмотрела на Зенозиуса, тоже отхлебнувшего напитка, но не смогла ничего прочесть по его лицу. Наверное, спутнику тоже понравилась ароматная жидкость, но он не счел нужным это демонстрировать. Мы осушили бокалы до дна и присоединились к остальным гостям, рассказывающим о своих замках, садах, званых ужинах.

Кавалеры с дамами выстроились в длинную шеренгу, ожидая появления госпожи Бенор и разрешения танцевать. В зале тоже стояли скульптуры, но совершенно иные, не похожие на громоздких котов с виноградом. Белые фигуры девушек словно парили над полом. Черные блестящие волосы угловатых балерин спадали на шеи и плечи роскошными волнами, почти неотличимыми от настоящей шевелюры.

Я стояла рядом с одной из скульптур, почти касаясь дрожащими пальцами пышной балетной пачки, размышляя о знаках, символах, прочих странностях. Плоскую грудь мраморной танцовшицы украшал черный кулон. Странная балерина.

— Знаешь, что у нее на шее? — тихо произнес Зенозиус, наклонившись и обдавая теплым дыханием. На мгновение мне показалось, что спутник поцелует или лукаво прикусит мочку уха, а потом отстранится с самым невинным видом.

— Какой-то кулон, — я пожала плечами. — В виде спирали. А в середине — крохотная белая бабочка. Не понимаю, что к чему. Зачем украшать скульптуры такими странными вещами?

— Лаврина ничего не делает просто так, — ответил Зенозиус. — В старину зажиточные беронийцы рисовали спираль на стенах своих домов, стремясь обезопасить семью от людской зависти. Не стоит объяснять тебе, насколько губительно это чувство и к чему оно приводит. Ты и сама все понимаешь. Раньше считалось, что изображение спирали укрощает завистливых единоплеменников. Состоятельные люди разрисовывали этим символом одежду, колыбели младенцев, лбы, щеки.

— Значит, госпожа… — я сглотнула и потупилась, вызвав в толпе волну негодующего шепота.

— Именно, — кивнул Зенозиус. — Сама Лаврина очень завистлива, вот и судит по себе. Боится дурного глаза.

— А бабочка? — не верилось, что такая знатная особа настолько суеверна. Неприятный холодок пробежал по телу, я вздрогнула. Я не завидовала Лаврине, но морщилась при мысли о том, что она заранее предполагает в людях недобрые чувства, презирает и подозревает их.

— Ох, бабочка… — тяжело вздохнул мой спутник. — Здесь скрывается самое неприятное. Особенно боязливые беронийцы рисовали в середине спирали это насекомое, считающееся символом тяжелых болезней и денежных затруднений. Это все от страха, Сиенна, понимаешь? Страх делает людей жестокими. Предполагалось, что завистливые соплеменники, чьи чувства не смогла укротить спираль, должны заболеть и разориться, увидев бабочку. Но это все ерунда, Сиенна. Я не верю в подобные штучки, с нами ничего не случится.

— Вот это да… — протянула я, подняв голову. — Оказывается, с госпожой Бенор шутки плохи. Опасная дама.

Зенозиус хотел что-то сказать, но остановился на полуслове. Белые балерины внезапно взметнулись в воздух, по толпе пробежала волна оживления, таинственный занавес поднялся, открыв взору присутствующих рояль невероятных размеров и сидящую за ним хрупкую фигурку женщины. Вызывающе-дерзкая, короткая, опасно-игривая стрижка совсем не портила внешний облик Лаврины Бенор, королевы бала.

Я представляла себе Лаврину более суровой, но теперь поняла, насколько жестоко ошибалась. Хрупкая пианистка, облаченная в белое платье с черными звездами на плечах и животе, казалась воплощением женственности, но не той, к которой мы привыкли.

Матери не учат подрастающих дочерей такой ядовитой женственности, вполне справедливо считая ее угрозой спокойствию и уюту. Такая коварная грация способна сломать жизнь десяткам неоперившихся юнцов, вызвать черную зависть у великосветских девиц, окунуть в тоскливые воспоминания о молодости пожилых неуклюжих ловеласов. Лаврина резво вскочила со стула и взметнула вверх обнаженные руки.

— Гости мои, дорогие, любимые дамы и господа! — звонкий голос врезался в уши. — Бал, на который вы приехали, называется «Черно-белой иллюзией», я рада приветствовать в своем замке элегантных кавалеров и их очаровательных спутниц!

Вероятно, все вы наслышаны обо мне. Я придерживаюсь собственных правил, не всегда понятных моему окружению. Впрочем, довольно слов. Думаю, что музыка может рассказать обо мне намного больше, чем громкие речи. Танцуйте!