Остров

Остров

Как долго можно прожить в раю и не сойти с ума? Посмотреть бы в глаза тому, кто сказал — вечность.

Началось все с простого человеческого желания пообщаться.

Я десять лет проработал в банке. Успешно — дорос до начальника кредитного отдела. Уважение, деньги… но всегда мне чего-то не хватало. Я и к киноманам ходил, и на поэтические вечера. Но все не то. А однажды увидел объявление: некоммерческий проект 'Альманах Созвездие' издательства N. Я и записался.

Нас много набралось, энтузиастов: поэты, художники, писатели, завзятые театралы и книгочеи… Любители, зато какие любители! Мы перезнакомились, сдружились, но больше заочно: люди занятые, вот и общались в сети.

Когда доделывали декабрьский выпуск, Айседора — наш иллюстратор и моя безнадежная любовь — предложила:

— Почему бы нам не собраться? Посидели бы, юбилейный годовой номер отметили. Познакомились поближе...

Народ подхватил — встретимся! Только когда и где? В Питере? Мурманске? Хайфе? Ну, тогда уж сразу на Багамы… а что, отдельный островок, теплая компания — все друзья, все друг друга понимают. Чем не мечта?

А потом я заболел — время было гриппозное. Лежу в постели, температура под сорок, в глазах темно и голова тяжелая. Таблеток напился, жду, когда помогут. И, вроде, в кухню попить собрался. С кровати встал, в коридор вышел… что за? Слишком тихо, тепло, и по полу не дует… и слишком он длинный, этот коридор!

Подумал и уперся в дверь. Древесная фактура, металл… Черт! Это не моя дверь!

Едва дотронулся — она распахнулась. Я растерянно шагнул вперед: по ушам ударила музыка, голоса, по глазам — свет. И запах: соль, рыба — море!

— Привет, дружище Ден!

— О, и ты здесь!

Проморгавшись, я увидел рай.

Никаких ангелов и арф, все скромненько: по террасе с видом на пальмы и бирюзовую бесконечность гуляют бриз и блюз, два десятка радостных и удивленных лиц оборачиваются ко мне.

Я попал в разгар дискуссии об управляемых снах, или как нас сюда занесло — под коньяк и хрустящих осьминожков хорошо пошло! Для полного счастья не хватало только Айседоры.

Три раза я вздрагивал и оборачивался на хлопок двери в надежде увидеть ироническую улыбку и ореховые глаза художницы. Тщетно. Наверное, вирус массовой галлюцинации — последняя версия нашего прибытия на остров — не добрался до Австралии.

Явление Айс застало меня на ступенях. Подустав от трепа, я собрался разведать море. Машинально обернулся на звук:

— Айс! Здравствуй, — я мигом забыл обо всем, увидев растерянное милое лицо.

— Ден? Привет… — она улыбнулась. — Ты мне снишься?

— Снюсь. А ты — мне...

Прошло недели две. Или три — ни календаря, ни часов на острове не было. Да и зачем? Мерить сбывшуюся мечту? Никому и в голову это не приходило. В пределах острова невидимый хозяин исполнял все желания гостей. Он снабдил писателей ноутбуками, художников красками, музыкантов инструментами. Дал библиотеку — в интерьере Александрийской разместилась Ленинка.

Эти недели я был слишком занят, чтобы думать и вспоминать. Занят романом, разговорами, нежданным счастьем — Айс. Я жил вторую, параллельную жизнь. Банковский сухарь, прятавший первый недописанный роман от семейства, остался в Питере. Менеджер ресторана и будущая мать, лишь раз показавшая мужу свои художества — в Сиднее.

А мы — здесь.

Мне не хотелось доискиваться причин. Я сказал себе — это сон, бред, от меня ничего не зависит. И вообще, имею я право?.. Имел. До тех пор, пока в этом сне не стал видеть другой. Сначала — сон.

Меня разбудила Айс.

— Ден?! Что тебе приснилось?

— Не помню, — я впервые соврал ей. — Может, там не было тебя?

— Я есть, — шепнула мне в губы.

А когда она, усталая, уснула на моем плече, я снова увидел. Всего лишь картинку — черт знает, откуда, еще один бредовый сон: так не может быть на самом деле!

Остров белого песка на черной воде. Остров белого солнца в черном небе. По белизне серая паутина. И коконы. Двадцать два, как нас.

Картинка промелькнула, оставив острое нежелание спать — и еще более острую потребность забыть.

Не вышло. Друзья, серфинг, нежность любимой… ничего не помогло. Я в тот день не написал ни строчки. Подвешенные в паутине фигуры плыли перед глазами — и я навязчиво пытался распознать среди них Айс и себя.

На следующую ночь то же: паутина, коконы. Я проснулся, к счастью, без крика. Лежал, слушая дыхание Айс, и пытался понять: 'Что это? Зачем?'

Утром я начал расспрашивать, снятся ли сны другим.

— Ты не о том думаешь, приятель, — заявил мне испанский гранд в белых шортах — новеллист-мистик Конста. — Какие к собакам сны? Я сплю как младенец! — и, ухмыльнувшись, кивнул на Степана и Дульсинею. — Ты бы догадался, что из вечных врагов выйдет такая сладкая парочка? Эх, надо было принимать пари!

— На что спорили? — проформы ради поинтересовался я.

— На… — Жестом фокусника он достал из воздуха бутылку пятизвездочной метаксы. — За наш остров, Ден!

Он приложился к горлышку, подкинул бутыль в воздух — она рассыпалась стайкой колибри.

У остальных — то же. Никаких снов, ни у кого, ни разу… И никто не хотел вспоминать о той жизни.

Рай. Вечность: без памяти и без времени. С каждым днем все меньше скрипичных нот летело над островом. Все реже стучали клавиши ноутбуков. Дольше длилась фиеста в тени эвкалиптов. Все чаще сквозь позолоту просвечивал черно-белый трещиноватый офорт.

Вскоре добавилась вторая картинка. Странная, смутная… Не картинка — образ. Белая палата, белые руки. Черные провода, черный квадрат окна. Двойной стук: часы и метроном, вразнобой. Далекие, знакомые голоса:

— Он вернется?..

— Не теряем надежды...

Я просыпался словно на снегу, мертвый и неподвижный. Даже близость Айс не согревала. Бродил по острову, с тоски желая то фейерверков, то бетховенских сонат. Хозяин выполнял все прихоти. Издевался? Надеялся успокоить? Но эффект был странным: я начал видеть паутину наяву. И все думал — где паук? Где тот, кто заманил нас сюда? И зачем? Съесть? Так все здоровы и довольны жизнью. Или это кажется? А на самом деле есть только нити, коконы и высыхающие тела блаженных от яда мух?

Айс беспокоилась. Заглядывала мне в глаза, интересовалась романом. А я в ответ улыбался и целовал ее. На час, на два тени отступали, чтобы вернуться — когда я не ждал.

Все чаще. Все отчетливей. Теперь я видел паутину, стоило о ней вспомнить. Я выискивал в друзьях признаки истощения, увядания — но не находил. Напротив, они молодели, сияли счастьем. Даже возвращались к заброшенному творчеству. И никто не вспоминал о доме...

— Айс, ты уже выбрала имя?

Я наконец заставил себя завести этот разговор. Холодел, замирал и хотел провалиться, но решился.

— У тебя же будет девочка?

— О чем ты, Ден? — она улыбнулась мне, как маленькому: ласково и снисходительно. — Ты хочешь ребенка?

— Ну… мы же вернемся… когда...

Я говорил не то. Она не понимала — слышала каждое слово, но не слышала ничего.

— Это не важно, Ден. Мы здесь и сейчас.

Поведав окончательную истину, Айс сосредоточилась на вырисовывании хвоста иволги. И, помолчав немного, кинула мне ободряющий взгляд:

— А как твой роман? Почитаешь мне сегодня?

'Возьми погремушку, детка, и не приставай к маме', — читалось в любимых глазах.

Я похолодел. Вспомнилась последняя попытка продолжить… Лучше бы я не пытался. Персонажи не слушались, не походили сами на себя. Написав три абзаца, я понял, что пишу не Саймона, юного пирата, а Степана — но не того, что проповедовал купания в проруби и, смеясь, летал с Дульсинеей по волнам, а Степана настоящего. Который остался там… Тот Степан не был счастлив. Тот Степан мечтал о тихом уголке и теплом пледе, ел на завтрак дешевую колбасу и ругался с женой о недоклееных второй месяц обоях.

Стерев бред, я взялся за свидание османского посла с испанской шпионкой… как же. С монитора грустно глядела Фрида. Она твердила мужу про несвежие синенькие и деловое письмо — и украдкой творила с Беней детективную повесть.

Я забросил ноутбук в море. Не нужно мне… Не хочу знать, как на самом деле.

А теперь, глядя на прикушенный каштановый локон, я боялся. Отчаянно, до дрожи. Тянуло писать, но не об османском после. Я знал — ноутбук ждет. Он бы сам напечатал буквы, но правила игры не позволят. Вот так: вернуться из моря запросто, а выложить мои мысли в файл — нельзя.

Желание написать Айседору крепло день ото дня. Я боролся с ним, и борьба придавала жизни видимость смысла. Кроме того — я искал. Лез в каждую щель. Высматривал. Но хозяина коконов не было! Нигде и никогда.

А однажды я написал: 'Айс'. Не на мониторе — я был заслуженным борцом с самим собой, и ни разу не позволил пальцам коснуться клавиш. Но был еще песок. Белый коралловый песок у самого синего моря. И нечаянно выведенное пальцем имя.

Снова белое и черное. И красное — красные от слез глаза мужчины в белой палате. Черные экраны мониторов. Белое лицо и круглый живот под простыней. Нарядное красное платье девочки лет трех и белые дрожащие губы: 'мама!'

Впервые я понял, что такое ненависть. Да! Я бы убил паука своими руками. И убью! Он сам мне в этом поможет! Он же установил правила...

Сработало. Я увидел не просто паутину, но всю систему. Нити, сплетающие реальность. Увидел точку пересечения, узел, пульсирующий напряжением.

Один из нас. Конечно! Как я сразу не догадался! Пауку не надо прятаться. Он — один из нас. Но — если так, то и он играет по правилам! Теперь я знал, что делать.

—… ты еще не видел! Стив сам не знает, чем закончится. Последняя глава меняется на глазах!

Конста с горящими глазами побежал со мной в библиотеку. Он не подозревал дурного, пока я не оглушил его бронзовой статуэткой. Потом было поздно: стилет легко вошел в глаз. Легче, чем нож в куриную тушку. А дальше… тело растаяло. Стерлось. И — ничего не изменилось! Ничего...

— Эй, так нечестно! — крикнул я сумасшествию, что подобралось как никогда близко. — Ты играешь не по правилам!

Остров молчал. Наплевал. Чихнул.

А, черт! Я с досады чуть не забыл посмотреть нити. Наверняка сейчас Конста попивает метаксу и хихикает...

Я ошибся. Константина Ласса на острове не было. И коконов я насчитал двадцать один. Значит — паук не он. Но кто? Конечно! Степан, вот он — я же вижу, ясно и отчетливо! Я ошибся! Я просто ошибся...

Стилет скользнул между ребер, кровь растеклась по белому мрамору, просочилась, впиталась и… И ничего. Только Степана не стало, и пропал из паутины кокон.

Потом пропали Белка и Ворчун, Беня и Дульсинея. Исчезли. Совсем. Даже пятна крови на моей рубашке оказались солеными морскими брызгами.

До головной боли вглядываясь в переплетения нитей, я глушил кофе и пытался понять — что это такое? Почему удаление узла напряжения не рушило систему, а лишь затягивало новый узел? И где же искомая первопричина?

В глазах уже двоилось, троилось… Кофейные чашки заполнили стол, когда в пустую голову стукнула до смешного простая мысль: кто это все придумал? Кто первым пожелал рая?

Кто для меня — рай?..

Проверить, да или нет, можно было только одним способом.

— Ты, доктор Зло.

Я скорчил рожу взлохмаченному отражению в темном стекле.

— Тебе так хочется домой?

Ответом была тишина.

Эксперимент подтвердил — да. Слово было сказано в нужное время и в нужном месте. Резонанс наших грез оказался в силах сотворить маленький рай. Нити желаний свили остров грез...

Тело Айседоры растворялось в воздухе, а паутина затягивалась, перемещая узел на меня. Я был волен уйти или остаться, сотворить новый остров или уничтожить этот… Но не вернуть ее. В этом раю ее больше не было.

Была ли моя Айс где-то еще? Была ли она вообще, существовала ли? Я не знал. И теперь — не хотел знать.

— Твоя мечта в твоих руках? — спросил я у бутылки Реми Мартен.

Кривое отражение подмигнуло мне. Молча.