Глава 1

Москва. Осень. Холодно. Постоянно идет дождь, мелкий, холодный. Все серое и грязное: дома, машины и люди. Они спешат, бегут по этим серым улицам с серыми лицами и пустыми глазами. Только он стоит на тротуаре и понимает, как глупо, бессмысленно все вокруг. В чем смысл их суеты? Ведь они даже не успевают увидеть жизнь! Их жизни проходят в бесконечном потоке серых будней, одинаковых и уже замытых в их сознании в один бесконечно унылый серый день как этот.

Сырость и холод пробрались под одежду — подросток сунул руки в карманы и, накинув капюшон куртки на влажные волосы зашагал по мокрому тротуару.

Почему его преследует это чувство, что это не его жизнь, не его время, не его место, не его город? Почему? Может, все началось с того момента, когда он понял, что все вокруг отдалились от него? Когда он не стал таким, как они все. Кай бросил взгляд на пробегающих мимо людей.

Он другой. А если ты другой, значит, ты изгой. Ты не нужен им. Тебя внутренне отторгают все, кого ты знал и любил! Но почему? Почему близкие тебе люди перестают тебя любить только потому, что ты не хочешь быть таким, каким они хотели, чтобы ты был?

Его семья: папа, мама, его два старших брат и сестра. Почему самые близкие, самые дорогие ему на свете люди стали отдаляться от него? Что он сделал не так? Он просто стал жить, говорить и думать, так, как считал нужным. А они хотели, чтобы он соответствовал созданному ими же сами образу. Они придумали для него жизнь, которую он должен был прожить.

Постепенно они начали понимать, что созданный ими образ не соответствует реальности. Сначала это было не очень заметно и они даже делали вид, что ничего не происходит, что это им просто показалось. Но потом они уже не могли не замечать, что все не так. Он не такой, каким они хотели его видеть. И ничего не могло его изменить! Ни разговоры о том, каким он должен стать, ни попытки принудить его подчиниться их воле.

Когда ты маленький, ты зависишь от них. Ты не можешь дать отпор и поэтому сносишь все, что они делают с тобой.

Его постоянно сажали под «домашний арест», но арест этот проходил в библиотеке, и это было счастьем для него, а не наказанием, как они хотели. Он открывал книгу и переносился в другие миры, которые ему открывались со страниц. В книгах он обретал свободу. Он часами путешествовал в иных мирах, приобретал даваемые в книгах знания, опыт и познавал окружающее пространство.

Они нанимали преподавателей, чтобы ему некогда было думать о бунте против них. Но он любил учиться и с удовольствием черпал знания от тех, кто давал ему эти знания.

Они никогда не пускали его в школу, считая, что тот мир за стеной испортит его.

Но он давно уже проник в тот, другой мир. Они не заметили этого, пропустили. Думали, что маленький мальчик, катающийся на своем велосипеде по полям вокруг их обнесенного огромным забором дома, не сможет узнать, что есть другая жизнь. Но он узнал.

Прохор! Они встретились тогда у пруда. Маленький Кай с немым вопросом в глазах, обращенных к небу, и такой не в меру серьезный подросток, который увидел глаза мальчика и почувствовал его одиночество. Он тоже был одинок. Но с того дня они свое одиночество разделили на двоих.

Они не говорили о той боли, которая уже тогда была в их душе. Богатый, из хорошей семьи Кай, но с такими огромными и печальными зелеными глазами и Прохор, подросток из обычной семьи, где не было отца, лишь вечно работающая мать, которую он видел всегда уставшей.

Прохор тоже задавал себе вопрос:

«Почему? Почему его мать так ненавидит его? Для чего тогда она его родила, если все его существование теперь было для нее так ненавистно? Зачем? Зачем говорить ему, что она работает на трех работах, чтобы прокормить его и поднять на ноги. Ведь если ты любишь кого-то, ты для него это делаешь. А если не любишь? Тогда ты это делаешь все равно и ненавидишь его еще больше».

Ведь это он виноват в такой ее жизни. Виноват, что ушел отец, когда он был еще маленький. Просто ушел, чтобы жить с другой семьей. Но он чувствовал, что это из-за него, и она это знала, и ненависть к нему уже тогда зародилась в ее душе. А сейчас у его матери поломанная жизнь — так она говорила о себе всем, кто ее жалел. Но в чем он виноват? Оказывается, во всем. Это он поломал ее жизнь своим появлением на свет.

«Как странно, — думал Прохор, — вот зарождается новая жизнь, а оказывается, ее уже все ненавидят. Ты живешь с человеком, который тебе самый дорогой, самый близкий на всей земле, но постепенно начинаешь чувствовать, что он ненавидит тебя. Все твое существование ему невыносимо!»

Маленькая квартира, в которой они жили с матерью не давала возможности исключить общение, и поэтому Прохор все чаще и чаще стал пропадать на улице. Это еще больше злило ее. Теперь он постепенно превращался в трудного подростка, связавшегося с плохой компанией, чем окончательно поломал ей жизнь. Это был замкнутый круг. Выхода из него не было. Нужно было лишь принять данность случившегося. И Прохор принял. Он любил маму, ту, созданную им в мечтах, милую, заботливую, любящую его. Он любил ее всем сердцем. А в реальной жизни спокойно выслушивал очередные упреки и больные слова в свой адрес и уходил туда, где он был не одинок.

Тогда у пруда, увидев мальчика с глазами полными боли, он прочел в них вопрос, который терзал и его душу:

«Ну почему они просто не любят меня, только за то, что я есть?»

Прохор не стал с ним об этом говорить. Он не мог ответить ему на этот вопрос. Но с того дня две души нашил друг друга, и боль, разделенная с другом, уже не была такой сильной. Они перестали искать ответ на свой вопрос. Они просто стали жить и радоваться жизни!

Прохор открыл для Кая другой мир. Мир за стеной его дома. Он оказался жестоким и взрослым. И чтобы выжить в нем, нужно было быстро взрослеть и биться за место в этом мире.

Это его не испугало. Компания Прохора, в которую он привел его, была из таких же подростков, которых тоже просто не любили только за то, что они родились и живут. И это ожесточило их сердца.

Кай был под защитой Прохора. Он был намного младше их, хотя в разговорах и рассудительности им казалось, что он старше. Сначала его ненавидели за то, что у него есть все в этой жизни, а потом приняли, поняв, что ему это все не нужно. Что, имея в жизни все, у него забрали самое главное — это его свободу. Для них свобода была самым важным, и поэтому они приняли Кая, и никто больше не смел бросить обидное слово в его адрес.

***

Однажды, возвращаясь к месту своей «дислокации», заброшенному подвалу, где их небольшая подростковая банда оборудовала себе временное пристанище, им навстречу вышла группа парней, намного старше их, из другой банды.

Прохор закрыл собой Кая, сказав, чтобы бежал отсюда, как начнется драка. Силы были неравны. Банда Прохора насчитывала десять человек — тех было в два раза больше. И они были подготовлены. В руках у них были палки, металлические прутья, бутылки и ножи.

Началась драка.

Вот тогда Кай впервые применил свое боевое искусство в реальной драке. Тогда он впервые почувствовал на своих руках теплую кровь своего врага. Ему удалось выхватить палку из рук нападавшего, и он бился с ней, применяя всевозможные техники восточных единоборств, которые ему преподавали его учителя.

Прохор и его ребята в изумлении замирали, когда очередным точным движением он выбивал бутылку из рук противника и отправлял его в нокаут ударом палки в солнечное сплетение. Но он был еще слишком мал, и поэтому ему тоже порядком досталось.

Он почувствовал вкус своей крови во рту. Этот вкус — вкус металла — как часто потом в его жизни он будет ощущать его.

Драка закончилась, вернее, нападавшие на них не ожидали такого яростного сопротивления и поэтому стали отступать, подбирая своих товарищей и растворяясь в темноте переулков.

Попинав ногами последних двоих валяющихся на асфальте подростков, Прохор дал команду уходить.

Кай держался из последних сил. От полученных ударов болело все тело, кисть правой руки немела от такой перегрузки. Он сплевывал кровь с разбитых губ и вытирал рукавом текущую из носа. Рядом с ним шел Прохор, бросая внимательные взгляды на него через плечо.

Уже спускаясь в подвал, он пошатнулся и почувствовал, что пол уходит у него из-под ног. Его подхватил Прохор, на руках донес до стоящей в углу старой железной кровати, застеленной драным покрывалом. Один из ребят принес рулон туалетной бумаги и, оторвав побольше, дал ему в руку, чтобы он приложил к носу, из которого шла кровь. Прохор принес смоченное водой полотенце, вытер ему лицо. Ребята наковыряли льда из морозилки и, положив в пакет, дали Прохору, который положил холодный лед ему на нос.

Кай чувствовал, что все странно на него смотрят, он понимал, что его поведение в драке, его владение техникой боя так сильно произвело на них впечатление. Их отношение к нему с этого момента в корне поменялось. Теперь они относились к нему с каким-то благоговейным трепетом. С одной стороны, в их отношении была чуть ли не родительская забота, ведь он младше их, а с другой стороны, уважение как к более крутому пацану, чем они.

— Больно? — заботливо спросил Прохор, склоняясь над ним.

— Все нормально, — улыбнулся он, хотя это далось ему с трудом.

— Ты так дерешься! Я впервые такое вижу! Как в кино! — Прохор говорил, не скрывая своего восхищения, — где ты этому научился?

— Друг отца — японец, он живет у нас в доме. Я с детства тренируюсь, — затем он погрустнел, — а еще отец специально для меня нанимает таких учителей. Ты же помнишь, я рассказывал, что я должен стать военным. Поэтому меня этому и учат.

Прохор действительно вспомнил их разговор, когда Кай кратко рассказал, что от него ждет его семья, и что он не хочет этого, и за это его отвергли. Тогда Прохор не стал расспрашивать его о подробностях, чувствуя, что это для него очень больная тема и ему тяжело об этом говорить. Прохор понял, почему у него такие печальные глаза и почему он с ними, а не с семьей. И сейчас, еще раз услышав это от него, а главное, увидев его в драке, Прохор осознал, насколько это серьезно в его жизни.

— Я не спрашивал тебя, но я хочу понять, — Прохор смотрел в глаза своего друга, — мне важно это понять для себя, потому что ты здесь, среди нас, и ты мой друг, поэтому я хочу понять тебя. Ты сказал, что твоя семья хочет, чтобы ты стал военным, и, как я увидел, их намерения серьезны. Скажи, почему ты не хочешь этого?

— Я не хочу убивать! — очень четко ответил он.

Сейчас Прохор увидел в глазах этого мальчика взрослую жизненную позицию, которую уже не изменить ничем и никем.

— Но ведь они от тебя не отстанут?

— Да, я знаю. Я вырасту и тогда смогу сам решать, как мне жить и что делать!

— Ты принял решение, я буду с тобой, мы что-нибудь придумаем. Когда вырастешь, уйдешь в мою банду. Ведь ты хочешь быть со мной?

— Да. У меня, кроме тебя, больше никого нет.

Глаза Кая светились искренностью.

Прохор положил свою руку на его и пожал.

— Ты не один. Мы всегда будем теперь вместе.

Потом он заснул, нагрузка и нервный стресс от первого реального боя в его жизни дали о себе знать. Прохор, укрыв его собственной курткой и убедившись, что он спит крепким сном, пошел к ребятам, которые на их импровизированной кухне готовили праздничный ужин.

Так называемая кухня располагалась здесь же, в другом ответвлении подвала. Здесь стояла старая газовая плита с газовым баллоном, обшарпанный рукомойник висел на стене. Сюда ребята притащили найденную ими на помойке мебель, но главная ценность — это огромный длинный стол за которым помещались практически все. Вокруг стола стояли лавки, стулья и табуретки. Все, что удалось найти в более-менее живом виде, было принесено сюда в их «дом». В центре стола стояло старое кресло, это было место Прохора. Никто даже и помыслить не мог туда сесть. Прохор хоть и не обладал восточной техникой боя, но бил жестко и конкретно. И его боялись и уважали. Он был их лидером, сумевшим объединить их и руководить ими.

Справа от кресла Прохора стоял стул, который тоже никто не занимал, — это было место Кая. Еще в первый раз, когда Прохор привел его в их банду. Он сам поставил этот стул рядом с собой и спросил, есть ли у кого, какие вопросы по его желанию видеть Кая рядом с ним. Вопросов ни у кого не возникло.

Прохор оберегал своего маленького друга, хотя ни в чем никогда не делал ему исключения или поблажек. Он чувствовал ответственность за него, как за младшего брата, поэтому всегда держал рядом, если шли на дело. Среди членов его банды он быстро вычислил недовольных таким решением и объяснил им раз и навсегда, что его решение нужно уважать.

Сейчас на этой кухне его ребята готовили ужин. Ведь они победили! Такого никто даже не ожидал. Увидев перед собой этих взрослых пацанов, да еще подготовленных к бою, они поняли, что будут биться до последнего, но шансов у них нет. А здесь Кай. Кто бы мог подумать! Сейчас, открывая тушенку, мешая гречку и нарезая хлеб, они бурно обсуждали, как он вел себя в драке. Некоторые даже пытались имитировать его боевые движения, но это только вызывало смех у остальных.

Прохору было приятно от осознания того, какой оказался его друг. Но даже если бы Кай сегодня, как сказал ему Прохор, убежал, когда начался бой, это для Прохора не имело бы значения. Их дружба не распалась бы. Странно, но Прохор понимал, что Кай никогда бы не убежал. Почему он понимал это? Что-то было в нем такое, что привлекло Прохора, — эта внутренняя сила. Невероятная внутренняя сила духа. Поэтому Прохор с ним. Он никогда не ошибается в людях, даже если это еще маленький мальчик, но с огромными печальными глазами.

Из холодильника достали водку. Они давно вели себя как взрослые, хотя и были еще детьми. Прохор выпил со всеми. Разложили горячую еду.

Поглощая такую вкусную гречневую кашу с тушенкой, Прохор думал о словах Кая: «Я не хочу убивать». А он давно переступил эту черту, и его это не заботило. Хотя нет, тогда, когда он понял, что человек, бившийся в его руках, затих — ему стало страшно. Очень страшно. Это было пару лет назад. Тогда он только начал собирать вокруг себя тех, кто был отвергнут этим миром. Они решили ограбить склад. По их расчетам там никого не должно было быть. Но там внутри спал пьяный мужик. То ли сторож, то ли бомж, проникший внутрь. Да это и не важно. Он их увидел и стал кричать. Вернее, только вскрикнул, как нож Прохора вошел ему в живот. Прохор ударил несколько раз. Тело обмякло, недолгие предсмертные судороги — и все закончилось. Прохор чувствовал на своих руках теплую кровь. Он вытер руки. Посмотрел на бледные лица стоявших вокруг него ребят. С того момента он стал их истинным лидером. Это было как обряд посвящения — жертвоприношение. Теперь никто не смел даже подумать о нем плохо или перечить ему. Те, кто это видел собственными глазами, рассказывали вновь прибывающим к ним пацанам о Прохоре, который даже не дрогнув вспорол человеку живот.

«Интересно, как отнесется к этому Кай, когда узнает, что я убил человека?»

Но дело даже не в этом. Он будет убивать, если того потребует ситуация. Его это не коробит. Это жизнь. И он принимает ее такой, какая она есть. Нужно как-нибудь ему об этом рассказать. Ведь он его друг, и между ними не должно быть никаких секретов.

***

В сегодняшней драке больше всего пострадал Кай. Остальные отделались ушибами и незначительными травмами. И не удивительно — ведь он был в гуще боя.

Через час он вышел из комнаты.

Его организм быстро восстанавливался. И сейчас этот час сна вернул ему силы. Хотя все и болело, но в целом он себя чувствовал хорошо.

Ему все обрадовались. Стали пожимать руку и хлопать по плечу. Сразу накинулись с вопросами и просьбами научить их так же драться.

Прохор стукнул по столу, все притихли. Он жестом позвал его сесть с собой рядом, на свое место. Перед ним все расступились, пропуская к его стулу. Один из ребят быстро сбегал и принес ему еды.

— Ты как? — Прохор внимательно смотрел на него, пытаясь удостовериться в его здоровье.

— Все нормально.

— Точно? Тебе больше всех досталось.

— Меня не только искусству боя учат. Есть еще техники защиты и восстановления. Это важно знать и уметь применять. Поэтому действительно все нормально.

— Ну ты крут! Ты прошел обряд посвящения в нашу банду — показал себя в реальном деле. Теперь ты всегда будешь со мной — будешь моим заместителем.

Прохор протянул ему руку. Они обменялись рукопожатиями. Это было признание Прохором Кая при всех. Сейчас Прохор официально поставил его вторым после себя человеком в их банде. И это все поняли.

Затем ребята не выдержали и завалили его вопросами о том, как он так дрался. Он ел и отвечал. Прохор, уже насытившись и развалившись в своем «царском» кресле, смотрел на все это.

— Тебе во сколько сегодня домой нужно попасть? — глаза Прохора хитро сверкнули.

— Сегодня можно поздно быть. Родители на торжественный прием в Кремль уехали, вернутся очень поздно, а те, кто в доме, меня не выдадут, во сколько я приду.

— Это хорошо, что есть время, — Прохор коварно улыбнулся, — ребят, чистую рюмку принесите и водке налейте.

Прохор поставил перед Каем рюмку с водкой.

— Тебе пора становиться взрослым. А то дерешься лучше нас, а водку даже не пробовал. Ведь так? — Прохор заглянул в глаза своего друга.

— Нет. Не пробовал.

— Тогда пей.

Кай посмотрел на Прохора. Он доверял ему. Это его друг. Если Прохор сказал, значит, он должен выпить водку.

Он выпил. Дыхание перехватило. Но потом странное тепло полилось по телу. Боль от ударов постепенно растворялась в этом тепле. Он уже не чувствовал боли, он чувствовал, что ему хорошо, хорошо и легко. И на душе легко. Все, что его так мучило и терзало изнутри, ушло и осталось где-то вдали.

Прохор наблюдал за ним, видел и понимал, что он чувствует. Он нагнулся к нему и, чтобы никто не слышал, спросил:

— Теперь не болит? — он-то понимал, что у него болит все после сегодняшней драки. Он восхищался тем, как мужественно его друг переносит боль и не жалуется. Эта рюмка водки — единственное сейчас, что смог Прохор сделать для него. Заглушить боль, пусть хоть на несколько часов.

— Нет, — удивленно ответил Кай, — мне сейчас хорошо.

Ребята закричали, чтобы ему налили еще. Но Прохор накрыл рюмку своей рукой и сказал, что для первого раза хватит.

Этот вечер он провел в состоянии странной эйфории. Уже поздно ночью, когда алкоголь уже практически выветрился, Прохор взял с собой несколько ребят и пошел его провожать.

С того времени Прохор больше не позволял Каю пить водку. Только на Новый год, который они отмечали позже самого праздника, Прохор налил и позволил ему выпить бокал шампанского. На этом бокале его все и «потеряли». Проснулся он уже под утро, когда, наконец, Прохору удалось его разбудить, чтобы отправить домой.

Так шло его взросление. Потом было еще много драк и не совсем правильных дел, на которые он ходил с Прохором. Хотя на серьезные дела Прохор его не брал. Не хотел впутывать, да и переживал за него.

***

Сейчас, будучи уже подростком, он шел в их квартиру. Тот подвал был давно ими покинут. Да и дом тот пошел под снос. Теперь их банда базировалась в квартире. Это была огромная коммуналка в центре старой Москвы в одном из переулочков за Арбатом. Этот дом дореволюционной постройки был темен и мрачен. Темный подъезд, узкая лестница и странная квартира с длинным коридором и комнатами. Там было несколько смежных комнат, в которых они в основном и тусовались. Эти смежные комнаты принадлежали родственнице одного из ребят из их банды. Сама родственница жила в еще одной комнате, вернее, пила и спала там потом в постоянном отрубе. Другие жильцы комнат были здесь прописаны, но не жили; где они были никто не знал, да и не вникал в подробности. Только в конце коридора в своей комнате жил странный старичок, практически выживший из ума, который мог тенью ходить по коридору, но большую часть времени проводил, закрывшись у себя.

Бывая здесь, Кай всегда удивлялся новым лицам и странным личностям, с которыми можно было столкнуться в коридоре этой квартиры и потом их больше никогда не видеть. Кто они, откуда и почему здесь? На этот вопрос ему, наверное, никто бы не ответил.

В их комнатах было уютно. Так же в центре стоял стол, но теперь поприличней того, что был в подвале. Так же вокруг стола стояли стулья. Неизменное царское кресло Прохора по центру и чуть попроще — Кая — по правую руку от Прохора.

Прохор за это время превратился в коренастого широкоплечего юношу с прямыми, коротко стриженными каштановыми волосами, правильными чертами лица с первыми признаками усов и бороды, которые он начал сбривать, и проницательными тигровыми глазами. Да, если бы не эти глаза хищника, его можно было бы назвать очень милым юношей. Но этот странный взгляд с желтыми искрами пугал смотрящих на него и делал его лицо жестоким. Плотно сжатые губы, на которых редко появлялась улыбка, и непреклонный характер бесспорного лидера. Его боялись. Уважали, но больше боялись.

За этот краткий период его переходного возраста от подростка в юношу у него было еще два случая, когда он убивал. И это наложило на него отпечаток: он хоть и был по возрасту юн, но душа его давно зачерствела, и это отпечаталось на его внешности.

Как-то в один из вечеров, еще в их подвале, Прохор позвал Кая в так называемый его кабинет, в углубление в стене, задернутое занавеской, где стоял небольшой стол, пара стульев и кресло для Прохора. Здесь он обычно планировал секретные операции не для всех и разбирался по отдельности с каждым членом его банды, если того требовала ситуация.

Кай сидел напротив него за столом и ждал, что он скажет.

— Знаешь, я убил человека, — просто сказал Прохор, всматриваясь в его лицо, ища в нем осуждение или отвращение к себе после сказанного.

Кай долго молчал. Затем встал, подошел к сидящему в кресле Прохору и обнял его за плечи.

— Мне так жалко, что у тебя такая жизнь, где тебе придется это делать. Ты такой хороший, такой добрый. Я всегда буду с тобой, — затем он вернулся на свой стул.

Тогда Прохор был потрясен до глубины души. Он ожидал всего, чего угодно, что скажет его друг узнав об этом. Но этот еще мальчик просто обнял его за плечи и впитал его боль в себя. А ведь даже себе Прохор не позволял думать об этом. Не позволял сознаться себе, что после этого его душа изнывает от боли содеянного. Он был тронут тем, что сейчас его поняли и приняли таким, какой он есть.

После этого Прохор рассказывал своему другу все, и Кай тоже рассказывал ему все о своей жизни там, за стеной в его доме.

Его жизнь была все такая же, но только с еще большим ужесточением контроля над собой. После того, как родители стали заставать его регулярно с разбитым лицом и в порванной одежде, они стали чаще сажать его под домашний арест. Но это только прибавляло знаний у него, так как он не терял времени впустую. Он учился. И в то же время его желание обрести свободу от них росло с каждым днем.

Сейчас, став подростком и идя в их квартиру, Кай уже мог позволить себе не приходить домой на ночь. Он мог оставаться здесь ночевать или зависать здесь на несколько дней. Возвращаясь домой, он отстранено выслушивал лекции о своем поведении. Но теперь его это не трогало, ему было безразлично, что ему говорят. Затем следовало очередное наказание в виде ареста на несколько дней. Иногда он отсиживал эти дни дома, если того требовала его учеба, а иногда сбегал — и уже никто и ничто не могло его остановить.

Понимая, что их сын связался с плохой компанией, его родители приняли решение на все лето отправить его в Ростов к дальнему родственнику. Решив, что данная изолированная местность вдали от людей, а главное, от его сомнительных друзей пойдет ему на пользу.

Это действительно была изоляция, но не для него.

Встретив с поезда, его долго везли на машине через ростовские степи. Кай восхищено смотрел в окно, такого огромного пространства он еще не видел. А затем перед ним раскрылась сказочная картина — это был табун несущихся по степи лошадей. Глаза у подростка загорелись.

«Я хочу лететь с ними над этой степью!» — твердо решил он, видя скачущих коней.