Глава 3

Весна, тепло, любовь.

Встречи Анны и Кая были коротки и недолги, ее график возвращения домой четко отслеживали родители, поэтому только по дороге в балетную школу или обратно они могли быть вместе. Или когда ее отправляли в магазин. Но самые их долгие встречи были, когда ее посылали с продуктами навестить тетку, живущую на другом конце квартала. Тогда они могли позволить выкрасть час для прогулки по парку или похода в кино.

Хоть Кай к тому моменту уже спал с девушками, но сейчас с ней он чувствовал себя таким же целомудренным и невинным, как и она.

Через неделю она позволила держать ее за руку на прогулках по парку и то, когда никого рядом не было. Через месяц Кай робко прикоснулся поцелуем к ее губам. Это было лишь прикосновение — и не более. Но больше им и не нужно было. Они были счастливы вместе, юность и ощущение чего-то радостного и прекрасного переполняло их. Как же он счастлив был тогда.

Видя странные изменения в друге, Прохор, отловив его в квартире, затащил к себе в кабинет и, закрыв дверь, чтобы никто не слышал, в упор спросил:

— Ты что, влюбился? — видя сияющие глаза Кая, он и так все понял, — спал уже с ней?

На лице Кая отразился дикий испуг, как будто Прохор прикоснулся святыне — об этаком и помыслить нельзя, не то, что сделать.

Для Прохора понятие той влюбленности, в которой сейчас пребывал его друг, не существовало. Он перешагнул через нее, считая лишней в своей жизни. Он рано перешел к физиологическим отношениям с женщинами. Поэтому все его понимания «любви» к женщине должны были заканчиваться постелью, причем, чем быстрее, тем, соответственно, эта любовь была лучше. Но сейчас, видя изо дня в день «порхающего» над землей Кая, он стал задумываться, что возможно, что-то упустил из виду в своей жизни, ведь у него не было такого состояния, в котором сейчас прибывал его друг.

— Извини, не хотел обидеть, — Прохор смутился из-за своих слов, видя глаза Кая, — ну, короче, я рад за тебя дружище! Красивая?

Кай смягчился, приняв извинения друга, и как всегда искренне с ним поделился тем, что сейчас происходило в его жизни. Он рассказал о ней, о их встречах, планах и мечтах.

Прохор лишь усмехнулся про себя, поняв, что в этих их планах постели вообще не предусматривалось на ближайшее время.

«Ну что ж! Главное, мой друг счастлив!» — подумал про себя он, выслушав его рассказ.

Да, Кай «летал» над землей. Любовь его окрылила и раскрасила яркими красками его жизнь и мир вокруг него. Он перестал замечать все, что происходит вокруг. Он перестал замечать, что «дела» Прохора становятся все серьезней и серьезней. Прохор связался с наркотиками, вернее, с их реализацией. На него вышли более старшие пацаны из другой группировки и предложили поработать вместе, отдав ему часть продаж для его контроля.

В их банде стали появляться деньги более существенные, чем до этого.

Кай всегда был вместе с ним, везде и во всем. О Кае, вернее, о том, кто является правой рукой Прохора уже тогда начали ходить слухи. Его невероятные способности в драке, его неустрашимость и безбашенность делали из него героя в рассказах. Поэтому при встречах с другими бандами на него всегда пристально смотрели, как бы пытаясь удостовериться, неужели это правда — вот этот хлипкий подросток действительно в драке «клал» всех?

Но он не замечал ничего: ни дел, которые начал крутить Прохор, ни собственной стремительно распространяющейся славы в своем кругу. Для него была важна лишь его весна, цветение садов и снегопад из лепестков вишни, который кружился вокруг них.

Он почувствовал жар ее губ на своих, когда посмел прикоснуться к ним настоящим поцелуем…

***

Кай очнулся, все еще чувствуя ее губы на своих губах. Это сон, это всего лишь сон. Но какой реальный! Он был там сейчас с ней в их вишневом саду, он чувствовал в руке лепестки опадающих цветков, которые снимал с ее волос, он чувствовал сейчас ее губы, к которым чуть прикоснулся тогда. Но это лишь сон…

Вокруг него простиралась пустыня, солнце стояло в зените.

«Нужно пойти попить», — подумал он.

Это явно жара создает в его мозгу такие четкие образы из его воспоминаний. Даже сидя в тени самолета, он был окружен раскаленным, плавящимся воздухом пустыни. Внутри самолета было еще хуже, но он, терпя неимоверную духоту салона, пробрался до запасов воды.

«Как странно, — подумал Кай, глядя на запасы еды и воды, которые обнаружил в самолете, проводя тщательную инспекцию всего, что ему досталось, — здесь воды и еды столько, что он не умрет сразу. Ему дали время еще пожить. Но зачем? Может, для того, чтобы вот так вспоминать всю свою такую короткую, но такую яркую жизнь? Может быть… Но время ему явно дали…»

Время. Сколько он уже здесь?

Он не ставил зарубки на борту самолета. Еще в первый день, подумав об этом, он улыбнулся. Как глупо изображать из себя Робинзона Крузо и ставить зарубки о прожитых днях. Зачем ему эта информация — сколько он здесь? На что это повлияет? Кому это важно? Ему? Ему теперь здесь уже ничего не важно.

Выйдя из самолета, он нашел тень под его боком и сел на песок.

Кай нагнулся, взяв в ладонь песок, который стал утекать золотыми струйками сквозь его пальцы. Песочные часы пустыни начали свой отсчет его дням. Сколько там еще ему суждено видеть этот мир? Известно только тем, кто смотрит на него из небесной лазури неба. Так зачем тогда ему думать о прожитых здесь днях. Они ему даны — и он живет. Просто живет, смотря на струящийся песок и вдыхая его жар.

Постепенно в его сознании опять начало все перемещаться — пустыня, ее жар и яркость золотого песка, слепящая глаза. Он закрыл глаза и стал проваливаться в сон, который был так отчетливо реален…

Москва, летняя Москва с проезжающими мимо него поливальными машинами. На него пахнуло свежестью политого асфальта и мокрой листвы. Он вдохнул полной грудью.

«Ах, как хорошо!».

Прислонившись к борту самолета, на песке сидел юноша, глаза его были закрыты, казалось, он спал. Лицо его было спокойно, сейчас он был далеко, очень далеко. Ничто его не беспокоило, ни марево раскаленного воздуха, ни проползающие мимо него змейки.

***

Ранним Московским утром Кай возвращался домой после очередного «дела» с Прохором. У них все как обычно удалось. Прохор был доволен. Хотел сегодня закатить очередную вечеринку — они неплохо заработали на этом деле. Кай обещал к вечеру быть, но сейчас ему нужно было вернуться домой, чтобы «отметиться» своим присутствием. Да и занятий с преподавателями у него на сегодня было много.

Тихо «просочившись» в родительский дом, он был застигнут дожидающимся его возвращения отцом, который, показав в строну своего кабинета, сказал, что есть серьезный разговор.

Разговор между ними был действительно серьезным. Отец сообщил ему, что он на все лето едет в учебный военный лагерь для его же сверстников.

От такого известия у Кая внутри все оборвалось.

«Почему? Почему они так с ним? Ведь они даже не спросили его о его желании, хочет ли он туда ехать? А его жизнь? Анна — их встречи? Их любовь? Но почему они так с ним?»

Он слушал о перспективах его пребывания в этом лагере и о том, что данное общество ему пойдет на пользу. Отца «бесило» это нежелание ему подчиняться, полное отсутствие всякой дисциплины. Ему как потомственному военному вообще было непонятно, как можно жить без дисциплины, как можно жить так, как живет сейчас его сын. И он нашел выход — это полная изоляция своего сына от его друзей, которые явно на него плохо влияют. А главное, приучение его к правильной жизни, а правильная жизнь — это военная дисциплина.

Друзья отца выхлопотали для его младшего сына уникальную возможность попасть на все лето в закрытый лагерь для подростков и юношей, которые потом планировали связать свою жизнь с армией. В этом лагере было все по-настоящему — как в армии: проживание в казарме, строевая подготовка, тренировки, ознакомление с видами оружия, даже учебные прыжки с парашюта!

Обо всем этом с восторгом поведал отец своему сыну.

Кай пытался возражать, пытался объяснять, но отец его и слушать не захотел. Его отправляли завтра, рано утром. Единственное, чего добился Кай, это разрешения сегодня сходить и попрощаться с друзьями. Хотя его отец не хотел ему и это разрешать, но, видя горящие неподдельным гневом глаза своего сына, решил, что не будет сейчас уж совсем «перегибать палку» в отношениях с ним. Он чувствовал, что его сын, взрослея, все меньше поддается контролю с его стороны, и это еще больше вызывало в нем раздражение по отношению к нему.

Выйдя из родительского дома, Кай пошел к ней. Его Анна — она сейчас дома, но, возможно, пойдет в магазин. Вчера она говорила об этом. Значит, он подождет, будет ждать у ее подъезда, пока она не выйдет. И скажет ей… Что скажет? Что их мечты, планы, мысли — все перечеркнуто?! Что его жизнь не принадлежит ему?! И им, едва только обретя радость от общения друг с другом, нужно расстаться. Но это только на лето… На лето, которое они планировали провести вместе! Ведь теперь у нее нет занятий в школе, и они могли быть больше вместе. У ее родителей не было дачи, и поэтому все лето она проводила в Москве, а поскольку ее родители работали, день был полностью в ее распоряжении.

Ах, сколько они запланировали всего. Куда пойдут, на какие выставки, музеи, в каких парках будут гулять. Сколько всего!

Он вздохнул, сидя на скамейке в невдалеке от ее подъезда, чтобы зрительно держать его под контролем и не пропустить ее появление.

Потом было его объяснение с ней. Он видел стоящие в ее глазах слезы. Тогда ему впервые стало так больно — это чувство расставания с любимым человеком, эта тоскливая, ноющая боль в душе и осознание того, что ты не в силах что-либо изменить. Затем быстрый, скомканный поцелуй в темном подъезде, и их руки разъединились, лишь оставив ощущение тепла пальцев друг друга. Тогда Кай понимал, что это конец. Конец его первой любви, но он гнал от себя эти мыли, он хотел верить, что все продолжится и они будут счастливы!

***

Прохор сразу понял по виду своего друга, что что-то случилось, и понятно — опять конфликт с предками. Он уже привык к такому, но помочь своему другу ничем не мог, только всегда внимательно выслушивал его.

— Пойдем, братан, поговорим! — Прохор обнял его за плечи и повел в свой кабинет, — ну, что теперь? Как я понимаю, опять предки достают?

Кай сидел на диване, напротив стоял Прохор, пытаясь раскурить сигарету. Он тоже закурил и стал говорить о том, что его ждет, уже начиная с завтрашнего утра.

— Да, — многозначительно протянул Прохор, после его рассказа. И закурил еще одну сигарету, — может, ты убежишь от них? Сейчас деньги есть, квартиру тебе снимем, нормально жить станешь — как ты хочешь.

— Не могу, у мамы сердце, она этого не переживет, а я себя не прощу, если с ней что-либо из-за меня случится.

— Понимаю, — грустно сказал Прохор, — ну, это всего лишь на лето. Ты не подумай, что я рад. Нет, я просто и себя уговариваю… лето быстро пройдет, и ты вернешься к нам.

— Да, я вернусь.

Прохору было очень тяжело от такого известия и от понимания того, что он ничем не может помочь другу. Поговорив с ним еще об этой невезухе в его жизни, он перевел тему на более позитивное — предложил все забыть и развлечься. Тем более, сегодня на вечер у них и так намечалась вечеринка. А сейчас и повод еще один есть — нужно достойно проводить друга на летнею «отсидку», как невесело назвал Прохор его военный лагерь.

Ребята, узнав о таком, сначала приуныли, но потом тоже решили, что три месяца пролетят быстро, зато сейчас нужно организовать запоминающиеся проводы.

И действительно, это стали запоминающиеся проводы.

Они поехали в ресторан, где славно посидели, ни в чем себя не ограничивая. Затем поехали в «номера», то есть в дорогой закрытый публичный дом. Там они тоже отрывались по полной.

Сначала Кай не хотел девушек, воспоминания об Анне были слишком болезненны, но потом здравый голос Прохора о том, что ему придется дро**ть все три месяца, сделали перевес в пользу возможности переспать с девушкой сейчас.

И Кай пошел в разнос. Сколько их было, он уже не особо помнит. Хорошо, что перед началом этого веселья он сообщил Прохору, где и во сколько он должен завтра быть — где это место сбора отбывающих в лагерь.

Прохор как старший и отвечающий за друга хоть и пил, но все равно держал все под контролем и, тем более, Кая. Когда тот уже был никакой, он его заботливо уложил на диван, а утром рано погрузил в машину, чтобы везти к месту.

По дороге отпаивал его минералкой, они несколько раз останавливались — Кая тошнило.

К месту сбора бойцов летнего отряда они приехали вовремя с зеленым, блюющим Каем, которого трясло от отходняка, и он еще смутно помнил кто он и зачем здесь.

Прохор еще раз попытался придать ему подобающий образ, умыв из бутылки водой, и поправил одежду.

Их дорогие бандитского вида машины остановились невдалеке, привлекая внимание всех провожающих своих благовоспитанных детишек. Они вышли из машин, все обнялись с Каем, дали ему пошлые напутствия, и потом Прохор подтолкнул его в строну автобусов.

Там стояли его отец, мама и два старших брата. При виде их лиц Кай протрезвел. Хоть он и шел неуверенной, пошатывающейся походкой, но сейчас его уже трясло не от отходняка, а от того, как на него они смотрели.

— Я правильно поступил, что решил все за нашего сына, — брезгливо сказал отец матери, смотря на него, — ты теперь понимаешь мою правоту!

Мама сделала над собой усилие, быстро обняла сына.

— Иди, сынок, пребывание там тебе пойдет на пользу, — затем она отошла от него, как показалось ему, слишком поспешно.

— Папа, ты полностью прав, он позор нашей семьи, — проговорил старший его брат, смотря сквозь него.

— Пойдем, отведу тебя к твоему командиру. Надеюсь, ты там не опозоришь нас, — отец развернул Кая и повел в строну автобусов.

Он понял, что его братья не будут даже прощаться с ним. Он лишь чувствовал их презрительные взгляды на себе.

— Василий Петрович, вот мой сын, — сказал отец, подводя его к грозному виду мужчине лет сорока, — как мы с вами договорились — никаких поблажек. Подросток трудный. Требуется воспитание.

Василий Петрович быстро профессионально оглядел Кая, понял суть его бледно-зеленого состояния, почувствовал от него запах алкоголя, сигарет и перегара.

— Зацепа, — не отводя взгляда от него, крикнул Василий Петрович, — забирай, это тот, о ком тебя предупреждали. Обыщи его — и в автобус, — на этих словах он потерял интерес к Каю и стал говорить с его отцом.

Стоящий рядом Зацепа, громила десантник, схватил его за плечо и грубо стал толкать в сторону автобусов.

Кай подумал, что, наверное, нужно попрощаться с отцом, но понял, что отец увлечен разговором и уже забыл о нем.

Сейчас ему стало вдруг все равно. Тупое безразличие стало окутывать его. Он позволил толкнуть себя к бортику автобуса и обшарить Зацепе свои карманы из которых тот вынул сигареты, зажигалку, его документы и засунутые туда братками презики. Затем Зацепа грубо затолкал его в автобус, где толкнул на свободное кресло. Он плюхнулся в него и закрыл глаза. Тупое безразличие. Ему все равно. Автобус тронулся.

Прохор и ребята видели, как обращались с Каем, но они просто стояли, понимая, что ничем не могут ему помочь. Прохор сжал кулаки и еще долго смотрел в даль уезжающим автобусам, в одном из которых сидел его друг, для которого с этого дня закончилась его беззаботная жизнь.

***

Кай очнулся от озноба. Было темно, только звезды над головой. В пустыне наступила ночь. Нужно было найти в себе силы и перебраться в глубь самолета. Там было тепло. Он сохранял всю ночь тепло, накопленное за жаркий день. А еще ему нужно поесть. Как хорошо, что консервы даже греть не нужно. Они и так прогревались за день и сейчас были теплыми.

Он нащупал в темноте банку и с ней перебрался к двери, там было светло от ночного неба. Есть не хотелось, но нужно поесть. Хотя зачем? Чтобы продлить жизнь вот здесь, в этой пустыне, под этим звездным небом. Чтобы вспомнить то, о чем он потом забыл, о чем ему было некогда вспоминать в череде бесконечных событий его жизни. Зато теперь у него целая пустыня времени, и он может это вспомнить…

Автобусы ехали долго. Все это время он спал. Его сосед рядом, видно, тоже хорошо отметил проводы и тоже спал. Остальные шумели, прыгали по салону, горланили песни. Каю это не мешало. Одно его радовало: что все содержимое желудка он очистил ранее и сейчас его уже не тошнило — только мутило, но без последствий, так как автобусы останавливались только по четко запланированным остановкам и никто не обещал тормозить по требованию бесправных пассажиров.

Их привезли на место. Это был закрытый подмосковный лагерь, более похожий на зону по ограде с колючей проволокой и блокпосту на въезде.

Всех вывели из автобусов, построили в неровную шеренгу и распределили по казармам. К каждой группе выделили своего старшего, который сначала повел их приводить в надлежащий вид, как заявил Зацепа.

Поскольку это был лагерь для детей из семей высшего командного состава, то здесь было все достаточно не бедно, как заметил Кай, видя казармы и общую обстановку вокруг. Им даже с собой ничего не нужно было брать. Все выдали казенное, начиная от белья и одежды, заканчивая предметами личной гигиены в виде одинаковых зубных щеток, наборов для бритья и банных принадлежностей.

В группе Кая было еще пять ребят примерно его возраста. Командиром у них был Клин, как он сам себя назвал и сказал, чтобы они так к нему и обращались.

Сначала их отвели в парикмахерскую. Все притихли, никто из ребят не жаждал быть побритым на лысо, но оказалось, что это все-таки не армия, а всего лишь летний лагерь, поэтому налысо брили только по желанию, а так — всем укоротили волосы до приличной длины и сделали подобающие стрижки.

Кай тупо смотрел, как падают на пол остригаемые ножницами его смоляные кудри. По завершении этого процесса мельком взглянул на себя в зеркало — оттуда на него смотрел затравленный подросток с коротко стриженными черными все еще вьющимися волосами и ставшими еще больше на открытом от волос лице глазами.

Затем их повели мыться. Заставили все с себя снять и выдали казенную одежку.

Потом привели в казарму и показали каждому его койку с прикроватной тумбочкой, в которой уже лежало все необходимое в армейской жизни.

Клин представил их другим ребятам, которые здесь были. В этом лагере проходили подготовку не только летом, в период каникул, лагерь работал всегда. Здесь было здание, где проходили школьные занятия с теми, кто здесь жил круглогодично.

По виду ребят в казарме, где его разместили, он сразу понял, что здесь процветает дедовщина. Он слышал о таком явлении, и вот теперь ему предстояло с этим столкнуться.

Как только Клин вышел из их казармы, Кай плюхнулся на свою койку и с удовольствием вытянулся на ней. Все-таки спать в скрюченном положении на кресле в автобусе после такой бурной ночи было не лучшим вариантом для отдыха. Он даже стал погружаться в дремоту, но услышал громкий разговор, который постепенно стал перерастать в конфликт.

Те, кого он сразу приметил как «дедов», сейчас докапывались до прибывшего с ним парня. Койка жертвы была в начале казармы, там они все и столпились. Сначала последовали стандартные издевки над новичком, затем пошли унижения. Парня никто не стал защищать, все остальные обитатели казармы с удовольствием наблюдали за таким развлечением. Деды начали словесно его унижать — обзывали, а потом, видя, что он не отвечает им, стали пинать парня.

Кай услышал как парень заплакал, когда его заставили встать на колени, чтобы он признал власть старших и в слух произнес, что он — дер**о.

Кай понял, что издевательства здесь тупые и бесхитростные, видно, богатые детишки настолько отупели от вседозволенности, что даже в унижениях слабых ничего придумать не могут, кроме уровня разборок в песочнице.

Он встал, подошел к ним.

— Оставьте его, — посмотрел в глаза главному по издевкам.

— Ой, кто эта девочка с зелеными глазками? — издевательски произнес главный, — иди, красавица, мы тебя даже трогать не будем, с бабами не связываемся.

Все заржали.

Кай ударил главного в лицо, потом под дых. Резко отскочил в сторону, заранее приметив швабру, схватил ее и стал орудовать ей — раскидав помощников, которые кинулись к нему. Завязалась драка. Он держался долго. Его боевое мастерство здесь действовало безотказно, но их было много, и они давно здесь проходили обучение — в том числе и рукопашному бою.

Когда он практически победил их, раскидав по углам, получил удар по голове стулом, перед глазами все поплыло, а затем его били ногами все, кого он уже победил.

На шум в казарму влетел Клин, раскидал дерущихся. Поднял Кая и, придерживая за плечи, повел в медчасть. Туда прибежал Зацепа, а потом и Василий Петрович.

Клин рассказал, что Кай бился с десятерыми и хорошо их отделал, в голосе Клина слышалось восхищение.

Василий Петрович пытался выспросить у Кая, кто зачинщик и из-за чего все началось. Кай сказал, что он к ним полез и это он зачинщик драки.

Зацепа тоже пытался выяснить, с чего он полез в драку, но Кай молчал и они поняли, что более он ничего не скажет.

За это его отправили ночевать в одиночную камеру, по решетке на окне и железной двери он понял, что это тюрьма, вот как она выглядит не в кино — параша в углу, жесткая койка и тускло горящая лампочка всю ночь.

Утром ему бросили тарелку с едой, а затем повели копать окопы за его поведение в воспитательных целях.

Кай копал, ему было все равно. Вчерашняя драка принесла облегчение его душевным мукам, перекинув боль с душевной на физическую. И сейчас, копая траншею на тренировочном поле под палящим летним солнцем, он избавлялся от мыслей и всего. Он просто копал, тупо копал…

К вечеру его отвели в душевую, где он долго стоял под струями воды, а затем — уже в достойном виде — в кабинет к Василию Петровичу, который провел часовую беседу в воспитательных целях. Кай отстраненно смотрел в стену, думая о своем.

Клин вернул его в казарму, на его койку. Он безразлично плюхнулся на нее. Но долго полежать не дали, всех построили и повели на ужин.

Вот там, когда он лениво мешал гречку, к его столику подсели трое более взрослых ребят.

— А ты герой, — дружелюбно сказал один из них, — этих уродов отмутузил и не сдал их, хотя нужно. Нахрена за них окопы рыл? Это им нужно было копать.

— Что нужно? — не поднимая глаз, буркнул Кай.

— Познакомиться с тобой пришли. Меня Сеней зовут, вот Вадик, а это Миша.

Кай по очереди посмотрел на каждого из них. На его лице еще остались следы вчерашнего избиения.

— Мы этих уродов сегодня прессанули, к тебе больше не полезут. Но если что — ты с нами.

— Я сам за себя постоять могу, — Кай опять уткнулся в тарелку.

— Слышь, мелкий, мы в этом и не сомневаемся. Нам как рассказали, как ты дрался, у нас челюсть отвисла. Но ты не зазнавайся. Мы нормальные, по-людски тебе помочь хотим. Один здесь загнешься. Эти уроды достанут. А так — с нами будешь. Всех, кто со мной, они не трогают.

— Ты не понял, я сам за себя постою. Я один. Мне твоя помощь не нужна, — Кай смотрел в глаза Сени.

— Пойдем, ребят, — Сеня отвел глаза, — если что, обращайся… — неопределенно сказал он.

Ребята ушли. Кай заставил себя поесть, дождался разрешения вернуться в казарму и лег спать.

Ему было все настолько безразлично, что предложение о дружбе и взаимопомощи он отверг не из-за самоуверенности, а из-за того, что просто был не готов с кем-либо общаться, разговаривать и, тем более, дружить. Ему здесь все было противно и чуждо.

Действительно, деды в его казарме теперь обходили его стороной, но главное — больше не трогали других ребят. Остальные, видя его недружественный нрав, перестали к нему обращаться с вопросами и желанием поговорить. Сеню и его ребят он часто видел, но они держались от него тоже в стороне и больше не подходили с предложением о дружбе.

Потянулись дни жизни военного лагеря. Ранние подъемы, пробежки, тренировки. Потом теория военного дела, сюда входило все: виды оружия, техники наземной, морской, воздушной. Потом практические занятия: стрельба, рукопашный бой, прыжки с парашютом, обучение на воздушных тренажерах. Потом опять вечерняя теория, затем силовые тренировки. Немного свободного времени и сон. И так изо дня в день.

Кай запретил себе думать, он запретил себе вспоминать. Он механически делал все, что от него требовали. И даже не замечал, что он все это делает лучше всех. Он метко стрелял, очень быстро осваивал все виды техники, прекрасно разобрался с летными тренажерами. Побеждал в рукопашном бою, и, естественно, лучше всех владел восточными единоборствами.

Вот только силовые тренировки ему давались тяжело, да и на пробежках он отставал и валился с ног.

Но в остальном он вызывал восторг у учителей и инструкторов, хотя даже не отдавал себе в этом отчет, так как просто делал то, что ему говорили.

Только через месяц, когда Кай вечером отстраненно сидел на скамейке за казармой в свободный час перед сном, к нему опять подошел Сеня.

— Покурить хочешь? — спросил он.

Кай вспомнил. Ведь он курил. За все время здесь после того, как у него забрали сигареты, он даже об этом не вспоминал.

Взгляд его смягчился, Сеня это уловил и махнул рукой. Они зашли за кустарник — там были Вадик, Мишка и еще несколько ребят, все курили, сидя на траве.

Кай сел, ему протянули сигарету, он затянулся.

— Ну вот, а мы думали, ты совсем робот, — видя эмоции на лице Кая, улыбаясь, сказал Мишка.

— Так легче жить? — спросил Сеня, видя, как Кай затянулся сигаретой.

— Что легче? — отстранено смотря в сторону, переспросил Кай.

— Когда прекращаешь чувствовать и думать, — Сеня тоже затянулся, — ты не хотел сюда попасть?

— А ты хотел? — удивленно спросил Кай, наконец посмотрев на Сеню.

— Да, мы все сюда хотели попасть. Сюда вообще тяжело попасть, но это такой шанс — потом карьера военного уже гарантирована, — Сеня замолчал, посмотрел на Кая, — тебя заставили сюда приехать?

— Да. Я не хотел. Я не хочу быть военным — это отец хочет.

— Тогда все понятно, почему ты такой… как робот… как будто пережидаешь, когда все это закончится.

Кай лишь вздохнул и затянулся еще.

— Ну почему ты не хочешь стать военным? Ты здесь лучше всех нас. Мы же видим это.

— Лучше? — удивленно спросил Кай, — я ведь ничего не делал.

— Ты чего, совсем ничего не видишь? Все, что ты делаешь, у тебя выходит в сто раз лучше, чем у всех. Ты рожден для всего этого.

— Я не хочу! — Кай вскочил, — понимаешь, я не хочу! Меня заставили. Это не мое!

— Тише, — Сеня схватил Кая за рукав и дернул обратно вниз, на траву, — мы просто думали, ты выделываешься, хочешь показать какой ты крутой. А теперь я все понял. Только знаешь, ведь какой ты и они поняли, — Сеня кивнул в строну начальственного корпуса, — таких, как ты, они не отпускают, ты это понимаешь?

— Что же мне делать? — Сеня и ребята сейчас видели другого Кая, подростка с испуганными глазами, который пытался выбраться из сетей, в которые попал и из которых уже никогда не сможет освободиться…

Потом они еще долго говорили обо всем. Кай кратко рассказал о себе, семье, своих друзьях и планах на жизнь. Этим же с ним делились и ребята, только у них всех были одни планы, а у Кая была в планах обычная мирная жизнь.

До конца лета они держались вместе. Каю стало легче, обретя здесь друзей, даже и с расхожими от него взглядами на будущее, но они его понимали и поддерживали. А это было самое главное в дружбе — понимание.

Так пролетело его лето.

По возвращении в Москву он, улучив момент, сбежал из дома, чтобы увидеть Прохора и всех пацанов.

Как же Прохор радовался, когда он пришел в их квартиру. Зато потом издевался над его прической, говорил, что он стал еще худее, чем был раньше, а эти волосенки, торчащие завитками на его голове, делают его таким смешным.

Пацаны тоже смеялись, но Кай понимал, что не со зла. Все были счастливы, что он вернулся.

Уже к выходным Прохор все организовал для праздничного отмечания возвращения его друга. Был опять ресторан, потом поездка к девочкам, издевки Прохора и всех о его трехмесячном голодании по бабам. И потом ночь отрыва и утро «стрелецкой» казни.

Тогда Кай подумал, что, может, все не так плохо. Может, все наладилось. И теперь будет все как прежде. Учеба, домашние аресты и Прохор с пацанами.

Но после лета все изменилось. Удивительные способности Кая, его одаренность и призвание увидели и запомнили. Его отцу сказали, что Кая берут туда, куда мог попасть только избранный.