Глава 5

На следующий день за ним прислали машину. Он даже не стал спрашивать, куда и зачем его везут. На Смоленской площади их машина остановилась перед входом в здание МИДа, его сопровождающий жестом показал ему, что пора выходить. Зайдя в центральные двери, он в сопровождении нескольких человек в одинаковых строгих костюмах зашел в лифт. Судя по кнопкам лифта, его везли на один из верхних этажей здания. Пройдя по роскошным коридорам, устланным темно-красными коврами, они подошли к дверям кабинета. Их ждали: двери открылись, Кай зашел внутрь.

Из первого кабинета-приемной они прошли дальше во второй кабинет. Зайдя в него, он осмотрелся: огромный кабинет, массивная дорогая мебель, стол на пол кабинета, вокруг него стулья. За столом сидел пожилой грузный мужчина с взглядом, который прошил Кая своей холодной жестокостью. Рядом с ним — справа от него и слева сидело еще несколько мужчин, похожих на него, таких же грузных, уже в возрасте и с такими же бездушными глазами.

— Ну, вот мы и встретились, мой мальчик. Наконец, я тебя увидел, — мужчина встал из-за стола и стал приближаться к Каю, который, замерев, стоял посередине этого полутемного кабинета. Свет сюда проникал через приспущенные тяжелые занавески на окнах темно-зеленого цвета. В кабинете было сумрачно и тяжело, вся обстановка — эта массивная мебель, этот полумрак, эти люди давили и угнетали одним своим видом.

Кай понял, что именно этот человек все это время следит за его жизнью.

Мужчина медленно прошелся вокруг него, внимательно разглядывая, а затем, не церемонясь, схватил за подбородок и поднял его лицо, повернув к свету.

Кай дернулся, но его руки моментально схватили с двух сторон два огромных охранника.

— Хорош, — сказал мужчина и отпустил его лицо, охранники отпустили его руки, — не обижайся, а то только по фотографии тебя и видел. Вот хотел поближе рассмотреть, — как будто это было вполне обыденным явлением пояснил мужчина.

— Пройдем на свет Божий, поговорим, — сказал он, показывая на стеклянные двери, выходящие на балкон. Даже эта фраза из его уст прозвучала как-то глумливо, Кая передернуло, но он вдохнул и пошел за мужчиной на балкон.

Балкон был огромным, на нем стояли два дивана, несколько кресел и столик перед ними. Здесь действительно, в отличии от полумрака кабинета, был свет — яркий летний солнечный день. Было тепло, голубое небо без единого облачка простиралось над их головами. Балкон обрамляли массивные широкие перила из мрамора, как и все здесь.

Все вышли на балкон, мужчина вальяжно развалился в кресле, сидевшие с ним за одним столом тоже переместились сюда и заняли диван и кресла. Судя по их лицам и позам, Кай понял, что они ждут шоу программу, где главное действующее лицо — он.

— Ну, вот мы и познакомились наконец-то, — повторился мужчина, сверля взглядом Кая, — а то все о тебе только слышу восторженные рассказы, а лично еще и не видел. А ты хорош! Ты не разочаровал меня, мой мальчик. Я правильно сделал ставку на тебя, — мужчина помолчал, смотря, как перед ним на стол ставят чашки и наливают чай. Затем, взяв чашку, стал помешивать в ней чай, — ты хорош во всем. Такие успехи — и за такой короткий промежуток времени. Талант — вундеркинд. Но главный твой талант, ты ведь знаешь о нем, да?

Кай стоял молча, ему не предложили ни присесть, ни, тем более, чаю, дав этим понять, кто он здесь, указав на его место.

— Так вот, главный твой талант, который я у тебя раскрыл, — это талант убивать. Что ты так сверкаешь глазами — это твой дар, мальчик мой. Ведь это только благодаря тебе в той перестрелке вы вообще вернулись. Тех было намного больше, намного. Только ты смог не растеряться и спасти всех, а все остальные оказались тряпками, трусами. Испугались, запаниковали. А ты — нет, холодный ум, четкость действий. Это ты там всех положил. У тебя талант убийцы!

— Я спасал своих товарищей, — зло огрызнулся Кай.

— Прекрасно! Вот именно это я тебе и предлагаю в дальнейшем делать. Продолжишь работать на нас, развивать свой дар, так сказать, применять свой талант по назначению. Пусть это называется спасением товарищей, — все мерзко засмеялись, главный тоже смеялся, только глаза его были такими же холодными и безжизненными.

— Я не буду на тебя работать. Никогда! — опять зло ответил он им, смотря в эти мертвые глаза живого человека.

— А ты дерзок! Это мне нравится. Хотя, конечно, нужно тебя пообломать, ты свой гонор в другом месте показывать будешь, а здесь должен быть мил и кроток — ты это понял? — из уст этого человека это прозвучало страшно.

Кая передернуло, но он, сохраняя спокойствие, продолжал стоять и смотреть в глаза главного.

— Ничего, поймешь, — продолжил главный, — у твоей мамы сердце слабое. Знаешь, в больнице всякое может произойти, персонал недосмотрит…

На этой фразе Кай бросился вперед, но это движение было предугадано, четыре громилы перехватили его и, заломив руки вверх, заставили встать на колени. Кай вырывался, еще несколько движений — и ему удалось почувствовать неточность в действиях тех, кто его держал, и он этим воспользовался. Он был быстр и точен. Четыре громилы разлетелись в разные стороны по балкону.

Главный восторженно захлопал в ладоши и показал охранникам жестом, что не нужно больше приближаться к Каю. Затем взял телефон. Смотря в его глаза, сказал:

— Я сейчас делаю звонок, и ты получаешь труп матери.

Кай замер, побледнел, увидел, как тот нажал вызов.

— Подождите! — крикнул он, — не надо… что вы от меня хотите?

— Ну, начнем с покорности. На колени встань, — видя, что Кай смотрит на него, главный ответил в трубку телефона, где уже ждали на проводе.

— Да это я, да как мы договорились. Наш мальчик хочет убедиться в нашей власти. Доставим ему это удовольствие.

— Стойте! — крикнул он и упал на колени.

— Пока подожди, ничего не делай, кажется, нам удается договориться, но пока оттуда не уезжай, — мужчина, глядя ему в глаза, положил трубку на стол, — ты, наверное, еще не понял, с кем имеешь дело? — ледяным голосом уже без издевок произнес он, — у меня нет времени на игры с тобой. У меня вообще нет времени и желания тебя видеть и с тобой разговаривать. Это будет делать Джордан, он будет моим вторым я для тебя, — главный махнул рукой в сторону двери, там стоял мрачного вида мужчина средних лет, Кай понял, что это, наверное, Джордан, — ты принадлежишь мне. Полностью. Твоя жизнь принадлежит мне. Ты будешь работать на меня. Все уже решено, — видя опять непокорность на лице Кая, он продолжил, — не хочешь? Тогда ты знаешь, что будет — я убью всех, кто тебе дорог, методично и не спеша, чтобы ты успевал хоронить их и насладиться болью потерь. У тебя большая семья, их приятно убивать — это будет долгим удовольствием. А в конце я убью Прохора. Ну а потом уже решу, что делать с тобой. Ты такой миленький, даже сразу убивать жалко. Наверное, сначала тобой попользуются, а там и сам сдохнешь. Вот такая у тебя будет жизнь, мой малыш, — долгая и счастливая, — все опять засмеялись гнусным смехом.

— Что вы хотите? — не своим голосом спросил Кай.

— Прекращай этот детский сад, у меня нет времени бегать за тобой и уговаривать тебя, как девку в постель. Взрослый уже. Все, что я хочу, тебе будет говорить Джордан, а ты будешь просто исполнять — и все.

Он стоял перед ними на коленях с поникшей головой.

— Встань уже, а то ты вызываешь во мне, старике, жалость.

Кай медленно встал и незаметным движением отступил к перилам балкона за его спиной, потом одним ловким движением развернулся и вскочил на перила. Они были достаточно широкие, его грубые ботинки на толстой подошве как раз умещались на них. Кай пошатнулся, но поймал равновесие. Все замерли, никто не дернулся. Все смотрел на стоящего на перилах юношу.

Он стоял к ним в пол оборота, затем раскинул руки в стороны, под ним внизу хоть и была натянута сетка, но при падении с такой высоты она бы уже не спасла.

Кай смотрел на Москву под ногами. Стоя так, с раскинутыми в сторону руками, он чувствовал полет. Он парил над этим миром, над домами внизу, людьми, машинами, жизнью. Над ним было чистое голубое небо и свобода. Только шаг вперед — и он ее обретет. Всего лишь шаг…

— Не делай этого, — голос главного поменялся, — ты же верующий, самоубийство — это грех.

— Грех — убивать людей, — ответил Кай, не оборачиваясь.

— Грех — убить себя, а не нести свой крест до конца. Ты попадешь в ад и будешь проклят за свою слабость.

— Вы священник?

— Нет, но я разумный человек, — он помолчал, — мы можем договориться. Я недооценил тебя. Но тем ты мне более интересен. Выслушай меня прежде, чем принять решение, — видя, что Кай замер, он продолжил, — ты будешь на особом счету. Ты сможешь диктовать свои условия. Я готов пойти на компромисс. Слышишь? Я готов тебя слушать. Я уже понял, что марионеткой ты не будешь, но меня больше устраиваешь ты, такой непокорный, настоящий. Марионеток я из других понаделаю. Это не проблема, а вот такого, как ты, нет, — он помолчал, затем более человеческим тоном продолжил, — смирись, мой мальчик. Да, тебе не повезло, твои способности, твоя одаренность привлекли наше внимание. Ты избранный. Твоя участь работать на нас всю свою жизнь. Прими это как данность, как свой крест — но ты будешь всегда избранным. Ты всегда сможешь говорить — то, чего лишены все остальные, кто работает на меня, и я буду готов тебя слушать и даже идти на уступки. У тебя будет неплохая жизнь. Поверь мне. Конечно, первое время придется поработать в горячих точках, а потом перейдешь на более спокойную работу, уже в тылу врага, а затем, может, и место рядом со мной займешь с таким-то характером, — он опять замолчал, — хватит там уже стоять-то, присядь на кресло — поговорим. А то у меня от тебя голова уже кружится.

Все это время Кай смотрел в бесконечную синь неба, затем перевел взгляд вниз, на маленький мир людей у его ног. Он чуть пошатнулся, но опять поймал равновесие, затем, повернувшись, спрыгнул с перил и подошел к предложенному ему креслу напротив главного.

***

Выйдя из здания МИДа по завершению разговора, Кай поймал такси и продиктовал адрес Прохора. Он отказался от предложенной ему машины, чтобы довезти его, они не стали настаивать.

Зайдя к Прохору, он молча подошел к бару с бутылками и, налив в бокал виски, залпом выпил. Прохор вышел на шум, замер, наблюдая эту картину. Все остальные пацаны тоже молча смотрели, как Кай пьет. То, что на нем не было лица, это было не образное в применении к нему выражение. Что что-то опять случилось, поняли все.

Прохор подошел к Каю и забрал у него третий наполненный им бокал.

— Друг мой, я тебя столько не видел, — Прохор развернул его к себе лицом, — рассказывай!

— Дай еще выпью, пожалуйста…

Прохор вернул бокал.

— Ты со мной наедине хочешь поговорить или со всеми нашими братками?

— Со всеми.

Прохор довел своего друга до дивана и усадил его. Затем сел сам напротив, закурил, протянул ему раскуренную сигарету. Кай нервно сделал несколько затяжек и стал говорить. Хоть его рассказ и был сейчас сбивчивым и перескакивал с события на событие, но суть его все поняли. А суть была такова, что жизнь теперь ему не принадлежит. Что он работает на спецслужбы до конца своих дней и выбора уже нет. Прохор и все только сейчас узнали, что в его маму стреляли и она в больнице. И что это был первый сигнал ему, чтобы он стал сговорчивым. Кай пересказал об угрозе расправы над всеми, включая Прохора, если он откажется.

— И что ты решил? — после затянувшейся паузы спросил Прохор.

— Решение приняли они, теперь я уже ничего не решаю, — смотря в глаза Прохору, ответил Кай, — но мне удалось с ними договориться на условия.

— Как? — удивленно воскликнул Прохор, — как тебе удалось заставить их тебя слушать?

— Его кабинет выходил на балкон, это двадцать какой-то этаж, а может, и выше. Я встал на перила, и тогда они меня услышали…

— Ты был готов прыгнуть? — голос Прохора дрогнул.

— Да, готов…

— Но это грех, смертный грех!

— Да, именно об этом мне сказал этот человек…

— Ты должен нести свой крест до конца, как бы тяжело это ни было. Прости, что я говорю тебе такие жестокие вещи, но я бы не простил своего друга, если бы ты пошел на самоубийство.

— Прохор, я на это не пошел. Я здесь, с тобой, и готов нести крест… налей мне еще…

Прохор налил виски и, подойдя к нему, обнял его за плечи. Пойдем, тебе нужно поспать. Мы что-нибудь решим. Ведь главное — ты жив, мы живы. Все остальное решаемо.

— Прохор, ты понимаешь, кем теперь я стану? Я профессиональный убийца, я работаю на них, меня больше нет…

— Тихо, не говори сейчас ничего. Ты — это ты. Я тебя не брошу, мы тебя не бросим. Слышишь? Мы все с тобой. Я найду выход, как забрать тебя у них. Только дай мне время. Хорошо?

Прохор повел Кая в комнату, который после нервного стресса и выпитого алкоголя уже еле держался на ногах.

***

Как жарко и пить так хочется. Наверное, это после вчерашнего виски…

Он открыл глаза, осмотрелся — темно и жарко. Стал на ощупь передвигаться по стене, нащупал ручку двери, открыл — в глаза ударил яркий свет. Он закрыл глаза, подождал, потом открыл. Перед ним простиралось бескрайнее море песка.

Значит, это были лишь воспоминания о той далекой прошлой жизни.

Он вернулся в глубь самолета, нашел воду. Она была слишком теплая и противная на вкус. Но он выпил — это нужно. Воды было еще много. Значит, у него есть еще время вспомнить о прошлом.

Он вспоминал тот первый разговор с главным. Да, тогда он не спрыгнул. Блефовал ли он в тот момент? Наверное, нет. В тот момент он видел только один выход из ловушки, в которую его загнали. Хотя он и понимал, что это грех. Он не имеет на это права, он должен жить и принять все испытания, которые ему предназначены судьбой. Но его поступок произвел сильное впечатление на них. И это они помнили всегда, они поняли, что если перегнут палку с ним, он сделает шаг в бездну и они потеряют того, в которого столько вложили сил и средств. Для них это было недопустимой потерей, да и зачем, когда можно пойти на компромисс. И они пошли, как тогда понял он — чуть ослабили гайки. Но это была победа, пусть так, пусть совсем немножко, но он сохранил себя, свое я, свою личность. Он не стал безвольным орудием в их руках. Они с ним стали договариваться, обговаривая их совместную работу.

Говорили тогда они долго. Но суть была такова — он выполняет их задание, они снижают давление на его жизнь. Свои требования он передает через Джордана, так же их задания тоже идут через Джордана. Вот, собственно, и все.

В то утро, когда Кай проснулся от забытья после виски и нервного стресса, он, сидя на кухне за завтраком, еще раз говорил об этом с Прохором.

Прохор потом опять долго молчал, затем заговорил:

— Я долго думал об этом. О твоей жизни, о нашей жизни. Знаешь, у меня теперь есть цель, для чего я все это делаю: деньги, власть. Все это для тебя, — Кай не понимающе поднял на него глаза, — пойми, вырвать тебя у них я смогу только став сильнее их, то есть, деньги и власть дадут мне это. Ты теперь меня понимаешь?! Только нужно время… потерпи. Я здесь все организую, у нас и так пошли дела в гору. Нужные люди, связи. Я создам свою империю. Я стану сильным и могущественным, и тогда посмотрим, кто кого. Ты мне веришь?

— Да, я тебе верю. Я буду терпеть. Ты правильно сказал — это мой крест… вот только за что? Но теперь это уже не важно. Я буду нести его до конца.

— Я с тобой. Мы вместе. Я заберу тебя у них.

Потом они еще долго сидели и говорили об этом. Затем Кай помрачнел, посмотрел на Прохора.

— Я хотел съездить к маме в больницу.

— Поедем, — Прохор решительно встал, давая понять, что поедет с ним. Кай не стал возражать.

Приехав в больницу, он, Прохор и еще трое братков, накинув халаты, поднялись в отделение. В коридоре около палаты он столкнулся со своим братом, который преградил ему дорогу.

— Что, гаденыш, приехал посмотреть на то, что ты сделал? — не пропуская Кая, зло сказал его брат.

— Пропусти, — он не стал реагировать на этот выпад.

— С уголовниками своими приехал — один боишься? Ну что ж, проходи, посмотри в глаза матери, — брат отошел в строну, пропуская Кая, — скоро отец приедет — он тебя вышвырнет от нее!

Он прошел в палату.

Прохор и ребята все это время держались спокойно, понимая, что это брат Кая и ради него стоит это стерпеть.

Его мама лежала в отдельной палате. Он подошел к ней, она смотрела в потолок, потом перевела взгляд на него. Она была еще под действием лекарств, к руке тянулась тонкая ниточка капельницы. Взгляд ничего не выражал. Кай присел рядом на стул, взял ее руку.

— Прости меня. Мама, прости. Я люблю тебя, — он уткнулся лицом в ее холодную ладонь.

Дверь открылась. Он поднял голову.

— Отойди от нее! — грозно сказал отец, — быстро! Или я тебя вышвырну за шкирку!

Кай не хотел, чтобы в палате его мамы происходила такая разборка. Он встал и, пройдя мимо отца, вышел из палаты.

— Катись к своим зекам, там тебе и место, — в спину ему сказал отец и закрыл за ним дверь.

Он видел улыбающееся лицо брата, который с удовольствием наблюдал эту сцену.

— Пойдем, — тихо сказал Прохор, толкая его за плечи по коридору.

Кай не сопротивлялся.

Уже в машине, немного придя в себя, заговорил:

— Извини за брата и отца.

— Даже не думай об этом, — ответил Прохор.

— Спасибо, что не стал брату ничего говорить.

— Там не то место для выяснения отношений.

— Ты прав, жаль, но он этого не понимает…

— Как мама? — Прохор смотрел на бледное лицо своего друга.

— Она еще под лекарствами была, даже не узнала меня.

— Я говорил с врачом, пока ты у нее был. Кризис миновал. Пойдет на поправку. Теперь только время нужно на ее выздоровление.

— Я во всем виноват — не перебивай, ты еще не все знаешь… я младший ребенок в семье, четвертый. Ей нельзя было рожать. Врачи предупреждали, что четвертые роды могут дать осложнение на сердце. Предлагали сделать аборт… отец настаивал на этом, когда все у врачей узнал. Она отказалась. При родах чуть не умерла, но последствия всего этого — слабое сердце. Видишь, я тогда чуть не стал причиной ее смерти и сейчас…

— Замолчи! Если у нее были проблемы со здоровьем, зачем тогда четвертого ребенка делать? Об этом твой отец не подумал? А теперь решил всю вину на тебя свалить.

— Он ее очень любит, очень!

— Ты здесь ни в чем не виноват. Хватит себя изводить, — Прохор говорил сухо и жестко.

Кай некоторое время молчал, боясь даже заговорить с таким грозным Прохором, но потом спросил:

— Куда мы едем?

— Ко мне домой, переночуешь у меня.

— Я в нашей квартире переночую. У тебя там твоя жизнь. Прохор, пожалуйста, не нужно. Я не хочу тебе мешать.

— Если ты еще раз такое скажешь — я на тебя обижусь по-настоящему. Это в коем-то веке нормальный пацан бабу на друга променяет? Вот молчишь — и молчи, ко мне поедешь!

Дверь в квартиру Прохора им открыла высокая и невероятно красивая девушка. Кай хотел спросить о Маше, но замолчал, поняв, что ее место заняла другая.

«И когда Прохор успевает?»

Маша тоже была красавицей, но эта… Потом уже на кухне, когда эта красавица, которую звали Галя, подавала им еду и резала хлеб, Кай думал, что таким девушкам на троне восседать нужно, а не на кухне тарелки мыть. Настолько она была хороша собой, что казалось странным ее видеть в обычной квартире.

Видя восхищенные взгляды Кая на свой выбор, Прохор гордо заявил, когда Галя ушла, чтобы не мешать их разговорам:

— Что, оценил мой выбор? Хороша?

— Да, я таких только по телевизору видел, — честно ответил Кай.

— Вот и мне понравилась, — засмеялся Прохор, — знаю, о чем хочешь спросить, о Машке. Надоела Машка, вот решил блондинку на шатенку сменить для разнообразия.

Кай не совсем понял, как можно живого человека определять только по цвету волос. Ведь должно же быть что-то большее, но, посмотрев на Прохора, не стал об этом говорить.

Они опять перешли на грустную тему его жизни. Прохор узнал, что у его друга только несколько дней, а потом он уезжает в тренировочный лагерь, где продолжится его обучение. Но Кай договорился, что изредка ему будет разрешено возвращаться в Москву и видеться с Прохором. В перспективе у него регулярные выезды в боевые точки для тренинга, а потом вообще его отправят в какую-то страну на несколько месяцев для обучения искусству боя. Вообще, его будущее было безрадостным.

Уже в конце разговора Кай замялся, понимая, что ему нужно это спросить у Прохора, но он не знает как.

— Так, давай, выкладывай, — Прохор увидел его смятение, — что хотел спросить? Я же по тебе вижу.

— Ну, я хотел спросить… ты же старше… опытнее… я еще не совсем все понимаю… они там сказали, что если бы я не согласился, то после того, как убили бы всех, меня не убьют, а попользуются, пока я не сдохну. Что они имели в виду?

Прохор в ужасе слушал все это, понимая, насколько у его друга все плохо, а услышав из его уст конечную фразу, понял, насколько Кай еще ребенок. Он посмотрел на него. Возможно сейчас, после этого вопроса, Прохор впервые посмотрел на своего друга немного по-другому и понял, что его друг становится очень красивым для тех, кто это любит. Прохор-то сразу понял, о чем идет речь. Но все эти годы он воспринимал Кая как ребенка, младшего брата, лучшего друга. А сейчас… Да, его друг будет нравиться мужчинам — такой утонченный, стройный, гибкий, такие губы, скулы, волосы и огромные глаза.

— Прохор, ты что… что ты так на меня смотришь? — Кай испуганно отодвинулся от кухонного стола.

— Ты еще совсем ребенок, — странным голосом произнес Прохор, — давай я тебе позже объясню, что они имели в виду. Хорошо? Иди сейчас спать.

Кай не стал больше ничего спрашивать, он встал и вышел из кухни.

А Прохор смотрел на его мягкие кошачьи движения, то, как он, сам того не подозревая, грациозно кладет руку на стол, опираясь об него и выгибаясь, проскальзывает между столом и дверью, и, как плавно и легко переступая по паркету, уходит.

— О, черт! Суки! Твари! — Прохор в бессильной злобе скрутился пополам.

Он-то понимал, о чем они говорили. И он только сейчас увидел Кая — то, как его видят другие.

Прохор никогда не понимал этого. Хотя спокойно относился, когда его братки опускали парня, пуская его по кругу. Прохора это не привлекало и не возбуждало. Он это воспринимал как один из методов силового воздействия, очень убедительного и доходчивого. На такие мероприятия он никогда не брал Кая и ребятам запретил при нем это обсуждать, считая, что его друг еще маленький и ему еще рано знать такую сторону жизни. Но сейчас Прохор понял, что должен и это показать ему. Он как старший брат все объяснял и показывал ему, взяв над ним опеку. Значит, пришло время и это ему увидеть. Как такое делают с другими парнями — парни.